А. Ш

    Любые "спасы", даже те, которые оказываются просто транспортировкой "нетяжёлого" (с точки зрения доктора) пострадавшего по несложному участку, оставляют в памяти целый ворох чувств. И дело здесь прежде всего в том, что само это слово, "спасы",  переключает тебя в совершенно другой режим, в котором все твои планы, желания, ощущения и страхи теряют смысл. Ты превращаешься в некий мыслящий механизм, который должен максимально адекватно и грамотно выполнить работу, согласуя, при этом, свои действия с другими "механизмами", зачастую совершенно незнакомыми. Ты с ними обмениваешься лишь короткими фразами по-делу, тебя не интересует, кто они, ты не выбираешь их себе в связку для "комфортного" многодневного сосуществования. На это нет ни времени, ни возможности. Существенна только их квалификация. Только она и случай определяют, с кем ты "приятно проведёшь свой отпускной досуг" в ближайшие часы, а иногда и дни.
    И ты всё время смотришь на себя как-бы со стороны. Даже тогда, когда кажется уже ни на какие посторонние мысли сил нет, и остаются только условные рефлексы, которые, будем надеятся, сформированы правильно годами тренировок.   
    “… Но то ж тренировки… А здесь - реальность... И со мной, таким "домашним мальчиком", в реальной жизни ничего подобного произойти просто не может. И это же ещё живой человек... Я же ничего не смогу... Я не имею права принимать решения и брать на себя ответственность за его жизнь, ещё и заставляя других что-то делать, или не делать!.. Здесь наверняка кто-то может сделать всё правильнее...”. И в памяти отчётливо проявляются жуткие случаи ошибок на спас. работах, о которых десятки раз слышал на разборах...
    И твои мозги непрерывно производят подобный "мусор", как ни странно, почти не мешая отработанным движениям…
    А потом ты вдруг понимаешь, что уже всё закончилось, и ты уже никому не нужен... И остаётся только пустота. И какая-то "каша" в голове. И ты постепенно возвращаешься в нормальное состояние. И вновь погружаешься в свои планы и проблемы, как будто бы ничего и не было. Но ещё многие годы мысленно проводишь неофициальный "разбор полёта". И крайне редко на нём твоим действиям ставится высокая оценка. Потому, что они практически никогда не бывают безупречными. А может ещё и потому, что тебе видны не только твои действия, но и тот "мусор", который во время этих действий  в твоей голове "перерабатывается". Другим он не заметен. У них свой "мусор".
    В конце концов, для истории остаётся лишь результат действий. А для собственной памяти - ещё и такой устойчивый "запах от мусора"...
    То лето я почти целиком посвятил "бизнесу", предварительно сходив, "только  для разминки", четыре горки. Разработанные мной (по заказу одной тур. фирмы) маршруты для плановых туристов разных уровней подготовки требовали проверки, и я отработал по полной программе с двумя группами, наименее подготовленными технически, а вторая группа, с детьми и пожилыми людьми, и физически. Прогулки оказались утомительными. Ещё носить детей через горные речки было хоть и "волнующе", но физически не тяжело. А вот с некоторыми дамами, вес которых превосходил мою "нагрузочную способность", приходилось помучаться. Да и поддержание психологического климата на "о-о-о-чень крутых склонах, над о-о-о-чень глубокими пропастями" требовало немалого напряжения. Поэтому, когда работа была закончена и все "отдыхающие" отъехали "в суету городов" живыми, здоровыми и, как ни странно, довольными, я решил немного отдохнуть. Мой старый знакомый, директор альп. базы, любезно предоставил мне комнату на неделю, а нач. уч., с которой я тоже был знаком не первый год, пообещала мне выпуск на гору, если я пожелаю. Я немедленно сообщил о полном отсутствии таких поползновений с моей стороны, чем её очень успокоил.
