Приходи на меня посмотреть

Повесть написана, как продолжение фильма "Приходи на меня посмотреть". БОльшая часть событий, описанных в этой повести, происходили в жизни. Время действия посчитайте сами, есть даты, которые позволят вам это сделать без труда. Мои герои из того поколения, когда мальчики после школы уходили на Великую отечественную войну.


   ЧАСТЬ 1. АКВАРЕЛЬ.   

   Окно со снежинками нового года. Прелестно прошёл праздник! И дочка-заботница нашла наконец своё счастье, и внученька неожиданно отыскалась, а вместе с ней и радость появления правнука. Семья в полном сборе. Это ли не счастье?

   Почему-то не спится. Портрет покойного мужа на стене. Как много лет я беседовала с этим портретом, и он всегда отвечал мне.

   Ещё одно счастье - ноги после долгих лет неподвижности стали служить мне. Хочется что-то предпринять.
 
   Кресло у окна. Как много часов я провела в нём.

   Шкатулка с письмами. Треугольники из окопов, что муж присылал с войны, знаю наизусть. Конверты, перевязанные лентами. Приятно окунуться в прошлое. Почему оно кажется нам счастливее настоящего? В прошлом мы были молоды. Письма мамы, отца, подруг, поздравительные открытки раскладываю по столу. Как давно не наводила порядок в своём архиве...

   Раньше всегда поздравляли друг друга с праздниками. Новогодних картинок больше всего.
 
   Самодельный конверт без адреса, открытка в нём совсем маленькая, нарисованная кем-то акварель.
 
   "Ёлочка! Поздравляю тебя с Новым годом. Желаю здоровья и отличных оценок в школе. Гриша."

   Одноклассник и кавалер в катании по лёгкому льду нашего детства в Таврическом саду. Он поджидал меня вечерами у парадной на Кирочной, где живу до сих пор, мы бежали вместе к "Тавриге", перекидывали коньки через чугунную ограду, а потом Гриша помогал мне перелезать через её верх в сад...

   Мальчик, сидевший на первой парте у окна, был самым маленьким в классе. Он вырос только после школы, уже перед уходом на фронт. Какая-то необычная фамилия, кажется, польская...

   Пора спать. Новогодняя ночь кончается так быстро!

   Утро. Сижу у окна, письма и открытки сложены стопками. Акварель из моего детства. Гришина фамилия была Матковский. Все хотели писать эту фамилию через "о", но Гриша объяснял: "Фамилия произошла от слова "матка", "Матка Бабушка и дедушка Гриши в начале века приехали в Россию из Варшавы.

   На акварели каток в Таврическом саду. Крепенькая девочка в синей юбке, коричневых рейтузах и узкой жакетке, сделав "ласточку", плывёт по льду на одном коньке - "снегурке". Невдалеке от неё парнишка в коротком пальто и шапке-ушанке с растопыренными ушами наклонился, чтобы что-то поднять.

   Помню тот день. Вертясь волчком, почувствовала, как пуговица от жакетки отлетела куда-то в сторону. Гриша поднял пуговицу со льда и прижал её к губам.

   Где сейчас Гриша? Виделись в последний раз, когда он уже с бритой головой прибежал прощаться накануне своего отьезда на фронт.

   Я была уже невестой Сергей Палыча, в начале войны у него была бронь на танковом заводе, где он работал инженером...

   Муж погиб под Берлином в самом конце войны, не успев увидеть свою дочь. Гришины письма в треугольниках перестали приходить вскоре после того, как он прибыл на фронт.

   Дочка проснулась.
 
   - Посмотри на открытки, доченька.
 
   - Какая милая акварель!

   - Её нарисовал мой одноклассник Гриша Матковский, я видела его в последний раз в июне 41-го. Вернулся ли он с фронта домой?

   - Ты хотела бы разыскать его, мамочка?

   - Жаль прощаться со своими друзьями снова, когда жизнь подходит к последним рубежам.
 
   - Ну что ты, мамочка! Какие рубежи? Ты у меня ещё совсем молодая, и такая красавица!

   - Это ты красавица, невеста. А я - старуха с больными ногами. Кому я такая нужна?

   - Ты нужна всем нам!

   - Знаю, милая. Но вы разъедетесь, и я останусь одна.

   - Мы будем тебя навещать.

   Складываю письма и открытки в шкатулку. Акварель поставлю под настольную лампу. Буду смотреть на неё, когда станет грустно...

   - Мамочка, как звали твоего друга? Хочешь, попробуем узнать его номер телефона?

   Номер телефона и адрес Гриши узнали. Гриша живёт в том же доме, что и во времена нашего детства. Наверное, у него уже внуки и симпатичная старушка-жена. Стоит ли звонить ему?

   Дочка сама позвонила Григорию. Он хочет увидеться в воскресенье у входа в Таврический сад. Как мы узнаем друг друга?
 
   До воскресенья два дня. В чём я пойду на встречу? Так давно не выходила на улицу, пальто совсем старенькое, впрочем, как и я сама.

   Всю субботу дочка готовила меня к свиданию: купала в ванне, подстригала мне чёлку, предложила для выхода в свет свою шубку, по счастью, она оказалась мне впору.

   И вот воскресное утро. Волнуюсь, как девчонка...


   ЧАСТЬ 2. ВСТРЕЧА.

   До сада меня провожали все вместе: дочь, её симпатичный немолодой господин - жених, внучка, все хотели хоть издали поглядеть на моего Гришу. Пришли заранее. Стоять у ворот не стала, холодно, да и ноги надо поберечь.

   Справа от входа первая по счёту скамья. Здесь мы с Гришей надевали на валенки коньки-снегурки. В прежние времена в Таврическом саду заливали водой аллеи, по ним можно было ехать, как по катку. Сижу, жду. Мимо пробегают весёлые и молодые. Разве они думают о том, какое счастье просто бежать, почти не касаясь земли?

   У ворот сада стоят двое мужчин, один из них, в элегантном длинном пальто, выглядит старше другого. Чем-то они похожи между собой. Оба прямые, высокие, подтянутые. Кого-то ждут, оглядываясь по сторонам. Тот, что моложе, дотронувшись до руки старшего, решительно направился к моей скамье.

   - Здравствуйте. Вас зовут Елизавета?

   - Елизавета Александровна, - поправляю я мужчину, - мы с вами знакомы?

   - Я пришёл сопровождающим вместе со своим дядей, это он назначил вам встречу.

   - Что же он сам не подходит?
   
   Молодой мужчина улыбнулся, показав себя весёлым и лёгким собеседником:

   - Дядя стесняется подойти. А вдруг это не вы?

   - Это я, - мужчина, что стоял у ворот сада, выжидающе смотрел в нашу сторону. - Что же вы стоите? Зовите его сюда!

   Два часа на скамейке пролетели, как один миг. Так много всего хотелось рассказать друг другу! Гриша подробно расспрашивал про мою жизнь, про дочь, как мы с ней жили после войны. О себе говорил мало, а я стеснялась его расспрашивать. Очень боялась, что Гриша начнёт рассказывать про свою жену. Тогда я, как порядочная женщина в летах, должна буду сказать ему при прощании: "Я так рада, что мы увиделись с тобой. Но ты женатый человек, и я не хочу смущать нашими встречами покой твоей жены".

   Гриша ничего не рассказал мне про жену, про своих детей. Немного рассказал о своей работе. Мы с ним и не заметили, как замёрзли, сидя на скамье. Подавая мне руку, чтобы я встала, он кивнул головой, как пожилой поручик царской армии. Он такой, как был во времена нашей школьной дружбы...

   Вечером все в доме вели себя тихо, как будто я больна. Милые дети! Что я буду делать, когда вы уедете от меня?

   Сидела у окна и вспоминала нашу довоенную жизнь с папой и мамой, моё короткое замужество, жизнь вдвоём с дочерью...

   Гришина акварель под настольной лампой с зелёным шёлковым абажуром. А ведь было ещё что-то в отношениях в Гришей? Помню, как мы дружили с ним с первого класса, как он, самый маленький мальчик в классе, ждал меня после уроков в школьном вестибюле, чтобы нести мой портфель до дома на Кирочной.

    Старшие классы. Вечера отдыха - так назывались танцы во времена нашей юности. Гриша всегда стоял у стены актового зала. Он стеснялся своего небольшого роста, не приглашал девочек танцевать. А после вечера мы с ним гуляли в сумерках, разговаривали обо всём.

    Был день моего рождения, мне исполнялось пятнадцать лет. Мама наготовила угощения для ребят, и родители ушли куда-то, чтобы не смущать нас. Я играла на пианино. Гриша стоял рядом со мной, угадывая момент, когда надо перевернуть страницу нот. Моя вечная соперница по учёбе и популярности среди мальчиков - одноклассников, Ира Тихомирова, повторяла снова и снова капризным голосом: "Сыграй Баха!". Я не хотела играть фуги Баха, мне тогда были больше по душе сонаты Бетховена и вальсы Штрауса, а она всё не отставала от меня. Тогда Гриша сказал, не глядя на неё: "Сыграй то, что тебе больше нравится". Это был поступок!

    Школьные дежурства по классу. Почему-то я всегда дежурила одна. Сидела я за одной партой с Ирой, и она бросала меня на уборку класса одну, вечно ссылаясь на свою занятость. Гриша дежурил вместе со мной. Поднимая стулья, отодвигая парты, повторял всё время: "Осторовно, не уфыбись! Осторовно, не ударься!" Гриша не выговаривал некоторые буквы, и за-за этого ребята часто смеялись над ним. Он умел не обращать внимания на такие насмешки. Гриша, самый маленький по росту в нашем классе, был взрослее многих других ребят...

