1. 83. глава семьдесят седьмая

    Книга первая. Первый день.
   
   
                ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
    О том, что при наличии самолюбия служба медом не покажется! И все же армия — единственное спасение для урки. Шелковая терапия: Гайдар учится делать отбой-подъем за сорок пять секунд под тумаки рыжего сержанта. До скольки нужно сосчитать прежде, чем решиться сходить в туалет? Говорите правду "старикам" и землякам — это намного выгоднее!!!
   
    Начинается выяснение о принадлежности портянок.
    — Чьи портянки? — спрашивает сержант.
    Строй упорно молчит. Не мудрено —многие еще с трудом понимают русскую речь, выучили только команды. Следует приказ: “Разуться!" Виновных опять окучивают. Затем вновь: “Отбой, сорок пять секунд!" И так раз десять подряд. Кстати, сорок пять секунд — величина здесь довольно условная. Она определяется скоростью дикции считающего, его настроением на данный момент. И составляет в реальном измерении секунд двадцать пять — тридцать. Зато складывание обмундирования не учитывается! Что бросается в глаза, так это крайняя степень запуганности новобранцев.
    Удивительно, как при таком смятении они вообще еще что-то понимают! Будь спокойнее, чурки наверняка делали бы все побыстрей и с меньшей нервотрепкой, неразберихой. Но это со стороны хорошо рассуждать! Раз забитые, значит есть на то причины. Посмотрим, какой будет завтра Шпала со своими "камерадами". Все вновь прибывшие, затаив дыхание взирают за развернувшимся в непосредственной близости действом. Нетрудно разгадать мысли каждого. Наконец муштра окончена.
    — Ну землячки, готовьтесь, завтра ваша очередь! — повернувшись в их сторону улыбается рыжий сержант и объявляет: — Полчаса по нужде не выходить. Скрип! А ну послушаем как часики тикают!
    И в казарме повисает мертвая тишина. Действительно слышно, как тикают где-то в коридоре над тумбочкой дневального часы. Старики ушли, а тишина продолжала висеть. Нарушить ее боялись и вымуштрованные, и те, кому муштра предстояла завтра. Первым было хуже: упавшие в спешке на кровать, в каких бы позах они не очутились, боялись пошевелить хоть пальцем. Боялись вздохнуть, чтобы не нарушить скрипом панцирной сетки зловещее безмолвие. Ведь "скрип!"- это значит еще десять раз "Сорок пять секунд отбой — подъем!" Сколько времени прошло, неизвестно. Пижамники как-то бесшумно переползли в удобные позы, замолкли и кое-где уже начал прорезаться храп. Их пихали снизу, сбоку. Приехавшие так и лежали без движений и без храпа.
    Может быть час прошел, может быть вечность. Шоковая терапия, как Гайдар это называет. "Его бы, козла, в армию на сорок пять секунд отбой — подъем!" Мигом морда поскромнела б. А тогда и о терапии порассуждать можно, когда она опробована на собственной шкуре! У нас все любят учить других тому, чего сами отродясь не знали и не испытали." — недовольно думает Шпала.
     Когда лежишь и боишься пошевелиться, ток времени кажется ужасно медленным. Сон не шел. И хотя глаза у соседей были закрыты, Витька подозревал, что не только ему не спится. Сосед сверху упорно и зло уничтожал продукты питания, решив, видимо, скорее покончить жизнь перееданием, чем покориться сержантской муштре. Как уснуть, когда одолевают многочисленные мысли и мыслишки. Мысляры? Сталкиваются друг с другом, как еще недавно лбами при отбое айзеры. Роятся. Перепрыгивают друг через дружку, будто в бане в чехарду играют.
    Удивительный открылся мир. По идее, бравые старички-сержанты, не далее как всего полтора года назад тоже жались вот такой же серой, испуганной массой. А если взять шире: Весь мужской чин, несколько поколений были вот такими же. И нынешние генералы, и ударники труда, и артисты, и космонавты... Оказывается, это неизбежный этап в жизни каждого в нашей стране. И об том нигде ни строчки, ни слова, ни полтинника!
    Воспоминания о службе сыплются из многих, часто и по всяким поводам. Но что-то ни разу не приходилось Витьке слышать о том, как ему было страшно. О чувстве собственного бессилия перед этим. Даже намека на такой вот момент. А ведь он, может быть, самый главный! Завтра Шпала станет с искаженным от страха лицом рвать на себе робу, так, что затрещат пуговицы и прыгать, скакать, как полоумный? Увидели бы его бабы в тот момент: Ларка, Ольга, Светка и т.д. Это же светопреставление!
