Лонг-лист конкурса Школьные годы... школьная любов

1 К Элизе
Любовь Казазьянц
 Рассказ

"Живут воспоминаньем старики,
Лишь первую любовь свою лелея,
Читают письма старые и, млея,
Их мысли необузданно легки..."
(Дина Коган – поэтесса из г. Арад)

По радио передавали концерт из произведений Бетховена. Слушая классику, Яков разбирал старые письма и документы. Из пожелтевшего конверта на стол выпала выцветшая фотография, на которой запечатлён его выпускной класс.
Девочки и мальчики в наглаженной школьной форме, как заведено в торжественных случаях. Они чинно смотрят в объектив. Восторженные лица, горящие надеждой глаза...
"Как давно это было... Счастливое время!"
А вот его "первая любовь"- юная Эльза, смотрит как живая.
Якова взволновала школьная фотография, неожиданно нахлынуло чувство нежности и неизъяснимой печали. Старик не понимал, из каких тайников души оно вынырнуло через столько лет.
Яков молча вглядывался в прелестное личико Элизы. Одухотворённый взгляд девушки, будто сошедшей с картины средневекового художника,
выражал мечтательность. Волнистые волосы разделялись пробором,
подчёркивая мягкие черты лица. Тяжёлая коса перекинута через плечо. Тонкие пальчики перебирают волосы лёгким прикосновеньем.
Образ любимой живо предстал в памяти Якова. Старику стало трудно дышать. Фотография выпала из дрожащих рук.
"Сердце прихватило.  Годы берут своё... А моя Элиза навсегда останется молодой", - подумал  Яков, бережно поднимая с пола потускневшую фотографию.
Старик тяжело вздохнул. Закрыл глаза и грузно откинулся на спинку кресла -качалки. Оно жалобно скрипнуло: "Старики мы с тобой".
Яков задумался. Воспоминания перенесли его в далёкие годы романтической
юности. Школьные годы... Какие мечты и надежды охватывали его тогда!..
После учёбы все ребята строили грандиозные планы на будущее. Яков собирался поступать на юридический. Вокруг кипела жизнь.
Он решил сделать Эльзе предложение после её возвращения с очередного конкурса в Японии, к которому она усиленно готовилась два последних года. В случае победы, педагог возлагал на Эльзу большие надежды.
Яков посещал все её концерты. Удачи и победы талантливой возлюбленной
окрыляли его. Каждодневные занятия на инструменте требовали от Эльзы
огромных усилий. Яков удивлялся, как хрупкая девушка выдерживает многочасовые нагрузки.
Накануне школьных экзаменов Эльза заболела и перестала посещать школу.
Учительница предложила всему классу навестить больную. Ребята купили большой торт и поехали к однокласснице. Но сюрприза не получилось: прошлым вечером Эльзу увезли в больницу в тяжёлом состоянии. Родители сказали, что у дочери обнаружили острый аппендицит, требовалась срочная операция.
Через несколько дней Яков решил сам проведать Эльзу. Купил самые красивые розы и поехал к ней в больницу.
В регистратуре Яков узнал фамилию врача Эльзы. В кабинете его встретил
доктор.
- Простите, Патоцкая Эльза - ваша пациентка?- стоя в дверях, спросил Яков.
- Да. Пожалуйста, входите, - кивнул он.
- Как она себя чувствует после операции аппендицита?
- Вас неправильно информировали, молодой человек. Кто вам сказал о диагнозе?
- Наша учительница.
-А вы, собственно, кем ей приходитесь? - доктор вопросительно поднял седые брови.
- Она...моя невеста, - неуверенно соврал я и покраснел как рак.
-А-а-а,..- протянул доктор после некоторой паузы. - Понятно. Присядьте. Так вот,
-продолжал врач, - у вашей девушки положение гораздо серьёзней, чем вы предполагаете! И родители всё знают. У неё  –  врождённый порок сердца.
- Не может быть! - взволнованно воскликнул Яков.
- Не перебивайте, имейте терпение! В связи с болезнью, у неё обнаружили недостаток кислорода в крови. Ей совершенно нельзя нервничать, противопоказаны любые переживания. Эльзе необходим полный покой. Ей предстоит сложнейшая операция по замене сердечного клапана. Требуется основательно подготовить больную. Операцию предполагается провести м-м... месяца через полтора. Поверьте, я прекрасно понимаю ваши опасения! И не смотрите на меня так. Юноша,
операция – неизбежна. Только это может спасти...как вы говорите э-э-э..."вашу невесту" - сказал доктор, нахмурив брови.
- Но она не может жить без музыки! Вы знаете, что она известная пианистка? Ей нужно усиленно заниматься, а вы говорите – операция!..- возмущался Яков.
- Да, да, молодой человек. Я – её давний поклонник. Эльза действительно очень талантлива, кроме того, у неё – ангельская душа! И это – от Б-га.
Берегите вашу невесту, - мечтательно произнёс он. – Так и быть, идите к ней. Вам необходимо повидаться! – сентиментально вздыхая, закончил он.
- Спасибо, доктор.
Яков вышел из кабинета и поспешил к Эльзе в палату. Там состоялась их последняя встреча.
"До сих пор помню её глаза: всегда изумрудные, с солнечным блеском. В тот день Эльза выглядела мрачнее тучи, а глаза были серо-зелёные, без малейшей искорки света. Она безучастно смотрела в потолок, будто не замечала моего присутствия", - вспоминал Яков, глядя на потёртую фотографию.
Тогда, в больничной палате, он признался Эльзе в любви, но она вела себя отрешённо, почти не разговаривала.
- Поздно, - прошептала она одними губами.
В решающий момент вошла медсестра, со шприцом в руке.
- А вы, жених, пожалуйста не перегружайте больную. Ей надо отдыхать,- монотонно произнесла она.
Он попрощался и вышел.

Через неделю ему снова захотелось навестить Эльзу, но позвонив её родителям, Яков услышал горькую новость – в то утро его любимой НЕ СТАЛО.
Вечером Яков впервые напился.

Старик вспомнил холодный проливной дождь в день похорон. Над гробом Эльзы стояли близкие и плакали под любимую мелодию умершей – пьесу Бетховена "К Элизе".
Яков так и не женился, дожил до старости в одиночестве. Когда слышал родную сердцу мелодию, перед ним являлся светлый образ возлюбленной.
В тёмном углу комнаты, у камина, в скрипучем кресле покачивался старик.
По морщинистому лицу от грустных воспоминаний текли слёзы. Он оплакивал
своё одиночество.
...Издалека доносились звуки мелодии Бетховена.
2 Бутон
Любовь Казазьянц
Фантастический рассказ. посвящ.Ю.Б.
...и подарки иногда приносят несчастье...
 
1.
Селена вернулась домой после занятий раньше обычного. Еле удерживая в руках тяжёлую сумку с чертежами и огромный букет алых гвоздик, она с грохотом захлопнула входную дверь.
- Селена, это ты? Что так громыхаешь? Я готовлю.
Селена небрежно бросила сумку у входа и радостно вбежала на кухню.
- Мамочка, поздравляю с праздником Весны! Хочу, чтоб ты всегда оставалась та кой же молодой, красивой и жизнерадостной. Чтоб сбывались все твои мечты! – торжественно произнесла хрупкая девушка, вручая матери цветы. Она нежно обняла мать и поцеловала её в обе щёки.
- Ах, какой ароматный букет, просто восхитительный! Спасибо доченька, отец приедет, будет чем похвастать. Признавайся, где такие гвоздики отхватила?
- В цветочном магазине на станции метро Горького, в подземном переходе,- сияя, ответила Селена.
- Надо же, самый дорогой магазин цветов в городе.
- Неважно, мамуля, для тебя старалась! Я сейчас, только плащ скину,- крикнула Селена, направляясь в коридор.
Она аккуратно повесила плащ на вешалку. Надела тапочки. Мельком взглянула в зеркало, с достоинством откинула длинные русые волосы, поприветствовала своё отражение и вернулась на кухню. Села за стол напротив матери, внимательно наблюдая за ней.
- Какой у тебя загадочный взгляд? Что-то случилось?- спросила мама.
- Да нет, в общем-то, ничего особенного. Просто любуюсь самой красивой мамой! Кое-что хочу тебе рассказать,- лукаво подмигнула дочь.
- Ну, слушаю!
- Когда я гуляла по цветочному магазину, разглядывая букеты и композиции... Ты же видела как там красиво?..- Мать в ответ кивнула.-...там за букетами и венками я заметила одного рыжего долговязого парня. Он явно следил за мной, как хвост бегал по всему магазину. А когда я остановилась, чтоб выбрать букет, этот совершенно обнаглел – уставился на меня своими жёлтыми, как лампочки, глазами. Противный такой, конопатый, ещё с рыжими ресницами. Альбинос какой
-то! Я не удержалась и показала ему язык на прощание.
- Селена, ты совсем как ребёнок! Пора повзрослеть, не так ли? Тебе скоро 18!- строго заметила мать.
- Ну мамочка. Он же худющий как жердь, да ещё с рыжими волосами. Ну как такому чучелу язык не показать!
-Ладно, хватит. Оставь глупые разговоры. Давай обедать.

2.
Через несколько дней Селена пришла домой из института уставшая, с головной болью. Поужинала и села за работу по черчению. В комнату вошла мать и сказала:
- Ой, чуть не забыла, к тебе тут какой-то парень приходил, запоздалый подарок принёс.
- Надо же! У меня сегодня “день ангела”? По-моему он ошибся адресом.
- Нет дочка, он поздравил тебя с Восьмым марта, на открытке написано твоё имя.
Селена подняла глаза на мать.
- Вообще-то я люблю сюрпризы, особенно запоздалые. И где мой подарок?
- На кухне на подоконнике.
Селена пошла на кухню. На окне стоял глиняный горшочек с ладошку величиной в красивой прозрачной упаковке. Сбоку наклеена открытка пастельных тонов. Селена открыла её и прочитала вслух:
"Принцессе Селене от Садовника с пожеланием счастья и “вечного праздника”.
P.S. Этот цветок я вывел сам. Он называется “Орхидея слёз”.Росток надо поливать через день утром и вечером, но не водой,..а ... слезами. С уважением и любовью, твой придворный Садовник.”
Девушка удивлённо вертела в руке открытку.
- Мам, скажи, а как он выглядел?
-Кто?
-Ну этот, как он пишет “Садовник”?
-Ты знаешь, по-моему он – тот самый рыжий о котором ты мне рассказывала.
-Неужели!
Селена развернула подарок и принялась рассматривать диковинное растение.
-Странно, что-то я не пойму, где же цветок? Может эта мутная росинка и есть орхидея? Вполне возможно,- размышляла вслух девушка.- Существуют тысячи видов этих удивительных цветов. Они так не похожи друг на друга. Есть сорта ещё не изученные учёными, как например, орхидеи-душители. Я читала о них в детстве у Герберта Уэлса. Чем же я смогу поливать росток, откуда взять столько слёз?- задумчиво произнесла она.

3.
Ночью Селене приснился чудной сон. Она, окутанная белым туманом, одетая в длинное прозрачное то ли платье, то ли сорочку, бродила по городским улицам, залитым лунным светом и выпрашивала у прохожих немного слёз. За ней тянулся свисающий с плеч голубой шарф, лёгкий как облако.
На удивление никто из прохожих не отказывал ей в странной просьбе. Она бережно собирала слёзы в ладони, не дойдя до дверей своего дома, Селена проснулась...
Сон растаял в предрассветной дымке.
"Где же найти слёзы? Цветок погибнет без них." С этой мыслью девушка теперь ложилась и просыпалась каждый день. Она плакала, чтобы поливать слезами дорогой сердцу подарок.
Через два месяца росток превратился в прекрасный полупрозрачный бутон мутного, водянистого цвета. Он словно плакал по утрам, покрываясь слёзными капельками."Росинки" медленно стекали по нежным лепесткам к упругому стеблю.
Селена не уставала любоваться чудесной орхидеей. Цветок стал её единственной радостью в жизни.
Окружающие замечали в девушке видимую перемену – Селена перестала улыбаться. Днём и ночью она думала только о цветке, он стал её единственным другом, единственным утешением в жизни.
Девушка тихо угасала на глазах родных и близких. Через год Селена ослепла.
А водянистый матовый бутон превратился в горделивый цветок матового цвета.
Он расцветал изо дня в день, становясь краше и краше...
3 Мыльные пузыри
Карин Гур
 

   Лето. Каникулы. Самое прекрасное, долгожданное время года.
   Только вчера я была самой  счастливой девушкой в нашем классе. Мы  гуляли  с  Толиком в обнимку, слушали наши  любимые  песни, отрывались по вечерам на  дискотеке в  мерцании  световых  бликов под оглушительные звуки музыки. Всё рухнуло...
   Третий день лежу на диване у открытого окна. Слабый ветерок раскачивает занавеску, заносит в комнату запах пыли и жары, шум проезжающих машин, людские голоса и другие звуки жизни, продолжающейся несмотря на мои переживания. Единственный, кто  сочувствует  мне, мой  любимый Певец. Кто, как  не  он, понимает, как  это  больно, когда  тебя  предаёт самый главный в твоей жизни человек. В  наушниках  звучит его  несравненный  голос:


   ...Никого не встречал я прекрасней, чем ты.
   И душа замирала от такой красоты.
   Но в любимых глазах я увидел ответ.
   И застыла душа от холодного "нет".

   А я и не знал, что любовь может быть жестокой,
   А сердце таким одиноким
   Я не знал, я не знал.
   Но все равно я тебе желаю счастья.
   Нам незачем больше встречаться.
   Я все сказал, я все сказал...

   Эта  жестокая, жестокая любовь... Кто и зачем её  придумал?
   Сначала я рыдала и орала, что покончу жизнь самоубийством. Потом сто раз звонила Толику на мобильный, а он не отвечал. Тогда я стала посылать СМС-ки:
   «Паразит, тебя Бог накажет за твой поступок»
   «Толик, ответь, я не могу без тебя жить»
   «Толик, тебя никто не будет так любить, как я»
   «Толик, твоя Оля стерва, она тебя бросит и ты приползёшь ко мне на четвереньках»
   «Толя, не пиши больше мне и не звони. Я тебя знать не хочу!»
   Он и не писал и не звонил и, наверное, показывал мои послания Ольке и они вместе ржали.
   Мама устала объяснять мне, что в шестнадцать лет не умирают от измены, и что я ещё не знаю жизнь, и все испытания у меня впереди. Она заходила ко мне в комнату, приносила поесть:
   - Катя, встань, пойди умойся, причешись, скоро в голове вши заведутся.
   Ночью, прокравшись тихонько в ванную, отрезала косу под самый корешок. Напрасно я это сделала. Волосы, неровно подрезанные, торчали со всех сторон и красоты мне не прибавляли. Мама, увидев меня утром, ахнула, махнула рукой и перестала со мной разговаривать.
   В комнату забежала Томочка, внучка маминой подруги. Увидев меня, лежащую в постели среди бела дня, остановилась и, подойдя на цыпочках, спросила шёпотом:
   - Кать, ты чего лежишь? Заболела? У тебя темпантура болит?
   Ей было пять лет и она ещё не знала, какая это болезнь – первая любовь. И как это больно, когда мальчик, которого ты любишь больше жизни, вдруг начинает встречаться с твоей лучшей подругой. Но детям врать нельзя и я отвечаю правду:
   - Нет, я не больная, меня Толик бросил.
   Её глазки округляются от ужаса:
   - Бро... бросил? Откуда? С крыши? Это же больно... – Девочка зажмурилась и представила, как Толик затащил меня на крышу и, схватив за косу, бросает с пятого этажа... – Ой, а где твоя коса?
   - Отрезала. Не сбросил он меня с крыши... Это так говорят, когда люди гуляют вместе, а потом он начинает гулять с другой...
   - Где гуляют? В парке? На детской площадке?
   Начала сильно болеть голова, по-моему, я сегодня ещё ничего не ела.
   - Тома, там бабушка с моей мамой что делают? Чай пьют?
   Девочка утвердительно кивнула головой.
   - Принеси мне чего-нибудь пожевать, только скажи, что себе берёшь, ладно?
   Она вернулась с двумя пирожками:
   - Кушай, это с капустой, моя бабушка спекла, очень вкусно.
   Я жевала пирожки, а Тома уселась у меня в ногах:
   - Мама рассказывает бабушке, что у тебя несчастная любовь. Мой папа тоже гулял с мамой в парке, а теперь уехал и гуляет где-то там с другой тётей. Ты не грусти, вот моя мама нашла себе хорошего дядю и он не только гуляет с ней, а совсем к нам жить перебрался.
   Мы молчали, каждый думал о своём. Оставалось только Толика с Олей убить, я ещё не придумала как. Тома, видно, вспоминала своего папу, которого и не помнит. Соседка позвала её:
   - Тома, пошли домой.
   Девочка слезла с кровати и протянула мне коробочку.
   - Возьми, это мыльные пузыри, очень красивые.
 
   Я лежала и пускала пузыри. Они переливались разными цветами, взлетали, сталкивались друг с другом и лопались, взлетали и лопались. Солнце садилось, летний день заканчивался.
   Мы грустили  вместе с моим любимым Певцом, но грусть была  светлая  и  лёгкая. Верили, что встретим в жизни настоящую  любовь, а те, кто отказался от нас, будут очень сожалеть. Но мы их отпускаем. Пусть улетают из нашей жизни, как  мыльные пузыри:

   ... Если хочешь идти - иди,
   если хочешь забыть - забудь
   Только знай, что в конце пути
   никого уже не вернуть.

 
    Я вышла из комнаты:
    - Мама, дай мне денег, пойду постригусь нормально. – Мама молчала. Подойдя ближе, обняла её. – Мама, я тебя очень люблю.
4 В Подмосковье сегодня пасмурно...
Карин Гур
 ... А теперь прогноз погоды на сегодня 01.08.20.. года:
 
   В Подмосковье пасмурно, тепло, дождей не ожидается. Температура утром +18, днём +24. Завтра...
   В Тель-Авиве жарко. Утром +30, днём +37, влажность 70%. Завтра...

    Доктор биологических наук, профессор Илья Хазин ехал на скоростной электричке из Реховота, где работал в институте Вейцмана и жил последние пятнадцать лет, в Тель-Авив на очередной научный симпозиум. Илья расслабился в кресле и вспомнил вчерашний разговор по скайпу с Леной. Она, как только появилась на экране, упрекнула его, что он поправился и плохо выглядит:
   - Ты весь в своей науке, плохо питаешься и много работаешь.
   Из глубины квартиры на мамин голос прибежал беленький кудрявенький Андрей и взобрался к Лене на колени:
   - Привет, деда! Завтра воскресенье, мы поедем на дачу. А ты будешь работать, да? Дедуля Илюша, ты когда к нам приедешь? Я уже за тобой поскучал.
   - В этом году вы, будьте добры, пожаловать ко мне, только позже в октябре, когда не будет так жарко. Мы с тобой поедем к морю, и ты увидишь настоящих дельфинов.
   - Дельфинов! Класс! – Он повернулся к маме и что-то шепнул на ухо. Лена улыбнулась и кивнула согласно головой. – Дедушка, расскажу тебе большой секрет: скоро у нас будет ещё ребёночек. Он сейчас здесь у мамы в животике, - Андрей нырнул под стол, - а потом он вырастет и... – мальчик вынырнул и задумался. – Дедуля, а как же он оттуда выберется?
   Ничего себе вопросик!
   -Ты знаешь, Андрей, как-то женщины с этим справляются вполне.
   Илья улыбается. Электричка приближается к станции и замедляет ход...


   Хазин был типичный занудный отличник: серьёзный, толстый, в очках. В классе его не любили, потому что он никому не давал списывать.
   Капитан сборной старших классов по волейболу, кудрявый блондин и круглый двоечник Андрей Рюмин был его соседом по парте. Двойки ему, конечно, не ставили, натягивали на тройки, но в конце девятого класса математичка Нина Артуровна предупредила, что терпение её лопнуло и, если он не напишет годовую контрольную по математике, оставит на второй год. Значит, прощайте и  волейбол, и капитанство. Сейчас он сидел и пялился на доску, где были написаны три варианта контрольных задач. Списать у Илюхи он не мог, даже если бы тот дал, у того был первый вариант, а у Андрея – второй. Хазин уже вовсю строчил по листку, опустив голову и пошмыгивая носом. Андрей с тоской перечитывал в пятый раз условие задачи. Время шло. Неожиданно Илья толкнул его локтем в бок и прошептал, пододвинув к Андрею листок:
   - На, вот твои задачки, переписывай.
   Андрей чуть не свалился с парты.
   Нина Артуровна подняла голову, но, увидев, что Рюмин сидит и успешно списывает, открыла журнал и стала что-то там внимательно рассматривать.
   Последний урок был физкультура, от которой Илюша (чтобы не портить ему аттестат) освобождён. Для него залезть на канат, пробежать стометровку и пройтись по бревну также сложно, как для Андрея решать уравнения. Он остался в классе и готовил очередной номер «Комсомольского прожектора». В начале года к нему подошла Света Бирюзова, комсорг класса, и сказала:
   - Ты, Хазин, всё равно никакой общественной нагрузкой не охвачен, вот и будешь выпускать газету.
   Он смутился и попытался было отказаться:
   - У меня почерк корявый...
   - Ничего, ты пиши, а я перепишу начисто.
   Свете он не мог отказать по той простой причине, что уже почти год был в неё влюблён. Однажды Илья раньше всех закончил контрольную работу и скучал. Он рассеянным взглядом поводил по классу и, увидев тоненькую шейку, россыпь русых волос над белоснежным воротничком, чёрные крылья школьного передника, трепетно обнимающие хрупкие плечи, был сражён. На какое-то мгновение ему показалось, что в классе пусто и есть только ОНА, такая прекрасная и недоступная...

   - Эй, отличник, о чём мечтаешь? - в дверях с мячом в руках стоял раскрасневшийся Андрей.
   Илья засуетился, стал собирать разбросанные по столу листы:
   - Да ни о чём, жду звонка...
   - Ну, тогда лови, - и Андрей запустил мячом прямо в направлении окна. Хазин неожиданно для себя подпрыгнул и поймал бросок:
   - Ты что, обалдел, чуть стекло не разбил.
   Андрей расхохотался:
   - Так не разбил же. У тебя отличная реакция. Пошли с нами играть в волейбол.
   - Я!?
   - Ты, ты. Давай, не робей. А ты меня понатаскаешь за лето с этими иксами и игреками.

   После летних каникул Илья вернулся в класс похудевший на десять килограмм. Над верхней губой пробились чёрные усики и, впервые, он стал объектом благосклонных взглядов одноклассниц. Многих, но не Светы. Андрей стал получать твёрдые тройки, среди которых даже мелькали вполне заслуженные четвёрки. Последний год пролетел быстро. После выпускного вечера Илья, получивший золотую медаль, заявил родителям, что хочет поступать в МГУ. Мама с папой переглянулись:
   - Ты сядь-ка, сын, и послушай. Поступать ты не будешь, мы подали документы на выезд в Израиль. - Это был гром среди ясного неба.
   Уезжали Хазины зимой. Андрей учился в военном училище, но приехал проститься с другом. Они знали, что прощаются навсегда.
   
   Илья закончил Хайфский технион сразу по двум специальностям: биология и химия. Годы сменялись десятилетиями тяжёлого напряжённого труда.  Бессонные ночи, кропотливые опыты, большей частью не приносящие ожидаемых результатов. Первые проблески удач. Стажировки  и симпозиумы в Европе и Америке, статьи в журналах, работа,  ежедневная изматывающая работа.  За всё приходит награда – международное признание, докторская степень, звание профессора.
   За всем этим карьерным ростом остался Илья Хазин холостым и неженатым. Были в его жизни мимолётные романы, яркие женщины, но ни одна не сумела захватить его настолько, чтобы хотелось предложить ей руку и сердце. И образ русоволосой девочки, бывшей одноклассницы Светы Бирюзовой, сохранился для Ильи светлым трогательным воспоминанием ушедшей юности.
   
    В конце апреля 1986 года Хазин с группой молодых учёных находился в Швеции, куда они были приглашены Королевской академией наук на симпозиум по вопросам молекулярной биологии.
    27 апреля вечером в Швеции был зарегистрирован резкий рост уровня радиации. Сначала под подозрение попал завод неподалеку от Стокгольма, но уже днем 28 апреля шведские власти знали, что источник загрязнения находится восточнее Финляндии. Мир узнал о Чернобыльской катастрофе.
   3 мая Илье удалось дозвониться в свой родной городок соседям Рюминых и те  сообщили, что Андрей, похоже, находился в Припяти после аварии.
   Илья вернулся домой. Он поднял на ноги всех своих друзей и  знакомых,  дошёл до канцелярии премьер-министра Израиля. Оттуда удалось дозвониться по дипканалам до 6-ой радиологической больницы в Москве. Рюмин оказался госпитализирован там в числе первых ликвидаторов. Илья предложил кровь, спинной мозг, почку, лекарства, наконец, деньги. Профессор выслушал его молча:
    - Помогите лучше его семье.
 
    Вдова Рюмина осталась одна с пятилетней дочкой Леночкой. Через три года вышла замуж, переехала жить в Москву, родила новому мужу ещё двоих детей.  Леночка стала для Хазина самым близким и родным человеком. Он заботился о ней, как о своей дочке, помогал материально, а после 1991 года часто навещал в Москве. Она выросла красивой умненькой девочкой, натуральной блондинкой, похожей на своего отца. Окончив с отличием Московский педагогический университет по специальности русская филология, преподавала в одной из гимназий русский язык и литературу. Вышла замуж и родила мальчика Андрюшу. Именно Леночку Хазин считал своей семьёй. И в самом деле: что такое семья? Неужели лишь единство людей, связанных кровными узами, испытывающих друг к другу чувство любви, заботящихся о членах семьи, поддерживающих их морально и материально? А если есть только кровное родство, а больше ничего другого – это семья или нет? Или же наоборот есть всё, кроме так называемых кровных уз, как это и было у Хазина. Он любил Леночку, её мужа и сына, и они отвечали ему взаимностью.


   ... Электричка приближается к станции и замедляет ход. Илья  видит, как с верхней платформы спускается по лестнице к перрону юная девушка. Её стройные ножки почти не касаются ступенек, а русые волосы развиваются за спиной в такт бегу.
   - Света! – рвануло сердце и стальной острый обруч больно сдавил грудь. – Све-е-та...
   Девушка оглядывается на голос. Оттолкнувшись, влетает в окно и склоняется над Ильёй:
   - Потерпи, миленький, сейчас полегчает. – Хрупкими пальчиками девушка разрывает сталь и, действительно, становится легче дышать. Взяв Хазина за руку,  возносится вместе с ним над вагоном, станцией, над маявшимся в горячем влажном мареве городом, в синюю хрустальную высоту.
   - Прощай, Илюшенька, - она целует его в щеку тёплыми губами и слегка подталкивает в спину. Илья, ещё ощущая в руке прикосновение её тонкой прохладной ладошки,  устремляется туда, где холодно, темно и тихо. Он летит и плачет, плачет от счастья...
 
    Заслуженная учительница России, Светлана Николаевна Петрик, в девичестве Бирюзова, выходит на веранду своего загородного подмосковного дома. В руках она держит плетённое лукошко с белыми шерстяными и синими мохеровыми нитками, спицами, крючками и пуговицами.
   Женщина усаживается поудобнее в своё любимое кресло-качалку, надевает очки и тянется к вязанию. В этот момент ей на щеку падают несколько холодных капель.
   - Да что же это такое? Ведь обещали, что не будет дождя!
   Спустившись по ступенькам на садовую дорожку и сдвинув очки на лоб, близоруко всматривается в пасмурное небо. Прямо над домом зависло странных очертаний облако. Что-то в нём мучительно знакомое: брови, нос, усики, красиво очерченные губы.  Надо же! Просто вылитый Илья Хазин! Убеждённая атеистка, Светлана Николаевна перекрестилась.
   - Привидится же такое... – женщина вытирает мокрую щеку, возвращается в кресло. Укрыв ноги пледом, достаёт нитки и спицы и начинает быстро вязать тёплый шарф, который согреет её в холодные зимние вечера.
5 Первая любовь..
Вера Шкодина
    Кончилась летняя беззаботная жизнь. Наступил сентябрь.
Почти все лето  Танька  провела в  спортивном лагере. Это была награда от школы за  особые   успехи  в соревнованиях  по легкой атлетике. Целое лето не видела друзей, одноклассников.
   Она вспомнила начало прошлого года,  когда выбирали старосту.  Петька Вавилов так шумно и назойливо выкрикивал ее фамилию, что все тотчас единодушно ему подчинились.
   Танька после   придирчиво осматривала себя дома и нашла, наконец, что глаза у нее ничего, но если бы они были, как у соседки, десятиклассницы Ленки Платоновой, темные, непонятно мерцающие, Танька даже зажмурилась от  удовольствия, и еще с такими  же черными,  атласной змейкой, бровями! Но внимание Петьки было приятно.
   И вот теперь она уже восьмиклассница. С первых же дней с радостью окунулась она в эту привычную, интересную и шумную школьную жизнь.
Но будто что-то произошло с ней или с классом.
   Уже через неделю Танька стала замечать, что Петька Вавилов и другие мальчишки, даже девчонки,  за исключением, правда, всегда рассудительной и чуть ворчливой подруги Надьки, как-то вдруг разом, как бы перестали ее видеть. И она каким-то неожиданным  и необъяснимым  образом  оказалась, словно вне коллектива.
   Теперь никто с ней не заговаривал. Мальчишки не только не заискивали перед ней, как раньше, а вообще проходили мимо, будто она не Танька, а парта какая-нибудь или стол.
   Петька, если и натыкался на нее случайно глазами, то тут же отводил их или перемещал на другой  предмет.  А когда выбирали старосту, он  с  таким  вдохновением выкрикивал Вальку Яновскую, что Елена Максимовна, классный руководитель, нахмурилась и сдержанно напомнила, что староста должен быть примером во всем.
- И в учебе тоже, -  подчеркнула она, выразительно глядя на Петьку.
    Все знали, что Валька учится еле-еле. В конце -  концов  старостой выбрали отличника и тихоню Мишку  Горкина. 
    А про нее, про нее просто забыли.
Вначале Танька удивлялась, пыталась оживить прежние отношения, но натыкалась на равнодушие или язвительные насмешки.
    Она не заметила, как вытянулась за лето, как подурнела и похудела.
На уроках физкультуры теперь она стояла рядом с долговязой Зойкой, которой даже Петька был едва до плеча.
И Танька все поняла.
    Ей почему-то вспомнился  рассказ  про гадкого утенка, и стало так жалко себя, что  она  даже прослезилась. Но когда вновь прочитала эту сказку в темном уголке читального зала,  успокоилась.
    Но с этого  дня она уже не могла обходиться без  такого  тихого и  уютного места в школе, где забывались  и исчезали все обиды и недоразумения.
Теперь мир ее стал таким огромным, таинственным, зовущим, что Танька едва досиживала в классе до конца уроков и,  не помня дороги, мчалась домой к своим потрепанным друзьям –книжкам.
    Сначала она прочитала все сказки и приключения , какие были в библиотеке. Потом читала все подряд,
И если бы не чуткое направление пожилой спокойной библиотекарши Анны Степановны,
неизвестно до чего бы дочиталась. .Ее стала выделять учительница литературы:
-Ну, Танюша,- уютно закутываясь в пуховую шаль, произносила она, когда выдавалась
свободная минутка на уроке,- какую историю ты нам расскажешь сегодня?- Давайте, ребята, послушаем.
    Танька начинала неуверенно, запинаясь, краснея, стыдясь.
Потом мир раздвигался, и она забывала обо всем.
Особенно она любила  допридумывать  истории,  если не очень нравился конец.
    Началось это с того, что ей попалась книжка с вырванными последними страницами, к которым  Танька  сочинила   окончание.
- Обратите внимание, ребята,- заметила однажды учительница,- какими интересными становятся   рассказы у Танечки.
И потом долго объясняла детям про фантазию и ее развитие.
    Танька слушала и краснела, хотя все остальное уже к ней не относилось.
- Дай портфель понесу.-  предложил  как ни в чем не бывало однажды Петька Вавилов после одного из таких уроков.
Танька вспыхнула, потянула к себе тяжелую сумку.
- Не туда попал,- отрезала она,- тебе на другую улицу, понял!
- Подумаешь, цаца!- приходя в себя, изумился тот.
- Вот и катись,- прокричала вслед Танька.- К своей Вальке!
На другой день, когда Петьку вызвали отвечать, она вдруг заметила, как он коряво и беспомощно  пересказывает, как глупо таращит глаза, ожидая подсказки.
- Вот и хорошо,- успокаивала себя Танька,- вот и хорошо, что он от меня отвязался.
    Но тут внезапно что-то вроде давно забытой обиды  подкатывало к горлу, и она тяжело вздыхала.
Лишь тихоня Мишка по-прежнему смотрел на нее влюбленными глазами и преданно подсовывал ей листок с решением  на контрольной по математике.
    Танька принимала его знаки внимания с подчеркнутым равнодушием.
- Очень нужно, -думала она,- помогал бы, как все, Вальке.
Но в глаза она ему ничего не говорила, только старалась всякий раз, когда они оставались
после уроков втроем: она, Надька и он дежурить по классу ,побольнее уязвить его всякими насмешками. На что Мишка  попросту отмалчивался, что всегда приводило Таньку в замешательство.
   Однажды Надька заболела,  и им с  Мишкой пришлось вдвоем делать уборку.
Танька чувствовала себя напряженно, Мишка вовсе замолчал и терпеливо переносил ее
 задирания.
- А если я тебя ударю, тоже будешь терпеть? – неожиданно дерзко выпалила вдруг Танька, сидя на столе у окна и легкомысленно болтая ногами.
    Уборка была закончена, но уходить не хотелось.
Густые, тяжелые сумерки обволакивали стекла,  и казалось, кто-то наблюдает за ними из темноты. Танька, не дождавшись ответа, открыла окно.
    Ветви акаций чуть вздрагивали и раскачивались , как живые,  и таинственная,  пугающая прохлада обжигала разгоряченное лицо.
Этот влажный и какой-то головокружительный запах школьного сада был тревожен и нов.
       Танька притихла, Мишка тихонько уселся напротив.
- А что Валька правда красивая, - глядя в окно с усилием  выговорила Танюшка и сильнее заболтала ногами.
- Нет, - торопливо возразил  Мишка, -  ну, то есть, - осекся он и упавшим голосом закончил, - может быть..
- Как это?! – насмешливо и зло уставилась на него Танька.
Мишка поднял на нее испуганные, чуть потемневшие глаза,  напряженно кашлянул и снова замолчал, опустив голову.
- Ну!
     Танька спрыгнула со стола и, придвинув к нему лицо с недобро сузившимися глазами, спросила  каким-то вибрирующим голосом:
- Ну, что же ты замолчал?!
И неожиданно закричала:
-Все вы, все вы за ней ,- голос ее сорвался, - а она, она.., -Танюшка задохнулась,- она ..троешница! 
А Надька говорила, что я  стала некрасивая, понял! Была ничего, - она передразнила кого-то звенящим от обиды голосом, - а сейчас у меня руки длинные, и глаза, и нос, и все, - она срывалась, слезы дрожали в ее голосе, глаза расширились, готовые расплескаться.
     Опешивший Мишка словно очнулся, сорвался вдруг со своего места, неожиданно ткнулся Таньке куда-то в щеку беспомощными губами и, чуть помедлив, почти остолбенев от своей решимости,  выкатился из класса.
     По коридору гулко пронеслись его шаги, и все стихло.
Танька захлебнулась, потом вспыхнула, и вдруг тихонько, жалобно заплакала, всхлипывая, вытирая ладонью щеки и улыбаясь чему-то в темном, тревожно дышащем окне
6 Смотревший на звезды
Ян Прусский
  Я закончил первый класс, а потом нам дали квартиру в новом районе, и  мама перевела меня в другую школу.  Милая старушка  - учительница Зинаида Петровна явно была не готова прочитать в классном журнале мою фамилию Штернкукер. На первом же уроке она  сделала две попытки, но ей это не удалось. Были у меня и другие «достоинства» – толстое брюшко и полное неумение  дать сдачи. Этого было вполне достаточно, чтобы Лева Штернкукер получил прозвище «Кукер – пукер» и имел "веселую" жизнь до самого окончания школы.
   