   Пора спать. Забыла задёрнуть перед сном занавеску на окне, и фонарь светит прямо в глаза, из-за этого я не сплю... Да полно, что же я вру сама себе?

   Вот вопрос, который я не решалась задать себе многие годы: почему я так быстро ответила согласием на предложение руки и сердца Сергей Палыча? Он ведь был намного старше меня, ни о какой влюблённости с моей стороны не было и речи. К тому же, мне было лишь восемнадцать, я мечтала поступить учиться в Университет, а вместо этого... Почему?


ЧАСТЬ 3. НОЧЬ НА ПОНЕДЕЛЬНИК.

   Ночью ворочалась, вспоминалось то одно, то другое... Свадебное платье, сшитое мамой на чехле из марли, фата из оконного тюля, на голове венок из самодельных бумажных роз. Небогатое было время. К тому же, была война.

   В отличии от многих новобрачных того времени, у нас с Сергей Палычем были настоящие золотые кольца. Эти кольца хранились в его доме со времён свадьбы его дедушки и бабушки. На внутренней стороне меньшего по размеру кольца было выгравировано но-немецки: "Ewige Liebe!". Только спустя годы я узнала перевод этих слов: "Вечная любовь!"...

   Что такое любовь, я тогда, конечно же, не знала. Разве что по книжкам классиков. Почему-то о любви помнились стихи Пушкина со словами: "Я сам обманываться рад...". И ещё любовь Беллы из "Печорина", которая вызывала во мне сочувствие. Письмо Татьяны к Онегину мы учили в школе наизусть. В школе был диспут на эту тему. Все комсомолки сходились в едином мнении: "У девушки должна быть гордость. Как можно стучаться в закрытую дверь?"

   Классе в седьмом у девочек появились "Альбомы" - обыкновенные школьные тетради, в которые мы записывали мудрые мысли о любви. Из всех этих мыслей почему-то лучше других запомнилась мне одна: "Умри, но не давай поцелуя без любви!" Почему я не вспомнила об этом, идя под венец с Сергей Палычем?

   Муж был всегда моей опорой в жизни, не смотря на то, что я успела прожить с ним всего ничего, до его ухода на фронт... при коротком отпуске после ранения в августе 44-го. Во время войны и после неё женихов почти не было, многие девушки мечтали выйти замуж, но так мало наших сверстников вернулось с войны домой. А после войны я уже была вдовой с маленькой дочкой на руках, мама умерла от голода во время блокады Ленинграда. Нужно было работать, растить ребёнка. Время было нелёгкое.

   Почему я думаю всегда о муже, как о своей опоре? У меня был его портрет на стене, с этим портретом я могла советоваться обо всём, у многих женщин не было и этого...

   И всё же о свадьбе. Почему мне всегда нужно было заставлять себя вспоминать день свадьбы? Я и сейчас не хочу вспоминать о нём. Тогда почему же...

   Давно пора спать. Дочка уже заглядывала в мою комнату, она всегда чувствует, если я долго не сплю. Как всегда, говорю себе после вечерней молитвы: "Пусть мне сегодня приснится что-нибудь очень хорошее!"

   ...А снился мне сад у нас на даче в посёлке Сиверский. Я сижу в гамаке, натянутом между деревьями, жужжат осы, летняя жара, книжка по школьной программе лежит на коленях. Я раскачиваюсь в гамаке, отталкиваясь ногами от земли, и облака в небе то поднимаются ввысь, то опускаются ниже к земле. Я приехала на дачу, чтобы готовиться к первому экзамену за выпускной класс. Всю субботу жарилась на ярко - оранжевом песке у реки Оредежь, плавала в её прохладной воде...
 
ЧАСТЬ 3. ВОЙНА.

   Утро воскресного дня началось с того, что по радио об,явили войну... Все дачники поспешили в город, но электрички в этот день уже не ходили. Как на грех, я приехала на дачу одна, родители в эти выходные дни остались почему-то в городе.

   Острое чувство тревоги. Пришла соседка по даче, пожилая женщина, сказала, скорбно поджав губы:

   - Придётся нам с тобой, Лизонька, зимовать тут. У вас запасены дрова на зиму?

   Как зимовать? Почему? Это не укладывалось в голове. Я приехала на выходные в ситцевом сарафане и босоножках, с учебником подмышкой. Дров на зиму мы не заготавливали, приезжали зимой на дачу "одним днём", покататься на лыжах, погулять по заснеженному лесу.

   Следующие дни прошли в общей тревоге. Поезда в город по-прежнему не ходили, по радио говорили о том, что немец решительно наступает. Денег я вяла с собой лишь "на мороженое", уехать с кем-то на частной машине нечего было и думать. Варила себе картошку на керосинке, посыпая её укропом с грядки, и всё смотрела с надеждой на дорогу. На что я надеялась? Трудно сказать. Как маленькая девочка, я ждала того, что папа с мамой приедут и заберут меня домой...

   Когда к дому подкатила, урча мотором, новенькая, блестящая лаком "Эмка", я не поверила своим глазам. Моё спасение явилось в виде шофёра в шлеме и больших мотоциклетных очках и... приехавшего забрать меня в город Сергея Павловича, друга отца по работе, который знал меня с малолетства и лишь недавно стал смотреть на меня, как на девушку. Завизжав от нежданной радости увидеть лицо хорошо знакомого мне человека, я побежала навстречу гостю и повисла у него на шее, всхлипывая от счастья.

   В сентябре немцы прорвались уже к Ленинграду, с пропитанием стало совсем плохо, к тому же, немцы бомбили по ночам - говорили, что пушки стоят на Пулковских Высотах.

   Папа ушёл на фронт добровольцем в первые дни войны. Мама устроилась работать на Кировский завод не без посредничества того же Сергей Палыча, доброго гения нашей семьи. Он ещё работал инженером на заводе, где ему полагалась бронь, но всё чаще говорил нам, что скоро и он уйдёт на фронт. На заводе оставляли только самых нужных в войне специалистов.

   Вот тогда и начались в доме разговоры о том, что война будет долгой и трудной, что главное - не умереть с голоду, того, что давали по карточкам, для питания было слишком мало.

   Однажды, сидя у нас в гостиной на плюшевом диване, Сергей Палыч сказал маме:

   - Нужно срочно оформлять мой брак с вашей Лизой. Скоро я буду на фронте, и тогда она, как жена фронтовика, будет иметь аттестат на дополнительное питание. Это поможет вам выжить в войне.

   Мама негромко разговаривала с ним, а я сидела за своим письменным столом, глядя в какую-то книгу, но не читая её.

   ... События развивались стремительно: мой брак с Сергеем Павловичем стал скорой реальностью, не был ещё назначен день свадьбы, но по закону военного времени брак можно было оформить в один день, если жених уходил на фронт.

    Мама шила мне свадебное платье из отреза шёлковой материи, нашедшегося в её шкафу, я задумчиво скручивала из гофрированной белой бумаги розочки себе на свадебный венок. По началу решено было так: мой брак с Сергеем Павловичем регистрируется немедленно, но он, как муж, вступит в свои права супруга позже. Мама всё повторяла ему:

   - Вы не думайте, что мы неблагодарные. Вы наш спаситель. Но Лизонька ведь ещё совсем дитя, она не готова к браку, и ваши отношения с ней ещё так далеки от настоящей любви...

   В день свадьбы собрались близкие друзья, было приготовлено нехитрое угощение, Сергей Палыч принёс бутылки с вином, что остались в его доме ещё с довоенного времени. Мы с ним приехали из ЗАГСа на машине. Конечно, гости поднимали тосты и кричали "Горько!". Гости поднимали тосты, а я не поднимала глаз. "Умри, но не давай поцелую без любви!"

   А где же был Гриша? Ах да, он же ушёл на фронт ещё раньше. Когда он пришёл прощаться со мной накануне явки в Военкомат, я сказала ему:

   - Я уже невеста.

   Зачем я сказала так ему, уезжающему на фронт? Ведь свадьба ещё была не назначена, и это мамино условие Сергею Павловичу: "Я вас очень прошу, будьте с Лизонькой терпеливы. Подождите, пока она вас полюбит, иначе этот брак может стать несчастьем для вас обоих..."

   Кроме вина на свадьбу были принесены гостями довоенные запасы водки, даже разведённый спирт оказался на столе. В раскрытую дверь нашей квартиры приходили и малознакомые люди, соседи из нашего дома, чьи-то друзья. Людям хотелось праздника.

   Поздно вечером все гости уже были заметно пьяны, многих пришлось выпроваживать. Уходя, гости желали счастья новобрачным, обещали придти завтра продолжить праздник и проверить простыню невесты, так простой народ убеждался после свадьбы, что девушка, вступавшая в брак, была честна перед своим женихом.

   Я вопросительно смотрела на маму, но к концу свадебного торжества она почему-то стала отводить глаза в сторону. Мы с мамой жили в одной комнате большой "барской" квартиры на улице Кирочной. Мама спала на двуспальной кровати с "шишечками" на её металлических спинках, на которой они раньше спали вместе с отцом, я спала на узкой кушетке у окна. Гости расходились, Сергей Палыч никуда, казалось, не спешил. "Где же я буду спать в эту ночь? - думала я, - на своей кушетке или на маминой кровати?"

   Мама попросила Сергея Павловича выйти поговорить с ней в коридор. Дверь в комнату была приоткрыта, и я слышала обрывки их разговора:

   - Мы же говорили о том, что эта свадьба будет фиктивной, по крайней мере, до тех пор, пока вы и Лиза не определитесь в своих отношениях.