    На третий день я начал понимать что слово "отпуск", которое я всю жизнь считал таким знакомым и понятным, означает совсем не то, что я думал раньше. Оказывается, это не означает, что тебе должно быть трудно, больно, холодно... Это не означает, что у тебя должна раскалываться голова от "горняшки", что тебя должны изводить голод, жажда, стёртые в кровь ноги, сбитые на скалах костяшки пальцев рук, обморожения, потрескавшиеся от солнца губы, подъёмы в три часа ночи, войны с чадящим примусом в тусклом свете фонаря, непрерывный ремонт, сушка, проверка снаряжения , и ещё многие другие "радости жизни"... Это даже не означает необходимость совместного проживания с малоприятными маргинального вида типами в ограниченном объёме штурмовой палатки, стоящей где-нибудь на фирновом плато, или, ещё лучше, полу-стоящей, полу-висящей на узенькой полочке посередине обледенелой стены.
    Оказывается, это... О, уже половина девятого, а мне никуда не нужно бежать!.. А не полежать ли до обеда?.. А не пройтись ли за нарзанчиком? Ой, что Вы, это ж так далеко, да и дождик собирается. Лучше уж книжку почитать, или на гитаре потренькать... Оказывается, это здорово!..
    Моё блаженство закончилось на четвёртый день. Кто-то "улетел" на шестёрочном маршруте. Жив, но "несколько потрёпан". Со стены его спустят силами группы, а вот на транспортировку идёт всё мужское население лагеря. Я тут же отправился к нач. спасу с "деловым предложением", но получил обескураживающий ответ: "... людей достаточно, а ты уже даже не оформлен на базе ни как участник, ни как инструктор. Так-что отдыхай, но если что, позовём...".
    Не прошло и получаса, как база опустела. Лишь отделение третье-разрядников с девушкой-инструктором во-главе, вернувшихся с горы уже после ухода транспортировочной группы, как-то оживляло притихшую поляну. В воздухе стояло напряжение. Информации было мало. Знали только, что спуск с маршрута проходит нормально. Пострадавший , обколотый обезболивающим, спит...
    Я уже привык к тому, что сейчас сказать спокойно: "я не пойду на спасы, у меня болит нога" - дело нормальное. Тогда же для всех нас это было бы чем-то странным, из плохой фантастики. Если ты по какой-то причине оставался внизу, когда все работали, это было крайне неприятно. Даже если причина была вполне уважительная…
    Так было и в этот раз. Моя расслабленность мгновенно улетучилась. Тревожное чувство и ощущение собственной бесполезности не давали вернуться в домик к недочитанной книге. Я бродил по поляне от радио-рубки, где сидела на связи нач.уч., до палаток участников, туда и обратно, ожидая, что меня позовут. День утекал из ущелья со скоростью воды в горной речке. Через несколько минут стало совсем темно.
    И тут я заметил какое-то шевеление возле палаток. Только-что вернувшееся отделение явно куда-то собиралось. Точнее не всё отделение, а его мужская часть в лице двух крепких парней. Их инструктор представляла в единственном лице лучшую половину альпинистского сообщества. Рядом с ними стояли двое ребят из группы школьников-спортивных ориентировщиков, которых их тренер, тоже женщина, привезла для ознакомления с горными условиями. Они не собирались заниматься альпинизмом. Просто хотели подготовиться к забегам не в равнинных условиях.
    Я подошёл ближе... Оказывается, эта группа ещё утром ушла на ледник с инструктором альпинизма. Тоже женщиной!.. На обратном пути, во время спуска с ледника (достаточно пологого в этом месте), она подвернула ногу. Дальше спускаться сама не смогла. Неподготовленные к такому ориентировщики обеспечить спуск своими силами не смогли, но с ледника они её всё таки стащили. Потом они решили, что вся группа (человек двадцать старшекласников) во-главе с их тренером вернётся на базу за помощью. А с пострадавшей останутся двое парней покрепче... По словам главной ориентировщицы, пострадавшая находилась прямо за перемычкой, совсем близко. Поэтому инструкторша разрядников тут же решила действовать. Прикинув, что двух мужиков и одной "тётки" (пусть даже инструктора, пусть даже это совсем рядышком, пусть даже с помощью даже очень крепких школьников, оставшихся наверху) явно недостаточно, я тут же предложил свои услуги.