    Сбоку все же раздался храп. Черт возьми, вот нервы! И еще что интересно: эти бравые сержантики, выходя на дембель, куда они деваются? Или по привычке так и продолжают себя чувствовать героями. Пока такие вот сопляки, каким был Шпала им роги не пообломают и не дадут понять, что здесь вояка опять ничто? Мало Витька до армии бил этих дембелей! Жалко, редко ему под руку попадались. Эти гады абсолютно утратили реальное представление об окружающем их мире. Они на полном серьезе верят, что теперь так и останутся для Шпалы сержантами до конца жизни!
     Как-то он сразу троих таких ****ошил. Залупились, а сами ни в зуб ногой! Даже бить стыдно было. Теперь бы не постеснялся, еще на колени бы поставил. Возможно ли, что за два года Витьку так вымуштруют, что он и в мыслях не посмеет держать отоварить старика? Кто-то из двух сторон определенно сумасшедший! Но старики наглы, как танки и уверены в себе на все сто двадцать процентов. Значит, чего-то недопониает Шпала?! Храп с боку уже рвался на всю катушку.
    Насколько он успел заметить по дороге: сельчане народ более покладистый и толстокожий. Горя ему мало, что вот так же завтра будет метаться. Впрочем, и правильно! Долой мысли, если изменить ничего нельзя. И самое главное понять еще ни черта невозможно! Потому что в армии только полчаса или час находишься. Короче — ничего страшного. Набьют Витьке морду раз, два, а он будет молчать, не сопротивляться.
    Потом присмотрится, что к чему. Сделает выводы. Тогда может видно будет! Ну а если уж достанут, конечно вынесет кому-нибудь челюсть, черт с ним! Уговорили. Сильнее прочего в жизни страшит неизвестность! Шпала срока не боялся. Трояк — больше за увечие дедушек не дадут. На год длительнее — всего и делов-то! Но вдруг как не посадят, а оставят служить. И здесь разберутся своей властью! Что-тогда? Валить кого-нибудь. Или запрут в дисбат. Говорят, хуже зоны!
    Лучше и вправду ни о чем сейчас не думать, а постараться уснуть. Только вот чертова натура! Привык всем возмущаться настолько, что стоило сержанту скомандовать о тишине, как сейчас же почувствовал Витька — неудобно лежит. И чем больше пытался об этом забыть, тем сильнее чувствовал. А приказ чтобы по нужде не выходить?! Теперь вот ему невыносимо охота! И вправду:
    С такими замашками служба медом не покажется.
    Но ведь полчаса-то уже прошло. Нет, так в конце концов жить невозможно! Вот сейчас Шпала досчитает до десяти, встанет и пойдет в туалет. Раз, два, ... девять, десять! Нет, пожалуй это слишком мало, нужно потерпеть, нужно еще до десяти. Раз, два ... В коридоре послышался шорох. Кто-то вошел в казарму и голос, уже знакомый ответил другому — незнакомому:
    — Есть икские и много. Сегодня привезли восемьдесят человек, половина Икские.
    — А из самого Икска есть? — спросил незнакомец.
    — Есть двое.
    — Позови.
    Черт возьми, всего сорок икских из трехсот, всего двое из самого города. В проходе застучали шаги. Витька закрыл глаза. Его легонько встряхнули за плечи. Шпала делал вид, что спит. Не открывая глаз потянулся, переменил позу и лег на бок. Его принялись тормошить сильнее. “Чему быть, того не миновать, — подумал Витька, все равно ведь не угомонятся, пока не разбудят!” И он открыл глаза. Над Шпалой наклонился тот самый солдат, который накануне выяснял место призыва каждого из поступивших.
    — Ты ведь из самого Икска? — неуверенно сказал он, — Иди, там к тебе землячок пришел.
    Витька не сообразил сразу что лучше, отказаться, или это будет еще хуже? Оделся и вышел в коридор. У тумбочки дневального, перегораживая собой весь проход, стоял двухметровый шкаф. Косая сажень в плечах. Дедов Гроздев в своей жизни еще не видел, но то, что это именно старик он догадался в доли секунды! Милюстиновая офицерская повседневка, выцветшая и выветренная, вытертая до особого блеска. Приталена. Сапоги даже не яловые, а вообще хромовые!!! Гармошкой, начищены до зеркального блеска. Носки ужжены "кирпичиком".