   Что отвечал маме Сергей Павлович, не было слышно, наверное, он стоял далеко от двери, а мама продолжала:

   - Вы оба совершенно не знаете друг друга с этой стороны... А вдруг получится так, что Лиза встретит потом человека, который станет для неё любимым и важным, как это было у меня с моим супругом?

   Эти переговоры закончились очень просто. Сергей Павлович, чуть пошатываясь, вошёл в комнату, и сказал мне сердито:

   - Машина давно уже ждёт внизу. Сейчас мы с вами, Лиза, уезжаем до завтра ко мне. Я живу в отдельной квартире, там всё уже приготовлено для нас. Не надо бояться меня. Я вас не обижу.

   Сергей Павлович взял меня за руку, я попыталась выдернуть свою руку из его крепкой ладони, тогда он обхватил меня за плечи и почти потащил к дверям.

   - Нет! - закричала моя мама, - Я Лизу с вами не отпускаю. Если вам это обидно, заберите обратно ваш продовольственный аттестат. Мы с дочкой как-нибудь проживём без него.

   - Нет здесь уже вашей дочки, - строго сказал Сергей Палыч маме, - Лиза - моя законная жена, и я требую...

   - Ах, вы требуете! - мама стала вдруг на много смелее. - Так вот, что я вам скажу: ни вашего аттестата, ни вас самого нам с Лизой не надо!

   Хлопнув дверью, мой законный по документам муж вышел из квартиры на лестницу. До его отъезда на фронт мы с ним больше не виделись. Остался неприятный осадок на душе, всё-таки мы с мамой обидели хорошего человека, который хотел нам помочь.

   Уже в 44-ом, после тяжёлых ранений, постаревший и поседевший, Сергей Палыч приехал с фронта на побывку, и пришёл к нам на Кирочную...

   Боже мой! Уже совсем светло за окном. Я не спала всю ночь, вспоминая о том, что так много лет не хотела помнить...


ЧАСТЬ 4. ПОНЕДЕЛЬНИК.

   Ну вот, разволновалась, стала вспоминать то, что никогда не вспоминала, в результате уснула лишь утром, проснулась, когда все уже были на работе, а в окно светило неяркое зимнее солнце.

   День такой, как всегда. Что-то в нём всё же неуловимо переменилось. Я долго умывалась в ванной, причёсывалась, надела своё самое нарядное платье и брошь, изображающую черепашку с некрупными сверкающими камешками на панцире. Подумав немного, снова раскрыла шкатулку, стоящую на моём столе.

   Снова разложены стопки писем и открыток. Конверты в пачках, перевязанных  узкими шёлковыми лентами, ложатся передо мной, как пасьянс. Много лет я не перечитывала эти письма. Беру первую пачку. Ленты, обвязанные вокруг неё, светло-сиреневого цвета. Я знаю, от кого эти письма. Сейчас не самое подходящее время их читать.

   Треугольники с фронта зачитаны до дыр. Это письма от мужа. После его отпуска в августе 44-го он стал писать мне, как своей жене. А вскоре я сообщила ему о том, что у нас будет ребёнок. Радости его не было границ! Дочь родилась в мае 45-го, вскоре после Победы. К этому времени мужа уже не было в живых. Он вместе со своим батальоном погиб на подступах к Берлину.

   Где-то должны быть треугольники, присланные Гришей по дороге на фронт. Никогда не перечитывала их из-за двойного чувства вины: уходя на фронт, Гриша узнал, что я стала невестой другого человека, другой человек, мой муж, погиб, защищая Родину...

   "Милая Ёлочка! Нас везут в теплушках, поэтому я не могу описать тебе видов городов и деревень, что нам встречаются на пути. Я не верю тому, что ты сказала мне при прощании. Я видел этого человека у вас дома, он совсем не подходит тебе в мужья, ты должна это понимать сама, ведь он старый и лысый! Поэтому я решил писать тебе так, будто ничего между нами не изменилось. Ты пойми, я же еду туда, где убивают. Как же я буду там храбрым, если не смогу верить в то, что ты ждёшь меня?..."

   Тяжело и больно читать эти письма. Лучше уберу их обратно в шкатулку. Скоро время обеда. Почему Гриша не звонит мне? Мы не договаривались об этом, но... ни за что не стану звонить ему сама!

   Надо заняться каким-то делом. Иначе трудно не думать о нём, глядя на телефон, что стоит у меня на столе. Всё понятно без слов: Гриша не может звонить мне из дома, там, наверное, рядом его жена, ей было бы это неприятно. Интересно, какую женщину выбрал себе в жёны Гриша? В любом случае, это хороший и добрый человек, иначе Гриша не стал бы и начинать свою супружескую жизнь с ней. Замечталась, представляя рядом со строгим Гришиным лицом седовласую красавицу в чистеньком домашнем платье и фартучке с оборками... Кажется, я схожу с ума...

   Домашние дела не могут меня успокоить. Пойду в булочную. Давно я не ходила по магазинам. Дочкина шубка сейчас на ней. Ничего страшного, в булочную можно сходить и в старом пальто. Одеваюсь в прихожей. Смотрю в высокое зеркало, оно помнит моих родителей и бабушку с дедушкой. Как давно я не смотрелась в это зеркало! Ну что же, совсем не плохо для моих лет. Выгляжу вполне прилично и интеллигентно. Ключи! Я забыла, когда открывала своими ключами дверь. Где же они? Никак не вспомню.

   Телефонный звонок в глубине квартиры. Кто мне может звонить в это время?

   - Я вас слушаю, - говорю в трубку, там какой-то неясный шум, но голоса не слышно. Наверное, звонят из автомата, и это шумят машины на улице? Почему так бьётся сердце? Снова говорю: "Алло! Алло!"

   В трубке телефона кто-то прокашлялся и сказал затем: "Здрафствуйте."

   - Кто это говорит?

   - Это я, - послышался негромкий голос, его я узнала бы из тысяч других. - Я около твоего дома на Кирочной. Ты по-префнему фивёшь здесь?

   - Да.

   - Мне нуфно тебя увидеть, - говорит Гриша, и я узнаю его милую школьную картавость. - ты мофешь сейчас выйти на улицу?

   - Гриша, это ты? - срывающимся от волнения голосом спрашиваю я, - слушай меня внимательно. Я не могу найти свой ключ от квартиры. Я бы очень хотела тебя сейчас увидеть, но не могу. Ты понимаешь меня?

   В трубке помолчали.

   - Дверь в квартиру мофно открыть без ключа?

   - Наверное, да. Ты хочешь придти ко мне?

   - Тебе это неудобно? Ты сейчас не одна?

   - Я одна, Гриша. Хотела выйти на улицу, но не нашла своего ключа. Ты помнишь номер моей квартиры?

   - Конечно. Так я поднимаюсь к тебе?

   Смотрю на себя в высокое зеркало с потемневшей амальгамой. Как я выгляжу? Вроде нормально. Он сейчас придёт сюда. Нужно снять пальто, шапку, эти противные сапоги, у которых всё время заедает молния. Есть что-нибудь к чаю? Ой, да какое это имеет значение, если Гриша спустя минуту будет здесь, рядом со мной?

   Гриша пришёл, разделся в передней, я пригласила его в гостиную. Пьём чай с какими-то пирожками, дочь у меня умелица их готовить. Разговор не получается. Всё время молчим, хотя и думаем наверное об одном и том же.

   После чая Гриша подошёл к книжным полкам, стал рассматривать корешки книг, как будто пришёл в библиотеку, а не ко мне. Убираю посуду на кухню, мою её, всё ещё трудно успокоиться и привыкнуть к мысли, что Гриша здесь, рядом со мной...

   Так ни о чём важном и не поговорили. Выйдя из кухни, увидела, что Гриша надевает пальто в передней.

   - Ты уже уходишь?

   - Да, мне пора, - говорит Гриша, не глядя мне в глаза.

   - Я понимаю. Тебя, наверное, ждут дома.

   - Никто меня не фжёт, - отвечает Гриша сердито, - просто мне нуфно сейчас побыть одному.

   - А как же твоя жена, -  делаю я от волнения нетактичный выпад.

   - Нет никакой фены, - отвечает мне Гриша, - я пофзвоню... позже... мофет быть, на днях.

   Хорошие слова "на днях"! После них обычно уходят навсегда. Делаю ещё одну попытку выяснить, почему он так скоро уходит:

   - Ты тоже вдовец? - а вдруг он сейчас разобидится на меня за такой неловкий вопрос?

   - Я не вдовец, - отвечает мне Гриша, открывая дверь из квартиры на лестницу.

   - Так значит, жена всё-таки есть? - почему-то мне совершенно необходимо узнать об этом прямо сейчас.

   - Я сказал "нет!"

   - Гриша, прости меня, я спрашиваю не из-за любопытства. С кем ты сейчас живёшь?

   Дверь за Гришей закрывается, стукнув довольно громко. Он ушёл. Наверное, навсегда. Что я сказала, сделала не так?


ЧАСТЬ 5. ВТОРНИК.

   Весь прошлый вечер вела себя паинькой. Помогала дочке на кухне, вязала будущему зятю носок из завалявшегося в шкафу клубка настоящей деревенской козьей пряжи, забежала внучка по пути с работы, поговорила с ней о её делах. После уселась в своё кресло у окна, сделала вид, что, как обычно, перечитываю письма мужа с фронта. Раскрывала треугольники писем, глядя на выцветшие строки, знакомые мне наизусть. Когда за окнами стемнело, первой ушла спать в свою комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

   Дочка заглянула на огонёк, когда я капала себе в высокую гранёную рюмку валерианку в таком количестве, что вода в прозрачной рюмке стала зелёно -коричневой.