  В классе, кроме меня, полного инвалида пятой группы*, было  двое  полуинвалидов, но они тщательно скрывали свою «неполноценность», и у них это хорошо получалось.  В одну из них, Машу Флинт, я влюбился с первого взгляда.
   
  Маша сидела за первой партой, я – за второй на соседнем ряду. Часами смотрел  на ее трогательный затылок, cтараясь, - вдруг она повернется к соседке, -  перехватить случайно упавший на меня взгляд. Иногда это удавалось  и сердце сладко замирало. У Маши появлялось гадливое выражение лица, такое бывает у некоторых девочек при виде червяка или лягушки.
   
  Наверное потому улыбающимся ее лицо  удавалось увидеть не часто. Зато никто не мог мне запретить любоваться Машиными ногами в черных эластичных колготках. Никаких эротических желаний  ее коленки у меня не будили, я просто любил ее всю, с головы до ног. Я любовался Машей, как благоухающим цветком, но  он оказался каменным, холодным цветком без аромата.

  Машиной же маме, а она с трудом терпела ее папу, нравились спортивные парни правильной национальности. Тогда я еще не понимал: мои шансы равны нулю.
Нежные чувства к Маше крепли день ото дня так же, как и ее неприязнь ко мне. В пятом классе, наконец, решился признаться ей в любви. На что я рассчитывал? Не знаю, но план свой  осуществил.
 
 Шестого марта мне удалось незаметно прочитать в классном журнале напротив фамилии Флинт её адрес. Седьмого, перед  женским праздником (долго ждал подходящего момента!) направился  из школы домой не обычным путем, а мимо Машиной улицы. Больше всего  боялся: кто-то из одноклассников заметит меня рядом с ее  подъездом.
   
 Собрав в кулак всю силу воли, отыскал  парадное, загаженное кошками, вбежал на первый этаж, кинул в ее почтовый ящик букетик подснежников, купленный на сэкономленные от школьных завтраков деньги, и   признание в любви, вырезанное из газеты (написать самому а, тем более, подписаться не хватило духа).
   
 Первый раз в жизни  ждал с нетерпением конца праздника. Вдруг Маша поймет, как сильно и нежно ( так никто и никогда не сможет!), я ее люблю?                                                                                                                                                                   
Заглянуть в ее глаза мне удалось только на втором уроке. В них смог  прочитать  лишь полупрезрительное снисхождение.
   
 В девятом классе просто смотреть издалека на Машу я уже не мог. Близился школьный вечер к очередной годовщине Октября. После речи директора, перед  танцами, старшеклассники готовились показать концерт.
   
  Я вышел на сцену актового зала и, пытаясь казаться спокойным, сказал: «Александр Блок. «На железной дороге». После этого, понимая, пауза не должна быть слишком длинной, стал искать глазами Машу. Там, где она только что сидела, ее не было.
 
 «Под насыпью, во рву некошеном лежит и смотрит, как живая», - произнес  я негромко со слезою в голосе первые две строки. Моя плотная фигура вызвала нездоровое оживление среди публики.  И продолжил: «В цветном платке, на косы брошенном, красивая и молодая», -  судорожно выхватывая краем глаза куски зрительного зала.
 
 Передо мной стояли трудные задачи. Прежде всего, не растеряв смелости, признаться в любви. Кроме того, сделать это надо было достаточно художественно: Маша должна была оценить мой талант чтеца ( я им гордился!).  Наконец,  вынужден был искать пропавшую Машу.
   
 Конечно, я не случайно выбрал именно это стихотворение: оно было обо мне. Это я ждал: Маша посмотрит на меня пристальней из окна своего всегда запертого  «купе». Это моя бесполезная юность изнемогала в пустых мечтах о Маше.
 
  Я продолжал  кидать жадные взгляды в зал, но Маши там не было. «Любовью, грязью иль колесами она раздавлена – все больно», - поставил  жирную точку. Бесконечные минуты позора! Под  хихиканье и жидкие хлопки  вышел из зала.
                                                                        
  Первые годы после окончания  школы я часто приезжал  из Москвы  на встречи одноклассников. Признаюсь, прежде всего, из-за Маши; ее не было ни разу. Потом  лет двадцать  в Твери** не появлялся.Пришло время дикого капитализма. Надо было  забыть прошлую жизнь и начать новую с нуля. Многие тогда учились зарабатывать деньги, я не стал исключением.
   
  Звонок из школы стал полной неожиданностью.  Сбор был назначен в кафе местного бизнес – клуба.  Все уже пришли, я приземлился на свободный стул и осмотрелся. Маша сидела рядом. Я смутился, но взял себя в руки и не пересел.  Мне первому  дали слово для «отчета о работе»  за двадцать лет,  и речь успешного столичного бизнесмена, кажется,удалась.                                                                           

  Впервые был я так близко от Маши и вдруг понял: это последний шанс. Из-под Машиной стильной юбки  виднелись ноги в черных колготках, и мне  показалось: я смогу увидеть звезды.***
   
  Принесли фаршированную курицу, мы выпили под один тост, затем под второй…  Настал момент, я решился заговорить с  Машей. Боялся ее обычного презрения, но  почувствовал: она жалеет о том, чего между нами не случилось. Мы перебросились с ней парой незначащих фраз, и я вдруг понял: Маша, в которую  был безответно влюблен, осталась в детстве. И она,  думаю, тоже это поняла.
   
  «Отчетное собрание» быстро закончилось. Теперь мы чаще подливали в рюмки спиртное,  и наши сорокалетние девочки стали казаться моложе и красивее.  Начались танцы, меня пригласила Таня Морозова  из параллельного класса. Через пару часов мы уехали к ней домой.
7 Меня зовут Квазиморда
Аркадий Неминов
  Началась эта история еще в школе, когда наша литераторша Ленуся вдруг решила, что нам во что бы то ни стало необходимо увидеть «Собор Парижской Богоматери», поставленный драмкружком городского Дома культуры. Как же, ведь главрежем там был ее сынок-неудачник, проваливший экзамен в театральный.
- Вы себе не представляйте, насколько сложное и в то же время поэтичное это произведение великого Гюго! – закатывала глазки Ленуся. – А его главный герой горбун Квазимодо – фигура далеко не однозначная и до конца не понятая. То, что вы увидите на сцене нашего Дома культуры, на мой взгляд, является новым прочтением…
- А чего там такого непонятного, Елена Михална? – лениво поинтересовалась Маша Губенко – отличница и всезнайка. Машка гордилась своей фамилией, и на постоянный вопрос, не является ли она родственницей известного режиссера, загадочно поджимала пухлые губки и цедила сквозь фарфорово-белые острые зубы: «Все может быть!..»
- Тебе, Губенко, вообще должно быть стыдно, имея такую фамилию, задавать глупые вопросы! – не стала развивать свою мысль дальше Ленуся. - В общем, до субботы тому, кто читал, советую освежить в памяти это произведение, а кто не читал, хотя бы просмотрите краткие анонсы. Всем понятно, горе луковые?
Уже  в понедельник ко мне прилипла эта ненавистная кличка – Квазиморда, трансформировавшаяся из имени звонаря-уродца. И это было очень обидно, несмотря на то, что Квазимодо, наряду с ужасом, вызывал и чувство восхищения благородством и самоотверженностью своей души. А всезнайка Машка при всех снисходительно и издевательски похлопала меня по спине:
- Не расстраивайся, Мишаня: частица «квази» означает «как бы», понимаешь? То есть ты не просто морда, а как бы морда! Значит, есть, куда стремиться!
С тех самых пор меня иначе никто и не называл. Дело все в том, что у меня огромный и уродливый нос! Сравнение с Квазимодо было для меня довольно оскорбительным, ведь автор своего героя описал так: «…четырехгранный нос, подковообразный рот, крохотный левый глаз, почти закрытый щетинистой рыжей бровью, в то время как правый совершенно исчезал под громадной бородавкой... Громадная голова... огромный горб между лопаток, и другой, уравновешивающий его, - на груди…»
Тем не менее, именно после посещения спектакля меня стала греть мысль, что не все для меня потеряно в жизни, не только внешняя красота определяет суть человека. Да и само это имя, ставшим уже нарицательным, всего-навсего обозначает первый воскресный день после католической пасхи, ведь по книге маленького уродца нашли именно в этот день.  Но, по правде сказать, от этого самоуспокоения мне легче не становилось.
 Еще в детстве, когда обнаружилось это уродство -  непропорционально большой нос, к тому же, с  горбинкой, поначалу не слишком заметной, но с годами вырисовывавшейся все четче, - моя мама начала ходить со мной по врачам. Но все эти ЛОРы только разводили руками, ведь никакой физиологической патологии они не находили.
Такому, с позволения сказать, украшению я был обязан, как выяснилось, своему далекому предку по отцовской линии – выходцу с горного Кавказа. И почему эта участь постигла только меня? Задумываться над этим вопросом я начал еще в начальных классах, но именно после получения обидного прозвища  всерьез озаботился этой проблемой. По большому счету мне было наплевать, как меня обзывают недалекие люди, стремящиеся за мой счет самоутвердиться, все дело было только в одном человеке, мнение которого, мне было совсем не безразлично!
Оля! Вот кто будоражил мое воображение, вот чей образ не давал мне покоя уже три с лишним года! Но моя одноклассница, к которой я воспылал сильнейшими, как мне тогда казалось чувствами, была также не досягаема для меня, как  Луна или звезды на небе.  Она либо попросту меня не замечала, либо чуть кривила в усмешке свои прекрасные губы, когда я неуклюже пытался отбить очередной наскок беспечных одноклассников на свое израненное самолюбие и попранное эго.
- Послушай, ма, - как-то вечером не выдержал я, сидя на кухне, - может, мне все же сделать ринопластику? Через год я окончу школу, но кошмар этот продолжится и после нее, в институте, например. Или хуже того – в армии, если не поступлю в ВУЗ!
- Может ты и прав, сын, - ответила мама задумчиво. – Если ты себя ощущаешь некомфортно, давай попробуем что-то изменить. Я тебя вполне понимаю. Мужчина тоже не должен чувствовать себя ущербным. А что касается денег, как-нибудь наскребем! А в институт ты уж, пожалуйста, поступи!
Так начался новый период в моей жизни.
Доктор Сметанин, один из ведущих хирургов-ринопластов, оказался маленьким лысым человечком со сморщенным низким лобиком и большими, словно локаторы, оттопыренными ушами. Этакий гном с добрыми печальными глазами.
«Вот уж точно ходячая антиреклама своему ремеслу!» - пронеслось в моей голове, как только я увидел его, придя на первый прием.
- Ну-с, молодой человек, - дружелюбно повернулся он ко мне, - ба, какой превосходный материал! – воскликнул он тотчас и радостно потер руки, словно скульптор, которому принесли кусок сырой глины.
- Вы находите, доктор? – уныло осведомился я. – Окружающим так не кажется.
- Дело не в окружающих, а в вас! Вы думаете, с моей внешностью мне было просто в вашем возрасте? Правда, я не был тогда совершенно лысым, но мои уши! Вы знаете, как меня дразнили в классе? Локатором! И это было не самым обидным прозвищем! Я жутко обижался. О, если бы тогда можно было сделать операцию по коррекции ушей, я бы, наверное, душу отдал дьяволу за это! Но, к моему счастью, таких операций у нас не делали, тем более, таким молодым, как я!
- Почему к счастью? – я смотрел на развеселившегося эскулапа с недоумением.
- Да потому что я бы никогда не стал тем, кем являюсь сейчас! У меня никогда не было бы такой жены и моих двух крошек. – Он достал с полки карточку в золоченой рамке и передал мне.
Я взглянул и не поверил собственным глазам: со снимка на меня смотрела совершенная красавица с двумя грудными детьми на руках. Даже простенький домашний халатик и отсутствие макияжа не портили природной красоты этой потрясающей женщины. Я не мог скрыть своего восхищения.
- Какова, а?! Это - моя самая любимая фотография! Моим близняшкам уже по восемь лет и, кстати, у них  премилые ушки – добавил доктор уже будничным тоном, давая понять, что экскурс в его личную жизнь завершен. – А добился я всего этого потому, что захотел доказать самому себе, что и с такими физическими данными можно быть счастливым человеком!
Я был озадачен. Чего он добивается? Чтобы я отказался от задуманного, но это же глупо! Он живет за счет таких уродцев, как я! Тогда зачем?
- Понимаю и ваши чувства, и ваше недоумение. – Сметанин посмотрел мне прямо в глаза. - Поверьте, мне с лихвой хватает и моих пациенток, которым эти операции действительно необходимы. Мужчины составляют ничтожно малый процент, и когда ко мне они приходят, я всякий раз невольно ставлю себя на их место. Короче, молодой человек, у меня есть правило: прежде чем я показываю другие носы, фото до и после моего вмешательства, я даю своим потенциальным клиентам три дня на размышление. Надумаете – приходите. Вот тогда я буду не говорить, а делать свою работу. Желаю вам не совершить ошибку!
Я вышел от него в полнейшем смятении. Еще двадцать минут назад я был  решительно настроен исправить генную шутку игривой матушки-природы, а сейчас сомнения вновь овладели мной. Что же мне делать? И мне припомнился совсем недавний эпизод с участием Оли, который существенно накренил чашу весов в решении моей проблемы в сторону операции.
Дело происходило в школьном актовом зале, куда мы всем классом пришли, чтобы запечатлеть себя для вечности – сфотографироваться на выпускной альбом. Изначально нас щелкали по отдельности, затем на общую фотографию. Молодой фотограф попытался расставить нас таким образом, чтобы каждого парня обязательно окружали более многочисленные девчата.  Я всеми силами стремился попасть рядом с любимой девушкой, но Оля проявила себя не с лучшей стороны: она демонстративно отказалась встать рядом со мной. Возможно, она почувствовала, что именно ее я выделил из всех наших девчонок, и  тем самым продемонстрировала мне свое отношение к этому факту. Для меня это было самым тяжелым испытанием. И хотя я не подал виду, планка моего самоощущения опустилась ниже скамейки, на которой я в тот момент стоял.
Я задумался: не будь того эпизода с Олей, так жестоко меня осадившей, принял бы я столь серьезное решение? Я прислушался к своему «я», пытаясь выудить из подсознания искомый ответ, но оно предательски молчало. Логика же подсказывала, что не будь этой Оли, была бы какая-нибудь другая девушка. Более того, если уж моя одноклассница, знающая меня целых десять лет и догадывающаяся, что она мне не безразлична, смогла так поступить со мной, что уж говорить о незнакомках, которые будут встречать, кстати, именно по одежке! А в моем случае меня по одежке и проводят! Все, решено, иду сдаваться на милость доктора Сметанина, и мне не нужны его три дня!
В светлой приемной было немного посетителей, а рядом с кабинетом ринопластики за небольшим столом сидела миловидная медсестра во всем белом и  что-то писала, старательно высунув кончик языка. Мне это показалось настолько забавным и одновременно милым, что я невольно рассмеялся – прямо как первоклашка, все равно!
Девушка нахмурилась и подняла на меня строгие серые глаза в ободке из темных пушистых ресниц:
- Вы к нам? – на ее лице не дрогнул ни один мускул.
Мне, как человеку, привыкшему к однозначной реакции на свое лицо, показалось это весьма удивительным. Вот что значит профессиональная выучка! Хотя, будь у нее другая реакция, ее давным-давно бы уже выперли!
- Конечно, к вам, разве по мне не видно? – я уже не скрывал горечи.
- Нет, а что я должна видеть? – искренне удивилась она и взяла мое направление. – Ринопластика, вот вы про что! – хмыкнула она и стала заносить мои данные в журнал. – Вообще-то вы рановато, Михаил! Вы могли придти и послезавтра. Не пойму, к чему такая спешка? – она внимательно и серьезно на меня взглянула. – Нос, как нос! Весьма экстравагантный! Зачем вам это нужно? Вы в артисты решили податься? – она усмехнулась.
- Ага, в самую точку! На роль Квазимодо! Кстати, в школе меня почти так и прозвали: Квазиморда!
- Вот ведь идиоты! А мне всегда нравились мужчины, не такие, как все. Взять хотя бы нашего Сметанина. Знаете, какой это человек?!  Эх, да что говорить! Все словно с цепи сорвались - хотят быть одними «дикаприями» и «денирами»!
- То есть вы хотите сказать, что вам нравится мой кошмарный нос?
- Вы меня не поняли: я хочу сказать, что каждый человек интересен уже тем, что родился уникальным, понимаете? С уникальными отпечатками пальцев, ростом, цветом глаз и волос, формой носа, наконец. Меняя свою внешность, человек перестает быть таким, каким его задумала природа, теряет собственное я, перестает быть самим собой. Даже перемена имени уже влияет на судьбу, а тут практически изменение внешности! А вы уверены, что, получив аккуратный носик, вы будете более счастливы, чем вам это было предначертано судьбой? Молчите? То-то же! – Девушка раскраснелась и стала  даже красивой. - И вообще, будь моя воля, я бы вам сказала так: Михаил, не теряйте своей индивидуальности, оставайтесь таким как есть. Вы и так вполне можете понравиться любой женщине!
- А вам? – невольно вырвалось у меня. При этом сердце мое заколотилось и заметалось, словно маленький зверек в клетке перед неведомым врагом.
- Вы все-таки пришли раньше времени, молодой человек? – вдруг раздался веселый голос доктора Сметанина. – Не вынесла душа поэта?.. - насмешливо продекламировал он. – Ну, что ж, раз уж вы для себя все решили, Людочка проведет вас на обследование, и по результатам анализов я назначу вам день операции.
Когда за ним закрылась дверь, я посмотрел на Людочку вопросительно:
- Вы все же мне так и не ответили, Люда. Знайте, от вашего ответа зависит, пойду ли я сейчас сдавать эти чертовы анализы или нет!
- Решайте сами, Михаил. Вы – мужчина, и ваши поступки не должны зависеть от слов постороннего человека. Скажу только одно: изменив внешность, лично мне вы уже не будете интересны!
- Как бы я хотел, чтобы такая девушка, как вы, для меня никогда бы не была посторонним человеком! – выдал я абсолютно искренне и торжественно порвал направление. Надеюсь, это было моим окончательным решением. – Я вам позвоню, можно? – спросил я,  забирая с ее стола визитку кабинета ринопластики.
- Теперь можно! – ответила Людочка и искренне улыбнулась.
8 Первая любовь
Карин Андреас
        (кадр из фильма "Ромео и Джульетта":
         Оливия Хасси в роли Джульетты и Леонард Уайтинг в роли Ромео)

Влюбилась я, как и большинство людей в свое время, в одноклассника. В классе он сидел за моей спиной.
Когда это случилось, когда я поняла что влюблена?
Может, когда мы на переменках рассуждали о том, чьи ресницы длиннее, чьи глаза красивее, о ямочке на щеке и подбородке, о любви, о ревности и всякое такое…
Но нет, наверно чувство вспыхнуло после просмотра  очень популярного тогда фильма режиссера Франко Дзеффирелли: «Ромео и Джульетта». Афишу в нашем кинотеатре не снимали месяц или два, многие школьники успели посмотреть этот фильм несколько раз, но все равно пошли все вместе – классом смотреть его. Сочувствовали Ромео, переживали за Джульетту.

Потом в разных журналах искали кадры из фильма и фотографии актеров: исполнителей главных ролей. Они были так популярны, что я до сих пор помню их имена: Оливия Хасси в роли Джульетты и Леонард Уайтинг в роли Ромео.
Кто-то из одноклассников заметил, что Он, тот кто мне нравился, очень похож на актера Леонардо Уайтинга.

Ах, что вы, что вы, у нас (в СССР) этого не может быть, а собственно почему?
Ведь мы были в возрасте Ромео и Джульетты.
Это советское воспитание, оно ведь калечило нас - сейчас это называют комплексами, а тогда застенчивостью.

Любовь это, когда точно знаешь, что вот сейчас, буквально через минуту или две увидишь его, потому что он идет навстречу, мы не договаривались, но он идет по этой дороге по своим делам - просто физически чувствуешь приближение этого человека. Так называемые флюиды так и витают где-то рядом дают точную информацию о том, где он сейчас.

Вечеринки устраивались по поводу: день рожденья или праздник и без повода: просто кто-то пригласил всех к себе.

А вы играли в «фанты» и «бутылочку»? Интересно нынешние старшеклассники знают такие игры или им и так «хорошо»?

Я боялась выдать свои чувства: а вдруг нет взаимности и что тогда? Боялась, что выпадет поцелуй, хотя однажды…
    
На этих вечеринках мечтала только о танце с ним. Мы танцевали иногда - это незабываемые минуты: мы двигались в каком-то своем ритме, вне музыки и забывали о музыке вообще, хотя у обоих со слухом все в порядке.
    
- Вы уснули и не заметили, как песня закончилась, - насмешливо заметил как-то раз один одноклассник.
- Мы ждем следующую песню, - невозмутимо объяснил мой партнер.

Такое случалось не раз. Теперь думаю, может взаимность была, ведь и ему нравилось со мной танцевать. У меня во время танца было состояние «абсолютного покоя» - никаких мыслей в голове, если такое вообще возможно. Может от его прикосновений, точнее от него самого ко мне шло спокойствие присущее ему.

Самые популярные мелодии тех лет, под которые мы танцевали, - “Love story” (история любви) и “House of rising sun” (гимн восходящего солнца).

Но танцевать со мной часто, он не мог - мы были из разных компаний. Не секрет, что в каждом классе есть свои маленькие группы или компании, в каждой свои лидеры, красотки. С красоткой из его компании у меня были натянутые отношения. В ее глазах я была «зубрилка», хотя учеба для меня никакой трудности не представляла. У меня была фотографическая память. Хотя почему была? Я и сейчас на память не жалуюсь, но тогда, прочитав книгу, могла сказать на какой странице и какой строке, что написано. Может это странно, но свои сочинения я знаю почти наизусть.

А может та красотка меня ревновала? Кто знает? Ни одна красотка в этом не признается.
    
Я не любила кофе, считала его слишком горьким напитком, но лишь до тех пор, пока не отведала тот, который Он приготовил. Правду говорят, что кофе вкуснее, если его сварил мужчина, особенно тот, который нравится.

Мы с ним такие разные, что же привлекало меня в нем? Не знаю какой он сейчас, но тогда в нем была некая вальяжность, уверенность в собственной неотразимости, при этом никакой наглости – это он отвергал и осуждал, если замечал в других. Мягкий голос и манеры, обычно спокойный и невозмутимый, его нелегко было сбить с толку – он не реагировал сразу, а, как правило, делал паузу прежде, чем высказаться и это придавало значимость его словам. И самое главное: он добрый человек. Он и его близкий друг в классе были старше всех, потому что в первый класс принимали тех, кому до 1-го сентября исполнилось семь лет, если родился в сентябре или позже, то жди следующего года. Может это был закон силы, а может, в данном случае, доброта шла рука об руку с силой, но в нашем классе не было драк и более того, никто никого не обижал, не оскорблял. Два друга все держали под контролем. Иногда шутили: папу надо слушаться. Каждый из них называл себя папой.

Мы были из разных социальных групп.
Вольно или невольно опять хочу отметить для тех у кого ностальгия по СССР – не было никакого равенства людей в той стране, даже в рамках одной национальности.
- Было бесплатное образование, - кричат они.
Да. А какая зарплата была у того, кто получил это образование?
Их так и называли «нищий инженер». И сколько ни вкалывай, хоть всю неделю после работы грузи вагоны, не могли люди заработать на достойную жизнь себе и детям.
И как могла себя чувствовать девочка, которая сама себе шила наряды из дешевых тканей, рядом с мальчиком, которого родители одевали во все лучшее, что и позволяло ему чувствовать себя вальяжно?

Это были активные годы, для меня во всяком случае, - в нашей школе устраивали разные вечера, например, вечер английского языка: на этом вечере читались стихи и басни, ставились сценки из пьес, пели песни только на английском языке. Обычно я принимала участие в этих вечерах.
    
Английский мне давался легко, собственно в классе кажется только я выполняла домашние задания, остальные просто переписывали из моей тетради. Как-то раз я не выполнила задание, вроде забыла. У кого-то учительница решила проверить тетрадь, а двойку поставила мне.
- Почему ей? – Удивились ученики.
- Потому что я знаю: вы списываете у нее, а в этот раз она не выполнила задание, - спокойно объяснила учительница.
    
Однажды на урок английского учительница принесла пластинку.
- Пойдешь в радиоузел, включишь один раз для нас, а потом запиши слова песни. В конце урока принесешь текст, я исправлю ошибки. Это песня: «Kiss of fire», - обратилась ко мне учительница.

У нас был радиоузел и в каждом классе было радио, чтобы директрисса могла прослушать любой урок, для этого ей не нужно было переходить из класса в класс, достаточно было зайти в радиоузел. Но мы радиоузел использовали и в обратной связи, т.е. там включали кассету или пластинку и мы в классе слушали. Радиоузел был за стеной нашего класса и у нас с парнем, который там работал, были прекрасные отношения. К слову, мы тогда впервые и много раз слушали оперу «Иисус Христос - Суперзвезда».
    
Моя подружка пошла со мной, мы несколько раз прослушали пластинку и я записала слова. Уложились к концу урока, вернулись в класс и учительница, прочитав текст, исправила ошибки.
- Выучишь слова и споешь нам на следующем уроке, - получила я задание от учительницы.

К сожаленью не помню исполнительницу этой песни на той пластинке, в Интернете нашла лишь эту запись:

Kiss of Fire (El Choclo) - Caterina Valente with Kurt Edelhagen and His Orchestra -
http://video.mail.ru/inbox/larichev62/483/726.html


Перевела слова песни, выучила их, хотя эти слова меня смущали. На следующем уроке английского, учительница меня вызвала к доске уже в конце урока.
- Спой нам, ты ведь выучила слова, - сказала учительница.
    
Я начала петь, гул одобрения пошел по классу. Должна сказать, что в нашем классе меня слушали не впервые, мы с подружкой на переменках часто пели дуэтом, в два голоса – одноклассникам наше пение нравилось.
    
Спела первый куплет и замолкла.
- Забыла слова? – Спросила учительница.
- Нет, я петь не смогу, - ответила я, - там высокие ноты.

С первой же ноты я почувствовала интерес того мальчика и вдруг вспомнила перевод слов песни. Первый куплет был более менее скромный (огненный поцелуй), а далее…
    
- Почему не сможешь? – Удивилась учительница. – Ты только что один куплет спела полностью.
- Но это в классе, а на сцене и без аккомпанемента, от волнения и голос можно сорвать.
    
Гул недовольства прошел по классу.
Учительница посмотрела на меня и сказала:  - ты перевела слова песни.
Я утвердительно кивнула.
- Ты думаешь, что в зале хоть кто-нибудь поймет слова, - скептически произнесла она, - да для них это всего лишь песня. Подумай, а передумаешь, скажи, это будет лучший номер.

В день концерта учительница подошла ко мне.
- Ну как, не передумала? – Спросила она.
Я отрицательно покачала головой.
- Жаль, это самая лучшая из песен вечера.
Она с уважением отнеслась к моим девичьим сомнениям, наша учительница английского: Бенита Рубеновна.

После уроков я сразу же ушла домой, чтобы не было искушения спеть ее. Честно говоря, я потом жалела, что не спела эту песню со сцены. Для себя, дома я пела ее много раз – это очень красивая песня: эмоциональная, страстная – в ритме танго.

Много лет спустя я узнала, что сердце мужчины можно завоевать голосом, голос может запасть в душу и надолго. Все те, кто был в меня влюблен, мне так кажется, влюбились в мой голос, услышав мое пение. Я всегда считала, что диапазон моего голоса узок, поэтому и не занялась пением всерьез, но тембр голоса красивый, что немаловажно.
    
В те годы художественной самодеятельности уделялось много внимания. И у нас в школе организовали музыкальную группу: свой вокально-инструментальный ансамбль. Я и моя подружка пели в этой группе, а тот мальчик играл на бас гитаре. Музыкальные инструменты были настоящие – спасибо спонсору: один завод взял над группой шефство. А ведь многие тогда сами собирали себе электрогитары. Наши репетиции проходили в актовом зале завода, но, если в школе был концерт, инструменты привозили в школу. Мы выступали и в том актовом зале перед работниками завода в какой-то праздник. Интересное было время – почти каждый день после уроков, едва успев дома пообедать, бегом на репетицию и до восьми часов вечера в компании того, кто нравился. Что может быть лучше?
    
Школьные годы чудесные! Кажется все отдам за пять минут на сцене того актового зала, когда я получала удовольствие от пения в той компании.
    
А разве забыть, как всем классом шли по улицам, играя в «ручеек», а прохожие провожали нас удивленными взглядами – это детсад или старшеклассники? Это ведь возможность случайной выборкой с любимым пройтись держась за руки сквозь тесный строй одноклассников, или пусть с кем-то другим, но мимо любимого, касаясь его плечом. 

Сколько положительных эмоций!
Что толку плакать о не сбывшемся, ведь можно с улыбкой вспоминать о самых лучших минутах жизни.
9 Цветы для любимой
Александр Мецгер
Даже в мыслях Стас не мог предположить, что из угловатой, тихой девчонки, с которой он проучился семь лет, вырастет такая красавица, что при виде ее перехватывало дыхание. К сожалению, не только он один обратил на нее внимание - в последнее время от поклонников у нее не было отбоя.
 
Из- за своей прирожденной скромности Стас не мог подойти и прямо сказать о своих чувствах, а мелкие знаки внимания она принимала чисто по – товарищески. Как обрадовался Стас, когда она подошла к нему и сообщила:
 
- Завтра у меня день рождения, приходи к пяти часам.
 
От счастья Стас готов был прыгать и плясать. Но он сдержал себя, хотя это было нелегко, и пообещал, что обязательно придет.
 
- Что бы ей такое необычное подарить? - лихорадочно думал Стас. - Поеду в город и привезу ей самый красивый букет цветов!
 
- Ты что, сдурел?- возмутился Валерка. - Да их и в райцентре можно купить. Это же вставать в четыре утра на автобус, а на улице мороз двадцать градусов, не довезем, цветы померзнут.
 
Уже в девятом часу Стас и его брат бродили по городскому рынку в поисках самого красивого букета. Даже не поторговавшись, Стас отдал все деньги, что у него были, за хризантемы. Радостный, он подошел к брату:
 
- Ну, вот и все, можем ехать домой!
 
- А у тебя деньги есть? – спросил Валерка.
 
- Нет, я все отдал за цветы. А у тебя?
 
Валерка возмущенно уставился на брата:
 
-Ты что, больной, откуда у меня деньги? На что будем ехать домой? Иди, продавай свой букет!
 
