сельская больница

Сельская больница
                Дай мне духа бескорыстия, незлобия, милосердия
                и сострадания к больным моим…

Я уже даже не пожилой человек, а скорее старый, потому что семьдесят восемь лет стукнуло. Живу больше десяти лет один после смерти жены в небольшом домике в деревеньке, недалеко от райцентра. С домашней работой справляюсь ещё сам. Сам стираю, убираю, готовлю еду, слежу за небольшим огородиком, ещё вожу машину – мою  «подружку Ладу», которая когда я её купил стала мне второй женой, а  последние десять лет – первой и главной моей заботой. Но вот болеть стал иногда: давление, сердце, печень. Правда, в больницу в город, куда мы приписаны ездить не люблю, потому что там очереди. Больше обращаюсь к нашему фельдшеру на медпункт, к Шуре Петровне тоже уже не молодой, но ещё и не старой, а скорее «давнёшней» барышне, которая-то и сама уже болеет, а потому хорошо знает и умеет как лечить нас стариков: давление измерит, назначит таблетки, наколет уколов, как жить расскажет, что есть, что пить, а что не пить, если что в больницу направление напишет.
Но тут в конце лета заболел у меня живот в боку справа под рёбрами и сильно вдруг заболел. Горько во рту стало, тошно и больно, видно съел в обед что-то тяжелое. Вечер и ночь промучился, уже хотел Петровну звать, но дотерпел до утра. Петровна пощупала мне живот и говорит:
- Тебе в больницу надо, Борис. Это желчный пузырь воспалился. Я сейчас уколов сделаю и поезжай, может и «ложиться» придётся.
Понатыкала в заднее место болючих, колючих, острючих… и, правда, в боку болеть меньше стало, зато заднее место сильно болеть начало. Я и пошел домой, прилег на диванчик , но минут через тридцать заднее место утихло, а живот опять взвыл от боли, словно кто горячий кирпич туда всунул.  Тут и Шура Петровна сама ко мне домой явилась, медпункт-то не далеко от меня, да и фельдшер наша заботливая и волнительная барышня, хлопотливая, не бросает больных.
-Ехай в больницу, говорю, а то плохо будет, под нож попадешь, - сказала она, после того как опять понадавила мне на живот своими пальчиками, достала бумажку из сумочки и стала писать направление.
-Так там же сейчас народу тьма, куда я с такой болью, уколи ещё раз сама.
-Теперь нельзя, пока врач не посмотрит. Давай я скорую тебе вызову, - она направилась к телефону, что стоял у меня на столе изолентой перемотанный, такой же старый как и я. Но вдруг остановилась на полпути,
-Постой, постой, ведь у меня есть знакомый доктор, правда есть, но не в нашей городской, а в сельской, участковой больнице, километров пятьдесят отсюда по асфальту, Там и народу поменьше и очередей сейчас к обеду уже нет.
И опять стала рыться в сумочке, нашла там ещё одну сумочку, достала оттуда блокнот времен СССР с алфавитом, нашла нужное место, уселась поудобней на стул и стала крутить диск скрученного изолентой телефона.
-Филиппович! – она встала со стула,- Здравствуйте! Это Шура Петровна, со Станичного ФАПа, помните с год назад лечилась у Вас от поджелудочной железы? А… ну вот, живу. Пью лекарства, диету, конечно… ни острого ни солёного – ни, ни. Нет, я не про себя…Тут сосед мой приболел, боли в животе, поел, наверное, как и я тогда жирного, старый дурак. А в город не хочет, боится. Я утром наколола его, стало чуть легче, а сейчас опять стонет. Нет… Да приедет сам, у него машина. Спасибо, спасибо! Всего…- и положила трубку нежно и аккуратно словно тот  Филиппович, что был в трубке стукнется об аппарат и сама опять села на стул. Я сразу понял, что с уважаемым человеком говорила.
-Вот и поезжай, Боря. Запомни Филиппович, его там все знают. Он там и заведующий и хирург. Спасёт тебя. А колоть больше нельзя, пока Он сам не посмотрит.
