Особый проект!

                ***
               
          - Привет Кузьма!
          - Привет Вадим!
         - Никак в полицаи подался?
          - А, тебе,  какое дело? Паси своих коз, и не шкрындай здесь? Аэродром, запретная зона! Могу и пальнуть?
            - И, как это тебя угораздило? - Сверкая злобной белизной оскала, погнал коз Вадим, вдоль колючей проволоки к лесополосе.
          Кузьма Чёрный, действительно попал в полицаи случайно. Во время довоенного призыва, был признан непригодным по состоянию здоровья. С приходом немцев в Ички,( что в переводе - Внутреннее, среднее) - восстановило Люфтваффе аэродром. Угораздило старшего сына Александра, после одной из бомбёжек, видя, как горят на полосе FW-190,  аэродромные мастерские, склады - залезть на полыхавший склад. Унося ящик шоколада, наскочил он на объездчика взлётной полосы, бывшего соседа, полицая Никишина. Тот дал ход делу. Затем предложил Кузьме спасти семью: «Давай к нам! Послужишь с сыном. Я всё улажу?»
Под его гарантии Кузьма и стал служить. Дело было не хитрое, объезжать на бидарке взлётную полосу. Стрелять случайных птиц, собак.
 Марки, обмундирование, паёк - облегчили жизнь.
Ещё в школе, Кузьма, легко освоил немецкий, и кличка у него была «Шваб».  Был он арийской внешности: высок, строен, белокур, голубоглаз. После школы, носил белые холщёвые брюки, парусиновые туфли. Женившись, так и сохранил франтоватость. В этот день закончил объезд. Выпили с аэродромной командой, закончившей ремонт взлётной полосы.
Никишин, рассказывал историю, про немецкие семью, уже лет сто живущие в Окречи, где до войны располагался сельскохозяйственный техникум. Поглядывал с опаской, как за станцией Грамматиково, горит вальцовая мельница, не знал, что её подпалили местные партизаны. Беседу заглушил голос радиста:
            «Курт! Курт! - кричал он, минуя позывной, - что у тебя?»
              «Всё! Все сбиты! Яки на хвосте, иду на вираж!»
             «Курт! Где ты? Где ты?
             «Незнаю! Самолёт, кто-то вырвал из рук!»
             «Ты! Шутишь?»  - сквозь треск рации кричал радист. - Ты, где?»
             «Незнаю! Здесь ни чего живого, ни травинки!»
               «Курт! Курт! … О! Летит?»
Все услышали, щёлкающий при остановке  и взвывающий при перезапуске двигателя,  рокот
Хенкеля. Идя на посадку,  самолёт беспрерывно глох, его бросало из стороны в сторону. Видно было, как замирал пропеллер  и,  дрогнув, как от чьей-то руки, вновь выписывал сливающийся глазу круг. В конец заглохнув, коснулся земли, покатил дальше обычного, упёрся в проволочную ограду. Его развернуло. В кабине было пусто.
Команда обслуживания ринулась к нему. Вернулась. Попрыгали в бидарку Кузьмы.
              «Гони!»
             «Но!» Дёрнул вожжи Кузьма. Задвинул винтовку в сено. Накрыл жеребца кнутом.
Самолёт был иссечён. В районе хвоста крест зиял дырками, в баке ни грамма топлива.
               - Куда ж  делся Карл? - Глядели друг на друга. Кто же его посадил - недоумевал обер-лейтенант Ханс Степпе - командир эскадры, удерживая на подвески бинта, изъеденную фурункулами руку.
               «Чертовщина!» - Скреб бороду Никишин. Обошёл третий раз Хенкель. Постукал ногой по резине. Та  гулко отозвалась. В районе кабины не было повреждений. Целлулоидное стекло было цело.
Приехавшаю комиссию возглавил генерал Пауль Дейхманн.  Обходя самолет, перебрасывались словами. 
«Фюрер,  подбросил нам пикировщики «Jи 87»  и «М - 109 Г -2»!  На днях, с аэродрома «Темпельхоф» -  взамен - выбывших, их перегонят Генрих Штурм, Гейц и Петер, но, теперь ни какой свободной охоты!»
             И, тут, самолёт, неожиданно завёлся сам - волна «сплитстрима»  отбросила группу говоривших назад. Тут же - заглох. Собирая фуражки, комиссия в ужасе недоумевала. «Что это?» Не найдя объяснения,  уехала.
Самолёт вновь вкатили под маскировочную сетку.  С Присивашья, принесло запах гнилой соли. Команда мотористов приступила к ремонту. Ожидали прибытия самолётов и новых лётчиков.
 В конце пятницы, команда выпила за Карла, отремонтированный самолёт, обновил крест. И, тут, щелкнул,  отодвигаясь,  лоток кабины, от неожиданности Ханс Карла, пролил шнапс на брюки. Неторопливо, перекинув ногу, на крыло ступил Курт. Никишина пробила икота. В бороде застряли крошки.  Обер-лейтенант, начальник ГСМ Вернер, выронил связку ключей. Ящик,  за которым сидели, развернуло его коленкой.
