Каштанчик

     Наверное, со временем все же потухаешь слегка, гаснут и острота чувств, и тонкость восприятия. И сидя в кафе возле моря, любуясь морским пейзажем, сердце уже не замирает от восторга. И гуляя босиком по песку, уже не видишь тех изумительных картин, которые рисует прибой. Но еще помнишь их, помнишь, как в детстве всматривалась в следы, оставляемые на песке упрямой волной и мнились тогда и таинственные острова, и пиратские клады, и казалось, вот еще чуть-чуть и именно ты разгадаешь мучительную тайну, и тогда все поймут, да как же это мы не могли додуматься, вот дураки-то! Еще слышишь в кружеве звуков гитары Карлоса Сантаны отголоски того лета, и память  ласковой волной уносит тебя. Ты и не сопротивляешься, но ты уже тяжел, ленив.
     Вечер медленно накрывает город бархатной мантией ночи.  Звезды по-прежнему сияют  на черно-синем небе, тонко прочерченный серпик луны напоминает японское письмо, а едва освещенные кучевые облака медленно ползут от горизонта, но эта красота уже  не воодушевляет, а беспокоит, – а не начнется ли дождь? И со временем мы не в ладу. То тянется оно, то скользит как песок сквозь пальцы. А то вдруг стремительно помчится, как сорванная ветром панама. И смешно бросаться вдогонку, и досадно, и стыдно своей досады. А еще хочется повернуть его вспять,  но это невозможно, и мы делаем глупости, большие и смешные глупости…
 
    Она смотрела на усыпанные опавшими листьями, лоснящиеся от дождя плиты  тротуара, на машины, плавно скользящие по  мокрой брусчатке, и внезапно поняла – она чужая в этом городе, и всегда была чужой, и этот город, так безответно любимый  ею, никогда не примет её, никогда. Он не станет родным   для неё, как не стал родным для тех, кто приехал сюда случайно, кто попал сюда по недоразумению, либо стремился всю жизнь. Просто она так и не пустила здесь корней.
    Она видела своё отражение в витринном стекле – стройная женщина в светлом плаще, привлекательная блондинка. Умело наложенный макияж, и на беглый, невнимательный взгляд больше двадцати пяти и не дашь. И только взгляд усталых глаз, и надменно вздернутый подбородок выдавали, что ей, пожалуй, ближе к тридцати. Но карточка в отделе кадров неумолимо свидетельствовала, что весной она отметит свой тридцать шестой день рождения.   
    Вы думаете, если женщине за тридцать, то она не ждет принца на белом коне? Ошибаетесь, ждет. Нет, ну может быть, если у женщины есть семья, дети – тогда может быть она и считает, что уже дождалась. А если она одна, если рядом никого, то поверьте мне, ждет. Ждет, когда едет в автобусе, когда стоит в очереди в гастрономе, когда переходит улицу. Особенно, когда переходит улицу на красный свет. Вот именно в этот момент у ее  ног останавливается серебристый «Мерседес», а из него выходит  принц. Все, дальше  фантазии не идут. Представишь это лицо, и сразу слышишь хриплый голос: «Ты чё, тетка, сдурела, под колеса бросаешься?» И это еще самый мягкий вариант.
     Но в ту пятницу все было так: потрепанный, грязный «Жигуленок» чуть не сбил ее с ног. Перепуганный водитель помог ей встать, участливо спросил: «Вы не ушиблись?  Я вас отвезу. Где вы живете?».  Ей до слез было жалко себя за порванные колготки и запачканное пальто. Вот уж воистину, день не задался. Она поняла это  утром сразу, когда из крана вместо горячей воды раздалось натужное сипение и утробное хрюканье.
     Водитель был небрит, немолод и совершенно несимпатичен. Она позволила ему довезти себя до дома. Дорогой они молчали. Она показала, как проехать к подъезду, он поставил машину возле самой бровки, вышел, вернее даже выбежал, открыл дверь и, подав руку, помог ей выйти. «Боится», злорадно подумала Ира, но, заметив в глазах не страх, а сочувственное внимание, одернула себя.  «Надо же, не отбоярился, а отвез домой, но все равно какой-то он несимпатичный».
В квартире было холодно. Отключили горячую воду, и еще она забыла закрыть форточку на кухне. Поставив чайник на плиту, она ненадолго зажгла духовку. Воздух в кухне прогрелся. Из закипевшего чайника она перелила воду в грелку, сунула ее к ногам, сама накрылась пуховым одеялом с головой и уткнулась в подушку. Работать она не будет, до тех пор, пока  не согреется. Боже, до чего она устала! Но работу все равно нужно сдавать. Она поставила кассету с записями Китаро и раскрыла папку - писем было всего пять. Это хорошо, она управиться быстро и ляжет спать пораньше. Подрабатывать переводами для брачного агентства ее пристроила подруга. Доход это приносило небольшой, но стабильный. Подруга не раз предлагала устроить и ее судьбу, но Ира отказывалась.            
     Действительно, какой нормальный мужик будет искать свою половину так далеко? Да и потом, на кой ей сдался заморский секонд-хенд? Она ведь читала их письма, и ей иногда даже хотелось исправить ошибки и выставить им отметки. Да и не нужен ей никто, лучше уж так, как есть. А то появиться тут кто-то и прощай театр и филармония, вечера возле торшера с книгой. Квартира провоняется жареной рыбой и борщом. Платить такую цену за то, чтобы отразиться в зеркале на театральной лестнице вместе со спутником, она не готова.   Хотя, иногда так хочется опереться на чью-нибудь сильную руку…   
      Личная жизнь её не удалась. И в том была не её вина, просто так сложились обстоятельства. Она пришла в редакторский отдел киностудии совсем юной, в двадцать два года. За ней ухаживали многие, но  работа интересовала ее больше. А потом она встретила Олега Галицкого, он уже тогда был  маститым кинорежиссером, их  роман мусолили  не один год. А потом он внезапно умер, отношений они не оформляли, и его бывшая жена просто выпихнула ее из трехкомнатной кооперативной квартиры. И она вернулась в свою крохотную однокомнатную «хрущёбу».  А работы на киностудии было все меньше, а потом и вовсе не стало. Ире пришлось пойти работать в школу. Вот тут подруга и предложила ей подработать переводчиком для брачного агентства. И хоть времена стали меняться, но она все же старалась не ездить по Французскому бульвару, ей больно было смотреть на здание киностудии.
      Засыпая, она чувствовала, как мысли тесно роились в голове, толкаясь и натыкаясь  друг на друга. Одни были интересными и яркими,  другие скучными, и вот эти самые скучные мысли, были самыми нужными, но думать их ей не хотелось. В полудрёме она мечтала о морях и кораллах, «и поесть мечтала суп черепаший», но мысли упрямо сворачивали на давно небелёный потолок на кухне, на гору стирки в субботу  и на стремительно пустеющий кошелек. Она отбивалась от них, пытаясь вернуться к кораллам и черепашьему супу, и  засыпала в беспокойной борьбе.


