Глава 23. Счастливчик

 
      (Рассказ Сабира Усманова №3 — продолжение)

Циничное  высказывание Вахоба  Мавлянова доводят меня до белого каления, я тигром кидаюсь на наглеца, и мы кубарем катимся к бассейну. Прежде, чем нас растаскивают в разные стороны, мы успеваем навесить друг другу несколько тумаков: у меня из разбитого носа течёт кровь, а глаз  Мавлянова начинает заплывать, угрожая появлением заметного синяка.

Мавлянов одним взглядом даёт понять девицам, что им пора по домам, и те молча исчезают, растворяясь как призраки, а с ними исчезает и мой главный инженер.
Затем он даёт команду холуям перетащить меня в «предбанник», где мы сидели вначале «празднества». Те хватают меня за руки и волокут по полу, как куль с песком, а затем бросают в угол. И я думаю с облегчением - «Слава Аллаху! Топить значит не будут».

-Ахмак! (идиот) - возмущается Вахоб,  прикладывая к  заплывшему глазу край простыни, и садится за стол напротив угла, куда меня бросили. - За что?! За то, что я открыл глаза на твою дорогую супругу?... Очень дорогую... Она и в юности любила золотые безделушки. Дороговато стоила её любовь!  Она и до сих пор обожает золото, ведь так?

-Тебе-то, что до этого? - злюсь я, не находя иного ответа.
-Знаешь, как её называли?! - словно не слышит мой вопрос противник. - Кара тилла! (чёрное золото)...
-Согласись, что на ок тилла (белое золото) она не тянет! - хохочет Вахоб. - Чёрные глаза, чёрные волосы,  смуглое тело... Смешно было бы называть её беляночкой!
-«Ты упустил её главную особенность,  - думаю я, зло сплёвывая кровавую слюну. - Чёрная душа!»

И вновь кидаюсь на Мавлянова, не в силах слушать его слова и видеть наглую рожу, но меня тут же перехватывают его охранники и с силой бросают назад в угол.
-Тухта (стой), счастливчик, тухта! Я тут не причём! Сам знаешь: сучка не захочет — кобель не вскочит.... У этих русских такие яркие пословицы встречаются... Всем её клиентам морды не набьёшь... Я не один такой, счастливчик!

Последнее слово он говорит с таким презрением, словно это я спал с его женой, а не наоборот.
-Да ты хотя бы у своего подхалима Бахтияра спроси, - продолжает издеваться Мавлянов. - Он много  чего может рассказать... Неужели ничего не рассказывал?... Запугал Баху Камалов... Или купил, как тебя!

Теперь я начинаю понимать выражение «кровь ударила в голову», потому, что со мной происходит именно это. Затуманенный мозг лихорадочно ищет выхода из положения. Что меня так просто отсюда не выпустят — это я осознаю отчётливо.
Пытаюсь просчитать в уме варианты, но ничего здравого придумать не могу. И тогда решаю просто заморочить Мавлянову голову. Что-то мне подсказывает, что умом Сократа он не наделён — значит можно попытаться сыграть на этом...

-Слова, одни слова! - кривлю в усмешке губы. - Наболтать можно всё, что угодно... Пустые слова к делу не пришьёшь! Что-то мне подсказывает, что ты всё это наговорил в запальчивости. Я слышал — ты большой шутник Мавлянов Вахоб...
-Не веришь?! - повышает голос Вахоб. - Ты мне не веришь?!
-Словам — нет, - отвечаю, как можно спокойней, поглядывая из своего угла, как волк из западни.
-Чему поверишь? - интересуется тот, испытующе вглядываясь в моё лицо.
-Бумаге поверю: бумага не соврёт...

-Хакимджон, у тебя есть бумага? - спрашивает Мавлянов одного из своих дружков, продолжая пылать ненавистью.
-Йук, азизим (нет дорогой) — отвечает тот виновато. - Зачем мне она? Я же не бугальтер...
-У меня, кажется есть, - вспоминаю я. - Помнится я приехал  с папкой.
-Неси папку сюда! - командует Вахоб. - Я напишу тебе такое, что ты сразу поверишь!... Только не пытайся сбежать — хуже будет...
В ответ я смотрю на него открыто, без тени страха, а он делает жест рукой, словно верит, что я не сбегу.