-Нет, - решительно ответил Стас, -цветы я не продам. Поехали на вокзал, может, встретим знакомого.
 
Знакомых , как назло, на вокзале не оказалось.
 
Задеревеневшими пальцами брат снял с руки часы и подал Стасу:
 
- На , пойди продай, может, хоть на билеты денег наскребем.
 
Часа два Валерка наблюдал, как Стас сначала слонялся по киоскам и ларькам, а потом приставал к прохожим, предлагая его часы.
 
-Все, хватит, - сказал он брату, когда тот подошел к нему, - не хватало, чтоб нас еще и милиция задержала.
 
-Ребята, продайте цветы, дам две цены, - услышали они голос за спиной.
 
Стас обнял задеревеневший от мороза букет:
 
-Не продается.
 
Начинало темнеть, когда ребята заметили знакомых из своего села.
 
-Иди, проси денег на дорогу, - толкнул брата Валерка.
 
Знакомые предложили ехать на электричке, так как другой транспорт к ним уже не шел.
 
- И когда же день рождение у твоей девушки ? – поинтересовалась женщина.
 
- Сегодня, - ответил Стас.
 
Было около двенадцати ночи, когда они сели в электричку. От железнодорожной станции до села нужно было добираться попутным транспортом. Стас остановил проходящий по трассе автобус. От мотора несло жаром, и братья задремали. Перед селом первым очнулся Валерка и засмеялся.
 
- Ты, чего?- уставился на него Стас.
 
-А посмотри,- и Валерка указал на букет, который, оттаяв, походил скорее на веник. А белые лепестки, осыпавшись, горкой лежали рядом.
 
В селе братья, поблагодарив шофера, выскочили из автобуса.
 
- Ребята, - закричал водитель , - а букет забыли ?
 
- А ну его, - махнул рукой Стас.
 
Валерка посмотрел на часы. Они показывали шесть утра.
 
Заскочив домой , Стас умылся, надел новый костюм и пошел к однокласснице . Он долго жал на кнопку звонка . Наконец, вышла она заспанная и недовольная.
 
- Прости, я вчера не смог прийти к тебе на день рождение. Я ездил…
 
- Разве, - перебила она его, - разве… тебя не было?
10 Юлька
Валерий Лохов
                                  ЮЛЬКА
   
       В обычной, стандартной пятиэтажке жили по соседству двое мальчишек. Проживали они на одной площадке и даже двери квартир смотрели друг на друга своими бронированными глазками. Одного звали Мишей, из квартиры № 6, другого – Юрой, из квартиры № 7. Они даже учились в одном. Шестом классе, одной средней школе, расположенной неподалеку от их дома.
 Наступило лето, и занятия окончились к великой радости школьников, наконец-то заполучивших свободу. Мама Миши работала на телевидении, ведущей одной из популярных программ, а папа – телерепортером. Вот и сегодня им необходимо обоим ехать на телестудию, несмотря на то, что был субботний день.
 - Миша, мы с отцом сегодня заняты. Можем съездить отдохнуть с соседями – предложила мама своему сыну, чтобы хоть как-то оставить своего «оболтуса» под наблюдением.
 - Хорошо, мама. Можете не беспокоиться.
 Миша прекрасно знал своих соседей, постоянно бывал у них в квартире. Порой уроки делали вместе с Юрой, отгоняя порой надоедливую прилипалу, трехлетнюю сестренку Юльку.
 Мишина мама знала, что по выходным дням соседи любят выезжать на природу за город, к протекающей неподалеку реке, тихой и неглубокой. Как только родители уехали, Миша направился к соседям, прихватив свою удочку и приготовленный матерью обед.
 И в этот день семейство соседей решило выехать на природу. Стоял солнечный день и старенькая «девятка» быстро и весело доставила отдыхающих к месту, где обычно они проводили свой досуг. Достали из багажника продукты, удочки и даже палатку, на случай если застанет дождь.
 - Пойду половлю на уху ельцов – предложил Миша, и взяв свою удочку отправился удить рыбу. Он даже снял свои ботинки, берег был песочный и теплый.
 - Миша, возьми меня с собой – услышал он голос Юльки, когда уже подходил к берегу – мне тоже интересно.
 Обернувшись он видит, как к нему бежит малышка, не слушая окриков матери.
 - Слышишь, мать ругается.
 - Да я недолго, только посмотрю и все.
 - Ладно, смотри, только в воду не лезь и громко не кричи, а то всю рыбу распугаешь.
 - Ладно – покорно согласилась та и стала наблюдать за ловом.
 По всей видимости со сроком ловли ельцов Миша припоздал, рыба ушла на глубину, и поплавок не двигался, лишь тихо плавал в небольшой заводи. Он присел на лежащее рядом трухлявое бревно и стал наблюдать за поплавком. Юлька села рядом и тяжело вздохнув, стала делать тоже, что и рыболов, поглядывать то на поплавок, то на небо.
 Легкие, редкие облака на небе стали проплывать все чаще. С западной стороны появились довольно крупные, круговые облака. Увидев, как задергался поплавок, пуская мелкие волны вокруг себя, Миша дернул удочку и наконец вытащил серебристого, трепещущего ельца.
 - Ура, поймали!
 Прокричала Юлька.
 - Миша, давай его в ведерко.
 Миша передает крупную рыбку в руки Юльке. Та удивленно, округлив свои темные глаза как у цыганки, рассматривает чудо-рыбку. Затем осторожно опускает ее в ведерко с водой.
 - Пускай живет!
 Миша ничего не ответил. Он вновь закинул свою удочку, поправив наживку и поплевав на нее как заправский рыбак. Снова потекло томительное время ожидания клева. Его взгляд, оторвавшись от поплавка, направился в сторону запада, откуда большим фронтом напирали белые, перекатывающиеся валом облака. Юлька смотрит туда же, куда и Миша. В ее маленькой детской головке кружатся какие-то свои, важные мысли, которые понять окружающим невозможно. Но в глазах виден блеск и живой огонек, выдающих о ее мыслительных процессах.
 Неожиданно взгляд Миши уловил среди этой громады облаков милое, девичье лицо совершенно правильной формы, словно неземного создания.
 Позабыв о рыбалке, поплавке, он зачарованно смотрит на это чудо природы. Юлька тоже видит этот неземной, небесный портрет незнакомки и восторженно говорит.
 - Смотри, Миша! Это наверное….
 Она не находит слов для сравнения и молча наблюдает за медленно меняющейся картины.
 Мише кажется, что он уже видел где-то и когда-то этот женский лик, но память предательски молчала и не давала ответа. Облачное лицо юной девушки стало до того четким, что Мише кажется что он видит каждую черточку. Вот она улыбнулась, смотря прямо на него и неожиданно, очень быстро растаяла в большом клубке облаков.
 - Ты видела? – он обращается к Юльке, сидящей с широко открытыми глазами и неотрывно наблюдающей за этим знамением.
 - Да, настоящая мадонна!
 Миша был ошеломлен не меньше Юльки и пару минут сидел, рассеяно глядя вдаль.
 - Смотри, Миша, клюет! – взволновано проговорила Юлька – давай тяни из воды.
 Они снова поймали крупного ельца и воодушевленные начавшимся клевом, продолжили рыбалку. Поймав с десяток рыбок, вернулись к биваку, где их ожидали чай и кипящий на костре котелок с водой для ухи.
 Минуло пятнадцать лет быстрого, но насыщенного времени. Миша окончил среднюю школу, а затем и политехнический институт. В свои неполные тридцать лет он прошел серьезный трудовой путь, поднявшись по карьерной лестнице до заместителя директора по техническим вопросам алюминиевого завода. Несмотря на солидный возраст, так и не женился, не встретил той единственной, что на всю жизнь. Что-то мешало ему сделать решительный шаг и повести подругу под венец. Так и жил бобылем в купленной однокомнатной квартире, пропадая то на работе, то в спортивном зале или сидя у компьютера.
 Прочитал в «одноклассниках» о том, что в школу приглашаются выпускники его года на встречу с одноклассниками. Долго не раздумывая, он направился в свой родной город. Его словно гигантским магнитом потянуло туда. Да и по проведывать родителей своих престарелых подошла пора. Но получалось так, что немного опоздал с приездом и решил прямо с вокзала направиться в свою школу. Такси быстро доставило до знакомого трехэтажного, кирпичного здания.
 Зимой темнеет рано и когда такси притормозило у ограды школы, в ее окнах уже светился свет. Взглянув на часы, убедился, что не опоздал. До начала оставалось двадцать минут.
 Вот и до боли знакомая дверь, примелькавшаяся и ни сколько не изменившаяся за эти годы. Тяжелая, с таким же скрипом поржавевших петель.
 В фойе и коридорах горит яркий свет.
 На входе охранник в защитной голубой форме.
 - Проходите в конференцзал – услужливо напомнил он вошедшему – там место сбора.
 - Спасибо – проговорил Михаил и направился по знакомой дороге к своему, закрепленному за их классом кабинету литературы и русского языка.
 Мимо проходят незнакомые выпускники, кто моложе, кто старше. Но он мало внимания обращает на них. Его мысли уже там, в классе и он торопится поскорее открыть двери. Его охватило непонятное внутреннее волнение, как только он взялся за ручку двери. Словно прикоснулся к  ному миру, и он увидел его во всех красках и ощущениях. Внутреннее наитие не подвело его. Войдя в класс, он увидел все такие же портреты классиков литературы – Толстого, Пушкина, Лермонтова. Чуть в глубине, при ясном свете ламп, сидели за партой двое, мужчина средних лет и молодая девушка.
 - О Боже! – громом ударило в голову Михаила при виде этой девушки – это она, та, облачная, которую я искал всю жизнь.
 И тут же горечь того, что она с другим мужчиной – но она с другим!
 Сердце заколотилось быстро – быстро, на лбу появились бисеринки пота. Он снял пальто с шапкой и подошел к этой прекрасной паре. Чем ближе подходил, тем больше его охватывало волнение.
 Его память обрабатывает лицо и фигуру мужчины и выдает неожиданное решение.
 - Так это же Юрка, мой сосед. – вспомнил он и обнял, словно медведь, неуклюже, по-мужски.
 - Узнал, чертяка – проговорил он, хлопая того по плечу.
 Неожиданно в классе вошла группа нарядно приодетых мужчин и женщин.
 Михаил видит, что это его одноклассники, которые узнав его с Юрой, усилено, бросились приветствовать друг друга.
 - Все в актовый зал! – раздалась громкая команда заглянувшего в двери мужчины. Шумной стайкой, как в прежние, школьные годы, бывшие ученики направились к месту общего сбора.
 Там уже собралось большое количество ярко одетых бывших учеников. После торжественной части небольшое застолье – фуршет и конечно же после него танцы.  Конечно по желанию. Многих не оторвет от разговоров между собой, связанных с яркими моментами воспоминаний.
 Миша решается пригласить ту девушку, что была с Юрием. Подойдя он видит ту, что искал всю свою сознательную жизнь.
 - Приглашаю вас на танец – незнакомым для себя голосом предложил он юной красавице.
 Но не он один оказался таким шустрым и ретивым. За весь вечер ему удалось лишь дважды пригласить ее, конкуренты здорово мешали. Чувствуя, что вечер скоро окончиться Михаил предложил проводить девушку. Конечно, он уже знал, что зовут ее Юлией и что она живет в этом городе.
 - Давай пройдемся пешком – предложил он. – я провожу вас до дому.
 Девушка согласилась, и Михаил почувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Они не спеша шли по уже засыпающему городу с ред-кими огнями в окнах, разговаривая о вечере, учителях. Но расстояние от школы до дома Юлии не далекое.
 - Вот мы и пришли – промолвила Юля, - это мой дом.
 Миша смотрит по сторонам и изумляется тому, что был увлечен до того, что не узнал своего дома.
 - Провожу тебя до двери – говорит он, начав о чем-то смутно догадываться.
 Около квартиры №7 они остановились.
 - Это моя квартира – ей также не хочется расставаться со своим провожатым.
 - А номер шесть, моя квартира. Там живут мои родители. Ты сестра Юры?
- Да Миша, сестра. Я тебя узнала сразу, хотя много лет и не виделись.
- И я тебя, но…
 Он замолчал, подыскивая подходящие слова.
 - А ты помнишь ту рубашку? – спрашивает его Юля.
 - Конечно, помню. И там, в облаках была ты. Но разве это возможно?
 - Наверное, возможно. Ты мне так нравился, что я загадала…
 Теперь она замолчала, не зная, о чем говорить дальше.
 - Пойдем к моим родителям – предложил Миша – для них будет двойной сюрприз.
 Набрав номер телефона, она позвонила:
 - Юра, мы с Мишей в квартире №6, как проводишь Машу, заходи.
  Миша, нажав кнопку звонка, взволнованно ожидал свидания со своими родителям, которые давным-давно дождались внуков.
11 Любовь...
Евгения Козачок
Я возвратилась  в посёлок  через пятнадцать лет.  «Страна» моего детства почти не изменилась. Только деревья стали выше,  соседи  постарели, одноклассники  повзрослели.

Судьба распорядилась так, что первым, кого встретила, был  Генка – первая школьная любовь! Словно почувствовал, что приеду, и ждал.  Сердце забилось, зашлось, затрепетало, как на первом свидании.
 
Остановились, словно лбами в стену с разбегу врезались. От неожиданности закрыли глаза и стояли, боясь вспугнуть «видение». Убедившись, что мы – это действительно МЫ, одновременно заговорили.
 
Руки потянулись друг к другу, как росточки к солнцу. Искали  изменений во взгляде, улыбке и не находили их. Всё было по-прежнему. Такие же красивые, родные, дорогие, несмотря на появившиеся морщинки и сединки.
 
У него  жена и два сына. У меня - муж, сын и две дочери. Обе семьи благополучны, счастливы, успешны.  Но ничего не изменилось за выпавший период времени нашей разлуки. И было не важно, кто и что стало причиной этого удаления  друг от друга на долгие годы. Наши сердца сохранили  прежнюю любовь.
 
Об этом шептали уста, говорили нежные прикосновения рук, страстные взгляды, биение сердец и звучащая в наших душах песня счастья.
12 Рубиновый рай
Евгения Козачок
    Тишина. В водной глади, как в зеркале, отражение звезд, слышу пение птиц, ощущаю легкий, нежный, как дыхание ребенка ветерок  и душевное спокойствие - умиротворение. По библейским канонам – рай! Во  сне понимаю, что сплю. Но как в реальности слышу запах разнотравья и прохладные  капли,  летящие от вёсел. И непреодолимое желание не просыпаться, а продлить миг счастья,  блаженства…  Этот сон с удивительной последовательностью вижу на протяжении сорока лет.
     Прошлое… Сорок  лет назад  мне предложили  работу в очень хорошей школе в небольшом поселке. Вернее сказать дали направление в новую жизнь и помогли совершить побег от прошлого, в которое не хотелось возвращаться.  Боль от измены человека, которого любила в школьные и студенческие годы, боль памяти – это казнь. Жгла непреодолимая  потребность скорее забыть  пережитое, забыть всё.
     Мы всегда ждём чего-то не того,  что существует в реальности. Но того, что преподнесла действительность, я не только предположить не могла, но и мысли не допускала, что такое может случиться, тем более со мной.
     С соседкой по квартире и коллегой Светланой, только что приехавшей,  как и я, бродили по школе, осваивались и знакомились с новым местом работы. Последним объектом оказался спортивный зал, который, как спортсменку, меня интересовал не меньше, чем мой учебный кабинет. Рассматривая, почувствовала чей-то пристальный взгляд, шею обожгло как огнем. Оглянулась. У стены стояло несколько парней. Один из них смотрел в нашу сторону. Не поверила своим глазам. Напротив меня стоял Ромка. Вернее, очень похожий на него парень, только значительно выше и шире в плечах.
    Светлана что-то спрашивает у меня, а я стою дура-дурой, хлопаю глазами, пытаясь прогнать наваждение. Как говориться, гром  среди ясного неба! Уехала, называется, подальше от страданий, да воспоминаний. И  надо же такому случиться!  И здесь вырисовался его образ! Развернулась и ушла из спортзала. Кто он? Судя по атлетическому телосложению, вероятно, учитель  физкультуры.
    В средине второй недели  сентября с журналом  10-А класса вошла в свой кабинет и увидела ЕГО. Опешила от неожиданности. Назвав своё имя и отчество, протараторила: «С вами познакомлюсь позже» - и объявила тему урока. Пишу на доске  и думаю: это же очень хорошо, что ОН ученик. Ребенок. Значит не будет тревожащих мыслей и сравнений с Ромкой.
    Класс сильный - отличники и хорошисты. И Валерий в их числе. Первоначальное  чувство шока с течением времени поутихло. Но проводить  уроки в этом классе было тяжело. Постоянно чувствовала  внимательный, изучающий взгляд.
    В школе новеньким, как заведено, в нагрузку бесплатные кружки. Кто во что гаразд. Светлане  предложили «Умелые руки» в начальных классах. Мне – рисование, выжигание по дереву, шахматы. Классные руководители дали нам со Светланой списки желающих.  Каково же было мое удивление, когда среди них я увидела и Валерия с одноклассниками.
    И пошло-поехало. КВН, походы в кинотеатр, выставки, мероприятия. Уставали от непривычки до отупения. Приходили со школы – ужин, подготовка к занятиям, сон.
   Октябрь выдался теплый и форточку мы не закрывали. Проснулись как-то утром и увидели на подоконнике букет цветов. Стали думать и гадать, кто автор икебаны.  Татьяна, хозяюшка наша, знающая все поселковые и школьные (работала школьным лаборантом) новости, заявила: «По поводу авторства сомнений нет. Моя крестница  мне кое-что рассказала, так что я в курсе всех событий в их классе. Обещала не говорить вам. Так что сами смотрите в оба». В общем, появилась информация к размышлению: кто? почему? зачем?
    На первых каникулах планировали отдохнуть от кружков, но в спортзал со Светланой ходили.  Необходима была подготовка  по прыжкам в высоту, стометровке. Но не тут-то было. Вдвоем нам не удавалось тренироваться. Ребята приходили и на каникулах. А Валерий бывал ежедневно и, как ниточка за иголочкой, ходил за нами. После очередного его сопровождения нас до калитки  Светлана заявила: «Лорка, дело плохо. Валерий в тебя влюбился».
    Я: «Да что  ты такое говоришь?! Я ведь даже тебя на шесть лет старше и далеко не красавица. Какая может быть любовь  у молодого, симпатичного, умного парня к учительнице?! Ведь он ученик. Это противоестественно, противозаконно и, в конце концов, аморально. Никакой любви быть не может».  И говорила, и говорила… Защитная реакция. Защищала себя от будущего. Оправдывала Валерия. Не стоит желать невозможного.  Следовательно,  мысли Валерия необходимо нейтрализовать мыслью о бесперспективности подобного чувства. А свои действия ограничить так, чтобы Валерий приходил в мой кабинет только на занятия, не садился рядом со мной в кинотеатре, не приносил цветы и не вручал их мне  в  присутствии  учителей и учащихся. И где он только покупал эти цветы? Особенно часто приносил  в декабре- январе – гиацинты, ставил в вазочку на моем столе в кабинете. Аромат в классе был прелестно дурманящий. Говорили, что цветы ему привозит сестра из города.
     Эта же сестра пришла ко мне в один из  субботних вечеров и заявила: «Если  от Валерки будешь прятаться и не разговаривать с ним – побью! Ты что не заметила, что он вторую неделю не ходит в школу? Сказал, что вообще не будет ходить на занятия. Мать в шоке. Ругает Валерку и тебя. Больше тебя. Грозилась  нагрянуть с претензиями. Её не пустили. Пришла я. Мы с отцом Валерке сочувствуем и пытаемся водрузить его потерянную голову на прежнее место. Говорим, что подобное со многими в детстве случается, но проходит. Пытаемся чаще говорить об Ире, которая неравнодушна к нему. Но он слушать ничего не хочет. Молчит и все».
     О глубоких чувствах этой девочки к Валерию, я узнала от его одноклассниц. Пришли и рассказали всё и о страданиях, как они выразились, Иры, и о Валериной, по их мнению, любви ко мне.
     А девочку эту отметило мое сердце еще в начале сентября. Ира отвечала на вопрос по теме, как вдруг у меня  так сильно забилось сердце, что стало плохо. Говорить  не могла. И позже при виде ее  испытывала,  непонятную, необъяснимую тревогу. Какое предчувствие сработало тогда?  Ведь в то время  ни о ней, ни о Валерии я ничего не знала. Да я вообще их не знала! Как же эта девочка, вероятно, меня ненавидела.  Но моей вины в невнимании Валерия к ней не было.
     Сказала сестре Валерия и его одноклассницам, что ничего не делала, чтобы привлечь  внимание Валерия к себе, не собираюсь привечать его и впредь.  Пообещала, что прятаться не стану и, как прежде, буду ходить в спортзал на тренировки. Сестру заверила, что по окончании учебного года навсегда уеду из их поселка.
     Неудобно было перед коллегами, в чьих кабинетах пряталась, пока Валерий оловянным солдатиком дежурил у моего кабинета. Часто приходилось уже после второго звонка торопиться в свой кабинет.  Так что не только  десятый класс и несколько коллег, но и школа была в курсе этих пряток. Друзья его как-то сказали: «Валерий очень изменился. С нами после занятий почти не общается. Боимся, чтобы не натворил что-нибудь, не свойственное ему. Пытались вразумить его. Пока безуспешно».
     Пыталась и я поговорить с Валерием об Ире, её красоте, молодости, и о том, что я учительница его и намного старше, а поэтому никаких  личных отношений у нас не может быть.
     - А мне по барабану Иркина красота, и Ваш возраст.  Я должен  видеть Вас каждый час, а лучше – каждую минуту! Без Вас мне плохо.
    Господи! И за что же мне такое счастье-горе?! Места себе не находила.  О чувствах Валерия знали и в поселке. Им, вероятно, было любопытно наблюдать за нами. А мне-то каково? Чувствовала  себя как карась на раскаленной докрасна сковороде. Все  видят, что Валерий каждое утро стоит  у наших ворот.  Открываем калитку и сразу же слышим: «Доброе утро» и массу вопросов: «А это вы смотрели, а  вы читали?..»  Путь к школе превращался  в клуб  «Что? Где? Когда?»
     По выходным ездили со Светланой в город. Валерий  провожал и встречал нас у причала.  Жизнь превратилась в сплошное ожидание. Он оджидал меня, а я неприятностей на свою  голову. В новогоднюю ночь ждал нас до часа ночи.  Вручил  Свете и мне цветы. Сказал добрые слова в счёт будущей нашей жизни.  А мне:
    - Лариса Ивановна, мне необходимо поговорить с Вами.
    - Нам лучше поговорить завтра.  Поздно уже, да и родители твои волнуются.
    - Ничего они не волнуются. Знают где я. А поговорить необходимо сегодня.
     Чтобы не замёрзнуть, бродили почти час. Я молчала, он говорил:
    - Я хочу, чтобы в новом году у нас и отношения были новыми. Вы должны убедиться, что я очень серьёзно отношусь к своим чувствам и мне можно доверять. И счастливы будем только вместе, по отдельности – нет. Я спланировал нашу будущую жизнь.
     Видя его  эмоциональное состояние, я возражать - не решилась.
     Света и Таня дождались меня: «Что он тебе сказал? А что ты ему ответила?»
     Я: «Одно и то же». И разревелась,  как белуга. Парень толковый, а я старая, непутёвая. Толку с того, что выгляжу намного моложе своих лет? Была  бы хоть красивая.  Свои чувства к нему - загнала поглубже, чтобы не проявились, как лакмусовая бумага.  Добился своего, находясь постоянно рядом. Реву.
     А Татьяна: «Не реви. Всё равно вы будете вместе.  Вспомнишь мои слова».
     Помним с Валерием её слова, сказанные в новогоднюю ночь. Как в воду глядела!
     Было удивительным то, что ни директор, ни коллеги,  не осуждали  меня.  Не было сплетен, шушуканий, многозначительных взглядов. Вели себя так, словно  создавшаяся ситуация в порядке вещей. Идём с завучем по коридору, и она  так  спокойно сообщает мне:
      - Валерий уже на посту. Не убегай от него. Пусть нормально доучится.  Что будет в будущем, время покажет.
      Его классная руководительница:
     - Ты, представляешь, Валерка сказал, что на стационарное обучение поступать не будет. Родители его в панике. Любые советы отскакивают от него, как горох от стены.
      На 8 Марта удивил. Поздравил меня по школьному радио. Цветы  вручил при всех празднующих.  Настроение испортил окончательно. Ушла домой.  Мысль о том, что нестандартная ситуация навредит репутации школы, не давала покоя. Кстати, заведующий райвно, бывший директор этой школы, принимал меня на работу. И когда я в конце учебного года подала  заявление на увольнение, вдруг сказал:
     -  Из-за Валерия уходите?  Напрасно. Он парень серьёзный и семья у них прекрасная. А в школе о Вас самые хорошие отзывы.
     От неожиданности  не знала, что сказать.  Позже мы часто встречались с ним на областных конференциях, совещаниях, общались.  Знал о нас  всё, как и бывшие коллеги по школе. Мы часто приезжали с детьми к родителям Валерия. Подружились. А мамы наши - лучшие подружки-бабушки. Но всё это случилось позже.
    А до этого был еще выпускной. Медалистов было много. Среди них и Валерий.
    Познакомилась с его родителями.  Ни претензий, ни криков.  Поверили  моему слову, данному его сестре.  Маму Валерия пыталась успокоить:
     - Не волнуйтесь за Валерия. Поступит в институт, и всё изменится.  А, чтобы не видел меня, когда будет приезжать домой, я уволилась и уезжаю из  поселка. Попросила её не говорить Валерию о моём отъезде.  Любовь Васильевна облегченно вздохнула:
    - Очень на это надеемся. Но, зная  характер своего сына, думаю, что надежды наши не оправдаются.
    Директор и коллектив были не в восторге от моего решения. Пытались уговорить остаться. Со Светланой и Татьяной  очень тяжело было расставаться. Подружились,  да и сейчас переписываемся.
    Музыка, веселье. Девчонки  в нарядных платьях – загляденье. Все такие красивые. А парни – просто английские лорды!
    Ушли со Светланой засветло. Валерий догнал нас.  Взял меня за руку:
    - У меня для Вас сюрприз, но он не со мной.
     Пришли к реке.
    - Лариса (впервые без отчества и на «ты»), ты как то сказала, что хотела бы в лодке  по лунной дорожке уплыть куда-нибудь далеко-далеко.
    Плавали до рассвета. Нет ничего  интереснее разговора двух влюбленных людей, которые… молчат. А то, что и я его полюбила – факт. Печальный, но факт.
    Утром попрощалась со Светланой и Татьяной.  Пока шла к причалу, наплакалась от отчаяния и жалости к себе, непутёвой и невезучей такой.             
    Дома обрадовались моему приезду.  Рассказала обо всём. И о том, что как бы это ни выглядело парадоксально  и чудовищно, я полюбила Валерия. И разлука с ним невыносима. Утешает то, что у парня  в жизни  должно  сложиться всё удачно.
   Устроилась на работу. Планировала поехать на недельку к морю.
   Но утренний  стук в дверь  нарушил планы.
   У меня перехватило дыхание, когда увидела Валерия. Губы, кончики пальцев онемели. Стук сердца был слышен по всему дому.  А тело, потеряв притяжение, полетело то ли в пропасть, то ли в вечность, то ли в рай. Говорить не могла, слушала и удивлялась,  о чем говорил Валерий:
    - Ты, вчера в семь часов утра позвала меня к себе? Я четко слышал твой голос.
     Это было действительно так. Думала ведь о нем ежедневно, но именно вчера утром  так сильно захотелось увидеть его, что  вслух сказала: « Господи, Валерий, как я хочу тебя видеть!»
    - Ты  хотя бы раз задумалась над тем, что было со мной, когда я узнал, что ты  уехала навсегда? Я думал, с ума сойду! Как ты могла так поступить со мной?  Я понимал, что должен  сдать вступительные экзамены в университет, но мне было не до экзаменов. Постоянно  видел тебя, то на улице, то в здании  университета. Окликал несколько раз. Ошибался. Я как наяву переживал с тобой каждый миг, каждый день твоей жизни! Не мог дождаться последнего экзамена. Так что если хочешь, чтобы я жил, дышал, думал, учился, существовал, то не вздумай прогонять меня! Не уеду!
      Он  не обращал внимания на то, что вся моя семья удивленно слушает его.
      А бабушка сказала: «Я же тебе говорила,  что от  судьбы не уйдёшь».
      Мама  изначально приняла сторону Валерия. И как-то уж очень быстро они нашли общий язык. Часами могли беседовать, решали все хозяйственные вопросы.
     Поскольку Валерий учился заочно, пришлось служить в армии. Письма приходили ежедневно, и такие объемные, что  мы были, теперь в нашем посёлке,  под пристальным вниманием, и новости о нас разносились почтальонами вместе с корреспонденцией.
     У нас четверо детей. Внуков  вдвое больше.
    Свадьбы не было. Просто расписались в канун Нового года в присутствии родителей  и друзей, отметив это событие в ресторане. Так же в узком кругу близких и родных людей отмечали серебряную, жемчужную, а в этом  году рубиновую свадьбы.      
      Размышления… Воспоминания…   
      Думается о жизни, любви, о том, что труднее всего исцелить ту любовь, которая вспыхнула с первого взгляда, о детях, внуках, их  будущем, чтобы как можно дольше продлился временной  период  жизненного счастья!!! И чтобы все видели РАЙСКИЕ  СНЫ.
13 Летний дождь
Светлана Барашко
Летний дождь… Он был настолько теплым и приятным, что казалось холодного дождя не бывает вообще. Казалось,что тепло заполонит всю Землю и не отступит никогда. В каплях летнего дождя чувствовался необратимый и всепоглощающий запах чистоты, чистоты светлого дня, чистоты всего того, что происходило в душе у Лены. Она явно влюбилась. И сейчас, когда шел дождь, ей не просто нравилось смотреть на него, ей захотелось бегать под дождем без зонта, более того, ей захотелось, чтобы дождь усилился, чтобы он лился как из ведра. А она будет шлепать по лужам.  Лене казалось, что она превращается в ребенка, только что родившегося на свет божий.

А дождь прекратился и, конечно, солнце золотистым лучом пощекотало ее лицо. Глянув на солнце, оно показалось ей живым существом, которое находится совсем рядом, совсем близко. Интересные мысли прыгали у нее в голове. Ей казалось, что теперь у нее никогда не будет горя, что она всегда будет счастливой. Поразмыслив, она пришла к выводу, что это вовсе и не так, просто сейчас она чувствовала прилив, огромнейший прилив оптимизма. Светило солнце, а вокруг была тишина, Лене нравилась именно сегоднейшая праздничная тишина, так совпадающая  и преломляющаяся с ее настроением, с ее чувствами, стремящимися захватить ее все больше и больше. Сегодня ей захотелось избавиться от серости, рутинности, скучности, тупости, всего консервативного и абсолютно стереотипного, ей захотелось стать идеалом, хотя она никогда им не была.

Но вот Лена и дома.
-Лена, ты где была?
- Я летала.
-Ты опять шутишь, доченька.
-Мама, я влюблена.

Лена подошла к телевизору и включила его. Ничего интересного!  Тогда она включила магнитофон и стала танцевать.
- Танцуй, танцуй, Лена! Только смотри, чтобы соседка не прибежала с нижнего этажа. А то уже было один раз такое.

Лена и в самом дела вспомнила про соседку. Тогда она подошла к магнитофону и сделала громкость ниже.
- Лена, ты ждешь телефонного звонка?
- Да, я жду.  Ты знаешь, мама, опять пошел летний теплый дождь. Пойду-ка я погуляю под дождем
- Ты же смокнешь до нитки!
- Не сахарная! Не растаю!
И вдруг- звонок.
-Ой. Лена, как хорошо, что ты не убежала на улицу!
Лена вытащила мобильный телефон из сумки и стала разговаривать.
- Пойду-ка я на кухню, чтобы не мешать.

Лена говорила долго, очень долго. А за окном совершал легкую прогулку летний дождь, очень теплый, ласковый и приятный. В его каждой капле были отголоски чистейшего и светлого чувства.
14 Средь школьного бала
Наталия Шайн-Ткаченко
                                     Мария Светлова
                                   ******************
 
Торжественная часть заканчивалась, Маша начала волноваться. Вспотели ладони, все время хотелось откашляться.

Первые полчаса Осеннего вечера старшеклассников она отдыхала. Постоянный цейтнот научил использовать малейшую возможность расслабиться, отключиться от действительности. Вот Маша и не слушала ни вступительное слово директора, ни обязательный тематический доклад.

Что можно сказать нового о Великой Октябрьской Революции  - и чтоб не спали? Вот именно. Поэтому историчка все согласовала, получила "добро" и решилась на микро-эскападу.

Доклад читали две десятиклассницы, красотки Аля и Галя. Повесили физическую карту СССР. Принесли столик, накрыли короткой красной скатертью. Англичанка натренировала девочек правильно ставить ноги под столом, сомкнутые и под углом в сторону. Когда Аля рассказывала, например, о латышских стрелках, Галя указкой водила по побережью Балтийского моря. Кто не слушал, тот хотя бы любовался. И было тихо в зале.

Доклад закончился под бурные аплодисменты. На сцену опять поднялся директор, а завуч и Ольга Михайловна вынесли на сцену высокие стопки книг.