         «Ба! Где ты был? Что за шутки?»
 Курт развёл руки. Скинул ладонями заплечные лямки парашюта. Опустил на землю. В мешке, что корчилось, скулило.
Лейтенант нагнулся. - «Что это?»
Расстегнул карман приемника ткани, в сумке вместо парашюта билось какое-то животное. Сумка смялась в складках, в прыжке, животное сигануло, отбросив ткань, подпрыгнув, как человек на задних лапах. Кликнув, как индюк, петушиной головой - ринулось  зигзагами вон. По земле покатился зелёный предмет вроде металлического армейского ранца. Испуг смял лица. Кузьма вскинул винтовку. Невиданное досель животное испарилось за пристройками. Все дружно ретировались от самолёта.
Кузьма подхватил ранец. Припрятал в сено бидарки. Карл подобрал парашютную сумку.  Обер вернулся, достал из сена ранец, поводил в гримасе бровями, покрутил в руках:  «Мол, что это?»
В казарме Карл вытряхнул  из сумки чёрные таблетки, размером с колёсную шайбу. Понюхал рыхлую поверхность, не веря своим глазам: «Может горючий сланец?»
 Забрал ранец у товарища, покрутил в руках. Крышка ранца напоминала церковный купол. По окружности граней корпуса располагались плоские трубки, срезанные у горловины накось,  с хищными зубцами, как у акулы. Неожиданно  от руки, донышко отъехало на оси в бок, на 180 градусов, камера с отверстиями сбоку для воздуха напомнила камеру сгорания:
             «Русский самовар?» - удивлённо спросил «Обер» - камера внизу была свежо прокопчена.
Пахла гарью. Взял в руки, опрокинул дном вверх. Чиркнул о дно таблеткой. Она тут же вспыхнула, как спичка. Он поспешно сунул в зев донышка, провернул его под корпус. Через трубки засочился дым. Кузьма  из армейской кружки, плеснул под крышку воды. Притворил  крышкой. - « Хы! Тяжелая?» Через минуту вода закипела. Слили на пол.
Команда радостно заулыбалась, самовар пошёл по рукам. Забирая, Карл коснулся зубцов, с пальца закапала кровь - сунул палец в рот. Сплюнул на земляной пол. Вытряхивая сажу, встряхнул корпус о стенку казармы, предмет,  рыкнув, выстриг кусок саманной глины из стены. От неожиданности, Карл отбросил его. Описав полукруг, стеля глиняные крошки    холмистым рубцом, предмет застыл.
С открытым ртом Кузьма держал крышку, поражаясь тому, что она тяжелей корпуса. Поднял корпус, прижал к земле краем оголовка. Заскрежетав, как землеройная машина, ранец по донышко заглубился в землю.
            «Смотри, как лезет в преисподнюю?» - Подумал он.
Гул снаружи высыпал всех из казармы. Па посадку шли новые самолёты.
Забыв за игрушку,  команда занялась приёмом  техники от Люфтваффе.
Вечером был устроен торжественный приём отъезжающим лётчикам, знакомились и с новичками.. Столы были накрыты Никишиным с русской щедростью. Приглашённые девушки смущённо принимали внимание военных. Танцевали охотно. Надрывался патефон, ручку которого неустанно крутил Александр. Он же подбрасывал дрова в печь. Розовые завитки пламени из печных кружков плясали на белой стене.  Кузьма важно,  подливал в стаканы шнапс и наливки. Опьяневший Карл, собрал в круг  молодёжь, тормоша за полу кителя командира  штаффеля, рассказывал в который раз:
           - Русский «Як» -  на бреющем!   Со своего ШКАПСА!   Все, что ниже пояса  -  в решето. Как барабанные палочки по корпусу.  Масляный бак потёк,  давление упало. Находу, кто-то выхватил руль.
Умчал меня. Земля подо  мной,  как шар. Квадратики полей. Море. Лес. И вдруг льды. Я на иву почувствовал холод.   Нырнул, под приоткрытый отвес крышки льда.
 «Фу!» Вздохнул с облегчением.
Стало тепло и уютно. Я носился в пространстве,  напоминавшем веретено, наполненном приглушенным светом парника. По земле стелились в причудливых извивах стволы деревьев, долина была покрыта необыкновенными цветами. Таких птиц и животных на земле я не видел. Птицы с человеческим лицом, слон сороконожка с хоботом, откручивал с ветвей плоды. Человека подобные с лицом орла или лисы, настоящий кентавр с женским лицом. Муравьи с ёжика размером. Люди с муравьиными глазами, коричневыми, будто стеклянными. Все в  разноцветье. Только на поляне одинокий человек в позе лотоса, чьё лицо мне показалось знакомым, открыл глаза. И тут я вспомнил, Берлинскую галерею - портрет - Лемурийцы. Так вот куда я попал?
«Ты внутри земли,» - проявился его голос. И полетел, как ветерок между холмов, разломов  каньона,   где в плавном величии текла река.