Воспользовавшись удобным случаем, я надеваю нижнее бельё, чтобы не выглядеть последним идиотом,  и, прихватив папку, возвращаюсь назад.
-Ну, мужик, давай пиши! - с вызовом говорю Мавлянову, подавая несколько листов бумаги. -Посмотрим, какой ты храбрый!
-Да уж не трусливее тебя, счастливчик! - огрызается Мавлянов, почти вырывая листы из моих рук.

Пока он торопливо что-то пишет, предварительно расчистив пространство одним небрежным движением, отчего несколько тарелок падает со стола, а их содержимое рассыпается по полу, я краем глаза наблюдаю за номером вторым и третьим, соображая каким образом убраться с чужой пирушки подобру-поздорову. Но пока, как видно это не возможно: холуи Мавлянова ни на секунду не выпускают меня из вида.

-Что так долго? - язвлю я, переключая внимание на Мавлянова. - Роман что ли пишешь?
-Заткнись, счастливчик, а то джигиты тебя заткнут!
-Это для того, чтобы я не смог прочитать твою писанину? - не сдаюсь я.
-На, читай! - говорит Вахоб, и скомкав бумагу, бросает мне в лицо.
-Не ценишь свой труд,  Мавлянов, - смеюсь я. -Хорошо хоть не порвал.
-Ещё одно слово, - предупреждает Вахоб, недовольно сверкая глазами, - и я сам тебя заткну!
-Понял, - делаю я совершенно пьяную физиономию, поднимая и разлаживая листок с каракулями. - Попробую прочитать ваше сочинение, господин писатель...

Дружки Вахоба смотрят на меня, как на дурака, скаля в ухмылке зубы. А я старательно расправляю листок на коленке и начинаю читать корявые буквы, выдающие волнение писавшего. Слова, словно раскалённое железо, оставляют след в моём взбудораженном создании.
-«Всё дети Рахили не от меня — от этой волосатой обезьяны?! - взлетает мысль, пронзая, как кинжалом. - Не мои!»

И я начинаю хохотать, ухватившись, как за спасительную ниточку, за единственное противоречие в его версии.
-Ха-ха-ха! Она и тебя,  Мавлянов обвела вокруг пальца! Ну и кара тилла! Ну и Рахиля-хон!
-Что ты болтаешь?! - вновь начинает злиться Мавлянов.
-Если сыновья не  мои, то и последний сын — не твой! Я сам видел  у врача  документ: ребёнок родился в срок — девятимесячным!... Провела тебя Рахиля, как пацана! Ха-ха-ха!
Вахоб смотрит, как бык на тореро, с явным желанием свернуть мне голову.
-Не веришь? - продолжаю я. - А ты позвони её врачу, поинтересуйся! Тебе она врать не станет — побоится...

-Да, что ты его слушаешь?! - вступает в разговор Раджабов. - Свернём ему шею - и дело с концом...
-Не трогать! - приказывает Мавлянов.
И добавляет, глядя в решительные физиономии своих дружков:
-Я сказал - не трогать!
Затем обращается ко мне:
-Кто её врач?
-Шакурова Матлюба Рахимовна.... Вы все её хорошо знаете: она ведь и ваших жён принимает... Элитные мамаши, элитные детки - элитные врачи...

-Телефон! - приказывает Мавлянов номеру третьему. Давай сюда телефон!
-Ты же знаешь, Вахоб, - лебезит красавчик Анвар, - шнур сюда не достаёт... Звонить можно только из кабинета...
-Хорошо, идём, - соглашается Вахоб, -  А ты, Хаким последи за ним, чтобы не сбежал — разговор ещё не закончен!
Мои мысли работают настолько лихорадочно и быстро, что сознание, по-моему за ними не поспевает.

-«Если я окажусь неправ, то меня или в бассейне утопят, или головёнку свернут, как цыплёнку,  потом вывезут куда-нибудь за пределы города в таком виде, как есть, и выбросят...
Что же делать? Огреть чем-нибудь Алиходжаева и попытаться бежать?... Догонят и добьют...
Остаётся, как ритуальному барану, сидеть и ждать своей участи?!... Но почему? Что я такого сделал? Кому помешал?! Этой дубине Мавлянову? Так не я гулял с его женой, а он с моей... Это я должен предъявлять ему претензии. Не он - я!».

