грязь

Зимним утром по улице шел человек. Самый обычный и ничем непримечательный мужчина. Он шел неуверенным и каким-то крадущимся шагом, часто оглядывался. На него никто бы не обратил внимание, если бы не одежда, которая выделялась на фоне других: старая, потёртая, дырявая. Синий ватяный тулупчик с оборванным правым рукавом каким-то чудом держался на худощавой фигуре. Коротковатые черные брюки еще сохранили на себе остатки «стрелок». Старенькие растоптанные ботинки, даже без шнурков, выглядели уже повидавшими жизнь и готовыми вот-вот развалиться. Черная шапка, вся в каких-то нитках и мелком мусоре дополняла образ, делая его еще более жалким.
Окружающие немного расступались и отстранялись от него, будто боясь дотронуться, лишь бы не подхватить всю эту ущербность.
Мужчина подошел к остановке. Он стал в стороне, так как старался не подходить близко к людям, он знал, что им это неприятно. Стоял, не поднимая головы, и прятал свои красные обмороженные руки в карманы. Пальцы мучительно жгла боль, которая уже стала такой привычной. Но этого никто не знал и не хотел знать.
Подошел троллейбус.
Мужчина стоял позади и терпеливо ждал, когда зайдут все. Он последним шагнул внутрь и осторожно стал у двери. Ему было неуютно. Он не хотел доставлять дискомфорт другим своим внешним видом.
На следующей остановке вошли еще люди, поэтому ему пришлось продвинуться по салону. Как он и ожидал, вокруг него образовалось свободное пространство. Некоторые пассажиры с презрением оглядывали его с ног до головы.
Но человек глаз не поднимал, он лишь чувствовал эту неприязнь к себе.
Возле него освободилось сиденье. Он уступил его женщине, которая смерила его взглядом, полным отвращения, и поджала губы, когда он отошел.
Салон троллейбуса опустел. Лишь пара человек стояли, поэтому мужчина невольно оказался приковывающим взгляды. Ему становилось всё более неуютно, когда вдруг освободилось еще место. Он неуверенно подошел к сидению и впервые поднял голову, чтобы посмотреть на того, кто сидел на соседнем с пустым месте. Когда он поднял голову, то стало видно его лицо, которое оказалось всё исполосано глубокими морщинами, подбородок и щеки покрыты щетиной, украшенной сединой. Выразительными были большие грустные голубые глаза,  в них отражалась такая смесь чувств: грусти, боли, неуверенности, страха, что они блестели. Казалось, этот человек пережил травлю и вообще много всего повидал на своем веку, но он уважал других и понимал их отношение к таким, как он.
Он осторожно присел на край пустого сиденья и неуверенно посмотрел на сидящего рядом мужчину. Тот по-прежнему не обращал на него внимания. Он старался не прислоняться к соседу, привык избегать контакта и ждал своей остановки, чтобы прекратить, как он думал, страдания всех вокруг от его вида.
Внезапно раздалось жалобное и протяжное: «Мяу». Все начали оборачиваться или заглядывать под сиденья. Под ногами пассажиров, неуверенно ступая, шел котенок. Он был грязным, с разорванными ушками, обычным дворовым котом непонятного окраса. Его глаза совсем недавно открылись, поэтому еще были голубыми, совсем такими как у мужчины, под сиденьем которого он остановился и снова протянул свое громкое и жалобное: «Мяяяяяуууу». Мужчина наклонился и поднял его. Все снова с отвращением взглянули на него и на всю картину: два грязных никому не нужных оборванца нашли друг друга. Человек посмотрел на котенка, и в его глазах зажегся огонек доброты. Он прижал к себе этот комок шерсти, погладил его, а тот довольно замурчал.
На остановке вошла старушка. Свободных мест не было. Человек тут же подскочил, уступая ей свое. Его глаза сияли, ему хотелось быть полезным. Больше никто из пассажиров даже не пошевелился.
Старушка проковыляла к нему, окинула взглядом, затем ее глаза внезапно вспыхнули колючим укором. Она плюнула на пол возле него и неприятным старческим голосом прохрипела:
- Как таких вообще пускают к нормальным людям? Кто вам разрешает здесь находиться?
Лицо мужчины стало пунцовым, глаза потухли. Он опустил голову, прижал к себе котенка и прошел к двери. На следующей остановке он со своим новым другом покинул эту обитель неприятных изучающих вглядов, направленных на него. Он побежал, крепко держа котенка. Он хотел спрятаться от людей, чтобы им не было неприятно от его присутствия, хотел перестать быть таким бесполезным и жалким. Руки снова прожигала боль, пальцы покраснели, но он уверенно и нежно держал своего товарища по несчастью, думая о том, чем бы его накормить сейчас. Хотя сам не ел уже несколько дней. Ведь друг важнее, он слабее и не сможет о себе позаботиться сам. Если ты слаб, не жди пощады, берегись, более сильные уничтожат тебя. Этого он не мог позволить сделать с невинной душой, пусть и скрывающейся за грязной непонятного окраса шерстью.