1. 74. глава шестьдесят восьмая

   Книга первая. Первый день.
      ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
    ДМБ-79. Военкомат. Фельдмаршалы и орлы в штатском. Самогон, ветчина и шикарная девочка на скатерти самобранке. 2-я сигнальная система Павлова в действии.
   
    За массивными железными воротами, снабженными приоткрытой калиткой, стоял прапорщик с красной полицайской повязкой на рукаве. Витька ему поведал, что пришел по распоряжению военкома Степанова, здесь должны быть в курсе! Грозный часовой, тем несказанно обрадованный, оперативно его пропустил. На квадратном, внушительных размеров плацу сборного пункта, было весьма многолюдно и оживленно.
    Беспрестанно туда-сюда сновали какие-то вояки: рядовые, офицеры, фельдмаршалы, фельдфебели, фельдъегери и прочие фельдЕБЕЛИ. Изредка прорисовывались молодые, его возраста, орлы в штатском, тоже суетящиеся, бегающие, прикрикивающие. Остальные располагались тихо, кто где: там кружком, здесь кучкой, а вон у здания построились в две шеренги. Бригада Х (икс) метет метлами двор, Y (игрек) занимается шагистикой, Z (зет) чистит клозет...
    Все одеты кто во что горазд и в большинстве с мешками, сумками, рюкзаками, майданами, сидорами! — Словно рыбаки подледного лова, только снастей в руках нет. По периметру: с фасада двор отгорожен от улицы зданием военкомата. С левого бока, если смотреть от ворот, глухая стена техшколы, где когда-то учился на помощника машиниста Чава. Справа и частично сзади какие-то склады. В самом дворе несколько зданий барачного типа. При всем том очень чисто, значительно прибранней, чем в городе. Вот оно, оказывается, как здесь внутри! Сколько раз Витьке приходилось видеть этот, размером чуть ли не с городской квартал Объект снаружи.
    Кирпичный забор, тот что со стороны парка, да и прилегающие к нему строения — все исписано приличествующими месту надписями: ДМБ 76; 77; 78; 79; Весна; Осень; "ДЕМБЕЛЬ НЕИЗБЕЖЕН!" "Вася, мы тебя ждем! Люся, Валя, Маша." "ВЕШАЙТЕСЬ САЛАГИ!" "Дембель в маю, все по хую!" "Здесь был Лука. Кр. Гвардия 18.08.75г." "Коля + Ваня + Серый + Белый 8.09.77г. Валуйки." "Чечен, Влад, Черный Саня 17 бурса..." и т. д. и т. п. Каждую весну и осень к старым надписям прибавляются новые. Красить забор бесполезно. Его никто и не красит. Защитный покров составляет слой надписей. Эти стены в грядущем, несомненно будут представлять для археологов какого-нибудь энного тысячелетия ценный материал о нынешней жизни!
    Целыми месяцами, изо дня в день, с редкими перерывами, сборный пункт гудит новобранцами-призывниками. За забором бурлит не менее многолюдная и разношерстная толпа провожающих. Последние значительно буйнее, ибо без присмотра и под градусом. Лезут на заборы, пишут эти самые изречения, передают во двор запрещенный товар: водку, гнилье (вино), самогон. Либо просто высматривают своих, подбадривают, кричат, машут руками, шапками. Изредка их гоняет дежурный по сборному пункту. Чуть поодаль, под сенью тополей, на столах и лавочках, на кирпичах, пустых ящиках из-под водки, а то и просто на земле располагаются газетные скатерти-самобранки, уставленные густо питьем и закусью. Объединяя вокруг себя людей, по родству, да по знакомству, кучками большими и малыми.
     Пушнины (пустых бутылок) в такие дни здесь, как по осени желудей под дубом! Тогда снуют скрюченные бабки, старички с мешками и все равно не успевают подбирать стеклотару. Те, кто еще в памяти, горланят во всю мочь песни, типа: "Скоро быть мне солдатом, но поверь дорогая, что ни разу за службу, не забуду тябя я..." "За летящий по небу голубой вертолет..." Пьют, дерутся, целуются, обнимаются, мирятся, клянутся в вечной любви и дружбе, устраивают разборки и больше всего... галдят. Милиция сюда не заглядывает. Это стало бы верхом наглости с ее стороны, ущемлением основной и священной свободы советских людей — праздновать до потери пульса проводы на службу в Вооруженные силы.
    Кто в армии не был? И милиция прошла через этот же военкомат. Он — столбовая дорога в жизнь, для каждого молодого человека! Пустырь за забором — своеобразный заповедник в самом центре города, где все, не чуждое людям, считается обычным. Вот целуется парочка. А рядом их общий знакомый струей обмывает кудрявую березку — символ Есенинского вдохновения. У стриженного под ноль парня, одетого в грязную изорванную фуфайку на коленях шикарная девица. По моде экипированная, нарядно размалеванная и с сигаретой в зубе. Задрав полы ее кожаного плащика, бритоголовый деловито тискает аппетитное тело за все возможные места... В кустах и естественных укрытиях можно обнаружить и того интереснее! Но только кто же станет без лишней нужды туда заглядывать, коли сам себе не враг?