-Делаю попытку пошевелиться и тут же получаю предупреждение:
-Лучше сиди тихо, а то получишь по мозгам!
И я затихаю.
Через несколько минут, показавшихся вечностью, возвращаются Вахоб и Анвар. Лицо Мавлянова перекошено злобой и мне становится не по себе.
-«Ну, всё, Сабир, - думаю отрешённо, -  пришёл твой конец!»
А вслух интересуюсь:
-Ну, что дозвонился до врача?
-Дозвонился! - резко бросает Вахоб.
-Я прав: она и тебя обманула?
-Прав! - признаётся он. - Но это ничего не значит!

--Ещё как значит! - хватаюсь я за соломинку. -Ты же сам говорил, что Рахиля мужиков меняла, как перчатки... Она не только меня обманывала — она и тебе врала.
-Заткнись! - злится Мавлянов. - Я  думаю.
-А что тут думать? - удивляется Алиходжаев.  - свернуть ему шею и на свалку выкинуть!
-И, что вам это даст?  - интересуюсь я.
-Избавимся, наконец, от тебя! - вступает Раджабов.
-От всех не избавитесь! - хорохорюсь я, и получаю хороший удар в челюсть.
-Тебе же сказали: заткнись! - повторяет Вахоб, потирая ушибленную руку. - Думать мешаешь.

После полученного удара моя голова становится на удивление лёгкой и светлой, словно мозги встали на своё исконное место.
-«Придётся помолчать, - думаю я. - Мои колкости только выводят эту обезьяну из себя, и думать не помогают».
Помолчав пару минут Мавлянов неожиданно спрашивает у Алиходжаева:
-У нас арак остался?
-Пара бутылок найдётся, - услужливо отвечает тот, явно не понимая задумки шефа.

-Наливай! - приказывает  Вахоб, и Анвар послушно выполняет распоряжение.
Мавлянов резко пододвигает стакан ко мне, респлёскивая содержимое  и говорит:
-Пей, счастливчик!
Не задавая «умных» вопросов, я опрокидываю одним махом стакан водки, как стакан воды.
-Ещё! - приказывает Вахоб.
И второй стакан отправляется в след за первым. В моих глазах начинает двоиться.

-А теперь возьмите этот мешок с дерьмом, - приказывает Мавлянов своим холуям - и выбросите его отсюда!
-Головёнку свернуть? - интересуется Анвар, готовый услужить своему шефу даже таким образом.
-Нет! - орёт шеф. - Я же сказал просто выбросить! Что непонятного?
-Даже морду не набьём? - удивляется  Раджабов.
-Ему достаточно, - вяло реагирует Мавлянов и тянется к стакану. - Выполняйте.
Молодчики хватают меня и волокут к выходу, а затем выкидывают на улицу. Я лечу, наверное, метров шесть, и, больно ударившись головой о дерево, отключаюсь.

                *      *      *

Прихожу в себя от холода и сырости. Вокруг валяется моя одежда. Болит голова, надо лбом кровоточит небольшая рана, потихоньку заливая кровью глаза. И земля кажется уплывает непонятно куда. Соображаю вяло, без интереса:
-«Хорошо у нас нет настоящей зимы... Если была бы минусовая температура - уже  бы замёрз».
Начинаю собирать одежду, и неожиданно обнаруживаю скомканный лист бумаги, всё ещё зажатый в левом кулаке, словно это моя спасительная, охранная грамота.
-Надо же - не потерял! - смеюсь вслух. - Хотя к чему она? Как подтверждение собственного позора и глупости?
Захотелось выбросить бумажный комок куда-нибудь подальше, словно именно он виноват во всех моих бедах, но здравый смысл протестует:
-«Не делай глупости, Сабир! Быть может, эта тупая писанина тебе ещё сослужит службу...»

С трудом натягиваю на себя влажные вещи, которые к тому же оказываются и грязными: видимо, дружки отплясывали на них свой победный танец и, пошатываясь, ухожу прочь — в  кромешную темноту. Меня никто не останавливает, на моём пути не встречается ни одна живая душа: даже охранник куда-то исчез со своего поста.