    Я проверил наличие аптечки, фонарей, палок для вязки носилок, репшнура и верёвки, ещё раз уточнил, что пострадавшая "в двух шагах" за перемычкой и попросил ориентировщицу осторожно сообщить нач.учу, что мы очередной проблемой займёмся сами. А другого-то выхода и не было. На базе кроме нас никого не осталось.
    До перемычки от лагеря не более 20 минут моим быстрым шагом по приятной лесной тропе. А затем - короткий спуск в низовье соседнего ущелья. Ледник там заканчивается значительно выше, а тропа достаточно хорошо набита. Я прикинул, что если всё так просто (у меня не было оснований недоверять людям, только что вернувшимся с места события), то нет смысла тратить время на бег к домику, переобувание и переодевание. Благо моя пуховка, по причине вечернего времени, была при мне. Забрав у инструкторши её рюкзак ("... женщину инструктора считать женщиной" - для тех, кто понимает), и забросив в него пуховку, чтоб не упариться в ней на бегу, я рванул за моими новыми спутниками...
    Первые пол-часа я с удовлетворением ощущал достоинства многодневной акклиматизации при движении по хорошо знакомой, приятной даже в темноте тропе. Потом я забеспокоился - мы уже давно пробежали то, что называется "в двух шагах", и уверенно поднимались вверх по ущелью. Я его хорошо знал. Чуть выше, перед верхним ледником, там были очень неприятные "прижимы", образованные и огромными валунами, подкатившимися вплотную к реке, и высокими ледовыми глыбами. Нижний ледник, "уползший" от верхнего, образовался благодаря резкому изменению уклона дна ущелья, и отделялся от него кипяшей от скорости водой, вырываюшейся из верхнего тонеля во льду, чтоб через километр ворваться в невысокий, не более метра, тонель нижнего. Было страшно подумать, что этот грохочущий камнями поток зацепит, хоть своим краешком, ботинок, неосторожно вторгшийся на его территорию. Тогда унесённого найдут под нижним ледником, тянущимся ещё на пару километров, только потомки...
    Кстати о ботинках, на мне ведь были обычные кроссовки. Я то не планировал длинных путешествий... На мой вопрос о местоположении нашей "цели" все только пожали плечами…
    … Мы уже были недалеко от верхнего ледника, когда заметили тусклый свет фонаря. До него было ещё минут десять бега.
    Расположившаяся "с удобствами" на льду группа, пострадавшая и два школьника, была занята каждый своим. Молодёжь, истосковавшись по "нормальному спорту", явно волновалась о состоянии своих желудков, а их инструктор была обеспокоена состоянием ноги. Разрядники занялись кормёжкой подрастающего поколения (кое-какая еда у нас с собой была). Я же осмотрел пострадавшую. Оказывается, ей никто даже не ослабил шнуровку "вибрама" на травмированной ноге. Ещё бы немного, и пришлось бы резать ботинок. А это очень непросто сделать с двойным “вибрамом”. Да и снаряжения жалко... Хорошо хоть на леднике было не жарко. Холод останавливает отёк.
    Я не большой мастер по экстренным медицинским действиям, но всё-таки, экзамены по этому курсу сдавал неоднократно. Поэтому, подручными средствами кое-как зафиксировать ступню, предварительно без рентгена, как все “профи”, установив, что травма больше похожа на разрыв связок, чем на перелом (диагноз потом подтвердился!), я смог довольно быстро. Значительно труднее было с психологией. Пострадавшая (звали её А.Ш., редкий случай, когда я знаю имя пострадавшего), мастер спорта и опытный инструктор, как выяснилось, уже не первый час находящаяся под грузом ощущения собственной вины, беспокойства за подопечных (как ушедших вниз, так и оставшихся с ней), испытывающая и сильную боль и голод, изрядно замерзшая, была на грани нервного срыва. Я, как мог, постарался её успокоить, при этом настороженно поглядывая на действия коллег. Мои ожидания, что пока я занимаюсь "медициной", они свяжут носилки, оказались напрасными. Кормлением активность и закончилась. Оказывается, носилки из ледорубов и лыжных палок они, в общем-то, вязать не умеют. Ну были занятия... Но кто ж тогда думал...