      Фил Бримстон сорокалетний, крепкий техасец летел в  самолете и размышлял. Его одолевали сомнения, правильно  ли он поступает? Вдруг вся эта затея окажется провальной, или что еще похуже. Сомнения терзали его все восемь часов перелета через океан.
      Во Франкфурте, в терминале, он пересекся глазами с молодой женщиной с московского рейса, его неприятно поразило ее,  обрамленное завитками черных волос  лицо, яркая помада на пухлых губах и особенно  выражение карих глаз: оно было одновременно наглым и виноватым. Весь ее облик, фигура с плоским, низким задом, чуть сутулая спина, вызвали в нем неприятное чувство. Весь ее облик не оставлял сомнений, куда и для чего летит эта молодая женщина. Не дай Боже нарваться на такую же.  Что подвигло его искать невесту так далеко, он уже и сам не знал, просто увидел у приятеля в каталоге фотографию. Очень понравилась.
В аэропорту его лично встретила директор брачного агентства.   Молодая энергичная женщина, начала извиняться, она  долго и много говорила, и у него вдруг закралось  нехорошее предчувствие. Но когда он понял, в чем дело, чуть не расхохотался.   Невеста, устроив форменный конкурс из трех претендентов, уже сделала выбор и,  не поставив никого в известность, укатила за рубеж. Фирма извинялась, что не имела возможности сообщить ему об этом. Облегчение - это не то слово, которое могло выразить чувство охватившее его. Все что ни делается – делается к лучшему. 
      А в качестве компенсации, за счет фирмы, на все три дня предоставили в его распоряжение переводчика и гида – женщину лет тридцати, невысокую блондинку с робким взглядом из-за  очков. Ирина говорила тихо, правильным английским языком, и очень смущалась. Они бегло прошлись по музеям, по архитектурным достопримечательностям. Ничего похожего он никогда не видел.  А рассказывала она увлекательно, он даже представления не имел, что город, бывший ровесником его страны имеет такую бурную и интересную историю.  Айрин, как он её называл, приходила к десяти и проводила с ним весь день. Они гуляли по городу, даже съездили в древнюю крепость, он забыл название, очень длинное и сложное. И он был рад, что все сложилось именно так.
      Вечером последнего дня, предполагался поход в театр. У них в штате Техас, в маленьком городке,  оперного театра не было, а тут  любой может взять билеты в кассе. Цена на билет удивила его, он не мог себе представить, что за десять баксов сможет посетить  оперу. Если кому-нибудь сказать – не   поверят. Публика, вопреки его ожиданиям, была довольна простая. Он усмехнулся, когда вспомнил удивленное лицо Айрин, когда спросил у нее - где можно взять смокинг напрокат. Она только улыбнулась и пожала плечами. Да, здесь все не так.