Кира прошептала:
- Твою я подписывала. «Маленький принц», представляешь?
Маша сфокусировала глаза на подруге:
- Правда Экзюпери?! А чего молчала?
- Ты что? Нельзя было! Неважно, сейчас получишь. Я там внизу инициалы свои поставила. На память.

Зал опять затих, ассистентки подавали директору раскрытые книги. На сцену потянулись отличники, победители-спортсмены, комсомольские деятели…

- «Марии Светловой за отличную учебу и активное участие в художественной самодеятельности», - прочитал директор.
Через весь ряд протискиваться не пришлось, Маша сидела с краю и на правильной стороне: все предыдущие десять лет дважды в год она получала в подарок книгу, а в конце года – еще и грамоту «за отличные успехи в учебе и примерное поведение».  Процедура была известна и не волновала.
А вот после всего этого начнется концерт, из-за него-то уши и чесались.

Первые идеологически выверенные номера Машу не занимали: Маяковский, Пахмутова – выступали девятиклассники, она не участвовала никоим боком, а послушала в четверть уха ещё на генеральной репетиции.

И вот их номер, предпоследний: Наташа Сперанская -  художественное чтение, партия фортепиано – Маша Светлова.
Наталья в длинном черном платье, в парике с сединой эксплуатирует текст – умение - реквизит, полученные в городской театральной студии.  Свечи зажгли в напольном канделябре.

Маша в кулисах негромко играет Шопена, вальс до-минор. В какой-то момент Наташка – ах! - выпивает отравленное вино, поворачивается спиной к залу и, прижав руки к горлу, грациозно сползает на пол вдоль канделябра. Маша повторяет последнюю часть вальса и затихает.
Все прошло нормально, поклоны, занавес, поклоны, овация. Напрасно нервничала, руками потела.

Остался квартет – девочки попоют всякое-разное, Маша поаккомпанирует. Причем просили поменьше импровизаций. Да пожалуйста, если вы такие музыкально-туповатые, еще и легче.

Квартет в школе любили. Девчонки и правда отлично спелись, репертуар был разнообразный, от «Мать Россия моя» до «Последнего троллейбуса». Маша не только аккомпанировала, но и заменяла Ингриду Карловну, когда нужно. Концертмейстер она умелый.

Но вот и с этими песенками закончили, откланялись, отулыбались. Все. Можно забирать с подоконника Экзюпери и…



            Ольга Михайловна, классный руководитель одиннадцатого «А».
           **************************************************************
   
К сцене шла Машенька Светлова. Вот уж фамилия подходящая! Светлая голова,  воспитанная, гений организованности. В прошлом году закончила музыкальную одиннадцатилетку, преподает детям, аккомпанирует. А учится так, что если не рухнут небеса, будет у Ольги в классе своя золотая медалистка.

Но, но… Такая неэффектная внешность! Высокая, худая, плечи  широкие, а бедра узкие. Слишком длинная шея. Да и грудь девушка к семнадцати-то годам могла бы взлелеять более впечатляющую. Осанка неплохая, конечно, и темно-русые прямые волосы блестящие и густые. Но прически никакой, косу подвернула и бант прицепила. Лень ей, что ли? Глаза ясные, светло-карие, брови… Выщипывать надо такие брови, форму придавать. Прыщи иногда выскакивают. Маша уже пожимала руку директору, и Ольга Михайловна незаметно проверила: как там сегодня, на подбородке, чисто? 

Концерт получился отличный. Маша и Наташа из параллельного – замечательные девочки. Как Наташа красиво падала, зал ахнул.

И квартет, конечно. Весной поедут на фестиваль в Ригу, уже решено. Светлова – молодчина, это ведь она расписала на голоса несколько песен, Ингрида только разучила с девочками.

Концерт закончился. Ольга вздохнула, ей сегодня «зал закрывать», то есть дежурить до конца вечера, до десяти тридцати. Не одной, конечно, Витя - физик будет следить за парнями, чтобы не курили в туалете и, не дай бог, не пили в каком-нибудь классе.

У входа в актовый зал, где девятиклассники – младшие на сегодняшнем вечере - освобождали пространство для танцев, стояла в обнимку со своей книгой Светлова. Ее хватал за рукав Валдис, ответственный за музыку, трансляцию и прочее техническое обеспечение. Ольга подошла поближе.
- Ну ты же обещала! – возмущенно бубнил Валдис. – Я такое попурри забабахал! Столько возился! Послушай хоть минут пять-десять…
Маша нерешительно переминалась с ноги на ногу, глядя сверху вниз на разочарованного «радиста».
- Ладно, уговорил, послушаю немного. Чтобы, ежели что, к следующему разу перекомпоновать…

Ольга Михайловна отошла. Всё ясно. Мария опять не остается на танцы. Высокая, холодноватая умница не желает сидеть в уголку со скорбной миной и наблюдать, как расхватывают ее более женственных одноклассниц, умеющих слегка приоткрыть ротик или невзначай коснуться собственной  груди.
Нет, подумала Ольга Михайловна, с этой несправедливостью пора кончать.

Из кабинета биологии выплыла группа девочек. Они сняли парадные белые передники, и вдруг оказалось, что все одеты не в школьную форму, а в красивые модные платья. Темных, конечно, якобы школьных, тонов. Пышные нижние юбки (с собой принесли, что ли?) добавляли изящества. И в целом в облике девчонок что-то изменилось.

Аля и Галя промаршировали мимо Ольги к лестнице. Вот оно что, подкрасились! Тушь, розовая помада, у Али появилась черная «мушка» в точно найденном месте, в уголке рта. 

План созрел окончательно, да на ловца и зверь бежит.
Любимый племянничек, а заодно и ученик ее класса, дефилировал по коридору к залу, обнимая за талии Алю и Галю.
- Белов, ты мне нужен, - окликнула Ольга Михайловна.
Нахальный Максим своими могучими спортивными ручищами сдвинул - сблизил девочек, обе хихикнули и отклонились назад. Он что-то прошептал сразу обеим и только тогда подошел.
- Тетка, тебе чего? Я занят!
- Макс, мы в школе! Я тебе не тетка! По имени - отчеству и на вы! – Ольга выразительно принюхалась. -  Так, сигареты у отца спёр, молодец. Максим, сделаешь, как я велю. И без пререканий, пожалуйста!



                                  Светлова и Белов
                                ************************

Маша вернулась в зал. Стулья уже стояли вдоль стен, с потолка свисал большой зеркальный шар, на него направили острый луч прожектора. Валдис сказал своё «раз-два-виенс-диви-трис*, поехали!» и запустил музыку. Всё грамотно, модное спокойное танго.

Маша нашла место в углу, открыла книгу, полюбовалась Киркиным каллиграфическим почерком с элегантными завитушками, инициалами «на память». Стулья вокруг нее освобождались один за другим. Как всегда. Еще минут пять максимум…
- Машка, и долго мне так стоять? – раздался голос  Белова. – Бросай ты своё печатное слово, пошли, потопчемся.

Маша в недоумении вскинула голову. Максим нетерпеливо забрал книгу и положил на соседний стул. Взял Машу за руку и довольно резко заставил встать.

Беловы и Светловы жили в одном доме. Когда дети были совсем маленькие, мамы по очереди их пасли. В пятилетнем возрасте Маша и Максим отчаянно подрались. Родители не могли сообразить, как правильно реагировать: вырванный клок волос и укушенное распухшее ухо требовали немедленных воспитательных санкций, но бойцы так ревели от боли…

Маша, если успевала, рисовала для Макса контурные карты, а когда они попали в одну смену в пионерский лагерь, Максим целый месяц учил Машу играть в пинг-понг.

А вот танцевали они впервые. У Машки оказалась гибкая талия. Двигалась она прекрасно, это как раз не удивительно, чувство ритма профессиональное. Макс по-кроличьи подергал кончиком носа:
- Машка, почему ты духами не пользуешься? Попросила бы у Али, она «Быть может» принесла.
- Какая муха тебя куснула и куда? Я уже домой собралась, и всем привет - ты объявился. Плясал бы со своей Алькой и нюхал.
- Здрасьте! Сама же нажаловалась Ольге, что  тебя не приглашают, потому что дылда вымахала, еще и прыщ на лбу вылез. Она мне поручение дала, тебя выгуливать. По-соседски вроде бы как бы…
- Что я нажаловалась?! Кому?! Ты в своем уме? – шепотом закричала Маша и остановилась.
- Давай без сцен, - мгновенно разозлился Максим. – Алка, Галка и Кирина твоя слышали! Ольга меня шантажнула, папин «Филип Моррис» узнала. Двигайся давай! Еще скандалов мне не хватает!

Маша оглянулась. Аля танцевала с каким-то незнакомым парнем, поглядывала на Светлову и Белова и ехидно улыбалась. Галя в углу что-то рассказывала, кивала в их сторону, все смеялись. Кира отплясывала со своим Володечкой, что не мешало ей бросать сочувственные взгляды на подругу.

Дышать стало трудно, воздух не проходил в грудь. Голова пылала, коса раздражала  шею.
Маша знала эту музыку, еще минуты две. Ничего страшного, танцуем к выходу. Потолок плавал, по стенам текли какие-то разводы. Танго заканчивалось.
Маша последним усилием сделала пируэт, на мгновенье прижалась спиной к груди партнера, сказала: 
- Принеси моего Экзюпери, и будь здоров, -  и вышла из зала.

Слезы сдержать удалось, но видеть довольную улыбку этой дуры, классной руководительницы, Маша не могла. Быстро проскочила мимо нее  на лестничную площадку.
Макс принес книгу, отдал Маше и, запинаясь, с виноватой интонацией произнес:
- Так это что, Лялина инициатива? Да уж, насильное затягивание в рай – коронный номер. Она так маму с детства уделывает…
- Всё, инцидент исчерпан. Иди, развлекайся. Духи выдохнутся, они нестойкие.

Светлова развернулась и не спеша, с достоинством начала спускаться. Выдержки ей хватило ровно на три ступеньки.

Максим увидел, как поникли плечи, правая рука дернулась куда-то к глазам.
- Так, стой. Ты за весь вечер на улицу ни разу не выходила? Там снег пошел, скользко. Ещё навернешься, ручки – крючки свои драгоценные переломаешь, невосполнимая потеря для музыкальной культуры республики и страны. И вообще, у тебя сигареты есть?
- «Фильтр»,- ошеломленно ответила Маша, - в пальто…

Из школы домой они шли вместе, наверное, в тысячный раз. Максим нес сумку с нотами, выходными туфлями и «Маленьким принцем» - тоже ничего экстраординарного. Но оба чувствовали, что-то изменилось. Молчание, вот что было внове, необычное напряженное молчание. Макс попытался поддержать поскользнувшуюся Машу, не успел, она сама схватилась за его рукав - и отдернула руку, будто обожглась.

- Тебе имя Твигги что-нибудь говорит? – наконец спросил Макс.
- Слышала, какая-то англичанка. А что?
- А то, что твоя фигура может стать эталоном, и все эти коровки будут завидовать тебе, жирафе…
Маша сделала вид, что собирается дать по шее, Максим сделал вид, что уворачивается. Напряжение исчезло.

- Слышь, Михрютка, я так и не понял, у вас решено, куда ты поступаешь?
- В принципе, да. В консерваторию я не пойду, слух у меня не абсолютный. Хороший, но этого для профессиональной деятельности недостаточно. Попробую в МИФИ, там экзамены в июле. А если не получится, то в Бауманское. А у вас?
- Папин Ленинград, само собой. А там – или в политех на математику или в ЛГУ на мат-мех…
После долгого молчания Макс тихо произнес:
- Маш, а почему бы нам не скоординировать планы? Или я с тобой в Москву, или ты в Питер… Ко мне…

Медленно падал снег, крупный, пушистый. В полной тишине тихо зазвучал нежный си-бемоль. Музыка небесных сфер полифонически расширялась, окутывала Машу и Максима невидимым, неощутимым флёром. И оба понимали, что как было, уже никогда не будет. То новое, что пришло сегодня, останется с ними навсегда.
15 Такая любовь?
Чибис
 

-Лена, Лен! - кричу у окна подружки Лены. – Иди скорей сюда, я что-то тебе  расскажу!
Лена выглядывает из окна и увидев мою загадочную физиономию, кивает мне в ответ, - мол, сейчас иду.
Я швыряю свой школьный портфель на лавочку и плюхаюсь рядом. Время ползет,    я  нетерпеливо болтаю ногами и  кручу пуговицу пальто.
- Ну, что у тебя?- спокойно и даже равнодушно спрашивает Лена.
- А мне в любви сейчас Севка объяснился! – шепотом говорю я.
- Он совсем же дурной! – все также спокойно резюмирует Лена.
- Конечно дурной. Но не совсем же! (Ну правильно, кто мне еще может объясниться в любви – только совсем дурак! Хотя мне он тоже, не так, чтобы очень нравился. Но ведь такое событие в жизни!)

И что он говорит? – кажется Лене все же любопытно.
- Он говорит, что он меня любит!
- А ты что ему говоришь?
- А я ему говорю, что он дурак.
- Правильно. Ну ладно.  Я домой пошла – у меня еще куча уроков не сделана. А ты иди к СВОЕМУ Севке – довольно ехидно добавляет Лена.
- И никакой он не мой! - уже злюсь я.
- Твой, твой.  Теперь все будут знать, что он ТВОЙ.
- А я никому не расскажу!-  И тут понимаю, что я уже все выболтала Лене.
-Ну вот только тебе - примирительно говорю я.
- Если мне рассказала, то и другим разболтаешь! - Ленин голос полон осуждения.   
И тут я с ужасом понимаю, что ведь она права! Но ведь удержать ТАКОЕ  в себе просто невозможно!

Мне уже почти 10 лет и про любовь я знаю из кинофильмов. В кино все ясно - взрослые люди любят свою работу и ругаются с теми кто им мешает эту работу любить.  А вот про другую любовь я не совсем понимаю - герои долго-долго смотрят друг на друга и глупо улыбаются... Я так долго ни на кого смотреть не могу. Да и для чего  все эти непонятные улыбки?
А тут вот Севка! Хотя мы с ним и ходили в один детский сад, но он был старше меня. И всегда казался слишком взрослым. Спокойной жизни он не давал – где бы я ни оказывалась – он был тут как тут! И все вокруг ломал, разбивал, рвал – просто разрушитель какой-то!
Дрались мы с ним смертным боем – хотя силы были неравные.
А потом сад закончился и все пошли в школу. Севка приходил почти  каждый день к нашему дому, но в играх не участвовал а только смотрел. Вот так сидел и смотрел. И молчал. Поэтому все совершенно были уверены, что он дурак – ну что он потерял возле нашего дома, если просто так сидел?

А сейчас я уже в третьем классе и сегодня в школе отмечали праздник 8 Марта.  Наша учительница Марья Арсеньевна объявила, что мальчики могут дарить подарки любой девочке – по их желанию. И девять из восемнадцати мальчиков подарили мне свои подарки. Я понимаю, что это все оттого, что я отличница,  но втайне, в душе, все равно приятно, но я никому об этом не говорю!   Очень неудобно  перед другими девочками за полученную гору подарков, но, к  моей  радости, все прошло спокойно, никто не обижался, не ехидничал и не злился, а полученные подарки я благополучно раздарила одноклассницам. Кроме  пушистой ярко-желтой птички и книжки «Белый пудель» -  ведь птичка была такой мягкой, такой нежной, как будто сделанная из невесомых шариков мимозы. И книжку никому  не могу отдать - я  очень люблю СВОИ книги.
Домой мчусь вприпрыжку и радуюсь, что так все замечательно закончилось. Дождь прекратился  и влажный воздух пахнет весенними цветами с примесью печного дымка. Несколько нахальных капель падают за шиворот и медленно ползут по спине. От неожиданности вздрагиваю, а потом смеюсь  - надо же   так точно угодить за шиворот! Замираю на мгновение и пытаюсь поймать капельку губами, но снайперские капельки иссякли и только влажный воздух обнимает меня плотным кольцом. 
 
Сначала обхожу лужи стороной, но это мне быстро надоедает и я  с разбега прыгаю через эти лужи, как Снегурочка через костер! Правда, выходит это не всегда удачно -  и пальто мигом покрывается  крохотными капельками брызг – то ли воды из луж, то ли  дождя. Но ничего не может испортить  прекрасное настроение - опять тихонько смеюсь и напеваю что-то очень-очень красивое!
А возле дома сидит Севка. И похож он на нахохлившегося воробья.
-Привет! Чего тут сидишь, под дождем? -  радость этого удивительного дня переполняет и  я совсем не настроена ссориться.
-Тебя жду. - Каким-то деревянным голосом говорит Севка.
-А чего надо? - безмятежно осведомляюсь я. -  Ты лучше посмотри какая у меня птичка! - и осторожно вынимаю из коробочки ярко-желтое чудо. Птичка как будто даже подмигнула мне одним глазком!
- Ты где это украла? - говорит Севка презрительно.
-Ты, что, дурной? Почему это я украла – подарили! - возмущаюсь я.
Удержаться, чтобы не прихвастнуть я уже не могу.
- Знаешь, сегодня мне девять мальчиков подарки подарили. Но я все раздарила, а оставила себе только птичку! – (мол, посмотри, какая я хорошая и благородная).
- Так там наверное, всякая ерунда была – поэтому и раздарила! - погасил мою хвастливую радость Севка. – Сама говоришь, что птичка была самой лучшей! А кто птичку подарил?
(Севка учится в другой школе, но наши школы на расстоянии квартала. И поэтому, в основном, все друг друга знают).
- Женька Псковитинов, - гордо сообщаю я (Женька считался маменькиным сыночком и пай-мальчиком).
-Дай посмотреть, - небрежно цедит Севка.
Передаю птичку из рук в руки и при этом руки у меня слегка дрожат.
-Осторожно, - говорю. – Не помнИ.
Севка берет птичку и по тому КАК он ее взял, я поняла, что больше этой птички мне не видать , а он  резким движением забрасывает ее в канаву. Грязно-кофейный водяной поток тут же подхватывает это чудо и уносит ее от меня дальше, дальше, к морю.
-Ты что делаешь, гад такой? – бессильно кричу я и тут же из глаз брызнули слезы, как у рыжего клоуна в цирке. Последний подарок – и вот и его нет!
Сквозь слезы я вижу  Севкино лицо и быстро отступаю назад. Он бы, наверное, мог меня сейчас ударить! Почему? За что?
-Ты что? – дрожащим голосом спрашиваю я. - Ты зачем?
Тут только замечаю возле него розовую коробку, а на ней ярко-желтую веточку мимозы.
- На. Возьми – говорит Севка, протягивая мне коробку и мимозу.
- Не хочу, - сквозь слезы проговариваю я. И тут же прячу правую руку за спину. -Не хочу твою мимозу, и ничего от тебя не хочу.
- Я тебя люблю – вдруг произносит Севка деревянным голосом.
Что-то горячее застучало в голове. И язык присох к гортани. И сделалось безумно жарко.
- Врешь ты все, - мрачно, неожиданно для себя,  говорю я.    – Врешь. Так не любят.
- А как любят?
- Я не знаю как, но не так!
Севка протягивает мне дрожащими руками коробку и мимозу.
- Возьми, - просяще говорит он, - Прошу тебя, возьми.
Он развязывает коробку и тычет мне в лицо.
Заглядываю внутрь – а там ДВЕ птички! Одна точь-в-точь как у меня была, а вторая побольше – с ярким разноцветным хвостом.
Сказать ничего не могу. Да и что тут скажешь?
- Спасибо, -   шепчу я.
Ощущение счастья ушло, испарилось, и навалилась непонятная угрюмая тяжесть. Пытаюсь засунуть коробку в портфель, но она, конечно, никак туда не влезает!Подхватываю портфель подмышку, придерживая  злосчастную коробку, и  не глядя на Севку, осторожно, будто ступая по льду, и опустив голову, бреду домой.
16 Маша Клягина
Дмитрий Гендин
«Маша Клягина»

Мария – др.-евр. mariam – «любимая»


1.
Маша. Божественное имя для земной девочки, нежнейшее из святых и самое святое из нежных. МА – сливочно-розовый поцелуй, ША – тоскливо-сладкая боль.
Маша. Смысл моего бытия, моя богиня, проклятие и награда, печаль и трансцендентальный восторг.
Она была Мэри на уроках английского языка, Марией в классном журнале, Машенькой в своей семье. Для меня она была: Маша.
Она – первейшая, если не считать призраки героинь детских сказок: смелая Элли была лишь прообразом моей Маши. Маша Клягина – единственная, ведь всё другое и все другие, когда бы ни произошло и где бы не явились, – подделка, самообман, не более, чем миражи и всё той же Маши в марсианской пустыне Безответность. На пьедестале моих терзаний только она – моя Маша, – возвышается средь руин подлого существования, освещает кладбищенский мрак одиночества. Моя маленькая религия даёт только одно спасение – твои объятья, Маша!
 Мы познакомились столько же лет назад, сколько мне было в то время. Маньяки всегда сверяют часы, помнят номера телефонов, даты рождения и число слезинок в снегу. Мы вместе учились, живя на одном берегу Ангары, почти ровесники, почти любовники.
Эта повесть о нас.

2.
Я родился в 1986 году, в Иркутске. Мой отец как раз защищал докторскую диссертацию по химии, а брат пошёл в первый класс.
Мои предки жили в деревнях Урала, Нижегородчины и Восточной Сибири. Дед по линии матери занимался гидроэнергией, сделав несколько научных открытий (что-то о взаимосвязи вспышек на солнце и величины речного стока), работал в Ираке и на Кубе, проектируя ГЭС. Брошенная им бабушка не смогла полюбить другого, прогоняя свою печаль в путешествиях (Индия, Египет, Европа, Америка) и классической музыке. Дед по линии отца воровал золото у сталинского правительства в лагерных приисках под Читой. А кто-то из моих предков даже содержал трактир в Иркутске, который, впрочем, сгорел.
Мы жили в самом центре Иркутска, на углу улицы Литвинова и Пионерского переулка, в зелёном кирпичном доме, построенном японскими военнопленными для советских чикистов. Под окнами были тополя и областное КГБ. Рядом примыкал деревянный дом бывших русских купцов, где теперь жили два моих друга. Во дворе были красные заборы газовых установок, куда я с ребятами часто лазил, трансформатор, детский городок-замок с четырьмя башнями, горкой, заливаемой на зиму, беседками и лестницами, ржавые качели и карусели, лужи (где гидросистемы сооружал уже я), песочницы, где возникали вулканы и муравьиные лабиринты. Это был замкнутый мир посреди тумана остальных пространств.
Я рос в том, отчего остался лишь калейдоскоп обрывочных воспоминаний, причём разбитый. Вот мне дарят на день рождения красный свисток-паровозик. Вот пластмассовый зайчик утонул в аквариуме и танцует. Вон детский сад, который я ненавидел, т. к. меня там презирали за очки и кормили творогом, от которого у меня до сих пор тошнотворный рефлекс. Городской житель, я любил бывать на даче, объедать кусты малины, вишни и черники. Я был гурман и ел только блюда, содержащие картофель, не признавая, однако, щи, борщ, винегреты. У нас была собака по полной кличке Даная Сан Джоанна – ньюфаундленд, который любил вытаскивать мои корабли, не успевшие выйти в кругосветное плаванье, зимою возил меня на санках и по-человечьи умел сидеть на диване. Я был богат игрушками, и эти «фигульки», как называла эти китайские забавы бабушка, составляли второе моё счастье; они давно умерли, но как много мы пережили вместе с этими скелетами, мутантами, киборгами и ниндзями, и я часто с тоской смотрю в эти неподвижные разноцветные лица.
 Мною в основном занимались мама и бабушка; папа уходил с работы слишком рано, а приходил, когда я уже спал. Иллюзии детства заклеивали трещину, которая прошла между родителями; я тихо играл в своей комнате, а семья незримо разрушалась, разрушалась как то хмурое государство, где я вынужден был родиться. Отец пил. Скандалы доходили до драк, и я плакал, заглушаемый музыкой братовского магнитофона, и клялся: у меня всё будет по-другому, я никогда не изменю тебе, Маша…
 Родители развелись.

3.
По иронии судьбы, а может от тесноты маленького города, Маша жила на бульваре Постышева, т. е. точно там, где было логово Милашки – любовницы моего отца. Но училась Маша в центре, в 65-ой школе, куда мне было добираться три квартала.
Я знал, что влюблюсь, идя в первый класс. Слишком нелюдим я был, дальнозоркий очкарик. Предвидя светловолосую русалочку с переливчатым голосом, ошибся категорически: у Маши оказались русые волосы и голос феи. Она была незаметна, тиха. Но именно ей предстояло стать моей Машей, навсегда остаться во мне. Просто, видите ли, только она могла меня понять, оценить своим больным сердечком и чистой душой меня, такого одинокого и несчастного. К тому же она прекраснее всего из виденного и вообразимого в этом мире или ожидаемого в том.
Помню серую кофточку и шотландскую юбочку поверх белых колготок. Свет её лица неописуем. Было бы кощунственно сравнивать части её лика с тленностями миров. Скажу лишь одно: блажен, на кого она хоть раз посмотрела, счастлив, кому улыбнулась, а кого она поцеловала – подлый вор, смеющийся надо мной. Но не будем забегать вперёд.
Это, может быть, странно, но к любви я пришел сознательно: парламент моих мыслей и чувств проголосовал единогласно. Поводом к таким тонким чувствам, как пытаюсь разобраться теперь, могли быть её слезы на грустную песенку во время одного урока музыки. Пели мы про кого-то кота, который вышел ночью на лунную сцену и начал горланить свои песни. Жители дома прогнали Мурлыку, а Маша выбежала в слезах из класса. Вся боль мира прошла через этого чувствительного ребёнка. В свои девять она уже знала значение слова «эгоизм». От неё я научился пронзительности мыслей и ювелирности чувств. Я тоже умею плакать, Маша, и как часто я засыпал в слезах, мечтая о тебе.
Мои мечты всегда были горькими; я просто не мог представить её поцелуя. Ах, это бы разорвало меня. Я топился, вешался, вздыхал, но никогда не мог представить свадьбы или объятий.
Другой особенностью моей любви было полное отсутствие сексуальности, без которой ничего нет для современных на всё просто смотрящих подростков с их нехитрыми чувствами и штампованными мозгами. Да, более старшие ребята вынудили меня как-то просмотреть один недвусмысленный фильм, но всё, что я там увидел было чуждо моим представлениям о любви. В этом отношении отрочество меня испортило. Но любовь свята. Поистине любимая была, есть и будет Богом. Сексуальность же – это абракадабра типа флагестона, либидобелиберда. И поэтому мы живём в сумасшедшем мире.

4.
 Моей стратегией, ошибочной, как оказалось, было молчание – проклятый тютчесвский silentium. Я стеснялся признания, боялся гонений общества, а больше всего пугало – «нет». Все решительные действия откладывались на седьмой – девятый класс, а тогда – в начальной школе – предполагалось мерно обращать на себя её внимание, пошаговая мирная оккупация без раскрытия главной тайны. Я трепетал пред её образом. Я старался хорошо учиться, чтобы похвалы Татьяны Александровны (первая учительница) возвышали меня в глазах той, что дороже мира. Особенно мне удавалась математика.
Помню один подвиг. Татьяна Александровна отправила меня на математическую олимпиаду районного значения. Я проявлял способности в математике. Математика была моим делом. Я был хороший математик. Решал и предвидел многое, опираясь на интуицию и хорошую память. И вот меня послали защищать «честь класса».
Мы только-только прошли дроби, и именно это меня подвело. Зато задача: «Какой год двадцатого века, если его цифровую запись перевернуть – останется прежним?» – была решена в секунду («1961»). В итоге я занял почётное третье место, за что получил книгу про Бэтмэна, написанную, впрочем, в Белоруссии, и диплом с изображением бамбука и автографом директора. Реликвии не потеряны. Но главный приз впереди.
В день награждения я уже было собрался идти домой, стоя в подвале раздевалки, как ко мне подошла Маша. А ведь ради неё я сражался с числовыми драконами! – просто как будто она это знала. Ко мне подошла Маша. «Поздравляю!» Протянула руку. Я запутался и пожал её левую своей правой. Холодные и нежные пальцы (дальше я не посмел продвинуться) я держал в своих объятьях. Я прикоснулся к ней! Первый раз. К девочке. Мизинец её сомкнулся с указательным и Маша отвела, медленно, словно время длило моё блаженство, увы, отвела руку. Сейчас мне это кажется ритуалом пионерского товарищества, но тогда прикосновение к Маше было пределом мечтаний, достигнутым раем.
Математика – царица наук.
 
5.
О, почему нас никогда не сажали вместе? О, как я ревновал к её соседям по парте. Мой двойник (тёска, друг, очкарик, правда полярный – близорукость), Дима Молин, особенно внушал недоверие. Чтобы отличаться от него я звался Митей. Он был признанный лидер, и Маша бы стала игрушкой в его тиранических раках, которые всё делали ради престижа. Этот Молин даже признался Маше в любви, но ради смеха, играючи, чтобы повеселить дружков. Маша – умненькая девочка, и не попалась.
Он провожал Машу после школы. Легально. Заведомо с нею договорившись. Он ведь тоже где-то около Постышева обитал. Мне же, чтобы пойти рядом с желто-красной – цвет иркутской осени – курточкой Маши, приходилось замедлять шаг, идти как черепаха от Ахилеса, чтобы она меня догнала и сказала: привет. Метод изобретён мною в конце третьего класса. Не знаю о чём она болтала с Молиным, но со мной обсуждалось всё: глобальное потепление (когда же в Сибири будет тепло, а?), сказка про Изумрудный город – без сомнения, Иркутск; а не верите – зайдите в ледовый городок на пощаде Кирова зимою, – общие герои и увлечения. Мы шли по Урицкого, она слева, я справа, иногда глазели на магазинчики, доходили до Литвинова и прощались. Она просила у меня палочку от мороженого, потому как этим предметом открывалась дверь её подъезда, ведь ключ у старшего брата. Ах, почему я смотрел под ноги вместо того, чтобы просто угостить Машеньку холодным лакомством. А вот она однажды угостила меня кедровыми орешками (эту реликвию случайно сгрыз мой друг, гостивший у меня).
И вот случилось страшное. Я провожал Машу, мы медленно шли, не торопясь расстаться. И вот послышался индейский кличь: улю-лю. Вместо ирокезов явился Молин со своими приспешниками. Меня бы явно поколотили, если бы не вступилась Маша. Молин и Маша пошли быстрее, удаляясь всё дальше, а меня задерживали подлые холопы похитителя невесты, отвлекали бессмысленными разговорами. Всё исчезло в тумане глазной росы…
Благо, что соперник перешёл из великого «Б» в профанный «А». На горизонте врагов не оставалось, и открывалась возможность – драгоценный шанс, который так просто я упустил. Мне не с кем было посоветоваться, рассказать про Машу, негде найти ответ. Ах, почему путешествия во времени невозможны, а дары Провидения – глухо-неповторимы.

6.
Память хранит множество маленьких событий, из которых и складывается этот безмолвный роман, единая картина первой любви. Она зачем-то сломала мою линейку, она застегнула пуговку на моей джинсовой куртке; как только отменили форму, которая так шла Маше, и так чернила меня, я сразу перешёл на джинсы. Мы обсуждали учительницу английского, и этот язык я выбрал, увязавшись за группой, где была она. Мы фотографировались с классом, стоя рядышком; я изображал недовольство и крутился как перекати-поле, – Маша повернулась к Мите и схватила его за плечи: он успокоился, он не смел перечить. Она списывала мою математику ( наука ни для чего более не нужная людям). Она пару раз звонила мне, чтобы спросить домашнее задание; я хоть и знал заветные цифры, никогда не звонил Маше, а потом и вовсе забыл номер (кто-то сказал мне что он не настоящий). Эти мелочи могли эволюционировать в настоящие отношения, но, скажу я вам, железный рок прервал рост жемчужины...
Особо ценным осколком был предновогодний вечер пятого класса (1997 год). Это был бал. В школе только мы, обеспеченные газировкой разных сортов, нарядные сибирячки. Ребята ещё стыдились танцевать, стояли по углам, отшучивались. Учителка взяла на себя роль Амура, – мальчикам предлагалось вытянуть имя заветной партнёрши. Я медленно вытянул бумажку из меховой шапки. Маша – Маша – Маша… пухленькая Женька. Пришлось танцевать, отрабатывая трудовую ученическую норму. Маша никому в этот раз не досталась. Зато процедура раскачала общество, пустившееся в пляс. Прошло полчаса. Я уже и не надеялся… Как я смею… Она не захочет… но вот Маша Клягина и Оля Кислицына подошли и закружили в своём хороводе – теперь я получил право пригласить.
Маша сидела на стуле возле доски и пила что-то из белого стаканчика. Я протянул руки, не умея придумать ничего иного. И в ответ потянулись её ручки, обвившие мою шею. Маша вспорхнула. Союз правых ладоней был нерушим. Я всё никак не мог прикоснуться к её обнаженным лопаткам, держа руку на весу; она сама прислонила меня к себе. Такая холодная нежность, мягкость девичьей спины. Наши глаза не встречались, боясь радиоактивных реакций, откровения потаённых желаний. Я не помню музыки. Только голубое платье и телесная сопричастность чуду. Нет ничего более дорогого и приятного в этой скучной вселенной. А ты ведь и не помнишь, Маша, как мы танцевали, что это значило или могло значить.
Но и это не стало началом, я не проводил и не поцеловал её в тот вечер. Следующее полгода прошли зря. Меня увезут в Москву, но я не верил, что есть место, отличное от нашего изумрудного города, где живём я и Маша. Я ничего ей не сказал. Она села в машину, её юбка и рубашка развивались от ветерков весны, собака – бобтеил – прыгала на неё и радовалась ей, счастливая семья окружала мою девочку-мечту. И я был немножечко лишним здесь. Она уехала, уехала навсегда.
Чтобы отец не убил маму, чтобы спастись из «проклятого Иркутска», чтобы…чтобы… чтобы…, мама продала бабушкину квартиру и перевезла нас в Москву. Отравленный воздух, мёртвая вода и дождь ожидали меня в чужом городе.

