1. 81. глава семьдесят пятая

    Книга первая. Первый день.
   
    ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
    Афоризмы рыжего сержанта. А так же: красоты Крыма и Божье откровение.
   
    Электричка несет их — всю "Дикую Дивизию" к таинственному легендарному Севастополю. Шпала сидит у окна, смотрит на причудливый каменистый пейзаж, так не похожий на Центральное Черноземье. Лунный пейзаж. Чем ближе к Севастополю, тем он невероятней. Он то ныряет в глубокое ущелье, то выносится на невообразимую высоту. Проскочили длинный, как показалось Витьке, более километра, тоннель. По сторонам взметнулись ввысь скалы. Огромные валуны со склонов угрожающе нависают. Кажется вот-вот сорвутся, покатятся и не миновать крушения.
    Скалы кое-где выедены подземными ходами, как корка хлеба тараканами. Темнеют в отвесных склонах многочисленные дыры, нечто наподобие окошек или дверей. Кое-где додумались вырубить и более приличные вещи — балконы с перилами. Какие схимники и когда здесь обитали? Настроение прекрасное. В конце концов, не далее как час с мелочью назад Шпала сделал благое дело: нанес сокрушительный удар по пьянству! Да еще при этом и деньжатами обзавелся. Жаль, что не на экскурсию их везут, на службу!
    Ох и раскатал, однако же, Витька губу: еще туристическую фирму ему подавай, на борту снежнобелого теплохода "Аврасия"! А в тюрьму за убийство на червонец неохота? Или на Диксон служить? Хотя, в принципе, одно другому ведь не помеха. Почему бы перед армией не поселить призывников в отель пять звезд, где кормить шведским столом. Повозить на икарусах по всему побережью для экскурсии.
    В Коктебель заглянуть, где правительственные коньяки делают. Устроить приличную дегустацию... Да, еще баб бы в номера, чтобы каждый день новых! У нас ведь все для трудового народа. А народ — это и есть Шпала! На Ласточкино гнездо знаменитое махнуть. Там ведь, говорят, лучшая в мире обсерватория с планетарием и синхрофазотронами! Потом повязать пионерские галстуки и в Артек, в младшую группу. Отдохнут так с месячишко-другой, а там можно и на службу! Много ли человеку для полного счастья надо?
    Рядом с Витькой сидит какой-то тусклый тип, снабженный непробиваемым лицом. На вид ему побольше, чем Шпале. Лет эдак двадцать пять. Но скептицизма ко всему окружающему на сорок тянет. Неужели пассажира не волнует столь живописный пейзаж? Оказывается, каменистые кручи его профессия: тип — горный инженер. Интересно, а пустынные инженеры бывают, или только до бригадиров-свекловодов дотягивают? Какие люди едут рядом с Витькой в электричке на службу. Он ни разу в жизни не видел еще ни одного живого горного инженера.
    Воплотившаяся в социалистическую реальность сказка про Данилу-Мастера. Горный инженер, как оказалось, окончил горный техникум и один год, даже учился заочно в институте на эту самую ... Хозяйку Белой горы. А не в настроении товарищ потому, что вчера в драке ему сильно саданули чем-то по голове. Гордый инженер демонстрирует Витьке огромную фиолетовую шишару на затылке.
    — И главное ведь ни за что! Ни к кому не лез, никого не трогал! — выговаривает ему наболевшее на душе собеседник.
    — Да-да! — соглашается Шпала, недоумевая внутренне, как альпинист не понимает таких простых и естественных вещей. Что:
    Достается в первую очередь всегда тихим и невинным. Иначе, зачем бы вообще  драки были нужны и кто бы в них участвовал?
    Это же очевидно! Для понимания подобной истины и институт кончать не нужно... Но все равно, какие люди! И кто-то еще после этого собирается утверждать, что в стройбат гонят одних рас****яев. А тут через одного инженеры, да еще не какие попало, а гордые! Перед самым Севастополем был какой-то долгий и нудный забор. Ни черта за ним не увидишь, как не старайся. Электрик, ведущий электричку, совсем мышей не ловит! Остановки не объявляет по-громкому. А ведь за оградой как раз должно было скрываться что-то интересное: может, атомная подлодка, или колония усиленного режима! Шпала прямо весь измаялся. Наконец тачка остановилась.