   - Мамочка, что с тобой? - в тревоге спросила дочка.

   - Что со мной?, - притворно удивилась я, прикрыв ладонью рюмку с водой, добавленной в валерианку.

   - Ты сегодня сама не своя, - грустно сказала дочь, - что-то не так? Твой Гриша тебя обидел?

   - Нет, - уверенным голосом сказала я, - он приходил ко мне, было всё чудесно, мы пили чай...

   - А потом?, - внимательно глядя мне в глаза, спросила дочь.

   - А потом он ушёл, - безразличным голосом сказала я.

   - Он ушёл навсегда?

   - Нет, что ты! - бодро парировала я, и вдруг отчаянно, в голос, заревела, расплакалась, - Я не могу больше! Я не могу!

   - Не плачь, мамочка, всё будет хорошо. Ты мне веришь?

   - Верю - сказала я, двумя руками утирая слёзы со щёк, пролившиеся споро, как летний грибной дождь.               

   - Он сказал, что ему нужно побыть одному...

   - Что же в этом плохого? - успокаивающе гладила меня по плечу дочка, - он много лет не видел тебя, мы не знаем обстоятельств его жизни. Возможно, сейчас твоему Грише ещё хуже, чем тебе?

   - Я - должна учить тебя жизни, - виноватым тоном сказала я, - а вместо этого ты утешаешь свою старую маму...

   - Ты не старая, - уверенно возразила мне дочь, - у тебя молодое лицо, живые глаза, у тебя душа ещё совсем детская.

   - Вот это и плохо, - сказала я, укладываясь в постель. Не хотелось дальше нагружать дочку своими проблемами. Я ведь всегда, всю жизнь, справлялась с ними сама.

   ...Утро сегодня опять началось с солнышка. Люблю эти часы, когда я в квартире одна. Можно заняться чем-то интересным, можно спокойно подумать обо всём...

   Интересно, где дочка хранит свои бигуди? Хочется подвить себе чёлку, она у меня всё ещё густая. Бигуди не нашла, сделала себе из бумаги и полосок материи отличные папильотки. Сижу с папильотками в волосах. Только бы никто не пришёл, не увидел меня такую!

   Волосы в папильотках должны хорошенько просохнуть, чтобы кудри на чёлке держались подольше. По привычке раскрываю свою шкатулку. Треугольнички с письмами друга, на долгие годы позабытого мной, лежат сверху, как я оставила их накануне. Читала ли я их? Почему-то не помню, о чём Гриша писал мне по дороге на фронт. Разворачиваю одно из писем наугад. Стихотворение? Разве Гриша сочинял стихи?

   А помнишь ленты алые зари?
   Вдвоём бродили по траве высокой, 
   И ты тогда сказала: "Посмотри,
   Как тополь там тоскует одинокий!"
   Теперь я сам, как тополь тот, поник,
   Как тополь тот, тоскую дни и ночи,
   И если ты смогла понять его язык,
   То почему меня понять не хочешь?

   Вот тебе и раз! Он писал мне стихи в тёмной теплушке, увозящей его на войну... Почему я совсем не помню это стихотворение?

   Посидела, подумала запоздало обо всём, и вспомнился летний день в санатории, что находился совсем близко от Петергофского парка. Весной десятого класса я переболела ангиной, так ослабла и исхудала, что мне для поправки здоровья выделили у мамы на работе путёвку в санаторий. Весна уже бушевала листками и травами, Гриша приехал в Петергоф меня навестить. Мы сидели в парке на покрывале, взятом в моей палаты, и ели финики. Гриша привёз кулёчек с гостинцем, чтобы я скорее набиралась сил.

   Солнышко светило, пригревало так заметно, от земли пахло свежестью и молодой зеленью. Местами, на голых ещё кочках земли, тянулись кверху крошечные яркие солнышки цветов Мать - и - мачехи. Мы болтали обо всём, а издали, от взморья, слышались глухие накаты волн Финского залива на ледниковые валуны. Было так спокойно, так радостно на душе, что даже не хотелось ни о чём говорить. Мы сидели на покрывале, вытянув вперёд ноги, и улыбались друг другу.

   Когда был одинокий тополь? Точно не помню - эта мысль об одиночестве тополя пришла мне в голову там, где мы, сидя на траве, смотрели порой сквозь старинные деревья парка на сияющие в их просветах волны залива? Разве там был тополь? Нет. Это было уже вечером, когда я пошла провожать Гришу на поезд. Что-то очень важное случилось между сидением на траве и вечерней прогулкой на станцию. Что это было?

   Поцелуй. Это был наш первый поцелуй. Как это было? Да очень просто, так, как бывает у всех в первый раз... Мы уже шли по дорожке, ведущей из парка, как вдруг под каким-то деревом Гриша остановился. Мы шли, взявшись за руки, и при этой неожиданной остановке я тоже застыла на миг, глядя в его глаза, мне казалось, что он скажет сейчас что-то важное. Но Гриша молчал. А потом наклонился к моим губам... это было впервые у меня, и я... кажется, я заругалась на него, не зная, как вести себя дальше...

   Мы пошли по дорожке молча, и у самой станции я увидела тот тополь. Мне почему-то стало жаль этот одинокий, не до конца ещё оперившийся светлыми клейкими листочками, голый ствол. И я сказала Грише: "Посмотри, он здесь совсем один... даже кустов нет рядом. Кто же додумался посадить это дерево посреди дороги, в пыли?"

   Значит, был поцелуй. И была моя глупая девичья реакция на эту несмелую мальчишескую ласку. Я же писала в своём Альбоме: "Умри, но не давай..." Значит, не было любви у нас с Гришей? Любовь была. Но уже позже. Я вернулась из санатория в город, и мы вместе с Гришей готовились к выпускным экзаменам. Были незабываемые  дни мая, экзамены были ещё не очень скоро, но мы штудировали самый трудный для меня предмет, физику, сидя за моим столом в квартире на Кирочной...

   Месяц с небольшим оставался до войны, до моей поездки на Сиверскую, где война  застала меня воскресным днём, до того, как приехал "спасать" меня от наступающего немца Сергей Палыч. Месяц любви с одноклассником Гришей предшествовал тому, как появился "спасителем" в нашей семье Сергей Палыч, мой будущий муж, моя опора, отец моей дочери...

   ...Дочка вернулась с работы. Убираю письма в шкатулку. То, что я вспомнила о нас с Гришей сейчас, слишком важно и должно быть сокрыто от всех. Я подумаю об этом завтра...

   - Мамочка, что это у тебя на голове?, - удивлённо спросила дочь.

   - Не понимаю, о чём ты...

   Папильотки! Я всё ещё сижу с папильотками в волосах!


ЧАСТЬ 6. СРЕДА.

   "Будет день, и будет пища", - любила приговаривать когда-то моя бабушка.

   Сегодня дочка поручила мне приготовить настоящий украинский борщ, чтобы я не скучала одна дома. О, мне некогда скучать! Но готовить буду с наслаждением. Когда-то я была отличной кулинаркой, что-то в последнее время совсем забросила этот свой талант. Дочка готовит хорошо. Но я умею это делать лучше, чем она. К тому же, у неё в любых блюдах всегда чётко очерчен уклон на диету, на низкую калорийность пищи. Блюдёт свою фигуру, как многие это делают сейчас, хотя она вовсе не толстая. Сейчас все хотят быть худышками. А во времена моей молодости очень даже ценились женщины с хорошо сложенной фигурой. После войны такие женщины были, но... последствия голода и пережитой блокады отразились тогда на всех. В те годы было мало полных людей.

   Как весело расправляться хорошим ножом с разноцветными овощами, пока варится ароматный мясной бульон! Занятия для рук никогда не мешали мне думать о чём-то своём, очень важном.

   Перед войной мы все были нищими по сегодняшним понятиям. Питались просто, недорого, но здорОво, может, потому и не было распространено в то время болезней суставов и позвоночника, как сейчас.

   Борщец получается на славу! В квартире пахнет настоящим домашним обедом. Вот и кошка Люська уселась в кухне на полу, умывается. "Кошка умывается - жди гостей!" - эта поговорка тоже из арсенала моей бабушки.

   Прибралась в кухне после готовки. Чем заняться теперь? До прихода дочери ещё есть время. Шкатулка? Сколько можно коротать дни, перебирая листки, зафиксировавшие наше прошлое строчками на бумаге? Теперь я хочу настоящей жизни, не бумажной. Достаточно лет я проспала, как Спящая Красавица, в хрустальном гробу искусственно созданной жизни с письмами, книгами, игрой на фортепиано, беседами с портретом, висящим на стене...

   "А давай, я отведу тебя, как свою маленькую дочку, на прогулку в Таврический сад?" - сказала я себе по привычке мысленно говорить целыми днями с собой за неимением других собеседников. "А давай!", - ответила я себе, и начала одеваться для прогулки.

   Получилась увлекательная игра. Выбираю одежду для прогулки, как в далёкие дни - белый шерстяной свитер с "горлышком", тёплая зимняя юбка, дочкина вязаная шапочка, тоже белая (ведь ворот моего свитера будет виден в просвет воротника), ботиночки на меху с такой же оторочкой, тоже дочкины, очень понравились мне - небольшой каблук, шнуровка, как было модно когда-то... Ммм... сказка, да и только!