      Ветер устало гнал по  тротуару опавшие листья. Из кафешки доносилась грустная мелодия «Lady in red» Криса де Бурга. Скучающая официантка курила возле входа, набросив на плечи куртку, провожая прохожих пренебрежительно - оценивающим взглядом. Посетителей не было – не сезон. Приморский город в конце октября выглядел утомленным и сонным. Отдыхали от жаркого лета ресторанчики и кафе вдоль бульвара, уличные художники и торговцы. Запоздалые приезжие еще разгуливали по городу, но их становилось все меньше. 

      Фасад театра ремонтировали, и  всю красоту и роскошь убранства он увидел, только войдя в фойе.   Ошеломленный,   он остановился перед парадной лестницей и предложил руку своей спутнице, он видел это в каком-то фильме, кажется в «Унесенные ветром». Она невесомо оперлась, и они вошли в зал.   В зале медленно погас свет, роскошный занавес раздвинулся, и зазвучали первые аккорды увертюры «Севильского цирюльника».

       Впечатление от спектакля было сильным. Ему понравилось все. Возбужденный, он останавливался через каждые три шага и пытался словами передать свои ощущения. Ира прятала улыбку. Она давно не видела такого восторга.    Фонари освещали листья, по краям тронутые ржавчиной увядания. Порывы ветра раскачивали ветки. Слышались частые, то глухие, то звонкие удары падающих каштанов. То тут, то там нервно срабатывала сигнализация автомобилей.  И ничего с этим нельзя было поделать.

       Каштан упал прямо к ее ногам. Кожура разломилась, и из нее выпал новорожденный каштанчик, посверкивая лаковым бочком. Она нагнулась и подняла его. Он раскрыл ладонь, и она положила на нее  прохладную и крепкую плоть каштана. Он пригласил ее выпить пива в кафе. Она отрицательно  покачала головой и улыбнулась. Он вопросительно поднял брови.   
      - Я не пью пива. Не люблю. 
      - Я хочу вас угостить, что вы любите, Айрин?
      - Шампанское.
     Раскрытую карту вин  официантка положила на стол. Она не заглядывая, попросила:
      - Одесское, полусладкое, если есть мускатное, пожалуйста. 
      - Может лучше вот это? - он указал в меню строчку,  трехзначная цифра цены, по его мнению, могла более соответствовать качеству напитка.   
      - Нет-нет, Фил, лучше «Одесское». 
Официантка открыла бутылку. Ароматная пена быстро осела в узких запотевших бокалах. Он поднял бокал, неловко держа его за тоненькую ножку, и пригубил  благородный солнечный напиток.   
      - М-м, это похоже  на музыку,  - он запнулся.
      - Россини, - подсказала она,  наблюдая неторопливый бег пузырьков в бокале. 
      - О, да-да, - закивал он.
      - «Как мысли черные к тебе придут,  откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро», - процитировала она Пушкина.

      В  переводе эти строки звучали немного странно. Он знал сто и один способ добычи и транспортировки нефти, но никогда не слышал о Бомарше. Он вслушивался в ее неторопливую, правильную речь, со вниманием и восхищением дикаря. Как много она знает! Может быть, ей и не стоило так стараться, но этот техасец  был по детски искренним и милым. И потом, ей просто хотелось произвести впечатление. 

  Во Франкфурте Фил пересел на свой любимый «Pan Am», где в первом классе подают шампанское. Он отпил и поставил бокал на столик. Кислятина. Он был рад, что его свадебная авантюра закончилась именно так. Он не жалел о потраченном времени. Он увидел других людей, другую жизнь. Удивительно, но они очень понравились ему. И перед глазами возникла невысокая светловолосая женщина с тихим голосом. Отчего-то у него вдруг возникло ощущение, что он не прошел какое-то сложное тестирование. Чего-то он так и не понял. Смешанное чувство  досады, зависти и легкой обиды.
       И еще грусть. Возможно оттого,  что  он больше никогда не увидит этой женщины, которая что-то такое знала об этой жизни, что было недоступно ему. И он вдруг отчетливо вспомнил запах и вкус игристого вина из высокой темной бутылки с золотым горлышком, осенний прохладный воздух и деревья вдоль просторного бульвара.
       Он нащупал в кармане каштанчик и улыбнулся.  Бомарше он прочитает обязательно. Интересно, если он ей напишет, она ответит на его письмо?