    Железнодорожный вокзал показался Витьке какой-то жемчужиной архитектурного строения. В натуре! Во всяком случае он довольно удачно вписывался в окружающий его ландшафт. За зданием вокзала гора, на ней колесо обозрения. С деревьев облетает листва. Из рупоров доносится: "Листья желтые". В колонне по четыре, огромной змеей они идут по городу, а от вокзала вслед звучит все то же: "Листья желтые над городом кружатся, с тихим шорохом нам под ноги ложатся..." И действительно, целый снегопад желтых листьев. Настоящие сугробы под ногами! Против Икска здесь теплынь бабьего лета.
    Совпадение слов с действительностью производит удивительное, неизгладимое впечатление: кажется, наступивший миг — вещий. В детстве, в самый момент рождения, может быть, предсказано было Шпале и показано, что сей миг будет: колонна, песня, желтые листья под ноги. Только до поры он забыл про все увиденное, а может и не одно это.
    Стерлось, чтобы теперь вспыхнуть в сознании доказательством существования какой-то высшей силы, вселенского разума, знающего все наперед. Однако руководящее это начало не страшит, не давит, оно как бы соединяет тебя с окружающей природой, с этими желтыми листьями, с морем через свою плоть. Бог-тренер с лукавым добродушным лицом появился пред Витькой в разверзшихся небесах и погрозил ему пальцем:
    — Что, стервец, усомнился во мне, когда дело запахло жареным? Чуть себя не погубил собственным же безверием! Не я ль тебе столько раз доказывал мое расположение? Кто эдакую бездарь на соревнованиях в чемпионы вытаскивал? Кто сей мерзости под ноги целые толпы покоренной публики кидал? Доказываю свою милость еще раз: мечтал ли ты, Шпала-дерево, о более прекрасном выходе из последней щекотливой ситуации? То-то же!
    Я с тобой, пока ты — дубина, творишь без устали себе приключения. Интересно мне — старому плуту, помогать в твоих выходках. Устанешь, потухнешь душой, станешь скучным, как этот горный инженер — откажусь от своей опеки тебе: какой интерес тоску плодить? Навалятся тогда нечисть-невзгоды, да хвори и поделом! Зачем такому на свете жить, небо коптить, когда самому неинтересно и другим от него одна скука да расходы? Таких убирать с земли надо, как отработанный материал.
    И еще. С максимальной остротой Витька ощущает всю быстротечность, неповторимость жизни: этот день уже никогда не повторится! Шпала не будет шагать в огромной колонне по бессмертному городу и не посыплются ему под ноги листья... Каждый миг невозвратен! И все их, от первого до последнего, нужно прожить цельно, со смыслом, юмором, весельем... Впрочем, где-то все такое уже было. Кто-то Витьку опередил подобным высказыванием!
    Тоже служил в Севастополе осенним призывом? Однако некоторую сентиментальность в Груздевых ощущениях можно простить. Вольно или невольно он осознавал, что эти шаги последние без всякого подчинения. Впереди жизнь по каким-то другим, неведомым законам.
                КОНТРОЛЬНО ПРОПУСКНОЙ ПУНКТ.
    Шторка ворот с красной звездой посередине, отползает в сторону. За ней армия. Вошли. Оказывается, ничего особенного: тот же асфальт, газоны. Все даже еще чище, чем там, за воротами. Их разместили в какой-то части. Мешки приказали сложить в некую таинственную комнату, которую закрыли на замок. А самих выпроводили шататься по территории. Колонна стайками осела кто где вокруг огромного плаца.
    Отсюда призывники наблюдали, как лихо обитатели части — матросики, строятся в шеренгу по два, по четыре, рассчитываются на первый-второй, пятый-десятый... Выполняют команду: "Шагом-арш, кру-гом, бегом..." Оказывается, это учебка. А лихие мариманы — их призыв, они здесь только десять дней. В перерывах между шагистикой местные с призывниками разговорились. Матросики посмеиваются на удивленные вопросы ребят, когда они всему этому успели научиться.
    — Погодите, приедете в часть, вас старики еще не то за десять дней делать выучат!
    Первые десять дней в армии — огромный срок — больше, чем годы на гражданке! Они так говорят. У кого как. У Шпалы, например, бывало, что за один день на воле узнавал столько, сколько и за год в армии не узнаешь. Все относительно. Темнело быстро. Или представление о времени начало шалить? К своим, Потапу, Бубе, Витьку не тянуло. С самого Симферополя он был сам по себе и даже не видел их. Собственно, Шпалу обуяла какая-то лень. Душой он был как бы где-то в небе. И наблюдал оттуда, с высоты, за своим бренным телом. Ну что Витьке сейчас городские? Трепаться о том, что может быть и как может?