7.
С тех пор всё потеряло смысл. Мои страдания взрывались во мне. И никто не мог заменить мне Машу. В Москве Маша родиться не могла. Москва – город ублюдочного счастья.
По инерции я учился хорошо. Подвиг всей жизни посвященный Маше ещё был актуально мыслим. Физика, кинематография – вот где я прятал распадающийся череп.
Всё казалось безысходным. Я уснул в кошмаре.

И вот я написал её письмо на адрес школы. И она… она ответила. Призрак из прошлого ожил. Да, «тогда» я ей «нравился», но теперь «подарить надежду» «Эльфийка» (Маша любит сказки) «не может», у неё «есть парень», и она категорически не понимает, что мне теперь, по прошествии стольких лет, нужно.
Я не буду говорить про депрессию и больницу Ганнушкина, таблетки, рёв, рыдания, разрывы… Меня откачали, вернули полтергейста в лоно извращённой цивилизации лжи и разврата.
Маша! Никто не сможет любить тебя так. Пока ещё всё обратимо. Будь снова со мной, не обманывай себя и других. Почему ты молчишь, Маша? Кто, сказал, тебе, что есть другая любовь – не истинная, не вечная? На гильотину правды твоего Егора.
И нет нам другого бессмертия, кроме как быть вместе, Маша.
17 Колобок
Лена Калугина
     Сколько Ларка себя помнила, она всегда была круглая, как мячик, но не упругая, а какая-то рыхлая. Такие мячики не подпрыгивают, а только катятся, и то не долго. На физкультуру не ходила – мама достала какую-то долгоиграющую справку, чтобы «девочку не дразнили». Ларка и так служила постоянной мишенью насмешек, а старшие пацаны вообще мимо не проходили – отвешивали круглой заднице увесистые шлепки. Девчонка ужасно страдала от такого публичного унижения, но ничегошеньки не могла поделать.
     Летом перед восьмым классом с Ларкой что-то случилось. То ли боженька услышал её мольбы, то ли другое какое чудо произошло, только она пошла в рост, вытянулась и стала стройной девушкой-подростком, симпатичной и фигуристой: обозначилась грудь, крутой перепад между талией и бёдрами. Разве что ножки остались немного полноватыми, а так ничего в ларкином облике не напоминало прежнего колобка. Вот только в голове застрял какой-то клин: она, как будто Царевна-Лягушка, сбросила лягушачью кожу и выглядела ну совсем как Василиса Прекрасная, а повадки у неё так лягушачьими и остались. Другие девчонки, симпатичные с самого детства, гордо носили себя и показывали, какие они красавицы. А Ларка ничего такого не умела и по-прежнему ощущала себя толстым задразненным колобком.
     Целый год Ларка изо всех сил преодолевала свою колобковость. И вот, наступил сентябрь, девятый класс. Другие девчонки уже вовсю кокетничали с пацанами, многие целовались с ними в подъездах. Время тогда было такое, в пятнадцать лет заниматься сексом считалось неприличным, девочку такую осуждали, считали развратницей и проституткой. Приличные дети с такой не дружили.
     Ларкины родители работали по вечерам до глубокой ночи. Двухкомнатная квартира была в полном её распоряжении. Однажды две одноклассницы, Маринка и Ленка, отозвали Ларку в сторонку и рассказали, что есть десятиклассники, которые хотели бы с девчонками встретиться вечерком и потанцевать. Только негде. И, мол, нельзя ли это всё устроить у Ларки дома, а то у всех остальных родичи по вечерам дома сидят. И намекнули, что и для неё парень найдётся. Ларка покраснела до корней волос, и согласилась, с условием, что до десяти вечера все разойдутся по домам.
     Гости пришли около семи. Всех было восемь человек, вместе с Ларкой - четыре девочки и четыре пацана. Две девчонки со своими парнями встречались, а подружка Надя и сама Ларка парней не имели. Для них и привели двоих. Тот, который предназначался Ларке, ей не понравился совсем. Звали его Саней. Темноволосый, довольно высокий, с длинным узким телом, короткими кривыми ногами и угольно-черными раскосыми глазами. Он тоже смотрел на Ларку без особого восторга.
     Парни притащили с собой бутылку шампанского и бутылку водки, консервы какие-то. Девчонки соорудили нехитрую закуску, и все стали выпивать. Ларка раньше не пила спиртного, и от шампанского сделалась лёгкая, смешливая. Голова немножко кружилась, и все стали казаться такими милыми. Даже Саня. Тут включили проигрыватель, и стали искать пластинки с медленными песнями. Потом погасили свет в комнате и начали танцевать.
     Саня пригласил Ларку на танец, обнял за талию и наклонился близко-близко. Ларке стало жарко и она забыла, как переступать ногами… А потом Саня поцеловал её в губы. Это было приятно… В голове завертелась звонкая карусель, Ларка осмелела и стала отвечать, краем глаза подглядывая, как это делают опытные девчонки. А целовались уже все…
     Ларка быстро втянулась. И не просто втянулась: она влюбилась. Её никто ни разу в жизни не целовал. А тут вдруг такое! Саня уже казался ей самым красивым, самым умным и самым загадочным на свете. Вечера в квартире у Ларки стали регулярными. Собирались по субботам, а иногда ещё вторники прихватывали. Всё происходило примерно по одному сценарию: шампанское девочкам, водка мальчикам, музыка, медленные танцы в темноте, поцелуи...
     Только однажды случился инцидент. Подружка Надя и её парень Игорь уединились в спальне, и подозрительно затихли. Надя в тот раз перебрала шампанского, и быстро захмелела. Девчонки ворвались в спальню, зажгли свет и – о ужас! – застали Надьку с Игорем на кровати, у Надьки была задрана кофта, и Игорь нагло лапал её за голые груди. Это безобразие быстро пресекли, нарушителям моральных норм сделали внушение, и вечер вернулся в прежнее русло.
     Приближался школьный новогодний вечер. Девчонки готовили свои лучшие наряды. Ларка уже вполне ощущала себя девушкой, у которой есть свой парень. Ей предстояло в первый раз появиться с ним на людях, наконец, танцевать медленные танцы не в тёмной комнате, а на глазах у всех. Ларка предвкушала свой триумф. На школьных вечерах её почти никогда не приглашали танцевать. Наверное, её внутренняя колобковость как-то проявлялась и отпугивала парней.
     Вечер наступил, пришло время медленного танца. Ленку и Маринку сразу пригласили их парни. А вот Саня и Игорь не торопились подходить к Ларке и Наде. Они стояли у стены, переговариваясь друг с другом, и потом направились в сторону девчонок. Ларка потупилась и приготовилась шагнуть навстречу Сане, положить руки ему на плечи, но… ребята почему-то прошли мимо. Они пригласили на танец первых красавиц из параллельного класса. Ларку будто окатило кипятком, щеки запылали, внутри всё обвалилось в гулкую пропасть. Это была катастрофа… До конца вечера к ней и Надьке так никто и не подошёл. Игорь с Саней на все танцы приглашали тех красавиц, а после вечера пошли их провожать.
     Ларка шла домой одна и давилась злыми слезами. Она чувствовала, что её предали, растоптали, унизили. Это оказалось куда хуже, чем получать прилюдно шлепки старшеклассников по толстой заднице. Не только стыдно, но ещё и больно.
     Через пару дней к Ларке должна была придти вся прежняя компания, они заранее договорились отметить вместе наступающий Новый год. Ларка в глубине души всё ещё надеялась, что на новогоднем вечере случилось недоразумение. Она даже согласилась бы встречаться с Саней вот так, в домашней компании. Только бы он снова был с ней, обнимал её за талию, впивался в её губы, погружая свой язык в её рот, от чего у Ларки так стыдно и сладко теплело в самом низу живота…
     Саня не пришёл. Все собрались, кроме него. Парни решили ему позвонить. Набрали и сунули трубку Ларке. Она уже немножко выпила и стала смелая, потому спросила прямо: 
- Ты придёшь, или как?
- Нет.
- Почему?
- Потому.
Ларка вдруг рассердилась и спросила грозным голосом:
- Может быть, ты ко мне ничего не имеешь?
- Может быть, - сказал Саня, и положил трубку.
     Ларка сползла на пол и зарыдала, некрасиво размазывая слёзы по лицу. Потребовала налить ей полный бокал вина, тут же его выпила и, схватив бутылку, налила снова. Она неумело глушила захлестнувшую её боль.
     Очнулась, когда пришли родители. Они ругали Ларку за беспорядок в квартире, за то, что она такая безобразно пьяная. Потом увидели её зарёванные глаза и отстали.
     Ларка мучительно приходила в себя. Она ещё долго любила Саню. Когда сталкивалась с ним в школьном коридоре, сердечко предательски ухало. Она часто видела его вместе с той красавицей, из параллельного девятого - они теперь были пара. Когда Ларка их встречала, к горлу подкатывал ком, а на глаза наворачивались слёзы. Уже не злые - горькие.
     В последней четверти десятого класса Саня накопил долги по литературе, надо было срочно сдавать. Сам он никак не успевал, да и плохо у него получались сочинения. Ларка была в этом деле признанным мастером, известным всей школе, и с радостью согласилась помочь Сане. Так она впервые оказалась у него в квартире, в окна которой заглядывала дважды день – когда шла в школу и возвращалась обратно. Никого, кроме них, дома не было. Ларкино сердце гулко билось. Ей казалось, что громкий частый стук слышен даже на улице. Она ждала одного единственного поцелуя в знак благодарности, на большее уже не рассчитывала. Обложившись книгами, легко и быстро написала, что требовалось. Саня даже читать не стал – доверял её репутации. Проводил до дверей, сказал «спасибо» и – всё.
     Пролетела весна, парни окончили школу, поступили в институты. Ларка жила летом на даче, там они с Ленкой и Маринкой познакомились с компанией взрослых ребят. Только Ларкина колобковость снова не давала ей никаких шансов на романтические отношения. Парни относились к ней, как к приятелю, а целовались с другими девчонками.
     Осенью Ларка пошла на вечерние подготовительные курсы в институт. Однажды на занятиях она увидела очень симпатичного мальчика с большими серыми глазами и замечательной открытой улыбкой. Он постукивал по столу длинными пальцами, как будто играл на пианино. Увидев, что Ларка смотрит на его руку, заговорил с ней. А потом спросил разрешения проводить.
    Когда он впервые бережно обнял Ларку и поцеловал прямо на улице, никого не стесняясь, глядя на неё своими лучистыми глазами, свершилось чудо: колобковая шкурка, как лягушачья кожа, воспламенилась и сгорела без следа. В Ларке проснулась настоящая красивая женщина, из таких, за чью благосклонность рыцари сражаются на турнирах, кому посвящают стихи. Молодая девушка вступила на путь, где её ждали приключения, взлёты, падения, новые взлёты. Теперь у неё был свой именной бессрочный билет в самое желанное и прекрасное место в мире – в Любовь.
18 Большое чувство маленького зайца
Виталий Бондарь
 БОЛЬШОЕ ЧУВСТВО МАЛЕНЬКОГО ЗАЙЦА


Я люблю детские книги, люблю до сих пор не смотря на солидный возраст. Это не значит, что я пытаюсь окунуться в чистую реку детства снова. Я точно знаю, что сейчас у меня ничего не получится, возможно, с годами, когда я и мои ровесники доживем и начнем впадать в детство…
Недавно мне попалась книга-календарь для детей «Круглый год» за 1956год. Её извлекли из забытого пакета с макулатурой. Сам пакет тоже из прошлой жизни, но из недавней прошлой, макулатуру сдают сейчас, наверное, только бомжи.

Достаточно было взглянуть на обложку, чтобы память отозвалась из далекого 1959 года. Наша встреча с этой книжкой должна была состояться в том году, но не судьба,разминулись. На улице Первомайской в городе Грозном жила - была школа №7. Говорят, она есть и сейчас, но сдается мне, что от неё остался один номер.

 Есть мудрость: "Не в бревнах Бог, но в ребрах" Если и остались от школы бревна, в смысле, стены - это ничего не меняет, ведь дух жил в ребрах, сокрушенных безвременьем. В этой школе мне довелось учиться всего один год, только первый класс, а затем нас, детей окраины перевели по месту жительства, во вновь построенную школу №56. Но мне все помнится так, как будто только вчера я тащил по стертым ступеням тяжеленный желтый портфель. Чего только в нем не было,кроме учебников, но самое главное сокровище-это слишком толстые для мелкого школяра книжки. 

 Читать я научился рано, лет в пять, и к первому классу читал Вальтера Скотта, Фенимора Купера и Майн Рида. Мне разрешили не носить букварь, а задание давали индивидуально.
Это не значит, что я был вундеркиндом или отличником или даже хорошистом. Развитие мое шло не совсем гармонично, рука была не развита, писал я коряво, рисовал плохо и вообще аккуратности явно не доставало.

За письмо постоянно снижали оценки, перьевые ручки- вставки предательски роняли кляксы на каракули в тетрадях и даже хорошее знание таблицы умножения и приличный устный счет не спасали положения с арифметикой. С чистописанием, числился такой предмет в прошлые годы, была просто беда. Невзрачный унылый троечник! И только чтение, где равных мне не было, как-то поддерживало мое реноме у товарищей.

 Ко всем этим нестроениям меня угораздило влюбиться. Чувство свалилось на мою голову впервые, новое и пьянящее и мне было стыдно, что я так втюрился в девчонку. В Новый год в школе была елка, первая моя настоящая елка. Я рос домашним, в смысле – уличным мальчиком и на Новогодних праздниках с большим количеством участников мне бывать не приходилось. Лидия Михайловна – наша учительница назначила меня в команду зайцев и мои робкие признания в симпатиях к медведям натолкнулись на ее железные аргументы:


- Нет, вы посмотрите на него – медведь! От горшка два вершка, писклявый, да еще – троечник. У нас Богомазов – Михайло Иваныч, а Соловьева – Настасья Петровна, других нам не надо, не хочешь зайцем, вообще без роли останешься. Без роли, а значит без костюма, я не хотел, самые отсталые наши двоечники обрекались на эту безрадостную участь. Ко всему прочему я понимал, кто Богомазов и, кто я. На голову выше любого первоклашки, восьмилетний Гулливер по иронии судьбы попавший в класс к лилипутам.

Зайцем мне выпало скакать не рядовым, а жанровым. По сюжету зайка жил в своем домике, подметал дорожки метелкой и гостей встречал – небожителей медведей. Мне досталась эта роль исключительно из-за хорошей памяти, текст я запоминал быстро и на сцене ничего не забывал, не заикался, вот только картавил. Для зайца этот «дефект фикции» стерпеть еще было можно, но для медведя… как-то несерьезно.

 Дело оставалось за костюмом. Моя мама – швея не то что неплохая, а замечательная! Раньше так было принято, девушку без швейной машинки замуж бы никто не взял. Но зайцев ей никогда прежде обшивать не приходилось. Не очень получались уши и хвост, уши никак не хотели торчать, а хвост, набитый ватой, наоборот - торчал, как сумасшедший. Управились мы с хулиганским хвостом просто – взяли и отрезали, а на его место мама пришила настоящий.


 Наши соседи, кроме коров, свиней, овец, кур, гусей и утей...,фу утомился, держали кроликов – кролей, как они их величали и, заметьте, вся эта скотинка жила в городе и хорошо себя чувствовала. Но тут случился Новый год. Юг России и Грозный тогда еще были очень патриархальными и чтили старые традиции, поэтому гости, ярмарки,колядки, ряженые,гадания все закрутилось, как карусель.

Соседский кролик этого не пережил и приказал долго жить, а мне в наследство оставил пушистый белый хвостик. Мама пришила его вместо отрезанного ватного, и я надел костюм зайца. Какая, однако, жалость, как я не крутился, но чудного хвостика увидеть не мог, не мог на него полюбоваться, а хитрого зеркала – трельяжа у нас не было Пришлось поверить маме на слово, что я очень хорошо выгляжу, совсем как настоящий.

 За хвостом, как-то забылись уши, но сами они ничего не забыли и торчать дыбом вверх, никак не хотели. Мама сказала, что она их как следует подкрахмалит, и все будет в порядке. Я немного успокоился и лег спать, ведь завтра – Новогодний утренник с ёлкой и подарками. Утром уши вели себя так же независимо, как и накануне.

 Успокаивая меня, мама говорила, что уши стоят торчком только у ослов и овчарок, а у зайцев они висят за спиной и торчат только, когда они беспокойно прислушиваются. Скрепя сердце и собрав волю в кулак, я в сопровождении мамы пошел на праздник. Очень красивые, надо сказать, были тогда праздники, народ не был пресыщен, а дети не так избалованы, кулёк с конфетами и печеньем, орехи и экзотические мандарины могли еще доставить неподдельную радость детям


 Радость праздника так и искрилась отовсюду, воздушные девочки-снежинки порхали на балу, между снежинками играли в пятнашки волк и лиса, еж и петух и даже солидная чета медведей. У трусоватых зайцев уши, к моему ужасу, стояли по стойке смирно, зато хвосты торчали как-то вызывающе настырно. Я представил себе мой аккуратный пушистый хвостик и успокоился, впервые осознав, что в мире нет совершенства.

Но незрелый мой скептицизм тут же был посрамлен и отступил на попятный перед блеском и сиянием «хозяйки медной горы»- Коваленко Оли. Тогда еще не принято было развращать детей и выбирать мисс королеву бала, но немудреные призы за костюмы, те же кульки со сладостями, вручали. Хозяйке медной горы единогласно был вручен первый приз. В общем, праздник прошел на славу и запомнился на всю жизнь, и все бы ничего, но «любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь»

Я и раньше замечал Олю Коваленко, как ее было не заметить, такую дылду, ростом с Богомазова. Ей исполнилось уже девять лет, папа у нее был военным летчиком, и они недавно приехали из Китая. Может быть этим объяснялась такая разница в возрасте, хотя тогда многие отдавали детей в школу с восьми лет. Что послужило катализатором процесса кристаллизации моего светлого чувства сказать сейчас затруднительно, но не последнюю роль сыграло то, что накануне я прочитал «Уральские сказы» Бажова и,конечно, волшебный костюм.


После каникул я всячески пытался привлечь ее драгоценное внимание к своей персоне, используя приемчики уже знакомого мне сэра Томаса Сойера. Но какая уважающая себя хозяйка медной горы станет портить себе репутацию и якшаться с каким- то зайцем, у которого и уши – то толком не стоят? Быть отвергнутым в столь нежном возрасте - мука, скажу я вам,еще та. Оставалось верить, что волшебник-время залечит шрамы моего маленького влюбчивого сердца. Она и счастливчик Петин сидели, как раз за нами, сзади нашей парты, которую я неохотно делил с моей соседкой Балгалеевой

В тот роковой день исследователи букваря дошли до мягкого знака, на картинке был изображен карась в аквариуме. А по письму, соответственно, проходили этот же мягкий знак на конце слова. Почему все это так врезалось в память? Ну, во-первых, моя фамилия заканчивается на мягкий знак, а во-вторых, помните? День-то был уж очень роковым, такое не забывается.

 У меня было несколько книжек, таких альманахов, что ли. Назывались они "Круглый Год"- книга-календарь для детей. Были выпуски за 1957-59 годы, а более ранних не было. Как раз в этот день я принес с собой одну из этих книг и, когда народ корпел над букварем, я читал незабвенные стихи о бедной киске, плачущей в коридоре от обиды на злых людей, не дающих горемыке украсть сосиску.

Оля Коваленко, увидев у меня эту книгу, попросила ее почитать, пообещав взамен принести мне Круглый год за 1956г. Сказать, что я был на седьмом небе от счастья мало, я утратил ощущение реальности и потерял слух, как глухарь на току. Пока я дрожащими руками передавал ей мою книгу, Лидия Михайловна давала письменное задание: написать слова с окончанием на мягкий знак в своих тетрадях.

Заскрипели перья, и прилежные первоклашки старательно стали выводить в своих тетрадях карасей и лосей, медведей и глухарей.Я тоже не мог игнорировать это задание, так как письмо было моей ахиллесовой пятой.Стараясь, как можно аккуратнее обмакивал перышко в чернильницу и размещал весь этот зоопарк на страничке столбиком, как мы в основном и писали. Вдруг сзади послышалось хихиканье, а затем голос моей и медной горы хозяйки.

-Ой, Лидия Михайловна, смотрите, он в столбик написал!
Почтенная старушенция- Лидия Михайловна меня почему-то недолюбливала, возможно, из-за моего отца,и охотно откликнулась на призыв взглянуть, что я там наворотил.
Одним движением своей яростной ручки с красными чернилами она влепила мне в тетради огромную единицу во всю страницу. Я стоял по стойке смирно и не дышал, уши наливались горячей краской, и жизнь была кончена.

-Чем ты слушал, когда я объясняла, что писать надо в строчку?
Разве мог я объяснить этой разъяренной училке особенности слуховых аберраций токующего петушка? Но какова курочка? Какой удар под самый дых, под песню, какое коварное предательство? На перемене все смеялись надо мной, просили у меня мой кол, зима, мол, на дворе, дрова у всех кончились, топить нечем, а тут такой знатный кол.

Домой я шел тяжело и долго и даже напугал маму, телефонов почти ни у кого не было,и жили просто, ушел-пришел. Облегчить душу, рассказав о своем горе маме- это было даже не пол дела, и даже  не четверть, и не потому, что мама имела в нашем доме меньше четверти голоса, а потому, что за школу главный переживальщик был папа. Маме было кем заниматься, моей младшей сестре исполнилось только три года.

 Папа хотел мной гордиться, а мама смотрела на такие вещи, как слава попроще. Вечером, когда отец вернулся с работы и они сели с Дядей Володей – младшим папиным братом и моим крестным за стол ужинать, я уговаривал маму рассказать все. Но мама возразила и сказала, что это должен сделать я сам. Врать тогда я еще не умел, а событие жгло меня изнутри нестерпимо.


 Отец с Дядей Володей за ужином иногда выпивали сухого вина из нашего виноградника. Я дождался, когда настроение у них приподнялось и обрушил на отца мою новость:
-Меня от твоего кола даже в жар бросило,- сказал отец. Дядя Володя немного погасил накал момента, когда заметил:

-Молодец, что признался, не скрыл, не соврал, для этого тоже надо иметь мужество
Наверное, это был мой первый опыт исповеди, пусть перед отцом, но какое огромное облегчение я испытал, какой катарсис. Ликовала душа, хотелось жить, и я любил всех.
Жаль только, что на высоте этой удержаться мне не удалось, жизнь, как говориться, брала свое, и для начала, года через три я выучился врать.

 И хотя ложь моя была, как бы во спасение старшей сестры, когда ее учителя просили меня передать родителям зайти в школу. Но потом я уже спасал и себя самого, катящегося по наклонной плоскости, в общем, все как в жизни. После окончания первого класса я увидел на стене школы вывешенные списки и в них фамилии в двух графах: «переходит» – «остается».

Я очень боялся увидеть свою фамилию в графе «остается» и, когда увидел в ней фамилию Коваленко, то очень удивился.
 По наивности своей и по детским страхам я думал, что это списки тех, кто остался на второй год и тех, кто перешел во второй класс. Но это были списки тех, кто оставался учиться в школе №7 дальше и тех, кого переводили в еще недостроенную школу №56, в поселке Калинина.


 Шло массовое возвращения из ссылки чеченцев и ингушей, и мест в школах катастрофически не хватало, четырехсменное обучение считалось почти нормой Территориально новая школа была чуть ближе к нашему дому и это решило мою дальнейшую судьбу . Я никогда больше не встречал своих одноклассников из 1а школы №7. Только два исключения. На 46 годовщину революции, на демонстрации я увидел военного летчика, увешанного орденами, а с ним была она, его дочь - Оля Коваленко

Она вымахала еще выше и не выглядела такой уж красавицей, но сердце ёкнуло и вспомнило. Видела ли она меня, узнала ли? Не знаю. Я тоже был с отцом и хотя красивый макинтош и шляпа очень ему шли, но без орденов, весь земной он проигрывал воздушному ассу Коваленко. Во время войны отец добывал нефть на буровых и бронь действительно была крепкой, три его попытки уйти на фронт окончились ничем. Я все понимал, но ордена, блеск воинской славы...,к ней подойти я не смог.

Но вот закончена школа, впереди экзамены в нефтяной институт, жарким летом мы с другом возвращались с купания в карьере. Я щеголял в шортах против всех законов нашей местечковой моды, требовавшей для мужчин нормальной мужской одежды – брюк классической длины. Мы проходили мимо девушки, гостившей по соседству у бабушки. Я не был с ней знаком, но она сделала мне замечание:

 
-Здороваться надо, юноша.
-Я с незнакомками не здороваюсь,- не нашел ничего лучшего и брякнул я.
-Отчего же так? Да мы с вами и знакомы давно.
-Вы, наверное, так шутите?
-Нет, не шучу, мы вместе учились в первом классе в седьмой школе. Вспомнили?
Зрительная память не самый сильный мой ресурс, не вспоминалось.

-А как Вас зовут?
-Люда Долгушина, вспомнили?
-Вспомнил, вот вы назвались, и я сразу вспомнил. Вас не узнать, вы так повзрослели, похорошели,- я торопился оправдаться.
-А вы совсем не изменились, я вас сразу узнала.
-Такой же маленький?

-Ну да, вон, еще штанишки короткие носите,- она рассмеялась,- шучу, не обижайтесь.
Я не обижался, мне было даже лестно, что меня вот так запросто узнали через десять лет, тем более, что из мальчика я почти превратился в мужчину, оставалось поближе познакомиться с бритвой, ну и еще кое-какая мелочевка.
Обещанную книгу – Круглый Год 1956г я так и не получил тогда, но вот она лежит сейчас передо мною, я могу спокойно открыть ее и, тем самым,закрыть незавершенку. Но я почему-то медлю,сдерживая нетерпеливое любопытство, будто готовлюсь открыть последний покров...   

А тайну стоячих заячьих ушей я узнал в тот же памятный Новый Год. Оказывается в уши была вставлена проволока, правда просто?
Маму я простил за недостаток смекалки, ведь я у нее был первый заяц, а до меня - простая снежинка. Хотя, кто знает, если бы уши не подвели...

Еще у меня остались фотографии, в том числе одна общая, та самая, Новогодняя. С нее смотрят на меня чуть испуганный заяц с ушами в растопырку и прекрасная хозяйка Медной горы.
Помню.
19 Завтрак у предводителя
Рауза Хузахметова
                 Мы учились в десятом классе. Мы –  четыре одноклассницы-отличницы были очень дружны и довольно много времени, свободного от занятий,  проводили вместе. Ходили на каток, катались на лыжах, гуляли и фотографировались в лесу, ходили в кино или просто по городу. Часто бывали дома у одной  девочки из нашей «четверки». Она была круглой отличницей, «шла» на золотую медаль, и мы бесспорно отдавали ей лидерство, считая самой умной из нас.  Но, пожалуй, лучшим ее достоинством было то, что  днем у нее дома не было  родителей  – кстати, очень милых дружелюбных людей, с которыми мы с удовольствием общались при встрече. А пока – мы могли свободно ходить по большой квартире, листать книги из  домашней библиотеки, разглядывать какие-то особенные статуэтки  и красивую посуду, привезенные ими из Сибири. В доме было пианино, и  под аккомпанемент хозяйки  мы репетировали песни, которые потом пели на школьных концертах. Еще вместе решали сложные задачи по физике, обсуждали наряды к предстоящему школьному вечеру, обсуждали дела в классе – да мало ли о чем могут говорить семнадцатилетние девчонки, собравшись вместе!
                 Иногда мы делали стенгазету. Эта работа вызывала особенно много энтузиазма, обсуждений, споров, смеха, так как  делали  эту стенгазету в пику той «розовой» приглаженной, которую выпускала редколлегия, выбранная на  классном собрании.  А мы были  «самозванцами», но в своей газете продергивали недостатки в классе, размещая фотографии с острыми сопроводительными текстами. Наше воодушевление подкреплялось ожиданием удовольствия, которое получали, вывесив эту газету в классе – газета производила  эффект разорвавшейся бомбы.
                Вдоволь наспорившись, насмеявшись, мы с удовольствием садились пить чай, предлагаемый хозяйкой дома. Не могу сказать точно - как это повелось, но как-то вместе с чаем к столу стала подаваться домашняя наливочка.  И вот  с этого  момента   наши сборы в этом доме стали называться  «завтраком у предводителя». В те времена каждый уважающий себя огородник, каковыми  являлись и родители нашей предводительницы,  ставили домашнее  ягодное вино – некрепкое сладкое. Вот его мы и отливали из большой бутыли в маленький графинчик, не забывая долить в бутыль воды из-под крана,  дабы родители не заметили пропажи.  Нам доставалось чуть-чуть – по маленькой рюмочке, но для того, чтобы еще громче и беззаботнее звучал наш смех  этого вполне  хватало. Нас  пьянил сам тот факт того, что мы делаем что-то запрещенное. Почему-то потом каждая из нас  старалась пройти ровно по одной половице в длинном коридоре.  Кому пришла в голову эта идея, не могу сказать, но это было весело. Слыша усиленные крики и смех за закрытой дверью, к нам начинала рваться сестренка нашей предводительницы, чтобы если уж не поучаствовать, то хотя бы посмотреть – что же там делается. Когда ее душевные силы заканчивались, и она начинала реветь, мы впускали ее в комнату и заставляли петь песни. Польщенная таким вниманием, она вытягивалась в струнку и старалась изо всех сил, а мы покатывались со смеху, глядя на нее, а потом снова выгоняли за дверь.
                 Когда мы наконец были готовы  покинуть этот гостеприимный дом, начиналась самая, на мой взгляд, острая по ощущениям часть нашей встречи. Я – непоседа, и одевалась и собиралась быстрее всех, первая выходила на лестничную площадку и потом еще долго и медленно спускалась по ступеням вниз, оборачиваясь и ожидая – когда же, наконец, девчонки договорят, оденутся, заберут свои вещи, выйдут и закроют дверь. Когда они выходили на площадку, продолжая что-то обсуждать, мое терпение заканчивалось. Желая ускорить процесс,  я срывалась с места и, подбежав  к дверям, нажимала на все кнопки звонков и летела  потом вниз по подъезду через несколько ступенек, не забывая нажимать на все встречающиеся на моем пути звонки у дверей. Что творилось за моей спиной! Девчонки,  крича и ругаясь,  бросались вниз и с грохотом  проносились по подъезду, пролетая на нижних этажах мимо изумленных соседей,  уже успевших открыть двери,  вылетали на улицу, где я ждала их, заливаясь смехом, и набрасывались на меня  с возмущенными криками, которые, впрочем,  быстро сменялись общим хохотом. Успокоившись и отдышавшись, мы чинно шли затем по улице, как и подобает примерным  девочкам.  И это происходило всякий раз, когда мы выходили от нашей предводительницы, и я всегда удивлялась – почему никому из девчонок не придет в голову, что я снова это сделаю, и почему  никто не догадается  хотя бы  раз  опередить меня и заставить пролететь по подъезду в последних рядах.
                 После окончания школы мы разъехались в разные города учиться в институтах, и у каждой началась своя жизнь. Но судьба через несколько лет снова свела нас в нашем небольшом городке. И теперь, приходя к своей подруге  в гости и поднимаясь по ступенькам того самого подъезда, по которому мы когда–то летели вниз со всех ног, я невольно улыбаюсь, вспоминая те веселые школьные времена,  и мне становится немного жаль, что теперь  мы – примерные работницы, примерные матери – не можем вот так как раньше – беззаботно, никуда не торопясь и не о чем не беспокоясь, собраться вместе, посмеяться, подурачиться.  Что уже не получится лететь вниз через несколько ступенек, съезжать по перилам, не бояться нажать на кнопку звонка у чужой двери, громко кричать и смеяться в подъезде или идти по улице и хором  петь песни. Немного жаль, но радость при воспоминании того, что это   было, и  что мы сами были молодыми, веселыми, сильными - гораздо больше. Гораздо!
20 45 лет спустя
Олена Братель
В ее глазах большими бесформенными каплями сверкала обида, разочарование и боль: "Я и эту встречу выпускников организовала и ехала через всю страну только для того, чтобы его увидеть. А он все так же не обращает на меня внимания. И даже на танец меня не пригласил..." Моя мама сочувственно посмотрела на свою школьную подругу, до сих пор страдающую от неразделенной любви. А ведь с тех пор, как они закончили школу, прошло уже 45 лет...

Помню, как я однажды пыталась разыскать мальчика, который мне очень нравился, когда я была подростком. Более того, он тоже был мной увлечен. Но нашим отношениям суждено было закончиться, так и не начавшись. И вот спустя 15 лет после нашего знакомства мне очень захотелось его увидеть. Поиск по социальным сетям не увенчался успехом. И тогда я решила попробовать найти его по почтовому адресу, ведь мы переписывались какое-то время, и я помнила название его улицы.