    Вот тебе раз. Я вовсе не собирался проявлять инициативу... Пришлось заняться делом. Верёвка оказалась новой сороковкой. У меня рука не повернулась её порезать. Жмот я! Пришлось изощряться целой бухтой. Получилось даже изящно - основная часть, смаркированная "трубой", образовала удобный (по-моему) подголовник. Разрядники при свете фонарей внимательно изучали мои импровизации, и чуть ли их не записывали. Когда "дидактические" работы были завершены, мы приступили к главному.
    Пересадив А.Ш. на носилки и закрепив её репшнуром, мы начали  транспортировку. Бодрые разрядники, почувствовав себя в своей стихии - "... А что нам, кабанам! Нам хоть двести килограмм!", - резво стартовали. Радость длилась недолго. Первые метров 50, до выхода на камни, они ещё справлялись с грузом. А вот дальше, на мешанине камней и песка, в темноте они не смогли сделать и трёх шагов. Да и "прижим" был слишком узким. Мы остановились в раздумьи. Один из разрядников уверенным тоном заявил, что он на узких участках сможет нести даму на загривке в одиночку. Есть мол большой опыт. Я очень в этом усомнился, но, при молчаливом согласии его инструкторши, которая в мужские дела вмешиваться не стремилась, возражать не стал. Настоял только на том, чтобы мы подстраховали их обоих с двух сторон дополнительными верёвками, не использованными для носилок. Это оказалось не лишним - не пройдя и десяти метров наш "носитель" чуть не свалился в реку "под грузом ответственности". Но страховка сработала. После этого, он потерял интерес к происходящему, и в дальнейшем брался только за подсветку тропы фонарём.
    Тут мне стало совсем не по себе. Из шести здоровых людей одна - женщина. Таскать грузы по определению не должна, а принимать решения - не хочет. Ещё двое - школьники. От них толку никакого. Наоборот, глаз да глаз на такой тропе нужен. Из двоих разрядников один "сломался". И винить его в этом нельзя - только с горы пришёл и тут же такое приключение. Да и взял на себя больше, чем мог... Остаётся лишь его напарник. Ну и я конечно. А что вдвоём мы можем? Вдвоём такая транспортировка, да ещё и ночью, невозможна! И похоже, вся ответственность на мне. Моральная, конечно. Но какая разница, что-то делать то надо. А по ходу, надо и с пострадавшей как-то общаться. Она уже совсем скисла. Конечно, я могу в темпе сбегать на базу, притащить палатку, спальники, примус, продукты. Это займёт часа два. До утра как-нибудь перетерпим. А там - с базы люди подтянутся... Но на базе - никого. Те, что прийдут со спасов нам не помошники. Да и успеют ли они к утру... А пострадавшая долго не продержится. Это только кажется, что разрыв связок - пустяк. Да и только ли там разрыв связок? В таких условиях в высокогорье, при болевом шоке всё что угодно может быть. Нельзя её долго наверху держать.
    К тому времени, наша страдалица, то ли потому, что я первым занялся непосредственно её проблемами, то ли потому, что говорил с ней особо ласково, то ли потому, что в радиусе пяти километров был единственным взрослым мужиком (из чего, конечно, вытекало и первое, и второе), прониклась ко мне особым доверием. Поэтому я решил , что уже настал момент посвятить её в мои не слишком приятные планы. Утеплив её предварительно своей пуховкой (чтоб замерзшие мозги не "тормозили") я изложил все возможные очевидные, но нереальные варианты, после чего с равнодушным видом предложил ей единственно реальный на мой взгляд. К моему великому удивлению, она с лёгкостью согласилась.