    Только нервы тратить. Ему одному спокойней. Шпала давно заметил, еще в боксе, что напуганная толпа, как на нее ни плюй, все равно заражает тревогой. А зачем ему волнительность? Перед боем надо успокоиться и расслабиться — тогда все лучше получается! Вот и сейчас Витька расслабился. Что будет — то и будет, поживем — увидим. Собственно, ему вообще плевать на все! Любое дальнейшее, по сравнению с предыдущим — сплошное везение! Шпале одному спокойней, спокойней, спокойней... Однако, это не помешало ему, заметив сходство в промелькнувшей тени, догнать и уцепить за шкирку ее обладателя.
    — А, Хорек. Так ты выполняешь свою святую обязанность?!
    Откуда взялась жестокость? Витька принялся бить "животновода" по мышцам. Это, как он знал на собственной шкуре, бескровно, но весьма болезненно. Особенно в перспективе — через сутки-двое. Доставалось подлому хЫчнику и по ребрам. Хорек стонал:
    — Прости Витек!
    Сбив, таким образом накал ненависти и презрения к шестерке, Шпала прошипел ему в ухо:
    — А теперь, где хочешь бери, чтобы через десять минут у меня, вот на этой ладони, лежало полсотни. Понял? И не вздумай еще раз попробовать смыться. Найду и ввалю тебе за щеку при твоих же оскольцах. Понял ты, скот? Время пошло!
    Когда, менее чем через пять минут, Хорек сунул ему в руку пять замусоленных червонцев, Витька пересчитал их, посмотрел в бегающие пидорьи глаза и сказал:
    — А теперь, Коля, постарайся больше не попадаться мне на глаза. И, дай тебе бог, не попасть служить со мной в одну часть.
    Гад тут же исчез из его жизни навсегда. И слава Всевышнему! Шпале действительно не хотелось иметь этого подонка перед своими глазами, даже в качестве прислуги. С некоторых пор Хорек стал для него безгранично омерзителен. Даже невообразимо более омерзителен, чем жирная Маня. Новобранцев партиями зачитывали, строили в группы, считали и куда-то увозили. (На расстрел наверно, куда же еще? Шутка.) Подошел и Витькин черед. В группе человек из тридцати, где он оказался, одни незнакомые. Приказали всем быстренько забрать свои сумки, вещи.
    У Шпалы вшей не было, но всю процедуру он хорошо видел. Открыли комнату и кто какой мешок ухватит. Потом оказалось, что неразбериха с майданами, мягко говоря, была не так безалаберна. В комнате, где хранились вещи, окошки маленькие, как форточки, но через одно разбитые. Может, морячки пошерстили, а может и свои сержанты. Только потом, кто в машине, а кто уже в части, многие хватились: у того бритва электрическая пропала, у сего крем, у ентова тюбик зубной пастИ, у всякого прочего еда... Словом, ничего более менее достойного внимания, не упустили чьи-то шаловливые, умелые ручки.
    — Бегом, бегом! — командовали сержанты и подталкивали скачущих в галоп при майданах парней к дожидающимся их грузовикам с брезентовым тентом. Три машины, прыгай в любую. Не имея вещественной обузы, Витька залез одним из первых и уселся с комфортом в углу. Впрочем, машина скоро набилась так, что комфорт тут был весьма относителен. Меж дощатых лавок уже стояли стеной, а с улицы все наталкивали, скирдовали, подпрессовывали. Наконец залезли и сели в кузов сами сержанты, потеснив еще публику.
    — Ну-ка, не стоять! Присели там!
    — Так некуда же!
    — Садитесь на колени друг к другу и так хоть до потолка. Не стоять!
    Шпале тоже бухнулся подарочек. Откормленный боров, наверное в полтонны весом! Тронулись. В прогале замелькали огни города. Куда везут? Интересный, конечно, вопрос, но лучше не спрашивать. Вообще, как ему подсказывало чутье — главное не высовываться. Ближе к сержантам оказались и более болтливые. Разговор состоялся. "Куда везут?" Оказывается, везут в бухту "Казачью". Очень ценные сведения! Ну просто крайне необходимые. Что бы без них призывники делали?