И вот передо мной два номера телефона людей с такой же, как у него, фамилией, которые живут на той улице. Если я позвоню, то, возможно, мне ответят его родители или даже он сам. И что я им скажу? Похвастаюсь, что у меня есть муж, сын и интересная работа? Или просто сообщу, что я все еще его помню? И что я хочу услышать в ответ? Что у него все хорошо и без меня? Или что у него жизнь не сложилась из-за того, что мы не вместе? Или что он обо мне даже не помнит? Или помнит, но это для него совсем не важно? Одним словом, я так и не позвонила ему тогда. Но листочек с записанными номерами телефонов уже несколько лет лежит в полке моего письменного стола.

Неужели даже через столько лет чувства не угасают? Мы на самом деле столько лет любим реального человека или любим тот образ, который сами когда-то придумали? Наверное, на этот вопрос не существует правильного ответа, иначе бы люди столько лет не страдали. Но ясно одно: нельзя жить прошлым, каким бы прекрасным оно нам не казалось. А вот время от времени вспоминать о том, что было, можно и нужно. Ведь без воспоминаний пазл нашей жизни не может быть по-настоящему ярким.

А интересно, каким будет тот мальчик, который мне нравился, когда я была подростком, 45 лет спустя после нашей встречи?
21 Две потери
Светлана Дурягина
                                                            
    Мне было одиннадцать лет, когда мои родители, даже не поинтересовавшись, хочу ли я этого, увезли меня из маленького южного городка в небольшое вологодское село – родину отца.   
    Здесь всё было другое: чужое и даже враждебное мне. Среди одноклассниц, сплошь белокожих, белобрысых и голубоглазых, моя смуглая мордашка с карими глазами, видимо, слишком резко выделялась, привлекая чрезмерное внимание и одноклассников, и мальчишек постарше. Это очень раздражало одноклассниц, а также мой акающий говор, банты в косичках, белые гольфы и туфельки, потому, видимо, что они, как было принято в деревне, даже летом ходили  в платках и в сапогах. Их ужасно смешило то, что ко всем старшим, и даже к своим родителям, я обращалась на «Вы», читала толстенные книги и боялась коров. Говорить мне с девчонками было решительно не о чём, поэтому очень скоро самыми близкими друзьями для меня стали живущие по соседству одноклассники Вовка и Лёнчик. Несмотря на банты и белые гольфы, я быстро выучилась у них лазить по деревьям, свистеть в два пальца и гонять на велосипеде.

   Вовкины родители были учителями, кроме него в семье росли ещё три девочки – старшие сёстры. Вероятно, поэтому он никогда не ругался матом, как другие мальчишки, не курил и носил костюм. Рослый, сероглазый, он наверняка нравился девчонкам, но я не помню, чтобы Вовка за кем-нибудь ухаживал.

  Лёнчик был девятым ребёнком из двенадцати детей колхозного бригадира. Маленький, слегка косоглазый,  не унывающий ни при каких обстоятельствах, он знал уйму смешных и страшных историй, ловил руками рыбу в реке, словно кошка, мог залезть куда угодно.

   Эти двое частенько ходили с синяками, так как им приходилось вести рукопашные бои со старшими ребятами, которые весьма  своеобразно оказывали мне знаки внимания: дергали за косички, выкручивали руки или устраивали в моём портфеле террарий, поселяя в нём лягушек и ящериц. Вовкина мама в разговорах с моей сокрушалась, что её Володенька часто падает лицом на землю (так мой приятель объяснял ей происхождение  фонарей то под левым, то под правым глазом). Родителей Лёнчика ссадины и синяки на лице сына не волновали.

   До четырнадцати лет мы были неразлучны: вместе ходили в школу и из неё, зимой катались на лыжах, летом качались на качелях, играли в казаки-разбойники, вечерами пекли на костре картошку и пели военные песни, учились ездить на Вовкином мопеде, бегали в кино, а в дождливую погоду я читала мальчишкам вслух свои любимые книги (у меня одной была отдельная комната с закрывающейся дверью). В этой самой комнате однажды, дурачась, Вовка ткнул меня своим выросшим до размеров пудовой гири кулачищем в живот и тут же, увидев, как я с выступившими на глазах слезами хватаю ртом воздух, рухнул передо мной на колени и, целуя мои прижатые к солнечному сплетению руки, испуганно стал просить: «Ну, тресни мне по глупой башке, вот увидишь – тебе полегчает!»

После этого случая дружеское рукоприкладство (например, щелбаны в мой лоб при проигрыше в шашки или шахматы) со стороны приятелей совершенно прекратились. Но разве я смогу забыть, как мои закадычные друзья, взяв меня в плен во время игры в казаки- разбойники, однажды устроили мне допрос с пыткой: Вовка пару раз хлестнул по моим голым ногам крапивой и, увидев, что я, сдержавшись изо всех сил, не заревела, окончательно вошёл в роль закоренелого бандита и вдобавок укусил меня за палец. Тут уж слёзы брызнули во все стороны, но опять не у меня, а у Лёнчика, который, поразившись жестокости друга, кинулся на мою защиту. Они, пыхтя, катались по траве, а я, подвывая от боли в пальце, пыталась растащить их. Потом мы все трое стояли по колено в речке, остужая мои ошпаренные крапивой ноги, и придумывали, как объяснить Вовкиной маме, почему у его пиджака оторвался рукав.
    
    Когда нам исполнилось по четырнадцать лет, у меня появился кавалер – наш участковый, парень лет двадцати. В клубе он настойчиво приглашал меня на танец, угощал конфетами, говорил какие-то глупости, а мои верные друзья мрачно смотрели на нас из какого-нибудь угла. Сами они никогда не приглашали меня танцевать и вообще не танцевали. Видимо, в этом возрасте танцы для них были глупейшим занятием, а я обожала подвигаться под музыку. Когда мой кавалер после танцев провожал меня домой, два моих приятеля на приличном расстоянии следовали за нами, как бы я ни ругалась с ними, требуя, чтобы они прекратили сопровождать меня повсюду. И всякий раз, как мой ухажор робко обнимал меня за плечи, позади раздавалось презрительное посвистыванье и невнятные угрозы. Вскоре кавалера моего куда-то откомандировали, Лёнчик уехал учиться в ПТУ, а мы с Вовкой пошли в среднюю школу, которая находилась в восьми километрах от нашего села, в другом посёлке. И тут я влюбилась.

                                    ***
   Два раза в неделю (в понедельник и в субботу) мы ехали на попутках, а чаще топали пешком в посёлок (и из него), раскинувшийся по берегам довольно глубокой реки; через неё нам приходилось переправляться на пароме, чтобы попасть в школу. Народу на берегу всегда было много, особенно «скубентов», как называл школьников вечно пьяный паромщик. Пока ждали переправы, общались на всю катушку. Обязательно находился у кого-нибудь транзистор, настроенный на «Маяк», а то и гармошка или гитара. Тогда устраивались танцы, и всем было весело без вина.

   Новая школа мне очень понравилась, хотя жизнь мою здесь с самого начала лёгкой назвать было нельзя. Учителя наши оказались замечательными людьми, все, кроме одного. Молодой физик Алексей Сергеевич произвёл на женскую половину нашего с Вовкой нового класса неотразимое впечатление: атлетическая фигура, безукоризненный костюм, модный галстук, красивое кукольное лицо. Он был похож на артиста с обложки очень популярного среди старшеклассниц журнала «Советский экран». Девчонки млели, глядя, как Алексей Сергеич выписывает на доске формулы, и зубрили физику больше, чем какой-либо другой предмет. А мне не нравился его слащавый голос, его манера поправлять на моей груди комсомольский значок и обнимать за плечи, когда он склонялся над моей тетрадью, чтобы проверить, как я решаю задачи. Всякий раз, как Алексей Сергеич это делал, я слышала, что сидящий позади меня Вовка начинал тяжело дышать и стучать под партой ботинками. В классном журнале по физике у Вовки «тройки» часто перемежались с «двойками», у меня практически в каждой клеточке стояли «пятёрки». В конце октября идиллия закончилась.
 
    Однажды во время урока Алексей Сергеич, объясняя новый материал, увидел в приоткрытую дверь класса, как из лаборантской удирают запертые там им в наказание шестиклассники (он был у них классным руководителем). Прервав объяснение, Алексей Сергеич приказал моим одноклассникам догнать беглецов, наподдавать им хорошенько и запереть их снова. Ну,  разве могла я, недавно прочитавшая «Педагогическую поэму» Макаренко, усидеть спокойно после всего этого?! Конечно, нет. Я вскочила и, глядя физику прямо в его кукольные глаза, решительно заявила:
- Алексей Сергеич, это непедагогично!
Рванувшиеся  было к дверям парни замерли на месте. Лицо учителя стало свекольным.
- Что-о?- полушёпотом переспросил он.
Я повторила свои слова. Тогда Алексей Сергеич вытянул по направлению к двери длинный палец холёной руки и завизжал по-поросячьи:
-Во-о-н!

Я гордо удалилась, а со мной и мальчишки, отказавшиеся выполнять приказ. Парни гурьбой отправились в школьный сад курить, а я пошла на берег реки, села на скамью и бездумно стала смотреть, как плывут по тёмной осенней воде жёлтые листья. Вдруг кто-то подошёл и сел рядом. Повернув голову, я увидела карие глаза с длинными, как у девчонки, ресницами  и буйные смоляные кудри. Парень, белозубо улыбнувшись, предложил мне свой пиджак. Я его накинула на плечи – в одном свитере мне было холодновато. Так я влюбилась в Серёжку из 10 «В».
                                        ***   
  Мы катались вечерами на его мотоцикле, а когда совсем похолодало, ходили каждый день в кино на последний сеанс, и Серёжка, предлагая погреть мне руки, сжимал мои пальцы в своих больших сильных ладонях и целовал их горячими губами, щекоча шелковистыми усиками, едва пробивающимися над верхней губой. Я жила на квартире  у колхозного парторга - прийти домой после одиннадцати часов вечера страшно было даже подумать, и мы каждый раз, взявшись за руки, неслись из клуба  бегом, боясь опоздать.

  Теперь на уроках физики, как бы я ни отвечала, в журнале неизменно появлялась «2». Меня это не трогало, так как мои мысли и чувства находились в другом измерении. И если бы не классная руководительница, я так и плыла бы по волнам своей первой любви, нимало не заботясь об успеваемости. Тамара Георгиевна, обнаружив в журнале среди  «пятёрок» и «четвёрок» по другим предметам кучу «двоек» по физике, быстро выяснила, в чём тут дело, и потребовала собрать педсовет, который постановил мне сдавать зачёты по физике другому учителю, а Алексей Сергеевич  сделался со мной подчёркнуто вежлив и официален.

  Мой друг Вовка вдруг стал молчалив и угрюм. Он наотрез отказался жить на квартире и каждый день ездил на попутках домой, а то и ходил пешком. Я присоединялась  к нему по субботам и понедельникам. Однажды, в одну из ноябрьских суббот, рейсовый автобус сломался ( с ним это часто случалось), и мы с Вовкой отправились домой пешком. Серёжа проводил нас до парома и несколько минут махал мне рукой. Вовка , нахмурясь, отошёл в другой угол, а я осталась у сходней, чтобы подольше видеть любимого. На середине реки перевозимые на пароме вместе с людьми телята, испугавшись голоса пьяного паромщика, которому приспичило спеть частушку, кинулись к моему краю. Паром накренился, я едва успела схватиться за поручень и тут же с ужасом почувствовала, как ледяная вода, обжигая мне ноги, хлынула в сапоги. Иссиня - бледный Вовка бросился ко мне, рванул за руку, увлекая на другой конец парома. Он вылил воду из моих сапог, снял с себя носки и велел мне переодеться. Нам повезло: в нашу сторону шла попутка.  Мы ехали в кузове «газика». Через несколько минут езды у меня зуб на зуб не попадал. Вовка расстегнул куртку, обнял меня, укрывая её полами. Прижимаясь к его груди, я слышала, как бешенно стучит у моего приятеля сердце.

 Через полчаса я перестала чувствовать свои ноги, думаю, что и Вовка тоже: резиновые сапоги на босу ногу вряд ли его грели. К вечеру я слегла с высокой температурой. Как ни странно, друг мой после этого происшествия повеселел и сделался  чрезвычайно общителен и разговорчив. Он продолжал учиться, а я болела. Вовка каждый день приносил мне домашнее задание, делал со мной уроки и трещал без умолку, забалтывая меня на смерть. Мне было грустно: я скучала по шёлковым кудрям.

 И вот однажды, дней через пять после случившегося, вечером под моим окном вдруг раздался треск мотоцикла, и в дверном проёме появилась моя любовь в мотоциклетном шлеме и в грязи по самые уши. Стоя на пороге моей комнаты, он смущённо и радостно улыбался, глядя на меня своими шоколадными глазами; в одной руке он держал заляпанные грязью сапоги,  в другой – кулёк конфет, а из рваного носка на правой ноге выглядывал красный от холода палец. Я так обрадовалась, что потеряла дар речи, и только протянула к нему обе руки. Серёжка, почему-то на цыпочках, подошёл к моей кровати, наклонился, отведя назад занятые руки, и поцеловал меня прохладными нежными губами. Это был наш первый поцелуй. Он был таким сладким, что потом мы уже не могли остановиться и целовались без конца и где попало. В школе, одновременно отпрашиваясь с уроков, мы встречались под лестницей на второй этаж и целовались как сумасшедшие. За этим занятием нас однажды и застукала моя классная руководительница. Всё могло закончиться исключением из школы. Но, спасибо ей, эта умная и добрая женщина нашла для нас такие слова, которыми, не обидев, она убедила нас не давать волю своим чувствам хотя бы в школе.

  Вовка как-то отдалился от меня, но я всегда чувствовала его неустанное внимание. Его глаза постоянно следили за мной. Ослеплённая переполнявшим меня счастьем, я не обращала внимания на то, что теперь мой друг почти никогда не улыбался. Лишь на выпускном вечере, когда он одновременно с Серёжей подлетел пригласить меня на танец, я вдруг увидела, какие грустные у Вовки глаза. Тогда я не пошла танцевать ни с которым из них: я заметила, как все в зале с интересом смотрят на нас, ожидая, кого же я выберу. А я пригласила на танец стоящего рядом физрука. После выпускного Серёжа пошёл провожать меня домой. О Вовке я даже не вспомнила. Восемь километров до моего посёлка мы шли всю ночь. У калитки моего родного дома мы поцеловались распухшими губами в последний раз и расстались, как оказалось, навсегда: через два дня Серёжу призвали в армию. Писать письма мы оба оказались не любители, а дальнейшая жизнь сложилась так, что больше мы с ним никогда не встретились.

   Ночью я ревела от тоски по Серёже, а днём мы с Вовкой готовились к поступлению в институт. Мы валялись на покрывале под палящими лучами солнца у нас в огороде и пересказывали друг другу учебник истории. Однажды, прикрыв глаза, я слушала Вовкин монотонный голос, стараясь не отвлекаться на мысли о Серёже, как вдруг почувствовала на своих губах горячее Вовкино дыхание и услышала хриплое:
- Научи меня целоваться.
Широко открыв от изумления и неожиданности глаза, я спросила у него довольно ядовито:
- Вы, сэр, на солнышке перегрелись что ли?
Лицо у Вовки стало пунцовым. Опустив ресницы, он тихо сказал:
- Знаешь, сколько раз вы с Серёжкой поцеловались, когда шли с выпускного? Я сосчитал: 164 раза.
- Ну, и дурак. Зачем ты это сделал?
Вместо ответа Вовка поднял на меня невыразимо грустные глаза и спросил, неровно дыша и близко наклонившись к моему лицу:
- Можно тебя поцеловать?
Я молча закрыла глаза, а он на миг прижался к мои м губам своими неумелыми губами, потом вскочил, собрал книжки и убежал. На следующий день Вовка уехал в Архангельск поступать в институт, а я отправилась в Вологду за тем же самым. Жизнь развела нас в разные стороны. И только через много лет я поняла смысл очень мудрой русской пословицы: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». 
22 Я сказал - всё!
Эргэдэ
               
        Пристальный, казалось, обнажающий взгляд этой красивой девицы, не отталкивал, но побуждал осторожность.  Тоненькая и стройная, она была очень похожа на актрису Алёшину, ту, которая играла роль штурмана девичьей эскадрильи в фильме «Небесный тихоход»; мягкому облику немного не соответствовали резкость движений и общая угловатость. Алька сразу заметил необычный оскал рта, по которому можно было определить степень радости или торжества владелицы необычной внешности. Да ещё носик девицы слегка подкачал; это не портило её, но и не слишком располагало к ней…   
        Когда на пути от покинутого поезда к строениям лагеря они всей прибывшей сменой месили песок зарастающей дюны, его внимание привлекло японское имя или прозвище, мелькнувшее в разговоре позади:
        - Сукомуру видел? Снова приехала, вредная.
        - Да, ви-идел… У нас в прошлом году её здорово не любили все девчонки.
        Видимо, прозвище такое; смешное, однако!... Песок набивался в сандалии, нелепый чемодан оттягивал руку; было не до «сукомуры».
        Не успел Алька забросить на выбранную койку свои вещи, как его от дверей палаты окликнула старшая пионервожатая; видимо, её внимание он заслужил, редактируя в прошлую смену дружинную газету. Она обрадовалась:   
        - Хорошо, что ты приехал снова, будет на кого опереться! Смена только начинается, а завтра наверняка понаедут сумасшедшие родители, хотя их день только через неделю. Подбери напарника, подежурь с утра у ворот, чтобы был порядок; не допускай никого к отпрыскам, да и с самими чадами – посмелей, поэнергичней! Нечего им…
        Утром ему случайно подвернулся один из тех, кто вчера нелестно отзывался о какой-то «сукомуре». Сидя вдвоём в беседке возле лагерных ворот, они терпеливо указывали родителям и родительницам на несвоевременность их появления, категорически отказываясь кого-либо позвать. Самих же чад, возникавших время от времени в пределах видимости, гоняли нещадно.
        И вдруг со стороны девчачьего корпуса явились мимолётные видения; напарник повёл подбородком:
        - Вон она, Мурка!
        Не обращая на них внимания, две девочки, одна повыше, другая пониже, шли к воротам.
        - Э-эй, куда вы?! Нельзя! – крикнул Алька, но та, что повыше и с удивительно пристальным взглядом, усмехнувшись, спросила:
        - А что, прогонишь нас силой?
        Разве можно было такое вынести, он же был при исполнении! С решительным видом он подошёл к строптивой, а та вдруг сказала:
        - А если мы не подчинимся, ты нас ударишь? Ну, так ударь же, ударь! Меня первой!
        Ударить? Зачем! В смятении, не найдя ничего лучшего, Алька пробормотал:
        - У-у, сука! - видимо, сработало услышанное вчера «сукомура»!
        Девицы мгновенно повернули обратно, а строптивая прищурилась:
        - А вот это мы запомним…
        Назавтра, когда на лагерной линейке выбирали Совет дружины, первым из всех старшая назвала его имя; оказывается, он был отличным редактором стенгазеты и, вообще, лучшим пионером прошлой смены! Ему, стоящему под трибуной, было неудобно и одновременно приятно узнать, какой он, оказывается, хороший. Следующей в Совет кем-то была выдвинута та самая, со странным прозвищем и пристальным взглядом. Она подошла к трибуне, встала рядом с ним и, пока кто-то вслух давал ей характеристику, прошептала:
        - Лучший пионер, а как ругается!
        Убеждённый в своей правоте, он процедил сквозь зубы:
        - Надо выполнять, когда дежурный сказал, а не своевольничать.
        - Понятно: равняйсь, смирно! И не шевелись! - прошипела она.
        Рядом с ними возникали всё новые кандидаты в дружинный Совет, он временами, как бы случайно, поглядывал на соседку – та, казалось, неотрывно смотрела только на него и странно улыбалась. Помимо Совета дружины обоих выбрали ещё и в редакцию лагерной газеты.
        - Давай, Альберт Зуев, действуй, не тяни, - сказала старшая, - тебе повезло: Мура хороший художник, я давно её знаю. Первый номер надо сделать к родительскому дню; у вас всего неделя. Так что приступай, редактор…
        В прошлую смену в редакции все были на равных, решали вместе, что делать, никто никем не руководил. А тут вдруг Алька почувствовал – за ним власть! Все другие члены редколлегии разошлись, они с Муркой остались в помещении Совета вдвоём. Чувствуя необходимость проявить себя - ей же следовало дать ЦУ! - он распорядился:
        - Слыхала? Времени мало, всего неделя. Так что давай, приступай. Рисуй заголовок.
        - Ты когда родился? – доброжелательно спросила она.
        - Я – праздничный. В День Красной армии.
        - А какого года?
        Он не намеревался скрывать «гвардии год» своего рождения, но едва успел сообразить, с чего это он вдруг стал  выпендриваться перед этой Муркой, как тут же услыхал ответное:
        - И я гвардии и тоже праздничная, только появилась на свет на полгода позже.
        - Седьмого ноября, что ли? – прикинул он.
        Жестом, виденным им только у красивой «англичанки» Зинаиды – в их школе все мальчишки поголовно были влюблены в неё, - Мурка поправила волосы и объявила:
        - Считать умеешь. Только я всем говорю, будто я на год моложе, чем на самом деле: у женщин так принято. И учти: я только тебе сказала, так что не ляпни где-нибудь.
        «Учти»?... «Не ляпни»!?… Следовало немедленно поставить её на место!
        Он прищурился:
        - С чего это я буду ляпать! Не ляпни… Ты, давай, рисуй, Мурка, не отвлекайся: у нас всего неделя!…
        - Сама знаю, - она одарила его усмешкой, уже виденной вчера у лагерных ворот, - и не твоё дело! Не пошёл бы ты лучше подальше… приступать! Редактор…
        Как и всякий мальчишка в его годы, Алька временами думал о девчонках, но не так, как раньше, как ещё этой весной. Но, если бы спросили, как именно – не смог бы ответить. Позже, вспоминая этот свой последний пионерлагерь, он понял, что у него начинался новый вид человеческого общения. Не с девчонками - с противоположным полом. Временами он, конечно, поддерживал разговоры с мальчишками на эти опасно-взрослые темы, но, как бы, за компанию со всеми, без особого интереса. Однако, перед самым отправлением в лагерь запомнил услышанные от двоюродного брата слова о том, что мужчина всегда должен быть сдержан с женщиной. Как англичанин: в этом его сила! Его, Алькина, новая мужская сила. Только независимой позицией, говорил Сергей, он сможет поддержать свой мужской авторитет, и чем пренебрежительнее станет Алька вести себя с девчонками, тем охотнее они будут стремиться наладить с ним отношения: ещё Пушкин написал «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»…
        Встречи с этой Муркой происходили ежедневно. Он, вроде бы, и не хотел, но она была для него интереснее всех других девчонок в лагере. И всегда - в Совете ли дружины, на футболе, где он регулярно с правого фланга забивал голы (а она болела против него!), в записках ли, полученных по «почте» (глупой девчоночьей затее!) - всегда она была тут как тут. И сразу же зацепляла его! Даже в нелепом «флирте цветов», смешной игре, популярной ещё, наверное, у бабушек наших прабабок, она, как бы свысока, стремилась демонстративно показать перед всеми, как она к нему неравнодушна - как будто оно нужно ему, это неравнодушие! Пусть она знает, что он сам определяет, общаться ему с «противоположным полом» или нет! И с некоторых пор, обращаясь ко всем девчонкам (строптивым в том числе!), он каждую фразу стал завершать коротким «я сказал – всё!»: 
        - не рассчитывай, что я передам записку Борису; я сказал – всё!
        или:
        - рисунок к заметке про футбол сделаешь сегодня; я сказал – всё!
        или:
        - во «флирте цветов» участвовать не буду; я сказал – всё!
        И даже маме, вернувшись из пионерлагеря, он как-то заявил:
        - за хлебом не пойду, я сказал – всё!...
        Впрочем, в последнем случае был быстро приведён в чувство…
       А с Муркой ему нравилось говорить свысока и даже обижать её. Просто так. Но её иронических взглядов он не выносил, терялся и краснел, когда девические - в сущности, женские – руки, будто бы, невзначай прикасались к нему. Он не понимал, что уже участвует в новой, взрослой игре, что правила этой игры созданы не им и рано или поздно должны быть нарушены…
          В лагере существовал духовой оркестр. Человек пятнадцать мальчишек разного возраста жили отдельно от всех; с простыми пионерами они почти не общались, немножко важничали и каждый день репетировали и играли марши на утренних линейках. Нестройные звуки их труб и валторн в послеобеденное время раздражали не только Альку. Смена была двойная, сорокадневная. Раз в неделю ближе к вечеру на террасе корпуса, где размещалась столовая, оркестр так же нестройно, как марши, исполнял вальсы и танго. Младшие пионеры где-то на территории игрались в свои игры, шумели и пели ерунду, вроде «сука буду, не забуду лагерь «медсантруд»: день гоняют, ночь ругают, шамать не дают…». Старшие же все были тут; девчонки танцевали парами, мальчишки стояли независимо, кое-кто хихикал и перемигивался. Мурка, пошептавшись со своей вожатой Леной, подошла к нему:
        - Всё стоишь?
        - Всё стою.
        - Пойдём, научу тебя танго
        - Не пойду, я и так умею.
        - Ну, так покажи, как умеешь.
        Он промолчал.
        - И мне не покажешь, если приглашу? - Лена была уже рядом и смотрела с усмешкой!
        Альку бросило в жар. Он сделал шаг и, положив руку на талию девушки, сквозь тонкую ткань платья ощутил под рукой нежную кожу и… резинку трусиков. Резко отдёрнув руку, наткнулся повыше на пуговки лифчика и почувствовал, что покраснел ещё больше. И вдруг эта красивая вожатая Лена прильнула к нему всем телом…
        Он уже прикасался к девицам при разучивании разных, там, па-зефиров и мазурок, когда этой весной по настоянию мамы стал посещать школу танцев при Доме пионеров; эти прикосновения были, в основном, к рукам. Но временами всё же приходилось класть свою руку и на талию девушки; это было тревожно. А танцевать танго ещё не пробовал, хотя здесь, в лагере пытался представить, как сольётся с женщиной в разрешённом объятии…
        Вожатая ростом была немного ниже пионера, прикосновение к ней не только руками, а слияние всем телом, мгновенно возымело свой эффект! Он вдруг осознал, что преградой между их телами осталась лишь пара слоёв лёгкой материи... Его бросило в жар! Показалось, всем заметно, как смешно он оттопыривает зад, пытаясь там, внизу, не соприкасаться с партнёршей… Ноги не слушались; потеряв дар речи, он молчал. А вожатая улыбалась, глядя на него снизу вверх!...
        Наконец, танец закончился. Всё так же, нелепо нагнувшись вперёд и чувствуя, как мешает ему ставший вдруг неудобным мужской признак, он отвёл вожатую на место. Оркестр собирал ноты и продувал трубы, а Мурка лукаво и пристально смотрела на него из группы девчонок.
        На костюмированном прощальном вечере (хотя он и назывался «утренник») ему досталась казачья черкеска с газырями. Всё та же вожатая Лена, одетая «украинкой», улыбаясь, навела казаку чёрные усы. Девчонки из старшего отряда в женских и мужских костюмах на импровизированной сцене разыгрывали пьесу «Любовь к трём апельсинам»; Мурка была Трефовой Дамой. Другие «артистки» просто кривлялись, а она играла. И как играла! Она была очень хороша, и пела тоже лучше всех. Алька хотел подойти к ней, но сразу по завершении представления Дама исчезла. Он пытался отыскать её взглядом, его то и дело отвлекали, но вскоре среди костюмов появилась фигура в широченных белых шароварах, чём-то белом и странном, похожем на аравийский бурнус и в маске. Он понял – это костюм одалиски; кажется, так назывались в сказках «Тысячи и одной ночи» игривые восточные женщины! Было заметно, что воспитательница девчачьего отряда что-то сердито выговаривает белой фигуре, показывая рукой на спальный корпус.
        Бал был в самом разгаре, оркестр старался вовсю, вальсы сменялись фокстротами. Затеялась игра «в воротики», кто-то потянул его за руку…
        Белая фигура в маске стояла перед ним:
        - Казак, научить тебя танго? Ах, да, я забыла, - глаза лукаво смотрели сквозь прорези маски, - ты же умеешь: танго ведь казачий танец!... А ещё лучше, казак, пойдём со мной!
        И, схватив за руку, одалиска увлекла его в помещения своего отряда.
        - Вот здесь мы живём, - Мурка распахнула дверь в свою палату, - а тут сплю я…
        На кровати лежал полосатый матрас; оказывается «бурнус» и шаровары были сделаны из простыней! И вдруг она сказала:
        - А я под ними – голая! Совсем голая. Не веришь? – и придвинулась ближе.
        У Альки перехватило дыхание, они были одни! Какие яркие у неё губы!... Накрашены, что ли? Мурка, улыбаясь, сняла с казака кубанку...
        Его спасло появление возмущённой до последней степени воспитательницы! Но сделать что-нибудь с Муркой было уже невозможно: смена сегодня закончилась. Исчезая почти в панике, Алька слышал позади громкие слова про распущенность, про то, что от пионерки такого не ожидали и что родителям непременно сообщат о недостойном поведении дочери…
        Ответов он не расслышал.
23 Первый поцелуй
Эргэдэ
         http://www.proza.ru/2009/06/16/1212
                                 
       Два с половиной года назад, в сорок втором в дядиколином техникуме госпиталь так и не был развёрнут. Зря мы копошились под ногами у взрослых, мешали, таскали все эти кровати и подушки. Занятия начались в обычное время. А сейчас, перед седьмым ноября сорокчетвёртого в техникумском актовом зале должен был состояться большой концерт, зал был переполнен. Перед первыми рядами на полу разместились почти все мальчишки и часть девчонок с нашей улицы, неизвестных тоже хватало. Мы пришли все, с Бабусей и Дедусём, и с Клименками всеми. Даже трёхлетнюю Анку взяли с собой.
       Хор – оказывается в техникуме был очень хороший хор! – исполнил три песни. Я с первого же раза запомнил их. Это была во-первых, новая про артиллеристов… Нет, - сначала о других песнях про артиллеристов. Их, честно говоря, я любил больше других военных песен, больше песен о море и моряках: ведь папа на войне был артиллеристом!
     Ещё до войны была строевая: 
                         …Артиллеристы! Точней прицел!
                         Наводчик зорок, разведчик смел!
                         Врагу мы скажем: «Нашей Родины не тронь,
                         а то откроем сокрушительный огонь!»…
     По радио давно уже исполнялись
                               …За край родной
                               пойдёт любой!
                               Трубит в поход горнист.
                               За Родину, за Сталина
                               вперёд, артиллерист!… 
и часто звучавшая  песня из нового фильма « В шесть часов вечера после войны»
                               … Артиллеристы, Сталин дал приказ,
                               артиллеристы, зовёт отчизна нас…
      Этот фильм тогда я ещё не видел и впервые посмотрел уже в Ленинграде году в сорок шестом. Отец его терпеть не мог, говорил, что это карикатура на войну, ходули. Мне тоже не понравилось то, что в нём все герои говорили друг с дружкой плохими стихами – это потом уж я узнал, что такие стихи называются «вирши»…
      И вот на этом концерте я услышал новую, совершенно чудесную артиллерийскую песню:
                         То не гром грохочет в тучах
                         и не молнии блестят…
                                  …Не трогай, враг, земли родной,
                                  страну труда не тронь!
                                  Святая месть ведёт на бой:
                                  прицел верней!
                                                       Огонь, огонь, огонь!…
     Вроде бы слова и слова, ничего уж такого особенного, но вместе с музыкой они подействовали на меня неотразимо. Как здорово хор пел: «огонь, огонь!» Две другие песни, «Неспокойно родное море» и «У криницы» тоже очень понравились.
     Но, этот концерт ещё запомнился тем, что во время него недалеко от нас сидела самая красивая девчонка из нашего класса Таня Калашникова со своим отцом, он тоже, как и дядя Коля Клименко, был преподавателем техникума. Таня выделялась не только красотой, но и особой манерой держаться. Все мы к другим девчонкам частенько приставали, а её почему-то обходили. Уважали, что ли? Были у нас ещё Тоня Муругова, Томка Тарасова, манерная Ира Качкова и отличница Некрасова. 
       Тоня, похожая, если можно так сравнивать, на Галину Польских в фильме  «Дикая собака Динго», жила во дворе дома, где жила Лена Цинцинатор и была аптека; у неё были косо подрубленные волосы и зимняя шапка с длинными ушами, как у того тихвинского комсомольца. Добрую и толстую Томку Тарасову зачем-то дразнили «баба-сало, баба-жир, баба – толстый пассажир», а Ира Качкова, когда надо было таскать с берега те дрова в промёрзшую школу, тоже пришла, но, единственная из всех, просто стояла, брёвна не таскала. Даже щепочку не перенесла. А совершенно незаметная и молчаливая Некрасова временами училась даже лучше меня. В пионерки она осенью, как и все, вступила, но галстук ни разу так и не надела.
      На Таню я поглядывал давно, она тоже стала замечать меня в последнее время, даже пару раз пришла поиграть на нашу улицу в «штандар». Жила она недалеко от музея, бывшей мечети, и ближе к Новому году мы почему-то только с дядей Колей вдвоём оказались на каком-то празднике в доме у Калашниковых. Может быть на Танином дне рождения?
      Человек восемь взрослых сидели за большим столом, а Таня, ещё две девчонки и я – в стороне за маленьким. Сначала мы чувствовали всеобщее внимание, взрослые подшучивали над единственным кавалером, а потом, когда они заговорили о чём-то  непонятном своём, мы с девчонками незаметно перетекли в соседнюю комнату и закрыли за собой дверь. Игры поначалу были невинные, но потом речь пошла о том, умею ли я целоваться. Я, естественно, сказал, что умею, хотя никогда не позволял себе до этого момента реализовать своё тайное желание. И как–то само собой получилось, что целовать я должен был именно Таню. Она, конечно же, этого никак не хотела, хотя так загадочно и нежно смеялась. К этому времени мы все вчетвером уже перебрались под стол или под кровать...
      Я попытался обнять Таню за шею, а те две девчонки, схватив Таню за руки, и, повалив, стали кричать: «Целуй её!». И, когда я ткнулся губами куда-то в танин нос или щёку, дверь вдруг распахнулась, и показался танин отец, а за его спиной возмущённые лица гостей. Дядя Коля, покачав головой, только и сказал «так же нельзя!». Мы с ним шли  домой по тёмным морозным улицам, и я с замиранием сердца представлял, как всё станет известно маме, как осудят меня Дедусь и Бабуся. Но вскоре убедился, что ни маме, ни тёте Ларе - никому ничего неизвестно о моих похождениях. И зауважал дядю Колю ещё больше.
24 Мишка на Севере
Александр Скрыпник
Какой-то нынче декабрь не праздничный...
Но мы же, в конце-концов, литераторы!
закроем глаза... вот так, поплотнее...
и представим время
когда деревья были большие
а Новый год - сказочный.

