1. 76. глава семидесятая

    Книга первая. Первый день.
    
     ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ
     Свидание с отцом. Афганистан — осталось два года! О друзьях — товарищах.
    
    
     "Крысы! — думал Шпала, оставшись один.— Хоть тот же Чечет. Вот на кого из камеры меньше всего зла держу." Церковный воришка — Саша Чечеткин не был героем. Когда запахло керосином, он предпочел стать шохой у Козыря и Мерзы конфликту с ними. Это его дело! Уважать за которое, конечно, никто не станет. Но при том Чечет не ляпал переводников на других! Тонул сам, молча, не хватаясь за ближних. Когда на "ценителя искусства" стали наезжать, Витька поддержал Чечета. Он вообще не любил, чтоб кучей на одного! Саша поддержкой не воспользовался. Отчасти своей менжовкой он конечно подвел Шпалу. Козырь почувствовал тогда для себя опасность.
     Единства в камере не было. Каждый по большому счету внутри с гнильцой. С мандражом перед прессхатой, зоной, "парашей", которую о нем могут пустить! Страх этот методически и тонко вживлялся в сознание всякого арестанта отлаженной машиной правосудия. Подозрительность, недоверие ко всему, подлость, культивация приоритета самых низких инстинктов — вот арсенал средств, с помощью которых государству удавалось "перевоспитывать" преступников. И люди попавшие сюда, что говорить, были не на высоте! Можно ли вообще остаться чистым, находясь в скотских условиях? Но и из общей человеческой массы, существующей в стране, в основном доминировал здесь мусор. Шпала тоже не ангел! И на него букет этих средств действовал. Прими Чечет поддержку Витьки, их оказалось бы двое и вся камерная иерархия, основанная на страхе, рухнула бы!
     Впрочем, нет, устояла! Просто переместился центр тяжести, а система осталась! Она, видимо, неизменна. Подлая, но вечна! В формации, где каждый за себя, два человека вместе — неодолимая сила! Однако Чечет, как уже сказано, был не боец настолько, что даже очевидная выгода не могла заставить его перепрыгнуть красные флажки страха, наброшенные спецификой режима содержания. Больше всего люди боятся неизвестности! Во тьме варианты. Шансы не просчитываются! Опасность худшего заставляет принять данность. Вот где поле для авантюристов, знающих тюремные нравы чуть лучше других!
     "Перепуганный дятел" предпочел гибнуть в одиночку, нежели спасаться вместе. Самое смешное, что лично Шпале в то время еще ничего не угрожало. Так на хера, спрашивается, он подписывался за Чечета себе во вред? Плохо знал человеческую психологию! Переоценил благородство и умственные способности современных двуногих! Наука, вместо которой у нас белое пятно. Все приходится постигать на собственной шкуре! Дуэт к нему явно благоволил и не прочь был принять в свои ряды. Но крысиный страх в отношениях между людьми — вот что не удовлетворяло Витьку в положении вещей. Он хотел быть свободным, и это заставило Шпалу пойти против ветра. Романтический идеализм, почерпнутый из недобросовестной художественной литературы!
     Неустойчивость положения заставляет искать громоотвод, на который можно сбрасывать напряжение! Это везде! Когда каждый боится, воздух наэлектризован и нужен крайний. А камера, где все зэки заодно — катастрофа для тюремной администрации! Потому она и создает напряжение, неустойчивость! Под давлением включается инстинкт людоеда: человек, который тебя не боится — опасен! А тот, кого не успел унизить (обезвредить), обязательно ужалит исподтишка!
     Так началась неравная война, где против Шпалы был Козырь, а за ним сверху вниз Муса, Пузырь, Чечет, Хорек. Чем ниже опускалась эта цепочка, тем меньше было в действиях ее колец личной выгоды и больше страха. Последние два звена вообще действовали во вред себе! Подойди Чечет прямо, “по-босяцки", ничего ему Витька не сделал бы. Но видно чует за собой грешок, стороной обегает. Глупый всегда подл. Порок влечет за собой наказание на дурную голову! Страх его заставляет прибегнуть к еще большей подлости... И так по спирали! Чем дальше, тем труднее вырваться!
     Шпала посмотрел на часы: вдруг Хорек не успеет! Повод! И пошел шататься по двору. Икские усиленно рыскали в поисках возможностей достать спиртного. Кого-то ждали из за забора, другой только еще лез за него. Потап ходил взад и вперед, как прораб на стройке, сделав руки за спину и глядя себе под ноги. Увидев Витьку он приостановился, оживленно спросил:
     — Ну как, порядок?
     — Ничтяк! — ответил Шпала мимоходом.
     — Подожди, не исчезай. Сейчас должны принести! — крикнул собеседник уже вслед.