До утра брожу по городу, как шатун, готовый кинуться на любого, кто встанет на моём пути, но никто не попадается под горячую руку,  а рано утром иду к Кудратову домой.
На стук выходит сам Бахтияр — заспанный и кудлатый и «искренне» удивляется моему помятому и грязному виду:
-Что за вид, Сабир-ака? Откуда? Почему так рано?
-Гап бор! (разговор есть) — говорю ему, отстраняя «друга» и направляюсь в зал.

-Заходи... те, - кидает во след опешивший Кудратов,  с видом человека идущего на эшафот.
Направляюсь в зал в чём есть: в грязной обуви и одежде, и Кудратов не осмеливается сказать мне даже слово.
Свалившись в зале на атласную курпачу, тоном не терпящим возражения, приказываю Бахтияру:
-Садись сюда, напротив, чтобы я видел твои подлые глазки! Буду с тобой говорить!
-Что вы, что вы, Сабир-ака?! - пугается Кудратов. - Я ни в чём не виноват — я ничего не сделал!
-На вору и шапка горит?! - усмехаюсь я, видя как подрагивают его губы. - Давай выкладывай! Всё выкладывай!

-О чём ты, друг?! - ещё больше пугается Бахтияр.
-Какой я тебе друг?! - начинаю злиться я. -Разве с друзьями так поступают? Ты же всё врал!  Всё время врал! И про своих дружков-собутыльников! И про Рахилю врал!...
-Я не виноват! Не виноват! - протестует Кудратов, и голос его заметно подрагивает. - Рашид Камалович приказал, чтобы я слова лишнего не сказал... Ты же знаешь, что без поддержки я никто — я ноль! А Рашид Камалович и к делу пристроил, и свадьбу помог справить, и дом помог построить... Я обязан. Я кругом ему обязан... Кругом! Не мог я нарушить данное слово. Не мог!... Он бы меня уничтожил, в порошок стёр...   Пойми, Сабир... ака...

-Уже понял, - перебиваю я его. -Только  ты меня уже не интересуешь! Интересует Камалова Рахиля... Это правда, что до нашей свадьбы она гуляла с Мавляновым? Только не ври, а то придушу прямо здесь — в доме построенным на деньги моего тестя!
-Правда! - трусливо подтверждает Кудратов. - У них любовь была...
-И правда, что она была беременна, когда выходила за меня замуж?
-Правда-правда, -  всё также охотно подтверждает  собеседник.

-Рассказывай! - требую я. - Всё рассказывай!
Но Бахтияр явно не торопиться делать это, и всё время оглядывается на двери, словно боится, что сейчас кто-то войдёт, или тихонько у двери подслушает наш разговор.
-Перестань пялиться на дверь! - требую я. - Никто не услышит: мы с тобой тихонько побеседуем. А вот, если ты сейчас всё не расскажешь я сам поведаю всё, что мне известно твоему больному отцу... Поверь: он — не страшнее меня... Начинай!

-С чего начитать, ака? - лебезит  Кудратов.
-С начала... С самого начала. С Рахили.
-А, что Рахиля? Она всегда была своевольная, избалованная, делала всё, что хотела... В то время, Камалов ещё работал в  небольшом ХозРСУ не то снабженцем, не то завскладом... А его  единственная доченька связалась с Мавляновым... И залетела. А у Вахоба — жена, маленький ребёнок... Грозил большой скандал, и отец Вахоба, чтобы замазать рот Камалову,  поднял его до сегодняшнего уровня.
-Так запросто? - удивляюсь я.
-Не запросто! - отвечает Кудратов. - Около месяца вся эта волокита длилась...

-Почему же она не избавилась от ребёнка? -  спрашиваю я.
-Она и хотела сделать это,  - отвечает Бахтияр. -Но Рашид Камалович не разрешил. Ты же знаешь, как он любит внуков... Сам понимаешь: Рахиля его единственный ребёнок...
-А как же её жених — сын управляющего Облторга?
-Какой там жених?! -  протестует Кудратов. - Из местных её бы никто не взял. Все знали, что она джаляп (проститутка)... А тут ты подвернулся — тебе и навесили... Вот такие дела...
-И ты всё это время молчал?! Столько лет молчал...