   Стоя перед высоким зеркалом в передней, любуюсь своим отражением - чудо, как хороша! И чёлка ещё совсем не развилась, радует взгляд своими крупными кудрями из-под ободка белой шапочки. Умница доченька, что красит мне волосы в тёмно-рыжий цвет. Я и не видела себя седой никогда. А зачем?

   По свежему, морозному воздуху иду, оглядываясь вокруг, запрокидывая на ходу голову - о, солнце! Как давно я была лишена всего этого! Когда-то прочла в отрывном календаре в раздела "Советы психолога" выдержку из книги Луизы Хей: "Ноги болят тогда, когда человек не хочет двигаться дальше..." Выходит, к многолетнему сидению в кресле я приговорила себя сама? 

   Я всегда внимательно читала о том, что пишут психологи. Есть такая простая практика: представить себя маленькой, но при этом - своим ребёнком, и сказать этому ребёнку о том, как ты любишь его, какой он хороший, как дорог для тебя... и пообещать, что никогда не оставишь его, всегда будешь любить его и заботиться о нём. Как долго я шла к этому ребёнку в себе! "Эй, ты! Ты видишь, я всё-таки пришла. Это потому, что я люблю тебя и всегда буду тебе помогать." Надеюсь, что мой внутренний ребёнок слышит сейчас эти слова...

   Вот и вход в Таврический сад. Сначала смотрю на решётку ворот, как на старого, давно не встречавшегося друга. Какая она красивая! Как я люблю всё это!

   Прежде, чем войти в сад, собираюсь с душевными силами, с соответствующим настроением. Я  приготовила себе "маленькой" сюрприз, от которого сердце замирает в груди лёгким испугом. Мой сюрприз ждёт своего выхода на сцену, спокойно угнездившись в кошёлке, с которой я когда-то ходила в магазин за продуктами. Они оба - и сюрприз, и красная дерматиновая кошёлка, чудом сохранились в стенном шкафу нашей передней. Делаю первый шаг в сад своего детства, если не считать того визита вместе с моими близкими. Я должна была придти сюда одна. И я сделала это! Сто тысяч чертей!

   Первая скамья справа от ворот. На ней мы с Гришей всегда надевали коньки во времена нашего детства. Как же я не подумала, что скаймья может быть занята, когда я приду сюда? На лавочке, согнувшись пополам, сидит какой-то странный тип. На голове у этого типа высокая вязаная шапочка с большим помпоном, он зачем-то снял свою куртку, оставшись в толстом вязаном свитере из домашней коричневой пряжи. С чем он возится у своих ног?

   Я своих планов не меняю никогда. Сажусь на скамью, она холодная. Сегодня я пришла сюда не в пальто, а в куртке своей дочери, поэтому чувствую через юбку замёрзшие рейки бульварной лавки. "Цель ясна, задача выполнима", - это опять напутствует меня моя бабушка, вернее, не меня, а того внутреннего ребёнка, которого я привела сегодня с собой на весёлую прогулку в Таврическом саду. Я одета сегодня так, как нужно для выполнения моего отчаянно - храброго поступка. Остался лишь последний штрих - достать свой сюрприз из красной кошёлки... И я достаю его.

   Рассматриваю свой сюрприз. Когда я в последний раз держала его в руках? Лет... тридцать назад? Когда мы с дочкой часто приходили сюда...

   На лавочке рядом со мной произошло какое-то шевеление. Мужчина, наклонявшийся зачем-то, распрямился. Поворачиваюсь к нему, всё ещё прижимая к груди свою сюрприз...

   Это Гриша! Он тоже оделся сегодня по спортивному, и в руках у него, как и у меня - коньки!

ЧАСТЬ 7. ТАВРИЧЕСКИЙ САД, БОРЩ И ДОМАШНЯЯ БИБЛИОТЕКА.

   Опускаю первые "Здравствуй...", "Здравствуй!", а также наши приготовления к катанию на коньках и прочие технические стороны вопроса.

   Мы всё-таки добрались по аллеям сада к залитому в середине декабря, когда наконец подморозило, главному его катку. Ехать на коньках совсем не трудно, только ноги немного дрожат от непривычного для них напряжения. Суставы у меня всё ещё побаливают, но я ни за что не покажу Грише, как мне сложно сейчас катить рядом с ним. Кажется, Гриша понимает это, поэтому мы едем на коньках, взявшись руками друг за друга.

   Как это чудесно - снова почувствовать себя молодой. На ходу разговаривать не удобно. Мы молча катаемся по кругу катка, нарезая на ней лезвиями резьбу...

   - Для первого раза хватит, - слышу я рядом с собой голос Гриши. Я так увлеклась катанием, что почти забыла о своём друге. Впрочем, у него и раньше было это редкое качество - молчать рядом, как бы являясь частью меня.

   Гриша проводил до парадной. Приглашаю зайти в гости, дочка придёт сегодня поздно, у неё какие-то дела после работы, наверное, встречается со своим господином женихом.

   Как он ел борщ со сметаной и порезанной мелко зеленью! Конечно, мы накатались на свежем воздухе, это всегда способствует хорошему аппетиту. Но он так ел этот борщ, и закончив есть, так посмотрел молча на кастрюлю, стоящую на плите, что я поняла: он хочет добавки.

   Две тарелки борща умяты моим другом в кратчайшие сроки. Он, как любой голодный человек, видимо, не рассчитал своих сил, и сейчас буквально отвалился от стола, откинувшись на мягкую спинку кухонного уголка.

   Намывая тарелки под краном, я подумала о том, что Гриша, наверное, давно не ел вкусной домашней еды. Всё ещё ничего не знаю о его жизни, расспрашивать не решаюсь. Сам расскажет всё, когда придёт время откровений...

   Мы опять ни о чём существенном не говорили. После обеда в кухне пошли в гостиную, и Гриша снова стал внимательно просматривать книги в шкафу со стеклянными полками. Все эти книги были давно прочитанными мной и дочкой, она вынимала с полок тома нашей библиотеки лишь для того, чтобы вытереть пыль в шкафу. К тому же, пока я болела, мы с дочкой решили перечитать все тридцать томов Диккенса, и этого ежевечернего чтения нам хватило на много лет.

   Гриша выбрал себе для чтения несколько книг:

   - Я могу взять их почитать? - спросил он меня, - в нашей районной библиотеке я уже почти всё перечитал, а тут у тебя нашёл кое-что интересное для себя. Не бойся, я умею бережно обращаться с книгами.

   - Я не боюсь. Читай, раз тебе надо, - я уже поняла во время этого короткого разговора, что пообедав и выбрав для чтения книги, Гриша уйдёт, и никаких разговоров "о главном" сегодня опять не будет.

   Так и получилось. Утром "Здравствуй" - "Здравствуй!", вечером: "До свидания." - "До свидания..."

   Дочки сегодня не будет дома. Она позвонила от своего жениха, что решила переночевать там. Что же, у меня благодаря этому будет дополнительное время для своих личных дел. Я сказала: "личных"? Значит, у меня появились личные дела?


ЧАСТЬ 8. НОЧНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ МИСС МАРПЛ.

   Снова не спится. На что же это похоже? Всё думаю о нём. Что могло случиться с Гришей, чтобы он из весёлого, неравнодушного парня превратился в Кая, который ничего не замечает вокруг себя? Кто воткнул ему осколок льдинки в самое сердце?

   Всё равно не уснуть. Займусь-ка я расследованием запутанной истории моих взаимоотношений с Гришей. Сегодня я буду мисс Марпл. Мне, как и ей, упорства и сообразительности не занимать.

   Чтобы работать, мне надо сидеть за своим столом, это многолетняя привычка, и, если хотите, самодисциплина. Навожу порядок на столе: шкатулку ставлю налево, около окна. Рубиновый стаканчик с карандашами и ручками, передо мной толстый рабочий блокнот. Что ещё надо для работы, чтобы потом не отвлекаться? Стакан с водой. Да, стакан с водой, возможно, захочется пить. Иду за водой в кухню.

   Теперь беру красивую ручку, подаренную мне дочкой на день рождения, раскрываю блокнот и пишу крупными буквами тему своего исследования: "Гриша", ниже ставлю в скобках подзаголовок: «Мисс Марпл Агаты Кристи». Настенные часы с гирями показывают мне, что сейчас половина двенадцатого. До утра я успею сделать многое. Никто не помешает моему сосредоточенному исследованию. Всё. Время пошло.

   Начинаю работу с того, чтобы изучить первоисточник. Подвигаю шкатулку ближе к себе, и уже в который раз вынимаю из неё всё содержимое. Нельзя допустить ни малейшего просчёта: одно пропущенное письмо может навсегда закрыть мне вход в неразгаданную тайну.

    Всё лишнее убрано в шкатулку, передо мной только треугольники Гришиных писем. Сразу замечаю: Гриша писал не на случайных листках, по-видимому, все его письма - вырванные страницы одной и той же тетради. Листы даже после прошедших лет отличаются от всех прочих - бумага плотная, чуть желтоватая, в красную тонкую линейку. Адрес, штемпель, № полевой почты. Штемпель. Он поможет мне разложить письма в хронологическом порядке по датам их отправления и получения в Ленинграде. Писем не так уж мало. Начинаю читать первое.