     С Серегой Потаповым Витька познакомился на военных сборах. После девятого класса школы вывозили за город в оборудованный для этих целей палаточный лагерь. За раз около восьми. Как частенько бывает, между двумя субъектами там возник какой-то скандал, который кончился для одного мордобитием. Обиженный, прибежав к своим, собрал шоблу и в свою очередь, отыскав, поколотил обидчика. Постепенно в войну втянулся весь лагерь и их с Потапом школы вошли в разные коалиции. Битва была в лесу при каком-то ручейке.
     Дрались на колах, арматуринах. Шпала с Потапом в этой сече как раз сошлись друг против друга. Потом неожиданно встретились в городе, в общей компании. Выпили и с тех пор друзья не разлей вода. Достойные соперники очень часто впоследствии становятся хорошими друзьями. Они испытывают друг к другу симпатию! К храброму противнику всегда чувствуешь больше доверия, чем к трусливому другу. Вот человек! И что ему можно предъявить, даже если бы он разбил Витьке арматуриной башку или наоборот?
     — Ага! — отозвался Шпала. Через забор лезет гонец, весь затаренный гнилухой.
     — Хоп! — лес рук ловит драгоценное тело.
     Потап первому наливает Витьке. Хорек все таки опоздал! Прибежал на пять минут позже, но уверяет, что долго искал Шпалу по территории двора. Дать по голове, что ли, в назидание? Запыхался, бедненький! А вернее делает вид. Шпала зовет Потапа за сарай, берет у Хорька бутылку.
     — Быстренько давай сюда закусь и стакан!
     Хорек улетает. Через полчаса они с Потапом уже основательно навеселе, впору песни петь. Вот только что-то жрать опять захотелось. "Война войной, а обед по расписанию!"
     — Эй, Хорек, у тебя не найдется там подкрепиться чего-нибудь в сидоре?
     — Не зови меня "Хорек”, — осторожно возмущается Кошевой, выкладывая из чьего-то объемистого баула известный компонент любой закуски: сало. Впридачу к нему здесь же появляются котлеты, чеснок и хлеб.
     — Как же тебя теперь величать?
     — Наши ребята зовут меня ДракОн или ДрАкон, Драка. Колька — Драка.
     — Хорошо, извини, а Дрюк можно ?
     После сытного обеда по закону Архимеда...
     — Ладно, Потап! Если что, ищи меня вон там, — говорит в конце концов Шпала.— Пошел я спать!
     На этот раз захорошевший Витька проспал лишь полчаса, как его разбудил посыльный Потапа.
     — Ты Гроздев? Иди, там к тебе отец пришел.
     Вновь закрадывается в душу волнение: а вдруг знакомый сказал отцу, что ничего не выйдет? А Шпале так понравилась армейская жизнь! Отсюда за решетку хочется еще меньше, чем с воли. "Если армия не выйдет, нужно валить в Сибирь!"— решает Груздь. И еще одна тревога: не заметил бы папаша, что он под градусом!
     Стараясь дышать носом, Витька подходит к воротам. Отец стоит за ними на улице, с какой-то сумкой и свертком под мышкой.
     — Я вот тебе поесть принес.
     — Спасибо, па! — Витька берет сумку. — Ну что?
     — Что. Будем ждать!
     — Подходил?
     — Сказал: постараемся куда-нибудь воткнуть. Ну уж куда удастся, выбирать не приходится! На Урал, на Камчатку...
     — Да-а! — машет рукой Шпала, — лишь бы взяли!
     В голове вдруг будто сноп искр, тело становится невесомым: "Боже мой! Неужели конец этому!" Перед глазами кадры из прошлого: пьянки, драки, убитый железнодорожник в луже крови, сам он, избитый до неузнаваемости. Камера на малолетке, камера в ЛОМе, камера в районке. Цепь, захлестнутая на горле... Неужели всего этого больше не будет? Останется только хорошее: Ольга, Ларка, Натка, Юлька... Ведь, если разобраться, не такой уж он — Витька испорченный парень!
     Тоже мог бы жить как все: работать честно, не пить, не хулиганить, ходить с красивыми девочками в кино... Почему не каждому дано счастье жить спокойно? Легко переносить утраты, предательство, безответность, уколы самолюбия... Вы думаете ему самому нравилась исполняемая роль? Ничего подобного! Черт знает, какое-то роковое стечение обстоятельств. Кому же неохота жить радостно, светло?
     — Ладно, вот я тут переодеться принес тебе на всякий случай, еду в дорогу и деньги.
     Отец лезет в карман. Ну на черта Витьке башли? Он бы свои тридцать аванса ему отдал. И жратва ни к чему! Но это мелочь, копейки.
     — Не надо, пап! — Шпала хочет удержать его руку и из собственного рукава на кисти показываются Хорьковы "Командирские" часы.
     — Чьи это? — кивает отец.