Я и собираться-то не стал. Сел на « подружку» и поехал сразу. Тошнота и горечь подкатывают, а в боку горячий камень печет. Еду ели, ели, правой рукой за бок держусь. Еду в край малознакомый. Когда-то лет тридцать назад, наверное, носило меня в те края по пьяному делу ещё на мотоцикле…Но нашел всё: и деревню и больницу, что в таком старинном вычурном здании, наверное, ещё царских времён  располагалась. И кабинет Филипповича нашел, там три человека у дверей сидело ещё. Сел и я. Сижу, не сижу, кручусь, аж подстанываю. Тут идёт мимо меня медсестра, длинноногая блондинка в брючном костюме и, увидев, что я скрючился весь, остановилась:
- Что болит, дедушка?
_ Живот,- говорю,- болит.
-Сейчас, - и она открыла дверь в кабинет к доктору, - Филиппович, тут больной  с болями в животе.
- Пусть войдёт и ты тогда тоже заходи, - услышал я бас этого Филипповича.
Она повернулась ко мне и, пригласив жестом войти, вошла следом за мной и сама.
Кабинет небольшой: тут и шкаф для одежды и кушетка на которой лежал какой-то мужик, а Филиппович прибором «гладил» ему по животу, у другой стенки – диванчик, у окна стол, много стульев вдоль стены, прямо как у Королёва в миниатюре, но все видно тех ещё времен развитого социализма, кроме прибора, конечно.
- Раздевай его, Лена, пока до пояса, я заканчиваю, - не поворачиваясь сказал доктор.
Пока я снял с себя свою одежду, тот мужик с кушетки уже одел свою, видно у него не так и не там болело.
-Ты понял меня, Николай, Делай что я сказал и как сказал, явишься через неделю, - и проводив Николая этого до двери, повернулся и взглянул, наконец, на меня уже почти  голого.
- А, Вы, наверное, от Шуры Петровны?
- Да. Да,- пробубнил я.
- Ну с ложитесь сразу сюда, на кушетку, к аппарату.
Осторожно и нежно прошелся сначала кончиками пальцев как-то быстро по всему животу, словно «тронул струну», а потом сильнее и глубже, а потом ещё сильнее и глубже  и ещё больнее. И стал спрашивать, что я ел и когда, когда заболел живот и про то и про это, как спал, как мочусь ночами, а сам аппарат свой настраивал. Намазал вдруг живот липким желе каким-то и стал водить по нему своим прибором…
-Ясно, Борис… как Вас по батюшке?
-Семёнович,- пробубнил опять я.
-Борис Семёнович, в  вашем желчном пузыре – камень, даже два, больших. Вот один закрыл вход  в проток и даёт такую боль. Вытирайтесь, - он положил мне на живот чистое полотенце, - одевайтесь. А ты, Лена,- обратился он к  стоящей рядом и рассматривающей экран аппарата блондинке, - набери но-шпу с анальгином и сделай внутривенно этому лишенцу, чтобы полегчало побыстрее.
Лена выскочила из кабинета
Вы, Борис Семёнович, как оденетесь, следуйте в соседний кабинет, за этой барышней, - он указал пальцем за стенку за кушеткой, где я лежал, - после укола посидите в коридоре, а я буду принимать дальше.
Я вышел. И уже как-то легче стало то ли от рук врача, то ли от простоты обращения, а может обстановка была такая…но помогло уже. Лена эта и в правду умело владела своим делом, пальцы тоже «заточены» были под работу со шприцами, хотя и блондинка и ногти красивые, накрашены и духи приятные, женские. Согнув руку в локте, я уселся уже спокойно на стуле в коридоре. Боль отпускала потихоньку и уже минут через пять почти совсем не болело. Я уж подумал, грешным делом, уехать восвояси и не морочить больше людям голову, но как-то без «Спасибо» и « До свидания» не решился. А тут как раз и последний пациент от Филипповича вышел и Сам пригласил меня войти.
-Как  себя чувствуешь? – спросил он, усаживаясь за свой стол и отхлебнув из кружки кофе, как по запаху понял я.
- Да всё прошло, хорошо стало!
-А ну приляг опять, - он указал на кушетку и так же как в первый раз прошелся пальцами по всему животу, а когда придавил под ребрами справа, я аж вскрикнул от боли.
-А ты говоришь всё прошло. Тут по-хорошему удалять твой пузырь нужно, но это не в нашей больнице. Сначала подлечить его надо, а потом уже решать вопрос об операции…- он задумался о чем-то на минуту, словно вспомнил что-то. Это раньше мы здесь оперировали. Теперь нет. Только в городе. Оставайся Борис Семёнович. Сроку тебе на излечение – пять дней «царем» отпущено, думаю управлюсь.
