Круг из Детства

***
Круг из детства. Лица неясно проступают сквозь пелену времени, зато очень отчетливо слышатся голоса. Причем непонятно, о ком говорят, кого поминают. Это как игра в ответ на предыдущий вопрос.
Маленький человечек с добрым лицом, это - смерть, так, кажется, описывал ее Сароян в пьесе «Голодные», ходит по кругу и задувает свечи, которые они держат. Девять человек. Я за пределом этого круга и человечек говорит: в последний раз Вы видите их, Ваше последнее слово:
– Мы все уже однажды, хотя бы единожды умирали, наши близкие там, не страшно перейти черту, оттуда льется свет, но мы не знаем, что там… Хорошо ли здесь было, когда как, но за все из души льется благодарность. Самое страшное - отречение от себя, предательство души своей. Вот откуда шла на меня напасть, от ближних. – Слово «Дуб», сказанное в молодости про меня, не отравило ли оно всю мою последующую жизнь. В таком отрицании я кривилась, изгибалась под любящими и дрессирующими взглядами. И я сейчас могу, и в этом и состоит задор моей жизни, и должна сказать, как Толстой в 14 лет: Я поняла, что умнее всех, и с этим надо будет жить. Должно все состояться, чтобы не предать Дар Божий, того, что Господь во мне заложил.
На каждое мгновение можно смотреть и чистыми невинными глазами младенца и очами, сознающими в печали свою конечность.
В знак того, что каждый отмечен рождением и смертью, рядом со мной помещена большая свеча, в рост человеческий. А в руках у тех девяти, что в кругу, маленькие огарки, и каждый раз, когда человечек хочет колпачком накрыть их и затушить огоньки, я незаметно зажигаю лучину и передаю огонь от своей свечи. И огарки только разгораются все ярче.
Уходя, вы дали мне такой аванс, что хватит до конца. (Обращаясь к седому человеку, с красивыми глазами и белыми усами, доброму наставнику моей юности, блестящему оратору, близкому другу семьи, которого я в детстве называла: Гришич.) Ты сказал, когда я еще не написала ни слова - Марочка ты настоящий, прекрасный поэт. И ведь какой провидец, орфическое истолкование земли – вот что главное теперь в моей жизни. (К другому человеку, с острым сверкающим взглядом и седыми в разлет бровями, из близкого нашей семье рода, художнику и фантазеру, дяде Гене.) А ты сказал перед смертью жене: не забудь дать Маре воспоминания о Бунине. У нас была общая любовь к нему, как на одном дыхании. Найти в 20 лет единомышленника 70-и лет - это не всякому дано. (К даме с очень благородными чертами лица, к строгой и гордой тете Майе. Она стоически проживала свою скромную долю и хранила тайны семейные, как дорогие реликвии). А ты, благородная старая дама, благословила моего мужа и нашу жизнь – красивый мальчик, - так сказала ты на смертном ложе, кинув почти невидящий взгляд в его сторону. (К двум людям, вокруг которых стоит облако, белое в своем сиянии, тем удивительным существам, что ввели меня в мир живущих.) Вы, давшие мне жизнь, опустела без вас душа моя, но Господь надоумил, и я не упускаю минуты общения, когда вы благосклонно опускаете взгляд на землю, словно говоря – береги детей, дочь наша, и еще - тебе надо обрести себя. Какое чистое и светлое благословение нисходит на мою горестную земную жизнь при этом совпадении мгновения и вечности. (К прекрасной молодой женщине, с теплыми, яркими глазами. Ее уход долго переживался, как потеря всеобщая, как утрата таланта и красоты. Да, ее так все и называли: наша прекрасная Эллина.) А ты, я молюсь за тебя, ты была так прекрасна, и как бы слышу в ответ наставление – храни красоту, храни любовь, остальное приложится. (К мужчине со светлым лицом, нашему другу Вениамину, что так щедро тратил свою душу и легко тасовал пороки и добродетели. Будто стряхивая жемчужные брызги Можайского моря с «брабантских манжет», он вел всех в спасительную гавань всеобщей дружбы и любви.) А ты, за которого я так молилась, не удержали мы ангела на этом свете, пьющего, гулящего, растратившего себя зазря. Твои наставления не явны, но как помнится все. (К маленькому старому человеку, с простым лицом и острым взглядом, критику и наставнику моей юности, рожденному быть тенью Сократа - дяде Авдею.) А ты, страдалец, дочь твоя оболгала меня, но разве не ты просил помощи, не ты ли говорил: мы перевернем с тобой мир. Вполне возможно, только моя точка опоры - здесь, а твоя – там. (И к еще одной старой даме, наивной и любящей, как дитя, к доброму гению своих близких - тете Лине.) Пусть тепло тебе будет там, как в прежнем, родном Ереване.
Надо обрывать мгновения. И научимся понимать, что каждому изначально дана свобода самому стать творцом своей жизни. Каждое мгновение не отторжимо от вечности.
Люди в кругу, держат все более и более разгорающиеся свечи, словно утверждающие их жизнь в вечности, а свеча рядом нисколько не поубавилась в размере.