    "Моя дорогая Ёлочка! Сейчас всё ещё тот день, когда я видел тебя в передней квартиры, приходя прощаться. Перед глазами будто стоит твоё расстроенное и виноватое лицо. Ты невеста? Какая чушь! Как можешь ты быть невестой, когда я уезжаю от тебя? Не верю! Это какая-то ошибка. Нас тут, в вагоне теплушки, собралось довольно много. Почти все ребята моего возраста, вчерашние выпускники школ. Мы ещё не привыкли к мысли о том, что уезжаем из Ленинграда не на каникулы, и впереди война. Поезд идёт не очень скоро. Ребята болтают о разных пустяках, ни в ком ещё нет понимания того, что впереди нас ждёт возможная смерть. Многие мальчишки вспоминают свои семьи, своих девушек. Девушки есть не у всех, и это грустно. Как важно знать перед боями и другими испытаниями, что тебя ждёт дорогой и важный для тебя человек! По счастью, у меня есть ты. Скоро будет остановка, и я смогу отправить это письмо тебе. Целую тебя в твои нежные губки нежно, нежно... Твой Гриша."

   Первое письмо прочитано. Тогда он ещё верил, что мы когда-нибудь будем вместе? Не могу читать дальше. Плачу. Как могла я так легко отказаться от него, от своей любви?...

   Разворачиваю все Гришины треугольнички, раскладываю их по столу. Нет терпения изучать "первоисточник", как читаешь книгу из школьной программы. Буду читать все письма одновременно, выхватывая фразы то тут, то там. А потом у меня ещё будет время внимательно прочесть подряд все письма до конца.

   Вот что удаётся понять. По дороге на фронт ещё прежний мальчишка Гриша пишет мне о том, как скучает обо мне, о том, какие новые товарищи появились у него. Вот он уже на фронте. Идут бои. Погибают друзья. Последние письма. Они отличаются от остальных, сразу замечаю это. Грязные, мятые листки, еле различимые строчки, написанные карандашом. Немец стремительно наступает по всему фронту. Закончив краткосрочные курсы разведчиков (об этом написано иносказательно, но я поняла), Гриша ходит "в гости", по-видимому, в разведку за линию фронта. Он просит не волноваться, если долго не будет писем. "Что бы ни случилось со мной, как бы долго я не мог писать тебе, ты должна твёрдо верить в то, что я обязательно вернусь. И тогда мы с тобой будем вместе, теперь уже навсегда..." Я читала эти письма тогда? Почему я совсем их не помню?

   Снова раскладываю Гришины письма по датам, указанным на штемпелях. Отрезок времени его корреспонденций с фронта в Ленинград может рассказать мне о многом. Что в это время делала я? О чём я тогда думала?

   Как много времени и сил не было бы растрачено, если бы Гриша сам рассказал мне обо всём, что случилось с ним с того дня, как он пришёл ко мне прощаться перед отъездом на фронт!

   Надо поспать, а то завтра весь день буду чувствовать себя разбитой. Полная луна глядит в окно. Вспоминаю мамины слова Сергей Палычу: "А вдруг Лиза потом встретит человека... и полюбит его?" Господи, какая же я была дура! А ведь я в своей жизни так и не узнала, что значит любить. Не было у меня такого. Тогда, с Гришей, как-то неосознанно всё было. Молодая была, глупая... А потом думала: "Ну и хорошо, что я не люблю. Все говорят, что это так больно. А я живу себе спокойной, и это так хорошо!"

   Вот теперь... я кажется узнала, как бывает больно, когда думаешь о человеке и день и ночь, и не знаешь, любит ли он тебе так, как ты любишь его. Все мысли, без перерыва, сейчас только о нём. Как запоздало пришла ко мне моя любовь! И как мне теперь жить? Я не знаю...


ЧАСТЬ 9. ПЛЕМЯННИК ЛЁША.

   Утром звонила дочка, у неё всё хорошо. Я ещё лежала в постели. День начался, как обычно. После завтрака решила, чтобы не ждать всё время звонка, выйти куда-нибудь из своего оглохшего от тишины дома. Куда мне пойти? Ничего лучше булочной в голову не пришло. А там посмотрим.

   В булочной взяла половинку ржаного хлеба. Подумав немного, решила купить что-нибудь вкусное к чаю. Стою у витрины, где в вазочках выложены разные вкусности. Выбираю. Дома у нас не часто бывает сладкое и мучное, разве что для гостей. Дочь бережёт свою фигуру, а вместе с ней и я берегу фигуру тоже. Не знаю я, что лучше выбрать. Спросить у кого-нибудь разве, может, мне что-то посоветуют. Рядом мужчина выбирает среди сладостей тоже. Поворачиваюсь к нему.

   - Здравствуйте, Елизавета Александровна! А я вас сразу не признал. В Таврическом саду вы были какая-то другая.

   Смотрю на мужчину. Лицо кажется знакомым.

   - Я племянник Григория Ивановича. Мы с вами виделись в Таврическом саду. Вам в какую сторону идти? Давайте я вас провожу.

   Григорий Иванович? А ведь я не знала отчества Гриши.

   Идём, разговариваем о погоде, мой дом в двух шагах от булочной. Вкусности я купить забыла, ну и бог с ними, а как бы мне расспросить этого племянника о нём?

   - У вас есть немного времени, - спрашиваю я, - вы могли бы мне составить компанию?

   - Да. С удовольствием. Есть какие-то предложения на этот счёт?

   - Посидим немного на лавочке. День сегодня тихий, безветренный, и мороз совсем небольшой. Как вас зовут? Лёша? Какое хорошее имя.

   Сели. Помолчали. О чём говорить двум незнакомым людям? Погоду мы уже обсудили. И тогда я решаюсь. Как в омут головой.

   - Лёша, пожалуйста, расскажите мне о нём.

   Лёша сразу понимает, что я имею ввиду. Уточняет, что именно меня интересует.

   -  Мне важно знать всё, и его прошлое, и настоящее. Я совсем ничего не знаю о тех годах, когда мы не видели друг друга. Как сложилась его жизнь?

   - Чтобы рассказать всё, что вы хотите, мне не хватит ни одного дня, ни недели, - улыбается Лёша.

   - Расскажите главное. Если останутся вопросы, я не постесняюсь их задать.

   ...Дочь возится с готовкой на кухне, я сижу за своим столом, задумчиво глядя на звёзды в синем бархатном небе за окном. Мы не долго говорили с Лёшей, полчаса, не больше. Но и того, что он рассказал мне о Грише, показалось довольно. Как же справиться со всей информацией, как вместить это всё в себя?

   Вчерашний выпускник школы Гриша стал на фронте разведчиком. Он был очень удачлив, а может быть, это Бог его хранил тогда. Много раз переходил Гриша линию фронта, приносил важные сведения. Ему очень помогало то, что он был всё ещё невысоким и довольно хрупким по своему сложению, его принимали за подростка, простого деревенского паренька. Однажды удача изменила ему. Гестапо. Пытки. Он никого не выдал. Потом был концлагерь, что это такое, никому объяснять не надо. Наши войска освободили пленных, казалось бы, радость, возвращение домой.

   У Гриши было не так. Родина зачла ему годы, проведённые в плену, несколько месяцев работы на военном заводе у немцев. Снова колючая проволока, бараки, голодная, бесправная жизнь. Гриша отсидел бы в советском лагере на всю катушку, но умер Сталин. Возвращаясь из лагеря, он застал свою мать при смерти. Ничего не зная о сыне, его мать верила в то, что он жив и вернётся. Дождавшись сына, мать вскоре умерла, и Гриша остался один. Сколько лет ему было в 53-ем? Столько же, сколько мне. Мы с ним оба с 23-го года. Тридцать лет. За плечами война, концлагерь, лагерь в своей стране, смерть матери. Что было потом? Этого мне Лёша не успел рассказать, ему нужно было спешить по каким-то делам.

   Значит, Гриша вернулся в Ленинград только в 53-ем году. Что я делала в это время? Работала, растила школьницу-дочь, она тогда ходила во второй класс. Странно, что мы с Гришей ни разу не встретились за эти годы, живя в одном районе. Почему он не искал меня? Почему я не искала его? Ведь даже адреса наши не изменились с довоенного времени. Было так просто прийти и сказать: "Здравствуй. Это я".

   Каким он вернулся после всех испытаний? Возможно, тогда ему было трудно общаться с людьми.

   А теперь я продолжу чтение Гришиных писем, и узнаю его таким, каким он был до пыток в Гестапо. Обычные письма молодого парня своей девушке. Он пишет обо всём, что окружает его в то время. Письма заканчиваются нежными поцелуями, но нет никаких слов о любви, возможно, Гриша стесняется писать эти слова, возможно, он и сам ещё не готов для серьёзных признаний. Не надо забывать о том, какими юными были мы оба в то время. Это был наш первый год после школы.

   А теперь из писем видно, что тема моего предстоящего замужества, фиктивного, как это называется мной в то время, стала актуальной в нашей переписке. Моих писем нет, поэтому трудно восстановить все подробности нашего с ним общения в переписке, было бы странно, если бы письма от меня сохранились у него после всего, что ему пришлось пережить в дальнейшем.

   Вот начало прощания. Сначала Гриша пишет мне: "Ты сделаешь несчастными всех нас: меня, себя, твоего Сергея Павловича. Тяжело ему будет жить с женой, которая его совсем не любит...". Видимо, я написала что-то такое, от чего у Гриши испортилось настроение: "Не думай, что ты сможешь сидеть между двумя стульями. Если ты станешь его "фиктивной" женой, рано или поздно он предъявит тебе свои права законного супруга." Гриша повзрослел за время, что мы не виделись.