-Что я? Что я? - начинает тараторить Кудратов. - Ты и сам ничего не хотел слышать! Никого, кроме себя не видел!... Всё время нос к верху... Одно слово: счастливчик!
-И ты туда же?! - взрываюсь я. - Если ещё хотя бы раз повторишь это слово... Я не знаю, что с тобой сделаю... Сам тебя в порошок сотру!
-Хуп! Хуп майли, ака! (хорошо, брат) - с готовностью соглашается Кудратов. - Не скажу — больше не скажу!

-А после того, как мы поженились, как вела себя Рахиля? - продолжаю я  свой допрос.
-Тебе лучше знать, ака! - улыбается Бахтияр.
-Не язви! - предупреждаю его. - Отвечай, как есть — без выкрутасов.
-Встречалась... Время от времени, - отвечает он. - Старые привычки не забываются.
-С Мавляновым?
-С ним — тоже...
-А ещё с кем?
-С Юсупом Холматовым... А последний год с Джамалом Эргашевичем...

-С заместителем тестя?! - вскидываюсь я, делая невольное движение рукой, и Бахтияр в испуге прикрывает голову.
-Я всё сказал! Я правду сказал! За что?!
Не обращая внимание на его верещание, я интересуюсь:
-Почему же Мавлянов только сейчас решил мне всё рассказать?
-Он сказал, что хочет поставить тебя на место... Он ведь не думал, что ты ничего не знаешь про... Рахилю... Он думал, что ты женился на ней из-за денег, из-за должности.

-Мавлянов сказал, что все дети не мои... Это правда?
-Не знаю! Честное слово не знаю! - уверяет Кудратов. - Первый — точно не твой... И последний... А средний — не знаю.
Бахтияр ещё что-то лепечет, но я его уже не слушаю. Этот человек вызывает у меня только отвращение. Но ещё более отвратительным я кажусь сам себе.

Чтобы не сорваться и не придушить своего бывшего «друга» я поднимаюсь с курпачи и ухожу прочь.  Кудратов семенит следом и просит:
-Сабир-ака, только не говорите Рашиду Камаловичу, что я рассказал вам о Рахиле-хон.
-Не бойся, не расскажу,  - бросаю через плечо, - тем более первым мне о ней рассказал не ты.

              *      *      *

Все праздники я где-то бродил, с кем-то пил, ночевал, где придётся с какими-то женщинами, а потом меня словно током ударило:
-Что ты делаешь, Сабир? Кому от этого хуже? Камалову? Его дочери-проститутке? Её любовникам? Ты глуп, Сабир, как сто баранов, поэтому у тебя и выросли такие ветвистые рога! Что ты раскис, как женщина? Это ещё не конец жизни!

Я умылся, немного привёл себя в порядок и пошёл домой, если можно так назвать то место, на которое я потратил столько лет жизни.
Рахиля встретила криком с самого порога:
-Где тебя черти носили, пьянь?!  Я уже хотела идти в милицию, да соседка сказала, что тебя видели пьяным в ресторане на вокзале с какими-то бабами в отвратительном виде!

Отвечать ей я не стал — боялся сорваться. Пока она орала привычные оскорбления, я принял душ и переоделся во всё чистое. Увидев мою грязную одежду она разошлась ещё больше:
-Не надейся, что я буду стирать твоё грязное бельё!
Я молча выбросил всё в помойное ведро, вызвав тем ещё больший взрыв эмоций с уже привычным битьём тарелок, рёвом детей  и попытками позвонить папочке.
Вырвав телефон с корнем, я бросил его в стенку с такой силой, что он разлетелся на мелкие части.  Рахиля заглохла на полуслове, покрывшись красными пятнами не от от злости, не то от испуга.

Я взял свои документы, сложил в дипломат бритвенные принадлежности, смену белья, сказал ей презрительно: -Джаляп! (проститутка).
И не оглядываясь ушёл из этого притона навсегда. Это я уже знал точно.

На работу ехал в общественном транспорте, удивив своим появлением подчиненных.
-Машина сломалась, - кинул я  на воротах и прямиком направился в отдел кадров.
Начальник ОК, Нина Ивановна, всегда относилась ко мне с уважением и теплом, поэтому я не стал ничего сочинять, а сказал, как есть:
-Я должен уехать отсюда, Нина Ивановна. Совсем.
-Давно пора, - согласилась она.
-Нужна трудовая книжка.

