Настоящий слух

Двигаясь вечерним перекрёстком мимо поющих уличных музыкантов,
я услыхал знакомую  мелодию приморских степей
и солёных бирюзовых просторов, с малых лет чарующую моё сердце,
и спросил у ближайшего ко мне мастера волшебных струн
и прекрасных звуков:
 - Ты тоже родился в городе моего детства?
Он ответил мне спокойно:
 - Я пою о своей деревне, всегда полной молока и хлеба,
а твой пыльный город мне смешон.

Тогда я спросил второго кудесника убаюкивания слуха:
 - О чём ты играешь?
И он произнёс:
 - Это мелодия синего водопада,
несущего сахарную тростинку по равнине между зелёных-зелёных гор.

Третий музыкант усмехнулся:
 - Мы сочинили эту песню два месяца назад
для какой-то деревенской свадьбы и уже выручили за неё
кучу монет на ярмарке винограда.

Озадаченный, я спросил прохожего,
задумчиво приближающегося к нам:
 - Что ты слышишь?
И он сказал:
 - Им ещё учиться и учиться.
И я увидел ноты в его в руке.

Я догнал спешившего мимо разносчика воды:
 - Уважаемый, скажи, о чём играют музыканты?
 - Какие музыканты? - сказал он, - Все настоящие музыканты
поют сейчас на балу морских сказок, и я туда тороплюсь.

И уже вдали от перекрёстка художник, пишущий закатное солнце,
размазанное по кривым стенам узкой улицы,
со знанием дела ответил на мой вопрос:
 - Эту музыку играли лет пять назад в матросских пивных,
и она мне надоела.

И я, взволновавшись, задумался о собственном слухе.
Я спрашивал себя о его присутствии во мне, и о том,
каким он должен быть, чтобы, как в этот день,
я не задавал столько вопросов даже самому себе.

И я страстно захотел слышать всё, что есть вокруг,
правильно и без сомнений.
Приблизившись к ночному берегу дремлющего моря,
я замер в песчаных волнах, не в силах идти далее, и,
сражённый могуществом шороха огромной воды, 
оглушённый бойкой порывистостью всепроникающего бриза и,
ослеплённый красотой лунных звёзд во всё небо,
застыл в сладкой неге сердечного трепета,
уже не слыша моменты его ударов и не замечая мгновения своего дыхания.

Снова и снова неторопливое морское солнце согревало
поцелуями мою прохладную щеку по утрам,
и на закатах прощалось со мной, окрашивая собой другую щёку.

Сияющая радугами горных цветов его блистающая забота
устраивалась на ночлег в самом дальнем уголке моего сердца,
ошеломлённого стремительностью поиска ответов на вопросы
моего смущённого ума, пришпориваемого невежественным слухом
обыкновенного человеческого героя, давно истерзанного
непониманием самого себя.

И вот, в одно из таких касаний солнечными лепестками
прохладных вод моего рассудка, а может быть,
прикосновений лунных лепестков к жару вершины моих чувств,
крепкий ветер с моря пощекотал носы и взъерошил волосы
моим встрепенувшимся вопросам,  и я услышал, наконец, то,
немногое из чего позволило рассказать вам о себе
такими невыразительными словами:

 - Настоящий слух у каждого из вас один, и он слышит только ваш голос,
зная, что у него кроме вас и вашей жизни, которая тоже принадлежит ему,
нет никого для дружеской беседы обо всём этом.

Настоящий слух не слышит голосов всех
остальных человеческих героев потому,
что у тех есть свои собственные настоящие слухи,
которыми они прислушиваются к шагам только своих жизней,
неторопливым и размеренным, и, бывает, чересчур поспешным.

А о чужих жизнях им будут рассказывать чужие настоящие слухи, и,
даже стараясь изо всех своих настоящих сил,
настоящие слухи одних человеческих героев не услышат
рассказов настоящих слухов других самозабвенных героев,
потому что настоящих слухов не бывает много,
как не бывает много любящих сердец у паломника,
преклоняющего колени перед святыней.

Настоящий слух всегда один-единственный, и у всех вас,
упрямых человеческих героев, он свой, личный и особенный,
как ваши неподражаемые голоса в минуты откровенных признаний
своим возлюбленным, как ваши неповторимые силуэты,
нарисованные на стенах домов лучами заходящего солнца
и как ваши неуловимые сны после ещё одного нелёгкого дня.

Слухом своего человеческого ума, возомнившим себя прорицателем,
вы слышите то, что сами выбираете в хотении слушать,
и становитесь глухими к тем, кого вы не желаете видеть
в своей жизни самовлюблённых человеческих героев,
а ведь настоящий слух слышит всё, ничего не отвергая
и ничего не приветствуя, потому что он есть только слух,
а не судья и не провидец.

Ваши вялые умы в вас судят самих себя за отсутствие
или избыток в них прихотей других немощных рассудков
недалёких человеческих героев.