     — Так, парень дал, чтоб не проспал время! Я ж с ночной, а тут каждый час построения...— вдохновенно врет Витька. — Я вот... аванс заработал (впервые в жизни!), на, возьми! И еще за меня на заводе не забудьте двухнедельное пособие получить.
     Деньги отца Шпала все таки отверг, так же как и часть продуктов из сетки. Но свой аванЕЦ всучить не смог. А то наложили на год пути! Котомка, между прочим, ему уготована была не хуже, чем у иных деревенских! В пору на Северный полюс с ней. Над Витькой же смеяться будут! Отец не представляет себе, как Шпала в дороге обойдется без продуктов и денег?
     — Перебьюсь! — уверяет Витька. — Паек дают жирный.
     В конце концов сошлись на том, что из наготовленной жратвы Шпала взял два свертка: курицу и хлеб с сыром. Он положит их соседу в рюкзак, так что сумка тоже не нужна. (Деньги и вещи в те поры были дорогие. Самое дешевое — еда.) В иные миры нужно входить налегке! Меньше забот о бесполезном. О том, что в нем тебе все равно уже не принадлежит. Больше самого ценного — душевного спокойствия! Ведь еще древние говорили: "Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому попасть в рай!" Как мудры паломники, имеющие при себе только посох. "Будет день,— будет пища!" Придя в "гостиницу", где с утра давил храпака, Шпала кинул свертки на нары:
     — Вот, мужики, долг за ваши харчи, забирайте!
     — А сам что в дороге есть станешь? Или опять у нас просить?
     — Не, земляки, у меня своя контора подобралась, я лепту туда внес...
     Никто не притронулся к сверткам. Крестьянские нравы: своего не отдавай. Чужого не бери! Одежду сменил на обноски. Подумав, засунул в карман "цивильных" штанов тридцатку аванса и свои часы (позавчерашние). Он бы Хорьковы спулил, да папаша не понимает филантропии! Завернул все, сунул в сумку, отнес отцу. Теперь Витька как все!
     — Ну иди,— наконец говорит батя,— а то потеряешься, искать начнут!
     Смутная тревога на душе. Скорее раствориться в толпе новобранцев.
     — Эй, Хо..., Дракон! — Шпала щелкает себя пальцем по горлу.
     Около пяти вечера их, всех оставшихся после малочисленных и редких поборов "покупателей" 1) построили в колонну, 2) зачитали по фамилиям, 3) пересчитали, 4) раскрыли ворота и 5) повели на вокзал. Наверное никогда, во весь призыв, не видел город такой толпы! Огромная, человек в триста орава оборвышей. С рюкзаками, в фуфайках, бритоголовая. И что в этом море Шпала? Одним больше, одним меньше! Но Витька не верит в происходящее. Ущипнуть себя, что ли, по башке колом огреть? Ведь уводят, уводят от тюрьмы!!! Отец и мать в группе провожающих идут рядом.
     Уже начались среди сопровождающей братии слезы, раздирающий душу вой, стенания. "Ну что, на войну отправляют, что ли! — возмущается Витька,— Так ОПЕРАЦИЯ в Афганистане еще не началась! И шейх ихний еще не убит нашим десантником. Аккурат два года мудрая Фортуна отмерила нынешнему призыву. Они отслужат и начнется. День в день! Что плакать то? Хоть и Афганистан! Погодите, придет в Чечне бойня, тогда нареветесь! Орать впору от счастья, подпрыгивать, как бешеному!" На перроне сутолока. Поезд вот-вот подойдет. Куда везут, Витька не знает, да и неинтересно! Но пока что направление — Харьков.
     — Мужайся сынок! — говорит отец. — Держи себя!
     И на щеке его предательски блестит скупая мужская слеза. Тю! Да что они все подурели? Вся эта толпа провожающих! Совсем рев устроили. Уже и парни — призывники некоторые в голос подвывают! Это наверное коллективное сумасшествие: стоит одному заплакать, за ним второй... И вот уже вся толпа рыдает, как будто хоронят вожЖя мирового пролетариата. Множат в голове ужасы, один нелепее другого. И отец туда же! Уж он-то должен понимать, что Витька рад без памяти. Но не будет же Шпала при всей этой воющей публике смеяться до упаду. За дурака посчитают! Да что ему, в армии окажется тяжелее, чем в тюрьме? Или даже чем здесь на гражданке, где менты дохнуть не дают? Ни в жисть! Никто еще от службы, слава богу, не умер.