   А вот и последний треугольничек. Разворачиваю его, волнуясь. На этом листке бумаги рисунок карандашом: взявшись за руки, стоят жених и невеста. Невеста юная, в фате и белом платье, с наивным и удивлённым выражением лица. Жених старый, лысый, ухмыляется, довольно глядя на свою невесту. Короткая приписка под этим дружеским шаржем: "Неравный брак. Желаю счастья обоим!" Сергей Палыч не был тогда таким старым, как на рисунке Гриши. Какое это теперь имеет значение?

   Я вспомнила всё. Я, пока ещё "соломенная вдова" с аттестатом на получение продуктов "жене фронтовика" вместо счастья медового месяца. Гришины письма больше не приходят. Война, разруха, бомбёжки, ночные бдения в бомбоубежищах, постоянное чувство голода в блокаде, слабость, холод, зимние поездки с саночками на Неву за водой, умирают от голода и обстрелов соседи, родственники, друзья. Похоронка, сообщившая нам с мамой о том, что отец погиб. 41-ый - 44-ый  год. В 44-ом году что-то измениться в моей жизни. Но сейчас я ещё не готова вспоминать об этом...


ЧАСТЬ 10. Я ПРОДОЛЖАЮ ВСПОМИНАТЬ.

   Очередное утро с предвкушением свободы - у меня теперь есть мои, личные дела. Скоро я останусь одна, дочь после свадьбы собирается жить у мужа. Найденная так внезапно под этот, 1990-ый год, внучка, как прежде, живёт у себя. Понравится ли мне свобода жить совсем одной? Бог весть... Впрочем, мне никогда не бывает скучно, я всегда умею найти для себя интересное дело.

   Наверное, Гриша не появится здесь, пока не перечитает все книги, взятые у меня. Ну что же, значит, есть время спокойно подумать обо всём.

   Сегодня я собираюсь вспомнить весну 44-го года. Мне уже 21 год. Во время войны люди взрослели быстрее.

   Сергей Павлович присылал письма регулярно, я всё знала о нём. Той весной Сергей Палыч лежал в госпитале после ранения. Однажды он просто постучал в дверь нашей квартиры, не предупреждая о своём приезде. Ему дали отпуск, он заметно постарел и поседел. Сначала Сергей Павлович приходил вечерами к нам с мамой на огонёк, пили морковный чай с хлебом и сахаром. Продуктовый паёк, выданный ему после госпиталя, Сергей Палыч поделил с нами. Однажды он привёл столяра, достал где-то очень дефицитные в то время стёкла, их установили в рамы окна комнаты и кухни. В его присутствии у нас с мамой сразу исчезли многие проблемы.

   Пока было невероятно тяжело, моя мама держалась, работая на заводе посменно, делая основную работу дома. С приездом "зятя", как уже стала называть мама Сергей Палыча, с неё как бы  сняли ответственность быть всегда сильной и заботиться обо мне, и она неожиданно для всех нас слегла. Старый врач, пришедший посмотреть её, внимательно выслушал мамино сердце деревянной трубочкой, и произнёс странный диагноз: "Грудная жаба".

   В доме запахло лекарствами. Мама почти перестала вставать. Она так побледнела и ослабла, что я вставала ночью послушать, дышит ли она. Иногда ей ночью не хватало воздуха, тогда я открывала окно настежь, подкладывала маме под спину подушки, сидела рядом, гладя её по руке. Всё чаще думала про себя: "Мамочка, не уходи! Не оставляй меня одну!" Так я ей повторяла в ту ночь, когда ей совсем стало трудно дышать, лицо её посинело, нос заострился...

   Мама умерла на рассвете, как все сердечники. Я сразу позвонила Сергей Палычу, и сказала ему, что произошло.

   Те дни я помню плохо - много плакала, сидела будто в забытьи. Все похоронные заботы взял на себя Сергей Палыч. Похоронили маму на Волковом кладбище рядом с её родителями и маленькой сестрой, умершей от скарлатины. Когда гроб опускали в могилу, я рванулась к ней из рук Сергей Палыча, он, обняв меня за плечи, повёл прочь от глубокой ямы, заполнявшейся серой кладбищенской землёй.

   В машине Сергей Палыч меня:

   - Куда вас отвести, Лизононька?"

   - Только не домой! - плача, ответила я. Совершенно невозможно было представить, как я войду в комнату, где на обычном месте нет мамы...

   В дом своего мужа я приехала в чём была на кладбище. Всю первую ночь он просидел около кровати, на которой лежала я, гладя меня по руке.

   Дни отпуска Сергей Павловича пролетели быстро. Я успела привыкнуть к его заботе и нежности. На фронт я провожала его, стоя на перроне, глядя через стекло на его лицо в коридоре вагона. Я провожала на фронт мужа.

   Спустя небольшое время он, узнав, что скоро станет отцом, писал мне радостные письма, мечтал о том, как мы с нашим ребёнком будем жить после войны. Было оговорено заранее, что жить мы будем в его квартире на Петроградской стороне. Я уже жила там, после похорон мамы к себе домой заходила лишь раз, вместе с мужем, чтобы забрать некоторые вещи.

   Дочь родилась в мае 45-го, когда её отца уже не было в живых.

   Когда я вернулась к себе на Кирочную? Первые годы мы с маленькой дочкой жили в квартире мужа на углу Песочной улицы и Кировского проспекта. Растить ребёнка мне помогали мать и младшая сестра мужа. После замужества моей золовки Ирины пришлось возвращаться в свою квартиру на Кирочной, места для нас с дочкой в квартире мужа уже не было. Вот и всё, что я хотела вспомнить сегодня.

   Поздно вечером в квартире раздался звонок. Дочка пошла открывать. В передней почему-то тихо. Захлопнулась с лязгом дверь.

   - Кто это был? - спрашиваю дочку, входящую в комнату, - соседка зачем-то приходила?

   В руках у дочки стопка книг. Всё ясно без слов - приходил Гриша, принёс книги, которые брал у меня. Со мной увидеться не захотел. Полоснуло по сердцу болью: "И это всё?"

   Дочь гладит мою руку без слов, жалеет свою старую маму, а я прижимаю кружевной платок своей бабушки к глазам, и думаю о том, как картинно выглядит моя печаль со стороны...

   - Мама, мамочка, - наконец заговорила дочь, одновременно принимаясь капать мне в ребристую довоенную рюмку настойку Валерианы: ровно шестьдесят семь капель, столько, сколько мне лет. - Ну давай мы найдём тебе другого мужчину. Ты ещё такая интересная женщина, этот новый человек будет любить и беречь тебя, ну зачем эти бесконечные переживания из-за твоего Гриши?

   - С ним что-то неладно, - говорю я, сморкаясь в парадный платок с искустно  вывязанными когда-то моей бабушкой кружевами, - кто ему поможет, если не я?

   - Это гордыня, - строго говорит дочь, - ты хочешь считать себя второй после Бога? Так не годится. Жил же твой Гриша как-то без тебя, проживёт прекрасно и дальше. То, как он относится к тебе и твоим чувствам, говорит не в его пользу. Когда любят человека, его берегут. А он что делает? Да ты скоро заболеешь, если будешь каждый день так переживать.

   Получается, что моя дочь знает о жизни больше, чем я?


ЧАСТЬ 11. РАССЛЕДОВАНИЕ МИСС МАРПЛ ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

   Кто сказал, что любовь – это зубная боль в сердце? Значит, это случилось и со мной. Не раньше, не позже, а именно тогда, когда зрелые годы начинают давить на плечи усталостью, требуя покоя, заботы и тепла. Что с Гришей не будет покоя, я уже поняла. Но будет ли от него когда-нибудь забота, или заботиться придётся только мне одной? Кажется, я хочу этих забот. Если быть до конца честной, я просто не могу уже не думать о Грише.

   Я твёрдо знала одно: пока я не узнаю, что стало причиной превращения друга моей юности в равнодушного немногословного старика, покоя мне не будет. Итак, мисс Марпл, расследование продолжается.

   Раскрываю блокнот на первой странице, ставлю цифру 2. Моя задача найти свидетелей Гришиной жизни после войны.

   1953-ий год. Возвращение из лагеря, смерть матери.

   Думаю: «Что же было потом?» Моя задача найти как можно больше свидетелей. Свидетелей чего? Свидетелей того, что происходило в Гришиной жизни на протяжении последних 37-ми лет.

   Возможные свидетели:

1. Друзья.
2. Родственники.
3. Соседи.

   Начинаю прорабатывать пункт № 1 : друзья. Что мне известно о его друзьях? Ничего. Есть ещё одноклассники. Давно я их всех не встречала. После войны пару раз были вечера встречи. Мало нас осталось после войны: мальчики погибали на фронте, девочки – от обстрелов и голода блокады.

   Знаю, что одна из одноклассниц была медсестрой на фронте. Что мне это даст? Пока ничего. Фронт большой, мало вероятности в том, что она встречала Гришу на войне.

   Кто из ребят уходил вместе с Гришей на фронт? Возможно, они попали там в одну часть или в один батальон. Задачка полна неизвестных.

   Будем двигаться от противного. Есть из наших общих знакомых те, с кем у меня осталась связь? Надо подумать. Моя злейшая врагиня по школе Ира Тихомирова. Мы никогда не дружили с ней, но после войны я несколько раз встречала её на улице. Есть ещё Оля Баранова, Ольчик. С Ольчиком я дружила в школе. Возможно, и Оля, и Ира живут ещё по своим прежним адресам. Можно узнать их номера телефонов по адресной базе данных. Скорее всего, фамилии обеих изменилась. Женщины почти всегда после свадьбы меняют свою фамилию на фамилию мужа.