«Земля, вращаясь вокруг оси и по орбите вокруг солнца, сама оттеснила массы  от центра к краям ! Мы заполнили эти пустоты жизнью. Вы, выбрали механический путь, мы биологический. Вы ищете себя в чужом вам, мы нашли себя в своём».
 Я огляделся. Небо представляло висячие сады. Сквозь эту красоту сочился жёлто-розовый свет из  него.
 «Свет плазмы!» - услышал я.
Оглядываясь: Вдоль реки расположились, блестя, как бусинки перламутра, круглые дома, на  ножках присосках. Здесь не было дорог, автомобилей, поездов. Перелетали, между разломов перламутровые тарелки.
            «А, дома и они тоже из биологических форм?»
 Он, встал, пошёл, в прыжке перешёл на отвес каньона, с него перепрыгнул на небо, будто птичка, шагнул между дерев висячих садов, как обычный муравей. Перепрыгнул струящийся с неба водопад с горячей водой, подбрасывая её в ладонях, умыл свое морщинистое, зеленоватое лицо. И всё это головой вниз.
            «Я же сказал!  …  И ли ты думаешь, что сталь твёрже и прочнее биологических форм?  Тогда потрогай свой череп, это просто пластилин, по сравнению с нашими домами и эколётами. Мы их выращиваем, точно так, как вы овощи!»
Проводил его взглядом, по тропинке, я подошёл к одному дому, где игрались дети,  бегая по круглым стенкам. К моему удивлению и у меня это легко получилось. Спускаясь вниз головой,  я увидел лемурийку в окне,  за,  приготовлением  пиши,  вниз лицом на боковой стене. Их мысли мне были доступны. Вот мальчик постарше подозвал мыслью тарелку, они всосались внутрь. Отдав  команду биологическому реактору мысли, она послушно умчалась. Меня находу втянуло в неё. Я понял, моя мысль здесь управляет так же, как и их. На земле я сам высадил себя, где пожелал.
            -Ну, ты и враль?  Чего же ты не привёз подтверждений?
             - Привёз! … Ну, например биологические часы? … Они во мне!  Сейчас, и Карл, тыкнул на Кузьму - «Четырнадцать часов, девять минут».
 Кузьма, достал часы из кармана, щелкнул крышечкой, цепочка от них дрожала и дёргалась, как маятник. Показал всем.
            - А, еще?
            - Могу, сказать, какой день недели будет, через десять лет! Могу остановить кровь, сердце…
Подошёл фельдшер по фамилии Зиберт! Смущённо обратился к Оберу, командиру штаффеля, доложил - «Курт отстраняется от полётов, до особого распоряжения».
 Все переглянулись.  Никто не верил в его нездоровье, помня о его неожиданной пропаже, поведении его самолёта, и неожиданном возвращении.
           - Ты, как летел к этим? - спросил Зиберт - многозначительно, обводя каждого глазами.
           - Э-э! … Австралия! Антарктида! …
Все дружно рассмеялись. Возобновилось застолье.   Курт, пил не переставая.
Прибывший утром самолёт, унёс его в невменяемом состоянии в госпиталь на мысе Херсонес. Куда прибыла команда врачей и экспертов  из Берлина.   
За военными буднями о нём забыли, вспомнили весной, когда он прилетел в  новом Миссершмите. На шее в петлице красовался крест,  с бриллиантами и дубовыми листьями. Погоны капитана, тонкие, по Английски усики, делали его ещё привлекательней.
           - Ну, что? … Ну, как? Посыпалось при рукопожатии.
В ответ Курт, делал загадочное лицо.
           «Особый проект!» Отшучивался он. Никто и подумать не мог, что в этот момент Немецкие подлодки, направлялись в Антарктиду.
Очередной штурмовой удар по аэродрому Ички, месту базирования самолётов обер-лейтенанта  Ханса Карла Степе, разрушил все иллюзии о войне. На глазах зенитчиков было сожжено четыре «Jи 87» , пять «FW -190». * Восьмого апреля повторный удар по аэродрому. Сбитый Як, всё-таки,  догнал Ю-87 идущий бомбить переправу. Забрав с собой командира четвёртого штаффеля бомбардировщиков. Но, Карл уже перебазировался на аэродром Херсонеса.
Я спросил Кузьму:
           - Не жалеет ли он, что вместе с сыном отбывал десять лет  в Норильске?
           - А, чего жалеть? Кому должен служить крестьянин? Барин, он и у фрицев барин и у советов! Наше дело «Подушка, да кружка!» За их войну я убил одного волка и двух уток! Вот он «Особый проект!» … Так жизнь под ним подписалась.
Я  помог ему поднять на телегу бидоны со студенческой фермы, где в этот день отбывал студенческую повинность.
             -Но!  … Хлестнул он кнутом о круп лошади! «Учись, у каждого свой проект!»
 Громыхая бидонами, вихляя,  колесами от 401 Москвича,  Кузьма покатил в сторону  студенческой столовки, молокозавода.
 Шагая к техникуму, я  видел торчащие  вверх уши его шапки,  думал о превратностях жизни.