Женщина помолчала несколько секунд, потом сказала:
-Сделаем так: ты напишешь мне расписку, что забираешь трудовую книжку для оформления документов в аспирантуру. Этому поверят, ведь разговор об этом идёт уже давно... Я тебе заполню её, а ты, чтобы никто кроме меня ничего не знал, поставишь круглую печать...
Ты уж прости, Сабир, мне ещё здесь работать... Ведь со света сживут, если узнают, что я тебе помогла.
-Я понимаю, Нина Ивановна, и не в обиде на вас. Напротив благодарен за всё: вы всегда ко мне относились по человечески.

-Это ещё не всё, - продолжает отдел кадров. - Вот лист бумаги — напиши заявление на отпуск,  я завизирую - потом положишь его среди бумаг, чтобы обнаружили не сразу — после твоего отъезда. Заявление отвлечёт заинтересованные лица от истиной причины твоего отъезда.
Я тут же написал расписку, как сказала Нина Ивановна, заявление на отпуск, а она тем временем заполнила мне трудовую книжку: принят на должность главного инженера такого-то числа, переведён начальником ПМК — такого-то числа, уволен с занимаемой должности — такого-то числа, такого-то месяца, такого-то года.

-Сабир, - обращается ко мне Нина Ивановна, - уезжай сразу, ни на минуту не задерживайся — это место не для тебя. Я тебе не раз уже говорила об этом...
-Я так и сделаю, Нина Ивановна, - обещаю ей. -Сейчас поставлю печать, положу заявление на стол, и — поминай, как звали.

В бухгалтерии, как всегда, стоит невообразимый шум. Главный бухгалтер — Муминов Максуд горой восседает за своим массивным столом, перебирая бумаги.
-Максуд Муминович, - прошу его, - зайдите ко мне в кабинет с платёжными поручениями,  что я сегодня должен подписать. Не забудьте круглую печать — нужно дооформить кое-какие бумаги.

Пока неторопливый главбух разбирает документы на моём столе, раскладывая их в порядке очерёдности, я успеваю поставить печать на кое-какие бумаги и на свою трудовую книгу.
Муминов чисто из «спортивного интереса» спрашивает, как мы провели Новогодние праздники, поглядывая с таким видом, что я понимаю: он всё, или почти всё знает.
-Праздники прошли прекрасно! - отвечаю ему, не моргнув глазом, открыто принимая его насмешливый взгляд. - Ещё ни один Новый году меня не был таким весёлым!

Маленькие глазки главбуха, на его упитанном лице, готовы были вылезть из орбит, а я откровенно потешался:
-Такая хорошая компания подобралась: старший сын Мавлянова, Юсупходжаевский зять, братишка Раджабова Умида Батыровича. Сауна, бассейн, музыканты, девочки! А какая выпивка, закуска — пальчики оближешь!... Вы хоть раз были в такой компании?
-Н-нет, - начал заикаться Муминов, и задом ретировался из моего кабинета.
Я мысленно смеялся, вспоминая его жирную, ошарашенную моими откровениями, физиономию, и нисколько не жалел об этом, потому как главбух является первым «другом» моего бывшего тестя. Мысленно я сказал уже своей жёнушке три раза таллак! Жаль, что в наше время для развода этого недостаточно.

Потом я положил заявление на отпуск в середину  бумажной стопки, достал из сейфа заветную папочку, деньги, что хранил подальше от Рахили и сложил всё в дипломат.
На ходу бросил секретарше:
-Я к Камалову! Буду, вероятно, вечером.
И ушёл из конторы быстрым шагом, ни с кем не прощаясь, словно опасаясь, что остановят, не дадут возможности уйти.

Никто меня не остановил, даже не окликнул — всё было в порядке вещей. Я поймал проходящую мимо машину, попросил отвести на заправку при въезде в город: оттуда было легче уехать незаметно.
Ехал на перекладных: сначала до Коканда, потом до Беговата, до Сырдарьи и затем — до Ташкента.

             Продолжение следует