    План состоял в следующем: так-как мы вдвоём нести её на носилках в таких условиях практически не могли, помощи снизу ждать в  ближайшие 12 - 15 часов не приходилось, а оставлять её на ночёвку в ущелье, даже с палаткой и примусом, было чревато неприятностями, следовало использовать для немедленного спуска все возможные незадействованные рессурсы. К ним относилась как вторая, здоровая нога пострадавшей, так и её сильные руки опытной скалолазки. В общем, я предложил ей повиснуть у нас на плечах, и помогать нам, прыгая (по-возможности) на здоровой ноге. Больную же ногу я планировал своей свободной рукой держать на весу под коленом как для того, чтобы, всячески оберегать от возможных ударов, так и для того, чтоб частично снять нагрузку на руки пострадавшей. Только так мы могли достаточно надёжно двигаться. В этом плане был ещё один плюс - наша А.Ш. перестала чувствовать себя "тушкой", доставляющей всем неудобства. Она получила возможность оказать необходимую помощь. Это было очень важным фактором.
    План начал работать - мы спускались хоть и не быстро, но надёжно и непрерывно, лишь ненадолго останавливаясь, чтоб дать отдохнуть рукам А.Ш. и нашим поясницам - я не рисковал доверить поддерживать больную ногу моему напарнику, поэтому мы не могли поменяться местами, и это "постоянство" доставляло нашим спинам некоторое неудобство... Наши спутники занимались подсветкой тропы и переноской так и не сработавших носилок. Все как-то оживились. Сзади даже пошли бодрые разговоры о позднем ужине. Я же чувствовал себя прескверно - заставить травмированного человека, да ещё и женщину, работать - казалось мне верхом непрофессионализма. Я представлял себе, что будет, когда об этом узнают на базе... Утешало только то, что мы действительно быстро теряли высоту, и должны были оказаться в тепле не позднее, чем через четыре часа. Так в душевных и телесных (на мне была только тонкая "мастерка", и было не жарко, несмотря на активную работу) муках, периодически проводя "сеансы психологической разгрузки" с нашей помошницей, "я приближался к месту нашего назначения".
    ... Перевалив через перемычку, мы почувствовали себя дома. Лесная тропа уже позволяла использовать носилки, но мы решили не останавливаться, и через пол-часа выскочили на поляну перед базой. Оставались последние пятьдесят метров... И тут мы увидели множество фонарей - несколько десятков человек выбежали нам навстречу. Оказывается, транспортировочный отряд уже вернулся - пострадавшего на "шестёрке" с пол-пути смогли подвезти машиной... В секунду они выхватили А.Ш. из наших рук...
    Вам когда нибудь приходилось резко останавливаться после многочасового кросса, или подхода с тяжёлым рюкзаком? Весь организм ещё какое-то время продолжает движение... В голове же какая-то растерянность... Так и я в тот момент - вот только что в руках было что-то очень тяжёлое, ценное и важное. Нужно было спешить, думать, заботиться о ком-то... И вдруг - пустота... Какая-то лёгкость и пустота... Только что от меня зависело многое. Я действовал, принимал решения, работал в конце-концов. И вдруг - всё... Тишина и какое-то полное бесцелие... И недоумение - неужели всё?..
    Мы вяло обсудили дальнейшие действия. Бодрый вечер (было уже два часа ночи) требовал активного завершения. Но, даже приготовленные нашими "болельщиками" блинчики с консервированным лососем нас не слишком оживили. Ощущение усталости и пустоты не проходило. Мы отправились спать...
    Потом было многое - растерянная докторша (опять - женщина!), очень опытная и умелая, прибежавшая наутро с просьбой о помощи, так как пострадавшая заявила, что перевязку она доверит только мне (она почему-то решила, что я врач, ещё и самый знающий); благодарные нач. уч. и нач. спас., которые были рады, что второе ч.п. прошло стороной, и окончилось столь благополучно; восторженные школьники-ориентировщики, всё утро катавшие друг-друга на неразобранных носилках, и, наслушавшись рассказов их товарищей, учавствовавших в приключении, пригласившие меня рассказать им о "мужественных альпинистах", к каковым они, конечно же, причисляли меня; и это непроходящее ощущение того, что всё было сделано не так, и в этом виноват только я...
    Через пару дней я уехал, и уже больше никогда не встречался с А.Ш. Знаю только, что она ещё не один год занималась альпинизмом. А значит, всё обошлось... Что ж, наверное это и есть самое главное...