Я сначала не понял, что значит оставайся, а потом дошло, что это он «ложит» меня в больницу. Меня? Из другой деревни, неизвестно кого вообще. «Ложат». Удивительно. И я, конечно, от удивления согласился и «Лёг».
Теперь только, когда и боли утихли и на душе легко стало, я рассмотрел как следует этого Филипповича: не молод, но и не стар ещё, лет пятьдесят пять будет, подтянут, живота нет, гладко выбрит, в галстуке под халатом, туфли блестят, лицо меняется быстро от улыбки до серьезного выражения, волосы с проседью ещё присутствуют на голове, но уже проблёскивает внушительная лысина, стрижен коротко по моде и недавно. Часы – не из дешевых, хороший одеколон. Вот это врач, заведующий. А он, пока я его рассматривал, крутил диск внутреннего телефона :
- Лена, забирай больного в шестую палату.
Так я и остался в сельской участковой больнице.
Поднялся на второй этаж. Дежурная позаписала всё. Долго писала, они пишут дольше и больше, чем лечат. Затем отвела в шестую палату.
«Палата номер шесть, - думал я по дороге, - как у Чехова». И вот в палате на шести койках, нас было пять человек, но это, пожалуй, и все сходства. Чисто, свежо, панели стен выкрашены белой краской, большое окно. Все пациенты «привязаны» к капельницам. Вскоре «привязали» и меня.
- Есть Вам нельзя три дня, - сказала медсестра, что ставила капельницу, - можно пить только воду, газированную, но без газа, - и показала как нужно болтать ложечкой в кружке, чтобы вышел весь газ, - Деньги – то есть? – спросила она.
- Да на жизнь хватает, - пошутил я.
- Нет на воду, магазин вон там, - она показала рукой в окно, где боком к зданию больницы стоял «универсал», - если что сейчас санитарка сходит.
И точно, через минуту пришла санитарка -  « вжэ нэ молода молодыця», в голубом халате. Сначала поправила у меня под головой подушку, и  говорит:
- Давай гроши, я зараз воды куплю, давай рубли трыдцять . Через минут десять она уже выпускала газ из  кружки и я с удовольствием попил холодной вкусной воды. Потом лежал и смотрел как кали лекарства отрываются от трубочки в колбочке и падают вниз и текут прямо мне в вену и дальше по всему моему телу пока не попадут в этот желчный пузырь и не вылечат его. И ещё рассматривал потолок : новый гипсокартон, белый, но уже с коричневыми разводами местами – видно крыша худая, течет. Новые окна хорошие, недавно крашенные, форточки затянуты зеленой сеткой о  мух. Прохладно,  дует ветерок. Приятно и спокойно. А вот двери старые перекошенные и покрученные, но тоже недавно крашенные, правда, плохой краской. А потом, потом я уснул. Устал за день. Вечером опять пил воду, есть не хотелось совсем. Смотрел телевизор в больничном холле, маленький с рябью на экране. Сидели мы на старючем проваленном и потертом диване тоже, наверное, тех лет, когда Гагарин в космос летал и в стране всё было для выполнения главной задачи государства – заботе о здоровье трудящихся. Столько было, что до сих пор хватило. В палате перед отбоем и после беседовали с мужиками. Оказывается больница эта построена была в начале пятидесятых годов прошлого века как здание райкома партии и потому имеет такой помпезный и вычурный внешний вид  с фигурной крышей и  отделана обсыпавшейся уже лепниной и только в шестидесятые годы передана была больнице, которая тогда располагалась в бывшей  со времён царя конюшне. что не соответствовало  тогда остроте текущего момента. А теперь не соответствует стандартам современной медицины: удобства, извините, во дворе, «туалэт тыпу сортыр» как говаривал великий Папанов. Один душ и два умывальника на всю больницу. Оказывается население, народ, сам собирает на ремонт больницы средства, чтобы установить на втором этаже теплые туалеты и душевые кабинки – двадцать первый век ведь на дворе. Так что будет «Народная больница» как Донбасс. Так и прошел первый день. Живот почти не болел и есть не хотелось. Положились спать и вскоре тищина накрыла больницу, только мерное дыхание больных нарушал изредка чей-то храп в дальнем конце коридора, но это, наверное, в женских палатах.