    Так из года в год по весне и осени. Через этот сборный пункт, вот уже какое десятилетие, проходит весь годный к службе человеческий материал области. Целиком, без изъяна! Ибо, не родилась еще мода бегать от армии. Ничего, кроме позора и осложнений в дальнейшей жизни сей поступок не принесет! Служат все: "блатные" и "мужики". Луканулся только Боря Ельцин! Имел, стервец, пристрастие ****ить гранаты с армейского склада и однажды подорвался. Жаль, не насовсем! Нынче за забором что-то тихо, пустынно. Оно, если поразмыслить и понятно: ведь последний день, остатки по сусекам наскребенные. Всех, кто нынче находится внутри, в большинстве родители и знакомые уже провожали раз, а то и два. Затем отсрочки. Тут опоздавшие, дефектные и нестандартные (как Витька). От входных ворот, сделав круг, Шпала направился к одной из кучек, обосновавшейся в беседке.
    — Здорово, ребята!
    — Здоров, коли не шутишь,— был неспешный ответ.
    — Кто тут за главного?
    — Хы! Дык все мы, слава богу...
    — Ну, а самый?
    — Это я! — после некоторого замешательства и молчания вперед грозно, с достоинством выдвинулся рослый белобрысый битюк — Витькин сверстник. Пренебрежительно сверху вниз уставился на Шпалу.
    — А ты кто такой, какая команда?
    "Ого! Из этого ефрейтор выйдет," — подумалось Витьке с иронией. Шпала в упор разглядывал колхозного атамана. По манерам было видно: верховодил в масштабах своего огорода, терроризировал в ПТУ первогодок. Когда набрал вес до нынешнего, бузил в сельском клубе, выпив для запаха. Рубился на колах с чужаками и ставил мировую. Вот он, гнет государства, налицо: выжимает прессом из народа все соки, сдавливает людей в одну массу, постепенно превращая в жмых. И нигде от этого давления не скрыться: ни в городском троллейбусе, ни в очереди, ни в селе! Коллективизм — по-нашему, по-русски — толпа.
    Все живем в шобле-ебле от рождения и до смерти. Отсюда и психология человека из толпы: успеть, урвать, из глотки выхватить, локтями шибануть, чтобы посторонился! Разные вот они — люди собрались в этом дворе. Делить между собой нечего, дороги тоже ждут различные. Но психология толпы работает и здесь: оскалить пасть при встрече, рыкнуть на всякий случай. Между тем и сам Шпала такой же!
    Для него "атаман" — потенциальная груша, при отработке ударов. Потому — жизнь такая, беспросветная: с рождения тебя учат обороняться и нападать, а лишь только начинаешь делать это лучше других — сажают! Жаль не встретил его, когда трусил подобных "хлеборобов" на базаре. Хотя, с другой стороны, даже интересно: новая жизнь, новая борьба за место под солнцем! Но этот двор лишь загон. Нет смысла показывать себя здесь, тем более, что висишь на волоске. Потому, оставив частности, Витька сказал просто:
    — Слушай, земеля, объясни-ка мне, какой здесь порядок?
    Собеседник опешил от столь дурацкого вопроса и неприличествующего месту тона. Себя он вот уже двадцать часов чувствовал солдатом! Собрав к месту всю приобретенную осанку, со снисходительным достоинством старика, "атаман" стал разжевывать этому "штатскому лопуху", этой "тыловой крысе" кто есть ХУ. Лишь костюм Шпалы несколько сбивал его с толку.
    — Мы здесь 14 человек, все прибыли еще вчера из Валуек с райвоенкомата. Там вон Старооскольские, они с Губкинскими кучкуются. Шебекинцы ближе к Корочанским. Борисовцы, Ивня и Строитель заодно. Алексеевские, Красногвардейские, Грайворонские... Сам как сюдЫ попал?
    — Меня мама за ручку привела.
    — Хы, клоун! Ты же с кем-то комиссию проходил, вам вместе повестки выписывали. С чьей командой корешился?
    — Да ни с кем.
    — Ну из какого ты района будешь, к тем и прибивайся.
    — Ага, понятно, а где здесь Икские?
    У собеседника, судя по взгляду, сразу прибавилось к Шпале на вершок уважения.
    — А ты с района, или с самого?
    — С города." (Еще вершок с лихуем!)
    — Тогда вон твои, а там — кто из района.
    — Здоров, ребята! — приветствовал Витька публику, подходя к городским.
    — О-о! Кто к нам пожаловал! Привет Шпала... Ты куда это так вырядился? Небось, не к теще на блины едешь!