    Ремень из натуральной кожи приспущен на самые... Бляха обшорканная, так что звезда сплошная без серпа и молота круто выгнута. Ворот у гимнастерки нараспашку, за ним клинком на груди зебра тельняшки. Крохотная пилотка, как бумажный кораблик, на макушке и сдвинута набекрень массивной головы. На груди несколько значков. Шкаф протянул Витьке загорелую широкую ладонь:
    — Здоров земеля!
    — Здоров! — ответил Шпала.
    — Откуда сам?
    — Из Икска.
    — А где жил?
    — В общаге котельного завода возле Радуги. (Витька действительно был там прописан)
    — Так ты не городской?
    — Почему?
    — Ну раз в общаге жил.
    — А что, мало городских по общагам?
    — Ты радужный? — несколько оживился КОМОД.
    — Нет, я в основном в центре крутился.
    Шкаф заметно потух. Зрачки глаз стали уже, прицельнее смотрели на Витьку.
    — Кого из центровских знаешь?
    — Всех.
    Но увидя еще более недоверчивый взгляд собеседника Витька стал перечислять "поименно": Звяга, Коваль, Мотор, пока не посадили, Грузчик, Купа...
    — Это какой Мотор, Сашка, высокий?
    — Нет, Сергей, низкий плотный. Постоянно у центрального пасся и на базаре. Я с ним за компанию.
    — А Купа — это низкий хилый?
    — Нет, вот Купа-то как раз высокий, и здоровый. Да ты что, Купу не знаешь? Он же вроде один на весь город.
    Собеседник помолчал, Затем резко спросил:
    — Сына знаешь?
    Шпала поморщился:
    — Я с ним дел не имел.
    — А с Радуги кого-нибудь случайно не знаешь?
    — Всех.
    На этот раз верзила даже усмехнулся:
    — Ну, а конкретно?
    — Прописа, Дору, Мясу, опять же пока не посадили, Медвежат-братьев. Не веришь, могу даже объяснить где кто живет.
    — Не надо, — махнул рукой диван и, прищурившись, еще основательнее спросил с нотками насмешки в голосе:
    — А Султана знаешь?
    — Вот тебе и раз! — подумал Витька.
    Действительно, в глупое положение попал. Ведь сказал же, что знаю всех. А с Султаном, которого вся радуга чтит, незнаком. Между тем, про Султана он слышал, что такой действительно на Радуге существует! И как их дорожки разошлись? Несколько мгновений он всю эту информацию перемножал в сознании, сУмЛевался. Сказать, что знаком? Ведь действительно все о нем знаю заочно!
    — Ты понимаешь, ответил Шпала и покраснел под изучающим взглядом вопрошающего, — такой пролет: всех Султановских друзей наперечет, а с ним вместе не пили. Слышал краем уха — посадили его будто за драку у кинотеатра. А Пропис говорил, что, мол, выкрутился, в армию забрали...
    — А самого-то как в городе называли?
    — Шпала.
    Шкаф улыбнулся.
    — Вроде что-то припоминаю... Постой! А что там в центре два Шпалы?
    — Почему?
    — Ну одного я знаю из центра, а другой в Южном какой-то там самолет взорвал?
    — Да это один и тот же Шпала. Это я! Только никаких самолетов я не взрывал, а просто летчика отоварили. Жил на Южном, друзей у меня там много. Вот и драка там была...
    Шкаф совсем расцвел.
    — А как же Султана все-таки и не знаешь?
    — Да я же тебе говорю...
    Неожиданно резко незнакомец протянул Витьке руку:
    — Давай знакомиться, я — Султан.
    Шпала, немного опешивший, пожал руку Шкафа вторично. На лбу его выступили капли пота. "Чуть было не сказал сдуру, что знаю Султана. Вот состоялась бы комедия! В ухо наверное сразу бы мне врезал... И прав бы был!"
    — Не посадили меня, открутился! В армию вот пришлось слинять от суда! — рассмеялся Султан.
    Витька тоже рассмеялся.
    — Точно так же: это я от суда открутился, это мне пришлось линять в армию!
    — Мир тесен, земеля. Ну как там, на Радуге, рассказывай!
    — Участковый на Радуге сменился, — принялся вспоминать Шпала самые последние новости из тех, что могли заинтересовать Султана. — Старый, Казбек, в горотдел ушел, а вместо него молодого поставили.