Шура жила в  Ереке. Так смешно назывался ее городок. Столичные жители назвали бы его поселком – и были бы неправы. Потому что в Ереке были не только новый клуб и двухэтажная школа, но и два магазина. В них мороженое продавалось даже зимой. Правда, не все его зимой покупали. Шура бы покупала, да мама не разрешала.

- Ты не вылезаешь из ангины! – вот что она говорила в ответ на все просьбы.
Мама работала на почте и очень вкусно готовила. Особенно праздничный торт «Наполеон».  Готовила она  его три раза в году: на дни рождения и на Новый год. Притом коржи для новогоднего торта она пекла еще 30 декабря, а Шура непременно сидела на кухне у духовки, вдыхала сладкий аромат и украдкой отламывала румяные рассыпающиеся краешки.

 Но в этот предновогодний вечер мама пекла коржи одна – Шура была на школьном КВНе. Притом не зрительницей, как все ребята средних классов. А дело было в том, что никто в школе лучше нее не мог спеть «Песенку про белых медведей» из новой кинокомедии, девятому  же классу« А»  позарез был нужен этот номер. Вот ее и взяли  в команду . Шура пела  со сцены, команда подпевала, а ребята в зале смеялись и аплодировали.  И когда  девятый « «А» объявили победителем, капитан команды Юра закричал «ура!», обнял Шуру и закружил. Хорошо, что он сделал это после выступления.
  - Голова закружилась… - сказала подружкам бледная Шура, на негнущихся ногах спускаясь со сцены. Она не соврала – просто не уточнила, что голова у нее кружилась все две недели репетиций, как только к ней обращался Юра.
«Он, наверное, меня дурочкой считает!» - с ужасом думала Шура, когда в ответ на любой его вопрос, покраснев, лепетала что-то нескладное.

 Юра же в тот день  стал героем школы. Десятиклассники хлопали его по плечу, девочки оглядывались вслед, а директор Карл Трофимович – Шура сама видела – пожал ему руку. После уроков школа бурлила, ребята не спешили расходиться по домам и то и дело бегали смотреть на красавицу-елку, которую устанавливали в холле на втором этаже. На следующий день был назначен маскарад для младших , а затем новогодний бал для средних и старших классов.
 
  Утро 31 декабря началось замечательно : из кухни доносился запах заварного крема. Шура с остервенением чистила зубы у рукомойника и прикидывала, сколько крема останется на стенках кастрюли – его мама разрешит съесть прямо сейчас. Рядом, на дверце старого шкафа, висел любимый ее марлевый костюм снежинки. Мама сшила его еще три года назад, и он постоянно вызывал у Шуры чувство праздника. Даже летом, когда, вдыхая нафталин, она натыкалась на него в шкафу. Жаль, что его нельзя было надеть прямо сейчас – с утра их класс наряжал елку в холле.

 На улицу Шура выбежала, не застегнув старую шубку – школа была в двух шагах. Слепило низкое солнце, в воздухе искрился мелкий снежок. Он не падал, не кружился, а висел в безветрии, смеясь и радуясь белой зиме.
 Заварной крем задержал-таки Шуру -  класс был уже в полном составе. Расклад был привычный: мальчики, сидя верхом на партах, играли в морской бой, а девочки, шушукаясь, прилежно клеили из картона и фольги игрушки на елку. 
 - Переезжает, говорю вам! – косясь на мальчиков, сипела Капленко. – Сегодня, в область. Уже и машина за вещами приехала. На ней и уедут…
 - Да не может он так вот ни с того, ни с сего уехать!  Все бы знали… - Маша оглянулась. – Вот хоть у Шуры спросите!
 - Кто переезжает? –у Шуры вдруг нехорошо похолодело в животе.
- Да Юрка Ржевский! Ты же у него в команде была!
В классе вдруг потемнело. Шура, держась за крышку, осторожно села за парту. Однако пауза не повисла  - в классе появилась Марьяна и тут же навела порядок. Через полчаса девочки уже дорезали последние звездочки, мальчики их тут же клеили, а Шура с Машей бегали вешать игрушки на елку. Пока плотник Викторыч не принес стремянку, вешали на нижних ветках, то и дело оглядываясь на потемневшее окно. В нем елка выглядела нарядней и таинственней. У девочек осталось уже по две только золотистых шишки, когда в коридоре послышались тяжелые шаги. В холл, насвистывая «Белых медведей», вошел Карл Трофимович. В руке у него была связка шоколадных конфет на ниточках, и сладкие украшения эти он стал развешивать между игрушками, казалось, не замечая подружек. Только когда была повешена последняя конфета и Маша громко проглотила слюну, директор повернулся к ним, подмигнул неожиданно и ушел.
 - Ой, Шура, – жарко зашептала Маша, не сводя горящих глаз с конфет, – что я тебе скажу!.. Знаешь, как Капленко геометрию сдала? Загадала желание перед Новым годом, а потом конфету съела. С елки, между прочим. Говорит, что из-за конфеты оно и сбылось.
 Машка за сладкое могла от матери родной отказаться – это все девчонки знали. Поэтому в другой раз Шура  не повелась бы на Машкину провокацию… Но Капленко, действительно… Марьяна говорит, что была в прединфарктном состоянии. Болтаясь где-то между «двойкой» и «единицей» по арифметике, Капленко на заключительном уроке так оттарабанила теорему Пифагора, что сам Пифагор бы прослезился – ну как такое могло случиться?..
 - Загадываем! – Машка схватила ближнюю конфету и потянула… казалось, елка накренилась… как вдруг за спиной у девчат кто-то негромко кашлянул.
Машу как ветром сдуло, только конфета осталась раскачиваться на ветке.
Шура осторожно оглянулась… никого не было.  Оглушенная биеньем своего сердца, она взялась за конфету. Та  была большая и прямоугольная – «Мишка на Севере». Шура даже разглядела, что обертка на ней была какая-то затертая… Не срывая конфету, как это часто делалось дома,   Шура  развернула обертку и  вытащила шоколадную плитку. С пустой бумажкой поднялась ветка – на маминой елке к 1 января все веточки с конфетами смотрели вверх.  Шура плотно зажмурилась, беззвучно пошевелила губами и сунула «Мишку» в рот.
 Однако почувствовать вкус шоколада не успела – в холл вывалил весь 7-А.
Пора было идти по домам переодеваться.

       Дома Шура повздорила с мамой по поводу маскарадного костюма.
 - Шура! Ты же не в третьем классе – неужели не понимаешь? – в голосе мамы звенели металлические нотки. – На улице не пурга даже, конец света! Сегодня ни одна машина в область не пошла! (Шура радостно посмотрела в окно) Девочки с Дальней мельницы, думаю, вообще не придут… В общем, так – «снежинку»  берешь на плечиках - я ее укрыла – и переодеваешься в школе.
                  
     Шура, шурша накрахмаленной «снежинкой», шла по пустому школьному  коридору и ей хотелось взлететь.  Коридор этот, надоевший до чертиков, сейчас был таким родным и …многообещающим. Вот сейчас, за поворотом, будет ярко освещенный холл, а там…
Послышались первые аккорды «Червоной руты» - играл школьный ансамбль. Шура радостно засмеялась и влетела в холл. На ритм- гитаре играл Юра…
  Когда Юра пригласил ее на танец и  подружки дружно зашушукались, Шура украдкой посмотрела на заветную ветку – та сгибалась под тяжестью шоколадного «Мишки».
25 Урок внеклассного чтения
Гомяр Хамзин
  - Что за прелесть этот урок! Это даже не урок вовсе, а время для приятного, расслабляющего отдыха после уроков, как интересный концерт после скучной официальной части.
Классная комната наполняется каким то мягким, тёплым светом, строгие лица знаменитостей на портретах, и те становятся добрее. Старенькая учительница Анастасия Николаевна, обычно строгая и сердитая, на глазах превращается в милую, ласковую бабушку. В своей неизменной бордовой вязаной кофте и чёрной юбке она прохаживается между рядами парт, благосклонно предлагая нам, ученикам 2-го "Б" класса самим выбрать книгу для чтения...

Я подготовился заранее и принёс сегодня книгу "Русские народные сказки". Не библиотечную, а именно свою, купленную мамой на книжных развалах по моей настоятельной просьбе. Сам я давно прочитал её от корки до корки не один раз, и мне она очень нравилась, хотя была почти без картинок. Название каждой сказки и первая заглавная буква в начале были прописаны старославянскими буквами со множеством замысловатых узоров и завитушек, что прибавляло сказкам какого то загадочного шарма. Но главным достоинством книги конечно же была та сказочная атмосфера, в которой действовали герои сказок - Иван Царевич, Василиса Прекрасная, Баба Яга, Змей Горыныч, Кащей Бессмертный. Казалось, что ощущаешь даже запах этой сказочной страны, такой удивительной и интересной...

Анастасия Николаевна может быть даже вызовет именно меня читать сказки, что уже не раз бывало, и я неплохо, как мне казалось, с этим справлялся. Надо сказать, что не все мои одноклассники уже читали бегло, многие ещё читали по слогам, и им ещё не выпадало такой чести - читать на уроке внеклассного чтения перед всем классом.
Была ещё одна важная причина, по которой мне хотелось читать самому, это наша отличница и самая красивая девочка в классе - Элечка Самсонова. Она сидела на первой парте, напротив учительского стола и, когда я читал, внимательно слушала и смотрела на меня своими прекрасными серыми глазами. Сегодня, услышав о том, что читать будем именно мою книгу, Элечка обернулась на меня, как мне показалось, с интересом и одобрением...

Но наша первая и пока единственная учительница решила читать сама и уже надела для этого свои старые, видавшие виды очки. Когда она начала, меня впервые посетила кощунственная мысль о том, что я лучше справился бы с чтением своей книги, потому что знал эти сказки почти наизусть. К тому же я обходился без очков, не шамкал и не терял нужную строчку. Но, будучи дисциплинированным учеником, я сам тотчас же устыдился своих крамольных мыслей и вместе со всем классом стал внимать тихому, старческому голосу Анастасии Николаевны...

Иногда с задних парт доносилась какая то возня и я с возмущением оглядывался назад, как бы увещевая ребят не шуметь. Иногда ученики просили читать погромче, сетуя на то что им плохо слышно. Тогда старенькой учительнице приходилось напрягать голос и он звучал уже как то совсем не по сказочному. Несколько раз Элечка оглянулась на меня и в её взгляде я увидел одобрение. Видно было, что сказки ребятам нравятся, но всё-таки, казалось мне, я читал бы лучше.

Тут произошла какая то заминка. Анастасия Николаевна добралась до места, где было написано: - Взмахнул тут Кащей Бессмертный ширинкой и закричал...
Я знал, что в нижней части этой страницы есть маленькая сноска и в ней поясняется: Ширинка - вышитое полотенце. Но Анастасия Николаевна сноски ещё не заметила и на минуту задумалась. Потом взгляд её просветлел и она с видом учёного, сделавшего открытие, сказала: А! Это значит вот так он махнул ширинкой! И, приложив ладонь к бедру, как  к воображаемому карману на юбке, резко повела тазом.
 
Такая её трактовка телодвижений Кащея вполне устроила ребят, но только не меня.
Я изо всех сил стал тянуть руку, пытаясь обратить на себя внимание, но учительница, войдя в прежний спокойный режим, продолжала читать. Прочитав эту страницу, она всё-таки заметила сноску и опять лицо её просветлело.
      - Вот оно что! Ребята! Оказывается ширинка это вышитое полотенце! Так значит, Кащей Бессмертный полотенцем махнул...
Ребятам было как то безразлично, чем махал Кащей, главное,что Ивану Царевичу всё-таки удалось добыть его смерть и освободить Василису Прекрасную.

После чтения сказок обстановка в классе стала совсем уже похожа на домашнюю. Ребятам было позволено высказать своё мнение о прочитанном и даже немного поспорить. Я был рад, что сказки понравились одноклассникам и просто слушал их, не вмешиваясь. Анастасия Николаевна попросила высказать своё мнение лучших учеников, - Элечку Самсонову и Мишу Кротова, которых она ранее сама усадила за одну парту. Они, конечно же, отвечали правильно и в общих словах положительно отзывались о книге.

Затем, глядя на своих лучших учеников, Анастасия Николаевна, совсем уже умилившись их правильными ответами, вдруг стала рассуждать о дружбе между мальчиками и девочками.
       - Какая красивая у нас пара,- Эля и Миша! Вполне возможно, что когда они вырастут, поженятся и будут жить долго и счастливо. Я настороженно напрягся. Такой поворот событий меня совсем не устраивал.
Продолжая эту тему, она стала прохаживаться между рядами и раздавать нам комплименты:
       - И Таня у нас красавица, и Вова, и Равиль, и Леночка...
Я сидел смущённо опустив взгляд. Мама всегда говорила мне, что я красивый, и тётя Аля тоже так считала. Вот сейчас Анастасия Николаевна назовёт и моё имя...

Она прошла мимо не назвав моего имени. Как это может быть, что толстый Мишка красавец, а я нет? Всё-таки Анастасия Николаевна хоть и хорошая учительница, но в мужской красоте разбирается плохо. А вот мама и тётя Аля разбираются хорошо и им я больше верю. На следующий урок внеклассного чтения снова принесу свою книгу. Называется "Сказки народов мира" Только тогда уже сам напрошусь читать и Элечка Самсонова увидит, кто самый красивый и умный мальчик в классе.
26 Алый парус одинокий или Первая Любовь
Анатолий Комаристов
Слева- фото из интернета
Справа-Лиля Романова. Харьков. 1948 или 1949 год.


Первый раз я влюбился, когда мне было лет семь. В школу я тогда ещё не ходил, но в сентябре собирался идти в первый класс. Девочка, которую я полюбил, жила на соседней улице. Настоящее имя её я не знаю, но все подружки и мы мальчишки звали её просто «Мака». Что означало это слово, и кто её так назвал, никто из нас понятия не имел. Мака и Мака…

Девочка была симпатичная, может быть даже красивая (с точки зрения моей и моих друзей). А меня все звали почему-то «дед». Между прочим, кличка эта осталась на всю жизнь. И в молодости, во время учебы, службы,  и теперь, когда я уже на самом деле стал дедом (вернее прадедом), по другому ко мне не обращаются. Я привык...

Компания у нас была большая, примерно половина мальчиков и столько же девочек. Почти все мы были ровесники («малышня» в счет не бралась). Играли в разные детские игры, но почему-то всегда около дома Маки.

Она была среди нас лидером, любила командовать нами и мы все подчинялись ей беспрекословно. Мака крикнула: «Побежали!» и все, сломя голову, неслись по улице, пугая уток, кур и гусей. Звучала новая команда: «Играем в прятки!» и компания лезла в кусты, крапиву, канавы, обдирая голые ноги, руки, лица.
 
Мне лично нравилось её умение руководить нами. И я, как верный раб, старался всегда держаться рядом с нею. И когда однажды, кто-то из мальчишек, обидевшись на Маку, за то, что она при всех назвала его "трусишкой", замахнулся на неё хворостиной, я начал с ним драться.

Но любовь моя как внезапно началась, так внезапно и окончилась. И вот почему…

Мака знала, что моя тётя, у которой я воспитывался, хорошая портниха,как говорили раньше -"модистка", и что у неё много цветных «Журналов мод». Она видела журналы, когда приходила к нам домой со своей мамой, которой тётя шила платье или юбку. Мака сказала мне, чтобы я из журналов вырезал фотографии моделей и принес вырезки ей. Чего не сделаешь для девочки, в которую ты влюблен!

Я искромсал ножницами несколько журналов, выполняя её просьбу. Когда тётя увидела, что я испортил «Журналы мод», можете себе представить, какое наказание меня ждало. Оказалось, что эти журналы тётя принесла на некоторое время домой из «Ателье», где она работала, и должна была вернуть их назад. Я получил все, что мне причиталось. Но самым страшным наказанием для меня был запрет ходить на соседнюю улицу, где жила Мака.

Прошло время. Я пошел в школу и больше до 8 класса девочки меня не интересовали. Я хорошо запомнил проделки Маки и не хотел больше попадать в такие неприятные ситуации. Но любовь пришла и села рядом со мною за стол (парт тогда сразу после войны в нашей школе не было).

Где-то в начале учебного года в нашем классе появилась новенькая девочка Лиля Романова. Поскольку я сидел за столом один, ее посадили ко мне. Я узнал, что она с родителями только что приехала в наш городок из соседнего района.

Девочка была умная, начитанная, училась только на пятерки. Она не была красавицей, но и ничуть не уступала нашим девчонкам. Мне она понравилась сразу, мы быстро нашли с ней общий язык по всем вопросам, понимали друг друга. Короче, вот это и была самая настоящая дружба, уже почти взрослых мальчика и девочки.
   
Я не помню, видел ли кто-нибудь из нашей семьи Лилю. У нас дома она не была - это абсолютно точно. Раньше не принято было знакомить своих мальчиков и девочек с родителями и тем более приводить их к себе домой.

После окончания школы Лиля поступила в Харьковский педагогический институт. Училась на историческом или географическом факультете. Точно не помню. Мы продолжали дружить с ней и в Харькове, пока я не встретил свою будущую жену Тамару.

 По субботам и воскресеньям, когда я был еще студентом мединститута, а затем и слушателем Военно-медицинского факультета, ходил в общежитие пединститута на танцы (гораздо реже в свой клуб). Наши общежития были совсем недалеко друг от друга. В то время у нас с Лилей Романовой еще со школы была настоящая искренняя дружба. 

Мы могли часами бродить с ней по парку им. М.Горького, ходили в кино. Парк был ухоженный, вход в парк тогда был платный. Сколько стоил входной билет, я уже не помню. Парк со всех сторон был обнесен высокой металлической оградой. Но мы знали места, где было можно пролезть в дыру без билета. Кстати, раньше (не помню какой это был год), чтобы пройти на перрон вокзала для встречи кого-либо, надо было купить «перронный» билет. Стоил он один рубль.По тем временам это были большие деньги, особенно для студентов.

По обе стороны широкой центральной аллеи парка росли старые каштаны. У центрального входа в парк на клумбе была большая скульптура – В.И. Ленин и И.В. Сталин сидят на скамье в Горках. В конце центральной аллеи был летний кинотеатр, больше похожий на сарай с деревянными лавками. Но ходили мы в него очень часто.

Помню, что мы смотрели там несколько серий трофейного фильма «Тарзан». Он пользовался тогда большой популярностью. Сеансы на этот фильм начинались рано утром, а последний сеанс был в 23 часа. Мальчишки подражали Тарзану, и дикие вопли звучали в парке днем и вечером. Там же мы смотрели трофейный фильм «Седьмой раунд» и много других, в основном трофейных. Фильмы тогда еще не дублировали, и надо было успеть посмотреть кадр и прочитать субтитры внизу экрана. Сначала было трудно, а потом привыкли.

Вспомнил один неприятный эпизод из того времени. Почему мы с Лилей забрели в глушь парка, где и света даже не было, я уже не помню. Внезапно из зарослей кустов навстречу нам вышла компания ребят, примерно моего возраста и роста. Их было 5 или 6 человек. Они мгновенно окружили нас. Один из них маленький и худой (наверное, главарь) тихо сказал:
-Стоять. Не дергаться, иначе хуже будет. Не вздумайте кричать.
 
У верзилы, который стоял позади главаря, я увидел в руке нож. Главарь скомандовал: -Быстро давайте деньги, снимайте часы, сережки, кольца.
Сопротивление было бесполезно, и я вынул из брючного кармана часы на цепочке (их звали «луковица»). Я купил их за  копейки на Благовещенском базаре. Главарь взял их, открыл крышку и небрежно произнес:
-Штамповка.
Но не вернул часы мне, а положил к себе в карман.
 
У Лили никаких украшений никогда не было. Я дрался в своей жизни один раз. Вступать в драку с такой бандой, вооруженной ножом, в мои планы не входило.  Они мгновенно исчезли в кустах, так же быстро, как и появились. В те времена забираться вглубь парка, да еще и с ценными вещами было рискованно. Случаи грабежей и поножовщины были не такими уж и редкими. Это было в 1948 или 1949 году. Милиционеры были только на центральной аллее и у кинотеатра. Мы же с Лилей в те дебри больше никогда не заходили.

На улице Сумской недалеко от главного корпуса мединститута был кинотеатр «Комсомольский». Там мы смотрели цветные фильмы «Сказание о земле сибирской», «Кубанские казаки» и другие. В 1949 или 1950 году в Харькове гастролировал Московский театр им. Моссовета. В парке им. М.Горького мы с Лилей видели В.П. Марецкую, Ю.А. Завадского, Р.Я. Плятта, Ф.Г. Раневскую и других артистов. Они гуляли по центральной аллее. За ними ходили толпы зевак. Гастролировали они в помещении театра украинской драмы им. Т.Г. Шевченко, который был рядом с административным зданием мединститута.

Но жизнь есть жизнь и однажды я встретил девочку, в которую влюбился, как говорят, «по уши». Лиля каким-то образом почувствовала, что моё отношение к ней несколько изменилось. Наверное, я стал более прохладно относиться, хотя мне казалось, что я старался оставаться прежним. Я этого не замечал, а девичье сердце, очевидно, более чувствительно к таким вещам.

Мне кажется, что с Лилей мы расстались по-доброму, как порядочные люди, без взаимных обид и упреков. Мы встретились с ней будучи школьниками и считали свою дружбу нерушимой. Но жизнь внесла свои поправки в наши отношения. Мы встречались с Лилей еще несколько вечеров.

По-моему, Лиля уже догадывалась о нашей предстоящей разлуке, но делала вид, что все идет нормально. Наверное, было что-то в моем поведении такое, что давало ей основание так думать. Но никаких вопросов по этому поводу она не задавала. Все шло как обычно. Встречались и расставались мы, как всегда.

Последний вечер мы гуляли с Лилей в парке. Разговаривали, шутили, смеялись, вспоминали школу, друзей. Тема расставания не затрагивалась и раньше и теперь. Сходили в кино на сеанс, который начинался в 21 час. Смотрели какой-то трофейный фильм. Было уже поздно.

Я проводил ее до входа в общежитие (входную дверь вахтерши закрывали в 23 часа). Тянуть с объяснением уже было нельзя. Как не тяжело, но надо было говорить ей правду. Не мучить ни её, ни себя.

У крыльца общежития я осторожно обнял её, она не отстранилась, а наоборот как-то теснее прижалась ко мне. Глядя в её голубые глаза, я негромко сказал:
-Лиля! Родная, моя девочка! Я очень любил и люблю тебя! Ты это хорошо знаешь. Прости меня, но я больше не приду к тебе. Я полюбил другую девочку…

-Тамару Селезнёву... с дошкольного факультета? - спокойно спросила она. -Желаю вам счастья. Я знала об этом давно и хочу, чтобы она любила тебя так же, как я… 
Ни один мускул не дрогнул на ее лице, она не плакала.

Я поблагодарил ее за всё, что было между нами хорошего. Мы дружили с ней, наверное, года четыре. Мы как-то импульсивно обнялись и даже крепко поцеловались на прощанье.

Она не плакала, была как всегда сдержанной, но явно грустной. Я еще раз обнял её, она прижалась ко мне, уткнулась лицом в ворот шинели. Я крепко пожал и поцеловал её холодную руку и быстро пошел на остановку трамвая, а она поднялась на крыльцо общежития.

Когда, отойдя несколько шагов, не выдержав, я обернулся, увидел Лилю. Она стояла на крыльце одна, какая-то поникшая, смотрела мне вслед и, увидев, что я обернулся, как-то радостно встрепенулась, и помахала рукой. Я ответил тем же, но не стал травить душу ни себе, ни ей, и больше не оборачивался. Завернул за угол дома, ускорил шаг и пошел на остановку.

На душе было тоскливо, тяжело, было ощущение, что я потерял что-то очень, очень дорогое. Мелькали мысли: «Вернись! Не уходи! С кем ты расстался? Подумай! Еще не поздно… Она ведь так любит тебя. Всего несколько шагов назад…».
Но вернуться к Лиле я уже не мог.
 
Лиля была достойна только хороших слов: умная, ласковая, но в тоже время очень гордая, нежная, верная и добрая девочка. В 1950 году мне исполнилось 20 лет. На день рождения Лиля подарила мне собрание сочинений А.С.Пушкина в 10 томах, изданное Академией Наук СССР в 1949 году. Подарок хранится в моем архиве уже 64 года.

...Я долго не мог забыть тот печальный вечер. И сегодня, почти через 60 лет, вспомнил всё до мельчайших подробностей.

Первая любовь–это на всю жизнь...
27 Бэла
Владимир Волкович
 

В десятом классе я влюбился в девушку по имени Бэла.
Влечение к противоположному полу обнаружил у себя ещё в детском садике. В то время, когда все ребятишки с удовольствием уплетали  обед, я подговаривал свою первую любовь Людку Короткову, и мы убегали с ней в туалет. Там снимали трусики и с любопытством разглядывали то, что они прикрывали, благо оно было разным и это подстёгивало наш интерес. По прошествии нескольких лет удивлялся — и что нашёл такого привлекательного в этой конопатой, с простоватым лицом девчонке.
Уже, будучи взрослым,  прочитал у Фрейда о детской сексуальности. Не знаю как Людке, а мне эта наша шалость дала некоторое представление об устройстве женского организма.

Бэла училась в параллельном классе, и жила в доме напротив. Я не раз видел, как она выходит из подъезда, но до поры не обращал на неё никакого внимания. И тогда она прибегла к популярному в нашей школьной среде способу.
Однажды я обнаружил в кармане моего пальто записку, написанную аккуратным девчоночьим почерком: «Ты мне нравишься, приходи сегодня в семь — в парк». Записка была не подписана, и сердце отчаянно забилось.
Кто бы это мог быть? Пальто висели в общей раздевалке, где раздевались и одевались все ученики школы.
С этого момента мысли крутились только вокруг этой записки. Девчонки часто писали ребятам, даже на уроках. Никто не придавал этим писулькам серьёзного значения, так — баловство. Но в этот раз я почему-то сильно заволновался.
Особенно интриговала неизвестность отправителя.

Ни о каких уроках в этот день не могло быть и речи, время до семи часов тянулось страшно медленно. Я — то вставал, то садился, то бродил по квартире, то бежал в магазин, то пробовал читать какую-то книгу. Но всё равно не мог найти себе места.
Без пятнадцати семь был уже у входа в парк. Меряя шагами поскрипывающую снегом, утоптанную площадку перед входом, внимательно вглядывался в каждую проходящую девочку: «Эта! А, может быть эта?  Нет, она мне совсем не нравится».
Бэла прошла мимо с независимым видом, развернулась и двинулась обратно. Равнодушно скользнув по ней взглядом, я переключил внимание на какого-то прохожего. И тут, видимо, решившись, она направилась прямо ко мне. По мере того, как она приближалась, лицо моё вытягивалось в гримасе разочарования.
«Неужели, она?» — промелькнула неожиданная мысль. С Бэлой мы встречались изредка на переменах, а чаще на улице, но никогда не заговаривали и даже здоровались не всегда. Она не была красавицей, и ничем особенным из девочек не выделялась. Другие были намного симпатичнее и раскованнее, активные общественницы, или наоборот — героини улицы, по которой вечерами гуляла вся молодёжь, и которую мы называли «Бродом», сокращённо от Нью-Йоркского Бродвея.
– Ну, здравствуй.
– Это ты?
– Да, это я, — Бэла глядела на меня с вызовом, нервно теребя кисть шарфика, большим узлом завязанного на шее.
От неожиданности я растерялся, замолчал и лишь таращился на неё пустыми глазами.
– Ты разочарован? Ты ожидал увидеть другую?
– Да нет, что ты… я не ожидал… я не ожидал никого увидеть… сам не знаю, кого, — бормотал несуразицу, не находя слов.
– Если ты ожидал увидеть кого-то другого, могу уйти.
Бела повернулась, пожала плечиком и медленно пошла.
– Подожди, Бэла, не уходи, — неожиданно вырвалось у меня.
Бела вернулась, подошла ко мне и ненароком, легко, по-женски, смахнула снежинки с лацкана моего пальто. И сразу куда-то подевалась напряжённость, мне стало легко и свободно.
И Бэла показалась даже симпатичной, хотя я усиленно пытался не встречаться с ней взглядом.
– Пойдём, прогуляемся, — наконец, выдавил из себя, не представляя, что нужно говорить девушке, когда остаёшься с нею наедине.
Мы медленно пошли по заснеженной аллее парка, держась друг от друга на «комсомольском расстоянии».
– А чем ты будешь заниматься летом? — спросила Бэла, чтобы прервать наше затянувшееся молчание.
– Не думал ещё. Может, поеду куда, — ответил я, хотя знал прекрасно, что надо будет пойти работать, денег у родителей вечно не хватало.
Через полчаса мы уже болтали вовсю, напряжённость исчезла.
На небольшом взгорке, где дорожка была утоптана и накатана мальчишками, съезжающими на портфелях после школы, девушка поскользнулась. Реакция у меня была отменной, я ловко подхватил её за руку. Бэла кивнула в знак благодарности, а я не знал: взять её под руку — как-то неудобно, по-взрослому, а за руку — мы ещё не так близко знакомы. И всё-таки я взял её за руку. Положение спасли красивые голубые варежки, они послужили границей между руками, хоть и небольшая преграда, но всё не к обнажённой руке прикасаешься.

Мы стали встречаться, и в каждый следующий раз Бэла нравилась мне всё больше. В один из дней, расставаясь, я, как обычно, держал её за руку и вдруг безотчётно притянул к себе и чмокнул куда-то в уголок рта. Она как будто давно ждала этого, закинула руки мне за шею и прильнула к губам. Мы целовались самозабвенно, не думая ни о чём.
Оказалось, что это так восхитительно, так волнующе и горячо. Я снял шапку на морозе, от головы шёл пар, волосы взмокли. В тот вечер мы едва смогли расстаться.

Теперь каждый день, едва дождавшись вечера и наскоро сделав уроки, бежали друг к другу, предвкушая сладость от того, что будем рядом, сладость от поцелуев. Родители интересовались, где это я постоянно пропадаю, но я никогда не откровенничал по поводу своих личных дел и считал себя уже самостоятельным и взрослым.
Днём припекало солнышко, а вечером, когда мы выходили на прогулку, становилось прохладно. Растаявшие за день сугробы превращались в грязноватые, подёрнутые ледком лужицы, и мы скользили по ним, держась друг за друга, чтобы не упасть, и хохотали, когда поскальзывались и смешно взмахивали руками.
Уходили подальше или уезжали на трамвае в другой район, чтобы не попасть на глаза одноклассникам. Знали, какой страшной разрушительной силой обладают сплетни. Стоило кому-то увидеть нас, и назавтра вся школа знала бы, что мы вместе. Насмешек, расспросов и вопросов с подковырками было бы трудно избежать.
– Пойдём в кино? — предложил я.
– А что это за фильм?
– Не знаю, заодно и посмотрим.
Мы стояли перед огромной афишей кинотеатра, на которой были нарисованы обнимающиеся мужчина и женщина.
Внутри оказалось тепло и уютно после сырого и промозглого весеннего вечера, можно было посидеть в фойе, угоститься мороженым и выпить газировки. Билеты предусмотрительно взяли на последний ряд и целовались бесконечно, мало обращая внимания на экран.
Важнее фильма было то, что мы сидели рядом, близко-близко, могли дотрагиваться друг до друга и даже шаловливо залезать рукой под куртку. И эта дрожь прикосновений, волна нежности накрывала нас с головой и рождала необыкновенное чувство восторга и радости.