    Эти попроще: тряпья поменьше, майданы потощее. Мелькнуло два-три знакомых лица. Тут же Витька обнаружил Потапа, своего закадычного друга.
    — Здоров!
    — Здоров, Шпала.
    Краткое рукопожатие. Причем рук у Потапа оказалось семь. Витька поздоровался лично только со знакомыми. Разводить "тары-бары" не было времени, необходимо уяснить для себя линию поведения. Вчера отец не растолковал до тонкостей, а Шпала не спросил, что нужно делать в военкомате: к кому подойти, как сказать. Батя, конечно, появится сюда, будет хлопотать... Но лучше и самому объявиться! Знает Витька эти дела по знакомству: Наобещают, не выполнят, а потом самого же и обвинят! "Что ж не напомнил? Столько оказалось мороки, совсем закрутился, из головы вылетело!"
    — Какая здесь система, пацаны, к кому подходить?
    — Насчет водки?
    — Нет. Насчет того, что я пришел.
    — Ха! В армию, что ль, торопишься?
    — Тороплюсь! — честно сознался Шпала.
    — Смотри патрио-от!
    — А то как же!
    Кто знает, в чем дело, тот молчит, остальным и объяснять не надо. Витька отвел в сторону Потапа, который посоветовал:
    — Вон к тому прапорщику с повязкой подойди, или вот этому скажи, он здесь вроде шохи, начальству передаст. А можешь никому не объявляться. Тут все равно построения, пересчеты, переписки, переклички...
    — А ежели забудут?
    — Ага, жди!
    Шпала самолично подканал к прапору. Тот занес его фамилие имя и отчество в тетрадку.
    — Ребята, а где бы здесь вывалиться вздрыхнуть, только что с ночной смены?
    В ответ дружное пожамканье плечами. А давануть храпака охота!!! За весь последний год отоспаться! Да и перегаром прет с ночной пьянки. Хоть бы где на лавке прикорнуть. Шатаясь по закоулкам, Витька обнаружил в одном из барачных, похожих на склады зданий комнату с нарами в два яруса. Точно как в КПЗ. Дверь железная, со смотровым окошком (волчком) и кормушкой, окна зарешеченые. Правда, обычных размеров! Только что нары не по стенкам, а именно в центре на всю комнату сплошными стеллажами и от краев по метру проходы. Все давнее, хорошо отработанное имеет свой строгий стиль. Отличительный! Потом точно такую же камеру он видел на Севастопольской гарнизонной гауптвахте.
    Однако сейчас Витьке было не до лирики и он по понятным причинам не стал вдаваться в подробности предназначения того помещения. На нарах довольно плотно располагались десятка два рыл. Все в основном с объемистыми, туго набитыми таинственным содержимым мешками. Выглянув на минутку, Шпала подошел к своим городским, затем (чем черт не шутит!) и к районным. Отыскал среди них по паре доверенных лиц. Попросил в случае, если кто будет разыскивать Гроздева, послать человека вон в ту каморку, он там будет спать. "Сделал дело, гуляй смело!" В данном разе прогулка заключалась в том, чтобы вкусненько перекусить и вывалиться на доски. При виде дорожных баулов, сложенных в бруствер, за которым скрывались неприветливые, прищуренные рожи осажденных, Шпала понял, что без штурма эту крепость не возьмешь!
    Однако, вторая сигнальная система и условные рефлексы академика-живодера Павлова, уже сделали свое черное дело: изо рта на ходящую ходуном грудь пролились сопли, а из носа слюни. Боже ж мой! Если представить себе, сколько во вражеском логове припасено сейчас всякого вкусного добра: домашней поджаренной колбаски, свежего истекающего жиром сальца, душистого чеснока, яиц, сыру, творога, масла ... всего и не перечислишь! А он — бедолага сирый, горемычный, странник неприкаянный, должен испытывать муки голода?!
    Где же христианская заповедь "Возлюби ближнего." А где нормы социалистического общежития? Да и перегар зажрать нужно. Увидев горящий взгляд кочевника, соседи на нарах молча сдвинули боевые порядки. Сгребли под себя мешки, укрыли головы фуфайками, прижались плотней к доскам, друг к другу в ряд, растопырили пошире ноги. Рожу на две трети за баул, правый глаз в щель. Толкнули ногой спящих, напряглись и заняли, таким образом, массированную оборону. "За Родину, за Сталина!"— крикнул Витька и рванулся на передовые позиции неприятеля. Вот он в броске перемахнул через бруствер и приземлился на плотно сомкнутые спины.
    — Ну, землячки, какие вы все широкие! Раздвинься-ка, дай места! Эй, погоди, а фуфайку-то зачем из-под меня тащишь? Ведь телка (телогрейка) не жена! Жалко, что ли? Ну, глянь вон заспался: рожа пухлая, глаза не открываются... Пойди протрусись. Да не трожь, фофан я тебе сказал, посплю на нем, цел будет!"