Если бы вы могли слушать не умами, а настоящим слухом,
вам открылась бы ужасающая глубина той пропасти,
к которой бредут ваши дремлющие ноги, осёдланные вашими спящими умами,
и тогда лёд тех призраков, чьими ладонями ваши умы окутали ваши уши,
отступил бы от вас, и может быть, растаял.

Вы могли бы слышать по-настоящему,
если бы решились заткнуть человеческие уши вашего ума,
 давно уже оглохшего от нашёптывания вам всего от себя,
и услышанного от других наполовину глухих человеческих героев,
и если бы отважились закрыть ваши незрячие человеческие глаза,
которые ваш ум давно взял в плен, с жадностью рассматривая ими всё то,
 что нравится видеть только ему, наполовину зрячему сомнамбуле.

Но вы страшитесь оставаться во мраке разума,
наедине с погасившим светильник грубым рассудком,
вам больно выслушивать его реплики и терпеть зуботычины,
и вы стали придумывать для него всё новые и новые ошеломления,
чтобы глушить самих себя в непрерывной охоте вашего ума
за шорами для распахнутых глаз настоящего слуха
и воске для затыкания его открытых ушей.

Вы будете слышать единственно правильным слухом,
если перестанете слушать свою жизнь человеческими ушами,
принадлежащими вашему уму.

Вы так сильно хотите для себя и своих близких хорошего,
приятного и спокойного, что убегаете от любых неприятностей.
 
Ваши уши открыты для сладких речей,
а горькие слова вы не пускаете дальше порога собственного разума,
гоня их прочь.

Но я говорю вам, что горькими или сладкими слова вы делаете сами,
то запрещая им вход в обитель вашего рассудка,
узрев в них вызов и угрозу вашей безмятежности,
то позволяя им ласкать ваш ум,
непредсказуемо для самих себя и капризно прислушиваясь к тому,
чего вчера вы не замечали вовсе.

Если ближний человеческий герой говорит вам, что он вас любит,
и вы восхищенно вдохновляетесь этим,
то почему же вы упорно колеблетесь в своей вере,
когда он рассказывает о своей ненависти к вам?

Вы хотите либо дружить со словами, либо враждовать,
привечая одни и клеймя позором другие, но лишь человеческий герой,
имеющий настоящий слух, может услышать стройную песню
сонма нарушителей тишины, не исключая никого из них
и не приближая к себе никого.

Если бы вы смогли слушать и слышать всё сразу и любя,
как возлюбленные наслаждаются облаками звёзд в ночном небе,
не помышляя их пересчитывать, а лишь изумлённо восхищаясь
мощью и величием просторов, раскинутых отцом небесным для игр его детей,
то вы услышали бы по-настоящему,
как звуками всех ваших голосов жизнь беседует с вами,
приглашая вас обращаться к ней так,
как она сама задумала ещё в те времена,
когда ваши мечты о встрече с ней на этой прекрасной земле
ещё не родились.

Простое слово «огонь» кого-то из неисчислимых вас
заставит сжаться в страхе ожидания близкого страдания
и боязни укусов ожогов, а кого-то подтолкнёт радостно вздохнуть
в предвкушении тепла среди холодной ночи,
кто-то с тревогой прижмёт к себе резвящихся беззаботных детей,
а кто-то возрадуется мелькнувшему на горизонте
далекому вестнику скорого конца путешествия
во мгле морской кромешной ночи.

Одни из вас с облегчением будут предвкушать горячую еду и спасение
от диких зверей в пустыне, а другие судорожно припоминать
направление к ближайшему колодцу, чтобы быть готовым гасить пожар,
уже неоднократно сжиравший их дом и нехитрый скарб.

Человеческий герой, имеющий настоящий слух,
услышит в слове «огонь» всего лишь только свет, пускай ярчайший,
и жар, пусть очень опасный, но сейчас, в эту минуту ликования
настоящего слуха, совершенно безвредный.
И его святое сердце не сожмётся сильнее и не возрадуется более сердец,
мятущихся в вас от горя к счастью и обратно.

Не покидая своей обители ни на мгновение,
настоящий слух живёт в ваших ушах жизнью слуха младенца
человеческого героя, прижатого к груди Матери Небес,
извечно держащей вас на своих руках,
и не в силах даже на мгновение отпустить любимое дитя.

Если вы решитесь постоянно и с наслаждением слушать
биение её вселенского сердца, то вы сумеете слышать по-настоящему.

И тогда вы будете точно знать,
что уличный музыкант играет музыку своего сердца,
а не мелодию ваших воспоминаний,
что художник выставил в галерее мазню
своего очередного пьяного угара,
а не шедевры для заморских вернисажей,
из вояжа по которым вы вчера прикатили, 
и что проповедник, говорящий вам заученными книжными фразами
о любви господней, сам не испытал её.
И всё.

09.12.2014г.