      Это же пропуск в рай! Оттарабанит и все его прошлое забыто, как и не бывало. Одни привилегии: при поступлении на завод, в вуз, в партию. Да-да, граждане, а вы как думали? Не век же Шпале дураком быть! Без фирмы "КПСС" нонче никуда! А чем Витька хуже или глупее прочих — будет кричать: "Да здравствует наша дорогая, наш дорогой... Слава из КПСС!" А потом тихонько сплевывать под ноги и горя не знать. Если жисть так устроена, что дураки любят славословие, то это ж только великолепно! Куда хуже было бы с умными, которым не слова а дела подавай. Вот ежели б Ленька еще разную нищую братию по всему миру не кормил! А так пусть резвится — хоть на жопу ордена цепляет.
     Рад Витька, но не может улыбнуться и виду не подает. Примета у него такая еще с бокса: как отдашься беззаботным чувствам, так расслабишься и проиграешь. Нужно всегда быть готовым к худшему, а лучшее — оно само придет! Нельзя судьбе своих радостных минут показывать, иначе она обязательно подкинет КАКУю-нибудь подлянку. Не моги даже внутренне виду подавать, а то расслышит! "Ну не угадай же, злодейка, что он рад. А если и докумекай, то хоть не настолько, как это есть на самом деле!" Неверующим (в догму) был Витька человек, но суеверным крайне. Суеверным, успел он заметить, как и все рисковые люди. Нельзя в риске и азарте без суеверия!
     Это своего рода шаманство. Заговаривать судьбу помогает и успешно! Много таких примет у Шпалы существовало раньше: сходить перед решающим боем к Денису в гости; нарисовать в туалете, что в парке Ленина расположен, на стене рюмку; выложить в день, когда бой, бинты на спортивную сумку еще с начала соревнований... До зехеров этих доходил он эмпирически, анализируя каждую свою победу и неудачу. И те, которые четко подтверждаются, оставлял, укреплял. Другие, что раз так, а раз этак, старался додумать, видоизменить... В общем, как все шаманы!
     У каждого истинно суеверного человека приметы свои. И Витька их никому не расскажет, чтоб не разгневать ангелов-хранителей! Дабы они не распылялись, а только ему помогали. Важен, конечно, не сам знак или действие, а то состояние души, на которое при этом настраиваешься. Повторяя приметы, сопутствующие удаче, мы вспоминаем и закрепляем нужные чувства! Вот и теперь Шпала шаманил: изо всех сил уверял себя, что будто бы и не рад вовсе. Клял судьбу-злодейку всякими бранными словами за нанесенный ею жестокий удар: за то, что лишила возможности насладиться Ларочкой, разминула с Ольгой и не дала Юлечки. Уж такой он бедненький. Сирый и обиженный! В этом была вся каверза.
     Пусть подслушает Витьку, плутовка. Увидит, как жестоко ему насолила и успокоится. Отпустит, а то пожалеет даже! Посему, физиономия у Шпалы, в данный момент, могла быть основательно удрученной. Что родителями оказалось неправильно истолковано. Витька разговаривал с богами, заклинал духов. Знал, что те смотрят на него сейчас изо всех щелей, потому — ответственный момент! А вот когда Шпала сядет в вагон, кикиморы за ним еще последят немножко, да и отстанут, займутся своими делами: "Ну, едет человек, ничего такого стрессового не предвидится, нечего за ним и наблюдать!" Вот тут-то Витька сможет радоваться хоть до чертиков, крика и истерики, на голове ходить! А еще более тому, как он ловко их всех обдурил!
     Дубы пусть смеются! А кто рисковал, тот испытал! Ему и доказывать не надо. Только вот гдеЙто Гроздев читал, что у человека вовсе и не пять чувств, а гораздо больше! Шестое, седьмое, двадцатое, тридцатое... Интуиция, ясновидение, телепатия... У всех они есть, однако неразвиты! Потому, как современный человек ими редко пользуется! ЧуЙствуем мы больше, чем о том догадываемся. Но чем, понять не могЕм! Делали такой эксперимент: вживляли человеку в мозг электроды. Нечто вроде антенн. Усиливали от них сигналы и выводили на экран. Затем действовали теми раздражителями, которые, по идее, человек ощущать не может: ультразвук, инфракрасное и ультрафиолетовое излучение, радиоволны, магнитные поля... Оказывается все Ен улавливает и реагирует, как миленький! Только чем, сказать не может. Передавали на расстоянии мысли — секёт! Изменяли рисунок от его сигналов мозга на экране и просили привести изображение в норму. Эмпирическим путем испытываемые находили способ получать нужное изображение. И чем больше тренировки, тем быстрее. Но как они это делают — объяснить не могли! Вот и думай: способен человек корректировать свою карму, или нет?!
     Подошел поезд, разнеслась команда: "По вагонам!" Вой провожающих сделался невыносимым. И Шпала, на секунду вынырнув из своих мыслей, вдруг произвел открытие: а ведь и все отправляющие тоже, наверное, шаманят, чтобы обмануть эту самую злодейку-судьбу! Внутрях, небось, рады рЫдешеньки, что оглоедов-отпрысков в армию сбагрили!