А ночью, в четыре утра, к нам в шестую привели под белы руки шестого больного. Он стонал от боли и корчился на кровати, так заразительно, что и меня в боку заныло.
Сестры сбежались со всех постов. Сам Филиппович явился и щупал живот своими уникальными пальцами, молча, и был сосредоточен, напряжен. И пошел процесс. Началось излечение, исцеление больного. Сёстры вертелись ,крутились вокруг больного, словно «танец с саблями» Хачатуряна танцевали. Вихрем, вьюгой, пургой, и « белой одежды красивые складки…» Главной среди них была красивая полная миловидная женщина с густыми как щетка волосами выпадающими из-под колпачка. Она вдруг прервала свой танец и застыла в одно мгновение над рукой больного полупрогнувшись и полуизогнувшись в самой неудобной позе, но очень удобной для предстоящего действа и пошла пальцами своими перебирать по вене как по скрипичным струнам и заключительным аккордом ввела иглу  в нужное место и пока вводила лекарства из шприцов не шелохнулась, окаменела. Композиция получилась изящная, достойна изваяния в мраморе. Вот он, момент истины в борьбе с болезнью. Через трубочку в колбочке начали капать капли спасительного лекарства. Затем прибежала маленькая симпатичная мусульманка, но уже не с «саблями Арама», а с пачкой шприцов и исполнила свой «танец со шприцами», так классически, что пока острые иглы пронзали мягкие места страдальца, он даже не пикнул. И ушла так же быстро и легко, только звук её удалявшихся шагов по коридору был нескончаемым продолжением « танца». Больной уснул и спал до вечера следующего дня. Видно намаялся бедолага. Говорят, почки у него, колика. А вечером опять стал стонать потихоньку, вертеться на кровати. И тут пришла новая дежурная – приятная с женственными формами и улыбкой лечебной и лёгкой, сосредоточенная вся и абсолютно спокойная.  Осмотрела больного и тихо ушла, словно выплыла из палаты. Всё молча, ни слова не проронила, а через минуту принесла лоточек со шприцами, штук шесть, и, согнувшись в поклоне перед – Величием Её Величества ¬¬¬- болезнью, связала как на пяльцах облегчение для страждущего, опять победила вену – самую капризную часть человеческого тела. Пациент утих, закрыл глаза, свернулся «калачиком» и опять уснул, задышал ровно и спокойно. А мисс медицинская сестра опять выплыла из палаты, словно не сотворила чудо исцеления, а просто сделала укол. И ночь прошла спокойно.
А утром уже брюнетка с короткой стрижкой витала по палатам со штативами, шприцами и системами как ангел облегчения, исцеления и здоровья. Здесь просто шел лечебный процесс. Медицина – это серьезная музыка, большая поэзия, классическая литература, танец, песня.
И вечером второго дня лечения, мужчина этот, что стонал, вертелся и мучился ещё вчера, сидел спокойно на скамейке в больничном дворе, закинув ногу на ногу, и смачно курил длиннющую сигарету и был абсолютно счастлив и доволен жизнью . А с парадного опять « швартовалась»  Скорая  и на раскидных носилках катили другого больного.
Говорят, что в больнице и стены лечат. Не стены, а врачи и медсёстры. И вообще Врач – это человек с иголочки, тонко отточенный карандаш, это галстук – бабочкой снаружи и умом созданным из опыта, знаний и способностей внутри!
Вот так и прошло время лечения моего и пребывания в сельской больнице. На шестой день, три из которых я ничего не ел, Филиппович, пощупав мой живот и поводив по нему своим прибором, сказал:
- Всё, Борис, хватит лечиться, а от желчного пузыря избавляться нужно, - он указа  на экран, - поедешь на операцию, а сейчас собирайся домой...
Машина моя стояла в больничном дворе, и уже отъезжая от больницы, я обратил внимание, что насколько эта больница уютна внутри людьми там творящими, настолько она обшарпана и жалка снаружи, не смотря на помпезность архитектуры наших предков. А напротив её парк с дорожкой оранжевого песка ведущей к бюстам двух героев. Парк ухожен, кажется и трава покрашена.
Это Россия – её умом понять трудно, но верить в неё нужно!
Добрунов  С.Д.