Одним рождественским вечером

      
      Если бы кто-то сказал Мише,невысокому,свеловолосому пареньку с васильковыми галазами,что с ним произойдет сегодня  такое,он бы чуть виновато улыбнулся,не обнажая зубов(они у него выросли не очень привлекательными) и ответил,что мол человек гость на земле,где все убежища непрочны,или что-то подобное,афористичное. Мише 22 года,он средненько  закончил среднюю школу (надо сказать никудышнюю из-за постоянной смены молодых учителей и отсутствия нормальной школьной дисциплины),правда английский он знал неслабо(учил по синхронным переводам,да и Василиса Марковна-«англичанка»,здорово помогла),никуда поступать не стал (надо было ухаживать за постоянно болевшей и недееспособной бабушкой ).

      В городке поступать было не куда, кроме индустриального колледжа,который пользовался славой рассадника всей наркотической дряни в округе и непревзойдённым взяточничеством педагогического состава.И Миша поступил на работу рабочим на склад сельхозпродуции,находившемся в получасе ходьбы от квартирки в старой «насыпной» двухэтажке из далёких  30-х годов давно ушедшего века.Обстановка в квартире была бедной,и ,можно было-бы сказать убогой,если бы не не невообразимое количество книг,узкие полки с которыми занимали все свободные места  стен обеих маленьких комнат,не видавших никогда ремонта (отца Миша не знал). Даже бабушкина кровать стояла в дальнем углу дальней комнатушки не у стены,немного поодаль от обеих стен заставленных почти доверху,а иногда прямо втиснутых между потолком и вертикально находившимися книжками…

Миша был невероятно начитан. Собирал книжки ещё Мишин дядя,добрейший человек из простых слесарей,не больно какой пьяница,зато  большой «любитель» всякого чтива.С получки дядя Жора покупал всегда с дюжину художественных и популяризирующих всё и вся книжек,всегда в мягком переплёте.Его никто,как убеждённого холостяка, ругать не мог за такое транжирство,чем он с большой охотой пользовался прочитывая треть всего не больше чем на треть,остальное  полуглядя пролистывал,останавливаясь только на картинках или таблицах.Другую треть он пролистывал полностью,редко останавливаясь на каком-то куске текста,и вдруг крепко задумываясь над чем-то своим,далёким,но,друг вздрагивал и отбрасывал книжку,вздыхая : «Н-да,всё это конечно интересно,но не более…»,и закуривал очередную «беломорину» . Оставшуюся треть он вообще, после просмотра обложки и оглавления, отставлял в   «отработанную» общую стопку , сиротливо громоздившуюся на колченогом стуле. Затем заваливался на вечно неприбранную кровать и долгими часами смотрел в потолок. В это время правая часть лица у него то и дело подёргивалась,чего в других ситуациях никогда не бывало.  Видимо вспоминались снова и снова подробности своей  когда-то почти неминуемой гибели на затопленной подводной лодке в течении 5 дней, и из которой  чудом  «выплюнулся» со смертельным риском с тремя  сотоварищами,двоим из которых так  не удалось вдохнуть упоильного воздуха жизни. Вот,двое они из всего экипажа  из 34 человек и остались на белом свете.Потом,много переписывались,пока  дядя не получил известия,что кореш его утопился в том же море-окияне, откудова так когда-то чудесно спасся... А на день рожденья Миши в июне  и на новый год всегда дарил племяннику,с мамой,Мишкиной бабушкой  всё свое добро в  1-2 здоровых коробах… А чуть больше года назад купил с получки и отпускных 2 ящика водки,уехал на свою крошечную дачку под какой-то ближней деревушкой и там сгорел от водки до смерти… В карманах у него нашли 4 патрона с прощальными записками близким его друзей – смертников и его собственную,в той же подлодке,написанную. Следователь записки читать не дал,сказал,что это касается гостайны. Да врал наверно… У бабушки тогда отнялась вся правая половина (во время той памятной трагедии,у нее всего лишь немного перекосило лицо).Но Миша никому её не отдал и по бумажке от врача все лечение и особенно уход выполнял сам,только сам… 

Так вот, Миша был не вполне обычным, а даже очень своеобразным в лучшем смысле слова парнем.Он просто физически умел чувствовать  хорош ли стиль у читаемого им произведения,осознавал и силу и красоту,и мелодику,в общем всё что называется гармонией текста.Для него стиль читаемого представлялся  чем –то вроде  магического цветка.И если этот цветок  «распускался» во всей своей цельности и эстетике,то Миша просто приходил в некое экстатическое состояние,сродни знакомому читателю половому ощущению,но только неизмеримо  более «космическому» что-ли. В эти моменты своей жизни он часами,а иногда и днями ходил,как  лунатик,одержимый только красотой познанного совершенства.Миша знал все сильные и и не очень  места у всех крупных русских писателей и поэтов,у большей части  действительно  мощных советских литературных преемников,и любимого его сердцу писателя-современника В.В.Личутина,хотя тоже далеко не всё.Поэтов же обожал стольких,что и сам затруднился бы назвать их число.Вот Вам наш Миша.
               