  Один раз мы вместе с Гришей были у его родственников в Толстовском доме, я хорошо запомнила квартиру, в которой мы были, спутать её невозможно. Какое-то звериное чутьё подсказывает мне, что идти надо туда. Решено. Сейчас одеваюсь и иду на улицу Рубинштейна. Придётся придти к этим людям без звонка. А что делать? Что я скажу им? Об этом я буду думать по дороге.

   Шикарный Тостовский дом, его фасад на улицу Рубинштейна с большим балконом наверху. Мне надо пройти в арку дворами до самого конца. Фасад дома, что выходит на набережную Фонтанки, как говорят, настоящий фасад этого дома, с него начиналось строительство много лет назад. Как я слышала, в этой части большого здания квартиры скромнее и меньше, чем на фасаде на Рубинштейна, зато именно здесь делали подоконники из бесценного морёного дуба…

   Парадная справа от ворот, выходящих на Фонтанку. Второй этаж, налево. Вот и знакомая квартира. Вспоминается совершенно отчётливо: мы с Гришей приходили сюда несколько раз.

   Здесь жила со своей семьёй коллега его матери, в семье была маленькая хорошенькая девочка лет 5-ти, у Гриши с этой малышкой была настоящая любовь. Гриша приносил ей игрушки, сладости, это всегда были скромные дары. Откуда у старшеклассника могли быть свои деньги в ту пору? Леночка (так звали эту маленькую принцессу) бежала встречать Гришу в переднюю. Старалась прижаться, приласкаться к нему. В комнате Леночка залезала к Грише на колени. Он так и сидел с ней на руках, пока мы были в гостях в этой семье. Наверняка, Гриша после войны приходил сюда, в семью, хорошо знавшую его мать. Только бы они все выжили после блокады!

   Отдышалась, успокоилась. Сердце перестало выпрыгивать из груди. Надо звонить в дверь. Что я буду говорить, будет видно по обстановке. К сожалению, имён кроме имени Леночки не помню.  Леночка должна быть уже совсем взрослая. Судя по тому, что она была моложе нас с Гришей лет на десять, сейчас ей должно быть уже под шестьдесят.

   Нет больше причин стоять безмолвно за дверью. Звонок в квартире один. Сейчас я позвоню.


ЧАСТЬ 12. В КВАРТИРЕ НА ФОНТАНКЕ.

  Дверь открыла какая-то дряхлая старушка. Может быть, это та самая сослуживица Гришиной мамы? Как жаль, что я не помню её имени… Как мне объяснить старому человеку цель своего прихода?
               
   Старуха была насторожена: в дверь позвонил чужой для неё человек. К тому же, она плохо слышала. Мы долго переговаривались в щель приоткрытой двери.  Я уже хотела уйти, устав от её вопросов, на которые она не слышала ответов. Что-то внезапно изменилось. В квартире произошло движение, кто-то подошёл сзади старухи к дверям. Она обернулась и стала объяснять какому-то человеку, что неизвестная женщина позвонила в дверь, и она не понимает, что этой женщине нужно. 

   - Кто вы, зачем пришли?, - услышала я из-за двери. Голос мужчины был негромким и глуховатым, и показался знакомым. 

   - Гриша! - воскликнула я от удивления. Совершенно не подумала, что могу встретить здесь его.

   Он тоже узнал меня, и, лязгнув засовом двери, распахнул её у меня перед самым носом.

   - Что ты здесь делаешь? - прозвучал вопрос, Гриша даже не поздоровался со мной. - Ты следишь за мной?

   Что я могла ответить? Что пришла сюда узнать о нём?

   Поворачиваюсь, чтобы уйти.

   - Куда вы? - слышится вопрос старой женщины, - вы знаете нашего Гришу? Проходите. Проходите пожалуйста.

   - Подожди меня внизу, - говорит Гриша.

   И я жду внизу. Через несколько минут Гриша выходит из парадной. Стоим, смотрим друг на друга. Чувствую себя очень глупо.

   - Я провожу тебя домой, - говорит Гриша.

   Всю дорогу молчим. У двери моей парадной он, кивнув головой, уходит не попрощавшись.

   Не снимая пальто, прохожу в комнату, привычно сажусь в кресло у письменного стола. Не помню, долго ли сидела в забытьи. Мыслей не было.

   От неожиданности вздрогнула, когда зазвонил телефон, стоящий на столе. Он звонил долго, не хотелось брать трубку, Гриша не стал бы мне звонить.

   Потом спохватилась: могла позвонить дочь, она сегодня снова ночует у своего жениха. Когда сняла трубку с телефона, в ней уже были гудки.

   Отнесла в переднюю пальто, сняла ботинки, машинально вставив ноги в тапки. Свет не включала. Он падал углом из гостиной. Проходя мимо зеркала, увидела в нём старую женщину - себя.

   Я успела умыться в ванной, расстелить свою постель, не включая свет в спальне, когда раздался звонок в дверь. У дочки есть ключ. Не буду открывать дверь.

   Звонки в дверь прекратились. Рано обрадовалась - теперь в неё стучат как-то нервозно. Не думаю, что случился пожар, а всё остальное не так уж и важно.

   - Елизавета Александровна! - послышалось из-за двери, - с вами всё в порядке? Это Алексей. Извините, что так поздно беспокою вас...

   - Зачем вы пришли? - спросила через дверь.

   - Мне нужно с вами поговорить!

   - Посмотрите на часы, Алексей! Какие разговоры могут быть так поздно?

   - Ещё не поздно, - послышался вежливый голос его племянника, - но может стать поздно, если мы не поговорим сейчас.

   - Не люблю загадок, и я не любопытна. В моей жизни загадок нет.

   - Я отниму у вас не более пятнадцати минут времени.

   Этот человек ведёт себя слишком настырно.

   - Я уже приготовилась ко сну. Если разговор действительно важный, мы можем поговорить завтра.

   - А будет ли это завтра? - послышались шаги от дверей к лестнице. Ну, и слава Богу!

   У меня всё в порядке. Распутывать детективные истории мне надоело. У меня-то будет завтра, если меня оставят в покое.


ЧАСТЬ 13. ЧЁРТОВА ДЮЖИНА.

   Алексей позвонил с утра, когда я пила утренний кофе. Он хочет о чём-то поговорить:

   - Я должен вам всё объяснить, - говорит он, - ведь вы ничего не знаете.

   - Вы уверены, что мне нужно это знать?

   - И всё-таки давайте встретимся и поговорим обо всём.

   - Поговорим о чём? - спрашиваю я. - Всё, что мне нужно знать о СВОЕЙ жизни, я знаю.

   - Я напишу вам письмо, и опущу его в ящик на вашей лестнице. Поговорить было бы лучше, но, раз нет другого выхода...

   - Если это касается вашего родственника, не тратьте времени на писание писем. Это становится похожим на мелодраму. А мелодрамы я не люблю.

   - И всё-таки, прочтите письмо. А потом поступайте, как знаете.

   - Алексей, сегодня я не собираюсь выходит из дому, не ждите, что вашу депешу я прочту раньше, чем завтра вечером, когда придёт с работы моя дочь.

   Как это не похоже на меня - я повесила трубку телефона, не простясь с человеком, который не сделал мне ничего дурного за исключением того, что ему угораздило родиться у сестры моего бывшего одноклассника Григория Матковского. Его мать была премилым ребёнком, когда Гриша выходил с ней на прогулку в наши школьные года. Я же дала себе слово не вспоминать о нём!

   Время до вечера следующего дня я провела в полном спокойствии. Когда ты бегаешь за кем-то, стараясь что-то узнать, или помочь без просьбы о помощи - волнуешься ты. Когда ты твёрдо решила поставить жирный крест на каких-то отношениях, и начинаешь жить своей жизнью, - волнуются другие. Я не в первый раз убедилась в правильности такого жизненного опыта...

   - Мамочка, тебе письмо, - радостно объявила дочь, входя вечером следующего дня в переднюю после работы. Она разрумянилась после мороза, выглядит молодой и счастливой. Как я рада за неё!

   Мы прекрасно поужинали вместе в кухне, с удовольствием слушала новости о том, как подвигаются дела к её свадьбе. Наконец-то моей дочери повезло встретить настоящее женское счастье. Это глядя на меня, похоронившую в себе женщину после пришедшей в самом конце войны похоронки, она не сумела построить свою жизнь раньше, когда была молоденькой и прелестной девушкой. Училась, работала, работала, училась. И с двумя дипломами работала много лет библиотекарем в Публичке, где сплошь женский коллектив...

   Кажется, я повзрослела наконец-то за эти несколько зимних дней, когда во мне неожиданно встрепенулся "мой внутренний ребёнок", которого придумали от нечего делать психологи, больные на голову "по специальности".

   Сегодня я принимала ванну перед сном, потом мы с дочкой неспешно пили чай с мятой в кухне. Какая умничка моя дочь! Ни разу не напомнила мне о письме, которое всё это время лежало нераспечатанным на тумбочке под старинным зеркалом в передней.

   А что было в письме? Ничего особенного. Пожелтевшая записка моего мужа из далёкого прошлого, прочитанная мной впервые, да вырванный из блокнота лист с грифом какого-то учреждения, на котором аккуратным летящим почерком было изложено то, чего я не хотела знать. Говорю, положив руку на сердце: всё это было мне уже не интересно.

   Моя дочь похожа на своего отца, и меня одновременно, кажется, она вобрала в себя всё самое лучшее от нас обоих.


ЧАСТЬ 14. ЗАПИСКА.

 


 


   


 

               

   





 
 






   
   



 



   















25.12.2014.00:56.