    Но болтуны продолжали свое опасное дело — допрашивание сержантов. Оказалось, Казачья — это недалеко от города. Можно сказать, самый центр. Там расположен Воротниковский стройбат. В нем им предстоит проходить службу. Воротниковским батальон называется потому, что командиром отряда — майор Воротников. А еще есть в Севастополе Морозовский и ...ский. Аты — баты. Всего три, как и пророчили всезнайки. Карантин будут проходить там же в части.
    — Со службой вам повезло! — утверждал разговорчивый сержант. — Два года, можно сказать, на курорте. Строители работают на разных объектах, так что за службу не только город, но и весь Крым неплохо узнать можно. Часты командировки. А там это вам не здесь служба: ни строевой, ни уставной показухи. В командировке жить можно, если старшина хороший. Если плохой, то хреново... прежде всего старшине! Поэтому плохих в командировки посылают редко. Прикомандировывают обычно к какой-нибудь части. У них же стойБРАТ и питается.
    А у морячков, или, скажем, у леНчиков, харч куда лучше. Они ведь не на хозрасчете. В месяц на "ларек" падает 5 рэ, вместо 3-х, как в обычных войсках. Остальное, за вычетом питания, обмундирования, ложится на "квиток". Так что к дембелю можно скопить приличную сумму. Некоторые домой на машине уезжают. Но это, конечно, единицы. Все зависит от того, как служба пойдет. Какая работа попадется. В какой роте служить... Лучше всего заработки в пятой роте. Но и вкалывают они, как проклятые! Там в основном отделочники: плиточники-мозаичники. В третьей, кто в гараже работает, неплохо получают.
    И левый доход есть. Хотя левый доход в стройбате есть везде! Лишь бы мозги были и украсть навыки. Там обычно (в третьей) автослесаря, токаря. Первая рота — хозобслуга: повара, художники, музыканты, котельщики, свинарник, ну и прочая шваль. А остальные роты — стройка, там много не заработаешь. Бывают, конечно, исключения. Если, скажем, золотые руки сварщик, или автокрановщик — такие, чтобы и на окружающие гражданские объекты нарасхват.
    Опять же, что такое заработок? Бывает заработка нет, а на****ить и загнать со стройки можно столько, что *** на приисках такие бабки заработаешь!
    Лично он гнаться за деньгами, за работой не советует: Работы еще на гражданке хватит до пенсии! Лучше употребить два года службы в "королевских войсках" на веселую жизнь: девочки, вино, самоволки. Так, чтобы было что вспомнить. Тут ****ей море. На гражданке столько не переебешь. Но это на будущее. А пока им, молодым, конечно придется пахать, как папам Карлам. Ну и, естественно, уважать дедушек. Так положено.
    Однако недолго. И в том даже новобранцам повезло: основная масса батальона через полгода уходит на дембель. Столько им и терпеть. В части срочников 550 человек, из них 370 через полгода демобилизуются. Остаются 30 годишников и полторашников. Да их 80 человек, молодых. Плюс еще семьдесят чурок в карантине. Вместо ушедших на дембель придет 370 салабонов. Так что, дай бог, всем вместе, и им, и "старикам" удержать в руках эту молодежь.
    — Через полгода дедушками будете! — обнадежил сержант и неожиданно спросил: —Икские есть?
    Шпала, верный своему принципу, молчал.
    — Есть — раздался неуверенный голос.
    — Хорошо жить будете! — заверил дед.
    — Что, бить будут? — не понял кто-то.
    — Да нет, действительно хорошо жить: икские в части верх держат. Я, кстати, тоже икский.
    — А откуда? — поспешил разнюхать все тот же юный следопыт.
    — Можно сказать, из самого города. Городские-то есть?
    — Есть! — отозвался из глубины веков Витька. Теперь он тоже причислял себя к Икским.
    — Откуда?
    — Из центра.
    — Хорошо, земель, в части еще поговорим!
    Огни города, видимые из его угла в проем были то слева, то справа, то сверху, то снизу, то пропадали вообще, то появлялись вновь... Но все-таки постепенно редели, тускнели, удалялись и скоро совсем скрылись за бугром. Остались только звезды в ноябрьском небе. Как хорошо, как спокойно складывается его жизнь! — подумал Шпала.