  Однажды,как раз перед рождеством на одной из окраинных улиц городка курочали электроподстанцию.Курочали и стены и страшно-неказистое оборудование .Ну кирпичи в одну гору ,металлы в другую.
У этой второй горы искорёженное оборудование,или вернее ,то,что им когда-то было, был чрезвычайно отталкивающий и в тоже время агрессивный вид. Ощерясь бесконечными кривыми уголками,дико смятыми швеллерками,кусками рваного ,торчащего наружу железа,и особенно страшными сгустками куч толстой и не очень проволоки ,торчавшей своими гигантскими тараканьими концами-усами на метры в разные стороны от безобразной и почти живой ржавомелаллической кучи…Эти усищи иногда шевелились от порывов осеннего ветра,придавая этому «сооружению» совсем  уж зловещий вид. Впрочем, рабочие,уходя в  быстро густеющих сумерках и начинающемся колюцем и холодном  дожде с вкраплениями снега пообещали,что с самого утра пришлют спецтехнику для уборки,и взбудораженные обыватели разошлись,не вполне уверенные,но очень надеющиеся,что такой кошмар оставлять здесь даже на ночь нельзя. Но ночная уборка требовала договора с аварийными осветительными службами,подключения к ЛЭП,и кучу всякой мелочи,которая явно не годилась для заштатной крошечной улочки заштатного городка. Ограничились установкой двух предупредительных щитов в полтора метра высотой(спереди и сзади кучи) и подсветили их парой 60 вольтовых лампочек. Одна из них через пару часов перегорела…

  Миша в этот поздний вечер брёл очень уставший,(сильно припахали на работе,аж ног своих не чуял,и поясницу сильно ломило) прямо мимо той кучи. В ночи после дождя со снегом поблёскивали прекрасные даже по какой поре звёзды,напомнив Мише ,как мог их описывать Бунин или К.Толстой,и он начал наизусть впоминать места из рассказов и поэм, совсем ничего не видя кроме смутных очертаний горы на дороге.Миша машинально начал обходить её ,бормоча про себя бессмертные описания красоты звезд…. В этот момент что-то резануло в области правой части головы….тонкая стальная,полупрозрачная при волшебном звёздном освещении проволока к этому мгновенью уже насквозь проткнула на только глаз,но и попала в отверстие ,в которое входит (входил) нервно-сосудистый пучок правого глаза.
…Глаз удалили,а через 3 месяца ослеп и второй (так называемое симпатическое  неизлечимое воспаление )…. Бабушку отвезли в дом престарелых.А  через 2 месяца в соседнем корпусе поселили и Мишу,как полного инвалида….
               
Но вот через год во второй половине  декабря,в такой же смурной осенне-зимний денёк,нежданно-негадано посетила их «богадельню» какая-то чернокожая мадам,на трёх видимо страшно дорогих машинах. Мадам ходила по палатам в чем-то бешено дорогом (Мишка бы сразу определил шиншиллу),листала какие-то бумаги,всем очаровательно улыбалась и говорила через переводчика или на ужасном русском какие-то душевные и ободряющие слова,одаривая всех при этом гостинцами и подарочками.И вот остановившись у Мишиной продавленной кровати,она что-то долго копалась в бумагах,потом вызвала ещё одного дородного,но в позе «чего изволите» мужчину и долго,порой на высоких тонах о чём-то с ним спорила.А затем сросила,ломая русский язык,знает ли он что-то из англо-американской поэзии. Миша наизусть прочитал вступительную главу из «Сказания о Гайавате»… Мадам тихо и молча удалилась,оглянувшись в дверях палаты на Мишу.Её глаза были полными слёз.
               
Сейчас Мишель живет в Лос-Анжелесе. Он видит. Видит настолько,чтобы без труда в очках читать книжки. Иногда мадам заходит в его комнату и просит его почитать на его вкус что-нибудь. По русски. Украдкой доставая платок и прикасаясь им к уголкам прерасных смоляных глаз.