    — Козел этот Казбек, — прорычал Султан, — это же он меня сдал, сука. Терпилы заявы забрали. Свидетелей ищи свищи — по морям да деревням разъехались. А он, пидор, нет чтобы дело прикрыть, все копает и копает. На моем горбу хотел в рай въехать. Слава богу, добился своего. Ушел. А как новый?
    — Сенькой зовут, а кликуху еще не придумали, пока что Сенькой-мотоциклистом окрестили. У него мотоцикл — "Урал" без люльки, вот он на нем участок каждый день и объезжал. Знакомился со всеми. Сейчас не объезжает. Говорят шины порезали, когда у Медвежат был.
    — Все они, пидоры, приходят Сеньками, а через год становятся Семеном Петровичем или Ивановичем... А на мотоцикле на своем он скоро будет только на дачу к себе ездить. Оседлает какого-нибудь водилу из кинотеатра, или из кукольного...
    — Еще летом заступил и сразу лютовать начал — выслуживается! — продолжал сообЧение Шпала.
    — Доре последнее предупреждение сделал, что посадит за бродяжничество. Дора-то, сколь помню, никогда не работал. Теперь для отмазки грузчиком устроился в овощной, что как раз под ним в подвале. Медвежонок старший спился, на ЛТП отправляют. Прописа Валька с квартиры согнала, он сейчас к Дуське, продавщице из пивного ларька перебрался. И доволен, говорит, жаль, что раньше с ней не сошелся. Работает где-то по "монтажу". У Дуськи теперь вся кодла собирается: Дора, Пропис, Медвежата, Лопарь еще пришел со строгого. Она как раз в доме напротив нарсуда живет, второй подъезд первый этаж.
    — Ну-ну, что я Дусю не знаю, — перебил Султан, — она до того в "Волне” официанткой работала. Баба была — во! С ней все передружили.
    — Коца еще какой-то откинулся, — сообщил Витька в довесок, только кто он, что — не знаю — жиганы с ним не контачат...
    Поток новостей иссякал. Другие районы Султана мало интересовали. Событий же общегородских наскреблось немного.
    — Тебя как зовут то? — неожиданно прервал земляк Витькины потуги выдавить из себя еще хоть мало-мальскую новостишку. Вот те нате, — подумал Шпала, — у него что, мигрень?
    — Шпала.
    —  Нет, а в армии?
    Витька не понял юмора. "Он что, намекает на то, что в армии он салага? Хорош землячок! Впрочем все они здесь...
    — Шпала ты в Икске был и будешь, — разъяснил Султан. — А здесь пока что по имени и фамилии, доколе тебя часть не узнает. Я же не могу своих здесь разыскивать по кличке.
    — Гроздев Виктор.
    И они в третий раз пожали друг другу руки.
    — Слышал, — улыбнулся Султан. — А вообще по фамилии пока привыкай — армия! Хорошо, земеля, я тебя завтра разыщу. Не волнуйся, все покатит хоккей! А кто еще с вами из самого Икска пришел, позови.
    Стыдно было признаться, что Шпала не знает, кто именно из городских попал с ним в одну часть. События развивались так стремительно, да и голова в последние часы совсем другим оставалась забита.
    — Он там, вторая кровать от угла внизу спит, — подсказал неизвестно откуда возникший у тумбочки солдат, тот что будил Витьку. Шпала пошел в отсек, разыскал нужную койку. На ней оказался похрапывающий во сне Буба. Растолкать его явилось не таким уж легким делом.
    — Иди, там тебе земляк подканал.
    — Какой земляк?
    — Ну дед из Икских, Султан с Радуги.
    “А то сболтнет чего доброго лишнего, как я чуть не сморозил,” — подумал Витька. Глаза у Бубы все еще были шальные. Он встал, сопя, принялся одеваться. Пока с этим покончил, забыл, зачем его разбудили, оглянулся на Шпалу, спросил:
    — Что случилось, не понял ничего?
    — Дед-земляк пришел, своих посмотреть. Иди! — нетерпеливо прошептал Витька.
    Сам доковылял до собственной кровати, сел. "Я, наверное, больше не нужен?” — подумал. Посидел еще, прислушиваясь, не позовут ли. Затем хотел было раздеться. Но вспомнил, что его еще бить собирались. Все равно одеваться придется! И завалился так. “Теперь битье не страшно, раз земляк есть,” — подумал Витька и провалился в глубокую темную яму.