Весна полноправной хозяйкой вступила в свои права и горячила, будоражила юную кровь. Рано утром, с восходом солнца, я убегал в лес и набирал букетик подснежников. Мне доставляло огромное удовольствие чувствовать себя мужчиной, когда дождавшись Бэлу, выходящую из своего подъезда со школьным портфелем, «торжественно преподносил» ей цветы. Бэла смущалась, краснела, потом зарывалась лицом в небесную голубизну лепестков, лишь изредка бросая оттуда на меня благодарный взгляд.
Однажды мы слушали музыку у Бэлы дома. У неё был большой выбор пластинок, и даже магнитофон — совсем недавно появившееся чудо техники. Рабочий день в субботу закончился рано, родители ушли куда-то в гости, и мы чувствовали себя совсем взрослыми, оставшись одни в квартире.
Сидели, обнявшись, на широком диване, и нам было тепло и уютно.
– Хочешь пива?
– Давай.
Бэла принесла из холодильника бутылку, стаканы и какие-то солоноватые бублики.
Мы чокнулись стаканами, и я огласил свой любимый тост:
– За нас!
Бэла присела на диван и начала рассказывать что-то интересное, но слушал я вполуха. Любовался её правильным овалом лица с нежной девичьей кожей, которую совсем не портили маленькие прыщики. Наоборот, от этого оно становилось каким-то своим, домашним, ещё более милым и родным. Слегка вьющиеся чёрные волосы спускались по шее и спине широкой волной. Она изредка поглядывала на меня зеленоватыми, как бездонный омут, глазами, и я тонул в них, отчаянно пытаясь выбраться на берег.
Какой болван! Как же это я не замечал раньше, что она такая красивая, как мог заглядываться на других девчонок, когда здесь рядом со мной живёт такое чудо. И вот сейчас это чудо — моя Белочка, сидит рядом со мной.
Моя рука непроизвольно поднялась и погладила густые, с необыкновенным запахом волосы. Бэла запнулась на секунду, но сейчас, же продолжила свой рассказ. Тогда мне захотелось подержать эти волосы в руке. Тяжёлые волны стекали у меня меж пальцев, и я прижался к ним лицом. Бэла замолчала, повернула голову ко мне, и наши губы встретились.
Стало жарко. Бэла высвободилась из моих рук, подошла к проигрывателю и поставила какую-то мелодию:
– Я, как хозяйка, объявляю «белый танец», — нарочито торжественным голосом заявила она, — и приглашаю вас, сеньор.
Мы медленно кружились, обнявшись, чарующие звуки музыки вливались в наши души и в наши сердца, губы мои скользили по её шее, по щеке и находили её дрожащие податливые губы.
– Белочка, Белочка, — шептал я на ухо, называя её именем, которое ей очень нравилось, — я люблю тебя.
– И я тебя, — отвечала она почти беззвучно, касаясь губами моей щеки и зарываясь руками в мои волосы.
Моя рука нащупала сзади молнию её платья и чуть расстегнула её. Пальцы скользнули в разрез, и я почувствовал атласную нежность кожи. Бэла прильнула ко мне, её упругая грудь прижалась к моей, голова моя кружилась.
– Нет, нет, Вадик, родной, не надо.
Мы оба знали, что сейчас должно произойти, знали и боялись этого.
– Почему, Белочка, ведь мы любим друг друга?
– Я боюсь, Вадик, я очень боюсь, я столько слышала об этом плохого.
– У нас не будет плохое, у тех, кто любит, плохого не бывает, — уже смелее заявил я, почувствовав себя мужчиной, ответственным и за эту нежную, доверившуюся мне девочку.

Я крепко сжал её в объятьях и, осмелев, торопливо расстегнул молнию платья.
Мы были неопытны, у нас это было в первый раз, все мои познания происходили из рассказов знакомых мальчишек на улице, где я проводил большую часть своего времени. Мальчишки хвастались тем, что проделывали с девочками. Но эти рассказы были мне всегда неприятны своей циничностью и каким-то презрением к девочке. И я всё пытался понять: где же здесь любовь, о которой столько читал в книжках.
Но сейчас с Бэлой всё было по-другому. Мы ласкали друг друга, трогали и гладили, и от этого радость и нежность вливались в душу. Я знал, что лучше этой девочки на свете нет.
– Вадик, Вадик, хороший мой, — задыхаясь, шептала Бэла, когда коснулся её обнажённого тела.
Наши тела сплелись, и какая-то неодолимая сила несла и вздымала меня на волнах восторга. Время остановилось, всё, что было в моей жизни раньше ушло в небытие, перестало существовать, кроме той сладостной девчонки, которая обнимала меня. Лишь чувствовал, что и она испытывает ту же любовь и нежность.
Вдруг Бэла вскрикнула:
– Ой, ой, мне больно! Вадик погоди!
Я с трудом отодвинулся от Бэлы и прислонился к спинке дивана, руки мои дрожали.

Значительно позже, когда я узнал о подготовке, прелюдии и прочих вещах, понял, какую боль причинил Бэле, но тогда…. Потом лежал рядом с ней, обессиленный и опустошённый. Мне не хотелось уже ничего.
– Прости меня, Белочка,— она молчала, закрыв глаза и прикрыв обнажённое тело поднятым с пола платьем, — мы никогда не будем больше этого делать.
– Глупенький, так всегда бывает у девочек, если в первый раз.
Она выпростала руку из-под платья и положила её мне на грудь. Это было знаком прощения.

Недалёкий лес вокруг города манил бледно-зеленой весенней листвой. Мы устремлялись туда при первой возможности, стараясь оставаться незамеченными.
На «нашей» лесной полянке мы давали волю своим чувствам. Окаймляющие её высокие сосны с зелёными иголками и стройные берёзы, слушающие ток рвущегося к набухшим почкам сока, казалось, понимали и поддерживали нас. Мы уже не стеснялись друг друга и со всей силой и страстью отдавались тому неведомому — сильному и нежному, которое соединило нас навеки. Ласкали, целовали, мяли и тискали друг друга, получая от этого невыразимое наслаждение.
Я собирал на лесной поляне охапки весенних цветов и осыпал ими Бэлу. Она лежала, раскинувшись, на мягкой, нежно-зелёной травке, жмурясь от солнышка и наслаждаясь пахучими цветами на своей груди, и казалось мне, что в мире никого нет лучше этой девчонки, и чувствовал я, насколько глубоко проникла она в душу мою и в сердце.

В мае мы окончили десятый класс, перешли в одиннадцатый и стали совсем взрослыми, нам исполнилось по семнадцать.
А в начале июня состоялся разговор, значение которого я понял намного позже.
– Бэла, меня приглашают в поход — сплавляться на плотах по горной реке. Я очень хочу поехать, но и с тобой расстаться не могу. Как ты скажешь, так и будет.
– А сколько времени это займёт?
– Недели две.
– Поезжай, я буду тебя ждать. Я хотела сообщить тебе кое-что важное, но пока, думаю, потерпит, надо ещё уточнить.
– А в чём дело, что-то случилось?
– Не буду говорить, ещё не всё ясно. Вернёшься, тогда и скажу.
– Договорились.

И я отправился в турпоход. Приехав, сразу же позвонил, ожидая услышать в трубке знакомый голос, чтобы сказать: «Здравствуй, моя любимая, я очень скучал без тебя». Но трубку никто не поднял, и на следующий день я отправился к ней домой. Вечерело, и можно было быть уверенным, что все дома.
Дверь открыл отец.
– Можно Бэлу?
Он как-то странно посмотрел на меня и резко ответил:
– Её нет, она уехала с матерью в Ленинград.
– А когда она приедет?
– Когда бы она ни приехала, ты больше с ней встречаться не будешь. Ясно?
– Нет, не ясно!
– Всё, иди, я не хочу разговаривать с тобой.

Дверь захлопнулась, как будто разделив мою жизнь на две половины: радостную и счастливую, которая осталась где-то позади, и непонятную и тревожную, ожидающую меня. Я постоял в глубоком недоумении перед закрытой дверью, но позвонить ещё раз не решился. В тот раз я так и не догадался в чём причина такой резкой перемены отношения ко мне её отца. Разные мысли лезли в голову, но все они были далеки от реальности.
Бэла приехала, когда учебный год уже начался. Она изменилась, волосы теперь заплетала в косы, после уроков со всех ног спешила домой. Понял, что она не хочет со мной даже разговаривать. Но разве я мог просто так отказаться от девушки, которая стала для меня дороже всех?
Встретил её после уроков, специально уйдя с последнего пораньше. Она, как обычно, хотела обогнуть меня, но я загородил ей дорогу.
– Бэла, прекрати меня мучить, скажи, в чём виноват перед тобой? — И добавил тише: – Ты разлюбила меня?
Бэла отрицательно покачала головой:
– Нет,… я не могу тебе сказать… мне нельзя с тобой теперь… мне надо идти.
– Я тебя никуда не отпущу, пока не скажешь. Что-то изменилось, произошло такое, что мы больше не нужны друг другу?
И тут она решилась:
– Пойдём в спортзал, там сейчас никого нет, нас не должны видеть вместе.
Мы отправились в спортзал, и присели на маты, сложенные стопкой возле стенки. Бэла молчала некоторое время, и я не нарушил её молчания. Потом тихо произнесла:
– Я была беременна и сделала аборт.
«Гром загремел раскатами, пол заходил ходуном под ногами, стены рухнули на мою голову».
– Как… как же это? Зачем ты это сделала, почему мне ничего не сказала?
– Не хотела говорить перед походом, ты бы не поехал, а до конца ещё не было ясно. Да и что бы изменилось, если б сказала?
Я тупо глядел в пол:
– Многое бы изменилось. Мы могли бы пожениться.
Она посмотрела на меня с грустью:
– Нам ещё восемнадцати нет, нам ещё год учиться, школу надо окончить, потом в университет поступать. Как бы мы всё это смогли, если б родился маленький?
Лицо у неё вдруг скривилось, и она заплакала, закрыв глаза ладонями. Я обнял её за плечи, чтобы успокоить, но она резким движением сбросила мою руку.
– Родители запретили мне с тобой встречаться. Ты, пожалуйста, не тревожь меня, не трогай, я столько пережила за эти месяцы.
Плечи её снова затряслись. Комок подступил к горлу, впору было и мне зареветь, но я — мужчина, и не мог себе этого позволить.
– Я поговорю с твоими родителями, мы поженимся!
Бэла покачала головой:
– Они не станут с тобой разговаривать, а отец ещё и с лестницы спустить может.
Я проводил Бэлу до дому, нам всё равно было по пути, хотя она возражала против этого. И всё время оглядывалась по сторонам, пока шли. Перед своим подъездом она мне тихо сказала:
– Прощай.
И даже руки не подала.

«Отказаться, забыть, бросить всё и уехать? Что делать, что? Нет, я не оставлю её». Тяжёлые мысли сверлили мне мозг.
Целый месяц я ходил вокруг да около, пытаясь хоть издали посмотреть на Бэлу, коль разговаривать со мной она не хочет. Через месяц решился прийти к ней домой. Это был жест отчаяния, я понимал, что назад уже ничего вернуть невозможно. Дверь отворила мать, испуганно посмотрела на меня и зашептала:
– Иди, иди скорее отсюда, пока отец не прознал, что ты здесь. Зашибёт.
– Я не боюсь, я люблю Бэлу и хочу на ней жениться! — выпалил я.
Мать посмотрела на меня, как на сумасшедшего. Сзади неё выросла крупная фигура отца.
– А, вот кто к нам пожаловал. Что, пришёл прощенья просить, негодяй?
– Я не негодяй, я пришёл просить руки вашей дочери.
Эту фразу я выучил заранее и совсем не почувствовал, что она звучит картинно – театрально. Попросту — смешно.
– Так ты ещё издеваешься, щенок, сейчас я тебе шею сверну. Нет, я лучше подам на тебя в суд. Твои родители никогда со мной не рассчитаются.
И добавил перед тем, как захлопнуть дверь:
– Пошёл вон, мерзавец!

Я повернулся и ушёл, но даже после этого отказаться от Бэлы не мог. Всегда подстраивал так, чтобы оказаться у неё на пути. Но она обходила меня, а если мы встречались лицом к лицу, качала головой и говорила:
– Вадик, ну не надо, прошу тебя, ты же знаешь…. Будет только хуже.
А однажды она сама меня остановила:
– Я уезжаю в Ленинград, там тётка — сестра отца, у неё пока буду жить.
– Белочка, родная моя, не уезжай. Давай сбежим куда-нибудь. Если мы будем вместе, нам ничего уже не страшно. Выживем!
– Нет, не могу идти против воли родителей, они меня очень любят.
– А я?
Бэла промолчала, и это её молчание прозвучало как смертный приговор тому, что было между нами.
– Когда?
– Я предупрежу тебя.
Через пару недель обнаружил в кармане пальто записку, и с волнением рассматривал знакомый почерк.
«Как раньше, — подумал я, — совсем немного времени прошло, а как будто целую жизнь прожили. И повзрослели сразу».
В записке были дата и время отправления поезда.

Я приехал на вокзал вовремя с букетом астр, непонятно зачем купленных. Может быть, надеялся, что удастся вручить Бэле перед отъездом. Однако прятался за углом — не хотел, чтобы меня увидели родители, которые провожали Бэлу. И только перед самым отправлением поезда бросился к вагону. Бэла махала через окно рукой провожающим, она заметила меня, я это понял по её жесту, которым она меня раньше частенько передразнивала. Боже, как давно это было.
Вагон тронулся, сердце моё упало, тяжёлое предчувствие вползло туда змеёй и свернулось калачиком.

Отец Бэлы заметил меня, когда поезд уже ушёл, и люди стали расходиться. Он был какой-то усталый и сразу постаревший.
– А тебе что здесь надо, ты уже сделал своё подлое дело. Больше ты её не увидишь.
Я оглянулся в последний раз на то место, где только что стоял вагон с такой дорогой мне девчонкой, уже потерянной навсегда. И лишь белые астры, разбросанные по перрону, бросились мне в глаза.

Месяца два до самого Нового года ходил, как в воду опущенный, скучал по своей Белочке. Представлял её всю так явственно, как будто она была тут рядом и я в любой момент могу до неё дотронуться.
Вовка Устинов, мой лучший друг, бывший в курсе всего этого дела, советовал:
– Заведи себе другую, это самое верное средство.
Но я не мог выполнить этот совет, все девчонки казались мне пресными и какими-то глупыми.
От одной лишь мысли о том, что с какой-нибудь из них буду так же близок, как с Бэлой, становилось тошно.

С Бэлой мы встретились через два года, когда уже были студентами. Мы приехали на каникулы в родной город. К тому времени у меня была девушка, и прошлое лишь осталось в памяти какой-то лёгкой и светлой грустью.
Я шёл за ней по улице, с волнением разглядывая знакомую фигуру и не решаясь приблизиться, потом догнал:
– Здравствуй, Белочка!
Она обернулась резко, как будто её неожиданно больно толкнули, несколько секунд удивлённо смотрела на меня.
– Здравствуй.
– Не узнаёшь, неужели я так сильно изменился?
И тут она улыбнулась:
– Конечно, изменился, мы все меняемся с годами.
Это её философски-грустное заключение сразу поставило жирную точку на прошлом.
Мы присели на какую-то лавочку и говорили об учёбе, о студенческих делах, не касаясь того, что было в нашей жизни раньше. Потом она заторопилась:
– Мне надо идти, ты уж извини, встретимся в другой раз.
Но другого раза не случилось. Больше я её не видел.
Она уехала в Ленинград, где училась в университете, а я — в Свердловск. В последующие годы я редко навещал город детства.
Прошло несколько лет, и я узнал от своей сестры, которая по-прежнему жила в нашем городе, что Бэла окончила университет, вышла замуж и умерла при родах. Вскоре от инфаркта умер и её отец.

Менялись города, где я жил, пролетали годы, жизнь закружила меня, но однажды, приехав в отпуск в родной город, я купил букет пышных астр и направился в знакомый подъезд. Дверь мне открыла маленькая сухонькая старушка. Она, конечно же, меня не узнала. Когда я назвал себя и напомнил ей о Бэле, она засуетилась:
– Ой, как же это, проходите, проходите.
Мы сидели на кухне, пили чай. Перед нами стоял букет, который я принёс. Мать Бэлы всё старалась погладить рукою тонкие белые игольчатые лепестки и плакала, как только мы заговаривали о дочери. Мне казалось, она знала, что астры — любимые цветы Бэлы. Я не стал бередить прошлого и поспешил поскорее уйти.
Всю жизнь потом чувствовал какую-то свою вину в её смерти.
Вот я живу, смеюсь и плачу, радуюсь и печалюсь, а Бэлы давно уже нет на этом свете.
28 После вьюги
Леонид Аронов
    Морозный солнечный февральский день. Суббота. В сельской школе закончились занятия. Ученики торопливо разошлись по домам, и в двухэтажном здании стало тихо.

    В опустевшем классе молодая учительница математики Елена Степановна отчитывала ученика 11-ого класса Гену Зернова. Юноша, высокий, крепкого телосложения, в тесном синем костюме, стоял и сверху вниз смотрел на неё, сдерживая чувства. Эта брюнетка неотрывно притягивала его взгляд. Ему нравилось её мило узковатое лицо, сверкающие глаза, мягкий голос, плавное движение рук и груди, обтянутые белой шерстяной кофточкой. Сейчас она хмурилась, морщила носик и была прелесть. Однако на его лице читалось уважение к педагогу.

    Елена Степановна, сидя за столом, торопливо совала тетрадки, учебники в сумку и, пытаясь  быть строгой,  выговаривала:
— Вы, Зернов, не ответили за весь урок ни на один мой вопрос! Жаль, что я не могу сегодня оставить Вас на дополнительное занятие. Я вынуждена съездить на денёк к своим родителям. По прогнозу — метель, и тогда не выберешься из вашего чёртова села. В воскресенье вечером я вернусь, и на следующей неделе…
В  этот момент с улицы, через заиндевелые окна послышался требовательный сигнал автомобиля.
— Это за мной! — повеселела учительница, живо заулыбалась. — Ну, Зернов, до свидания! Идите домой и заодно скажите шофёру, что я уже выхожу.
Гена окутал её любящим взглядом, ответил ласковым басом «До свидания» и удалился из класса.

    В воскресенье вечером Елена  Степановна возвращалась в село, где работала. Её вёз на маленьком «Запорожце» папин давнишний знакомый, человек пятидесяти лет, знавший Лену с  детства. Она называла его по привычке дядя Миша.

    Мчались по расчищенной трассе с высокими завалами снега на обочинах. Сгущались сумерки. Водитель включил фары. Широкая чёрная туча закрыла на тёмно-синем небе белые звёзды. Стало тревожно, неуютно. Ветер залепил снегом лобовое стекло автомобиля. Дядя Миша сбавил скорость машины, торопливо запустил дворники-щётки и озабоченно заговорил:
— Э-э-э! Да это начинается метель. Пожалуй, лучше вернуться назад, пока  отъехали недалеко. Я отвезу тебя к твоим родителям, а то, как бы беда не случилась.
— Вы что, дядя Миша! Мне завтра к первому уроку. Ещё надо планы написать.
— Ну и что?! Велика беда! Один день пропустишь, а потом наверстаешь. Директору объяснишь, что из-за непогоды не смогла приехать вовремя.
— Нет! Нет! Мне надо обязательно попасть в село!
— Воля ваша, — огорчённо ответил дядя Миша, и лицо его сделалось мрачным. — Но с асфальта я не могу на своей машине съезжать на полевую дорогу: застрянем в первом же сугробе. Мне придётся высадить Вас на трассе, тогда Вам предстоит пешком пробираться четыре километра до села. В темноте, в пургу, в Вашей модной одёжке… Опасно… Опасно… Не кладите, ради Бога, тяжкий грех на мою душу, не вынуждайте меня отпускать Вас одну на неминуемую гибель!
— Не беспокойтесь! Довезите меня до остановки, а там я доберусь, — она помолчала немного, вслушиваясь в гул двигателя машины, и высказала заветную мечту: — Я отработаю обязательные три года и вернусь в свой город, к родителям.

    Подъезжали к автобусной остановке, на которой Елене Степановне надо было выходить. Поток света от фар выхватил из темноты, из мелькающих снежинок силуэт высокого мужчины в меховой шапке, в тулупе, в громадных валенках.
— Ой! Кто это? — испугалась Елена Степановна, узнала и засмеялась. — Да это же Гена Зернов, мой ученик из выпускного класса. Ему следует уроки зубрить, готовиться к экзаменам, а он, шалопай, вечно здесь  торчит. И в прошлый раз тут стоял.
— Я не знаю, какой он ученик, но попутчик тебе добрый, с таким не пропадёшь, — повеселел дядя Миша, остановил машину и, лаская взглядом нежное лицо Лены, сдерживая улыбку, мягко спросил: — Может, именно Вас встречает? Может, он полюбил Вас?
— Чего? Чего? Полюбил? С его-то интеллектом! Не смешите мои сапоги! Такой попутчик мне не нужен, я уж лучше одна… Она с двумя сумками вылезла из автомобиля в метель, в холод.
«Запорожец», ярко сверкая в темноте сквозь снежные вихри белыми и красными огнями, завывая мотором, развернулся и исчез.

    Темно. Холодно. Одиноко. Слева и справа вдоль трассы темнели высокими стенами лесопосадки. Ветер шумел в деревьях, вдоль дороги кружил тёмные вихри снега.
К учительнице подошёл Гена, наклонился и вежливо предложил:
— Елена Степановна, разрешите, пожалуйста, донести ваши вещи.
— Спасибо. Я — сама. Мои сумки лёгкие. Вы идите. Я хочу пройтись одна.
Гена неуклюже повернулся, нерешительно пошёл, и его поглотил холодный мрак.

    Педагогу поначалу вьюга показалась не очень сильной. Она немного постояла, чтобы глаза привыкли к темноте, не торопясь, прогулочным шагом дошла до прогала в лесопосадке, где ей предстояло свернуть на полевую дорогу, и не успела выйти в поле, как пурга обрушилась на неё, залепила снегом лицо, перехватила дыхание. Сквозь кипящий снег она увидела еле различимую высокую мужскую фигуру. Человек отделился от деревьев  и тёмной громадой надвигался на неё. Учительница от ужаса хотела закричать и закричала бы, если бы не захлебнулась от ветра. Он подошёл к ней, нагнулся, протянул обе руки к её сумкам и прокричал:
— Елена Степановна! Идите за мной! Не отставайте, а то заблудитесь и погибнете!
Она узнала в человеке Гену Зернова и безропотно отдала свою ношу. Юноша пошёл, наклонившись вперёд, преодолевая порывы ветра. Идти было трудно. Ей показалось, что они бесконечно долго пробираются в кромешной темноте в свирепствующей вьюге. Молодая женщина видела только еле различимый силуэт Гены. Хрупкая учительница изо всех сил пробивала дорогу через высокие сугробы, стараясь не отстать от своего ученика. В её сапоги набился снег и растаял. Ветер проникал под её модную шапочку, в перчатки, под пальто и холодил тело. Она замерзала, стала отставать и в бессилии остановилась. Зернова не видно, непроглядная темнота. Высокие сугробы. Ветер валил с ног. Елена Степановна не знала куда идти и повернулась спиной к ветру. Вдруг перед ней возник Гена, наклонился. Она в темноте смутно видела его лицо и в шуме ветра услыхала его басистый голос:
— Елена Степановна! Вы замерзаете! Пожалуйста, не возражайте! Я согрею Вас.
Он обхватил учительницу бортами тулупа и прижал к себе. Снег на её лице начал таять. Она руками убрала снег с лица, ладонями и щекой прижалась к груди парня. Учительница слышала гулкое биение сердца юноши, ощущала шерстяной свитер, облегающий его туловище. Ей стало хорошо под тулупом.

    Молча, прижавшись друг к другу, они некоторое время стояли в темноте среди хлестающей вьюги. Преподавательница постепенно согрелась и сдавленным голосом под тулупом проговорила: «Пойдёмте! Надо же идти».
Зернов распахнул борта тулупа, освободил учительницу. Гена сказал: «Дайте, пожалуйста, Вашу руку, а то, не дай Бог, вы потеряетесь». Он две сумки приладил через плечо, взял Елену Степановну за руку, и они направились в село, ещё долго боролись с вьюгой и сугробами. Старшеклассник точно пробрался к дому, в котором квартировала педагог, и постучал в дверь. Хозяйка, кряжистая старуха, появилась на крыльце, видимо, наспех одетая в валенки и платок, увидела запорошенных снегом квартирантку с высоким парнем, заголосила от радости и от испуга, схватила их за руки, затащила в сени, стряхнула с них снег, ввела в избу, заставила снять верхнюю одежду.
В комнате было чисто, тепло и светло.

    Хозяйка, Полина Сергеевна, любившая всеми командовать, усадила молодёжь за стол, покрытый новой светлой клеёнкой, подала в тарелках горячие щи, скомандовала: «Кушайте на здоровье!» Потом подробно расспросила, как они в такую небывалую метель добрались до её дома. Елена Степановна с юмором рассказала, как Гена спасал её от смерти, согревал тулупом. Полина Сергеевна слушала её, ужасалась и хвалила Гену за то, что он уберёг учительницу от неминуемой гибели. Ученик вначале стеснялся, молчал, но мало-помалу начал разговаривать. К удивлению учительницы, Зернов оказался интересным собеседником, имеющим твёрдые убеждения и о телевидении, и о правительстве, и об армии, и о некоторых современных книгах, был осведомлён о хоккее и футболе.

    Настало время Зернову уходить, и он начал одевать тулуп. Полина Сергеевна выдернула, словно малышку, учительницу из-за стола, нагнувшись, обула её в большие валенки, вполголоса проговорила: «Елена Степановна! В моих валенках, фуфайке, пуховом платке Вы хоть до утра провожайте Гену, не замёрзнете». Хозяйка ловко, как на свою дочку, надела на педагога фуфайку, застегнула все пуговицы, накинула на голову квартирантки пуховой платок, перехлестнула концы на её груди, повернула спиной к себе, концы платка просунула под мышки, завязала на спине тугим узлом, на ухо торопливо жарко прошептала: «Леночка! Не будь дурёхой! Не упусти парня! Лучше Зернова не найти тебе парня!», вытолкнула учительницу за Геной.

    Елена Степановна вернулась в дом через два часа и, напевая тихо приятный мотивчик, достала конспекты, учебники, программы, включила настольную лампу и сосредоточилась на подготовке к завтрашнему дню.

    В понедельник она проснулась утром от звона будильника. За занавеской светилась лампочка. Там хозяйка топила печь и готовила завтрак.

    Педагога охватило чувство неопределённого беспокойства. Она вспомнила своё возвращение в село вчера вечером. Они с Геной шли по открытому полю. Было темно, холодно. Она грелась под его тулупом, прижималась  к его груди, слышала биение сердца. Вспомнила ужин вместе с Зерновым, его умные рассуждения по многим вопросам. Они простояли долго за домом, скрываясь от ветра, и говорили, говорили, говорили… Она не заметила, как пролетело время, и дистанция в общении её, преподавателя, с учеником растаяла. Когда он прощался, то робко поцеловал её в губы. Учительница вспомнила, что было дальше, и ей стало плохо: она, привстав на цыпочки, обняв парня за плечи, ответила длительным сладким поцелуем! Кошмар: что она натворила?! Воображение учительницы представило терзающую её душу сцену: Гена на перемене в коридоре школы рассказывает о том, что охмурил учительницу математики. Что-то придумал скверное. Знает она парней — большинство из них хвастуны! На педсовете все коллеги по очереди будут ругать её за то, что она уронила честь учителя! Елене Степановне стало дурно за вчерашний поступок с учеником. Ей не хотелось вставать и идти на работу в школу. Всё утро двадцатитрёхлетняя преподавательница была в подавленном состоянии. Иногда невольно вспоминала поцелуй Гены и незаметно для себя  блаженно улыбалась. Она не помнит свой приход в школу. Запомнила: в тот тяжкий для неё день первый урок по расписанию был в одиннадцатом классе, где учился Зернов.

    Прозвенел звонок на урок. Елена Степановна собралась с духом и, готовая достойно встретить любую неожиданность, вошла в класс, стремительно подошла к учительскому столу, воинственно пробежала взглядом по лицам учеников. Юноши и девушки спокойно и доброжелательно смотрели на неё. А Гена? Он в дальнем углу класса стоял около своего стола, чуть наклонив голову вниз, и смотрел на пол. На этом ученике хорошо сидел новый серый костюм. Воротник белой рубашки с чёрным галстуком красиво окаймлял его шею. Лицо умное, привлекательное. Она была очарована его внешностью, его взрослым видом. Юноша не осмеливался смотреть на неё, на своего кумира. Педагог опомнилась, что, словно влюблённая девчонка, вытаращила глаза на парня и с трудом  отвела от него взгляд. Внезапно в её сознании, будто  в тёмной комнате включили свет, возникло понимание того, что Гена именно её вчера ждал вдали от села в сильный мороз на автобусной остановке и дождался. Он и раньше встречал её. Не случайно краснел и терялся, когда она в классе подходила к его столу и задавала ему вопросы. Ученик полюбил её светлой беззаветной юношеской любовью. Она так удивилась своей догадке, что у неё перехватило дыхание, и тепло разлилось в груди;  не удержалась и ещё раз взглянула на Зернова. Он поднял голову.  Педагог увидела в его робком взгляде уважение к себе и нежную любовь и смутилась, почувствовала, что сердце в её груди заколотилось, словно многотонный колокол, и его биение слышно далеко вокруг. Елена Степановна тихо, мелодично произнесла: «Здравствуйте! Садитесь!» Сама присела за свой стол, медленно листала журнал. Молодая учительница не смотрела на Зернова, он не глядел на неё, но они ощущали друг друга. Поняв это, старшеклассники тихо сидели, уткнувшись деликатно глазами в учебники, лежащие перед ними.

    После окончания школы Гена Зернов отслужил в армии.  Елена Степановна вышла за него замуж. Горожанка навсегда осталась в том селе и была счастлива.
29 Маша и мотылек
Борис Задворняк
   Маша сколько себя помнит, то есть с самого раннего детства, любила и любит всевозможные цветы – они ей напоминают мотыльков. И мотыльков Маша любит, просто обожает. Девочка ходит в школу и нынче весной заканчивает третий класс.
   В конце апреля на молодой свежей и зеленой- зеленой траве распустились первые желтые цветы. Они называются мать-и-мачеха и расцветают раньше, чем на них появятся листья. Нижняя сторона листа – мягкая – это мать; верхняя – жесткая, это – мачеха. На одном таком желтеньком «солнышке» сидела бабочка и грела свои крылышки: она то сводила их, то разводила, как будто аплодировала Маше.
   - Как бы мне хотелось стать таким мотыльком,- сказала вслух Маша, глядя на пестрое чудо. Бабочка взлетела с мать-и мачехи и села девочке на левую руку, в правой  у Маши был портфель.
   - Как бы я хотела стать школьницей,- ответила она тоненьким голоском, но Маша хорошо её слова расслышала и огорченно произнесла:
   - Для этого нужно знать волшебные слова, а у меня их нет.
   - Для этого вовсе не нужно знать волшебных слов, а достаточно простого же-лания и общего согласия. Мы можем прямо сейчас превратиться друг в друга.
   - Тогда тебе придется ходить в школу,- предупредила Маша,- и внимательно слушать, что говорит учительница Ирина Владимировна и все записывать, а потом заучивать.
   - Ах, как мне нравится слушать и записывать,- пропищала бабочка,- а потом еще и заучивать. Я буду самая умная бабочка на свете!» Она хлопнула крылышками и тотчас превратилась в Машу, а Маша в бабочку с нежным брюшком, очень тонкими лапками и постоянно вздрагивающими усиками.
   - Вечером на этом же месте,- крикнула Маша-мотылек и, подхватив портфель Маши-девочки, побежала в школу. Это ведь так просто: все школьники идут и ты с ними вместе, а возле школы Машу-бабочку окружили её постоянные подружки. Только они сразу отметили, что в Маше произошли какие-то изменения.
А настоящая Маша, которая с этого времени стала бабочкой, полетела в сторону новых подружек. Её тотчас окружили пестрые  крылатые насекомые и стали восхищаться её полненьким брюшком, большими зелеными глазами и завидным аппетитом. Они сразу поинтересовались:
   - А как тебя зовут?
   - Маша.
   -  Фи, какое человеческое имя! Мы тебя будем звать Маша-Зорька. Мы все здесь – Зорьки, и у каждой из нас есть второе имя. Например, меня зовут Зорька – Одуванчик, а её Зорька – Мила, а вон ту, что полетела к яблоне –Зорька-Репейница. Хотя Маше нравилось и своё имя, но Зорька было тоже ничего и она не стала очень возражать. Потом её спросили:
   - А что ты умеешь делать Зорька – Маша?
   - Я умею считать, умножать, вычитать! И она принялась учить этому искус-ству своих новых подружек-бабочек Это занятие всем сразу понравилось. Бабочки перелетали с цветка на цветок, с листика на листик и считали: один, два три; один, два, три. Все полюбили Зорьку-Машу за то, что она научила их такой интересной игре.
     А в это время в школе начались занятия и Бабочка-девочка не спускала глаз с учителя, внимательно слушала и все записывала в тетрадь. Сама Ирина Владимировна заметила в девочке перемену: от Маши исходил какой-то необычный, как от всех, весенний аромат, у неё изменился голос и походка стала воздушная. Не могли не заметить этого и одноклассницы. Вообщем, вся школа отметила, что Маша Васильева очень изменилась за весенние каникулы. А Ирина Владимировна даже посоветовалась с учителем биологии, и он пришел на четвертый урок и спокойно объяснил всему третьему классу «б», что происходит со всем миром весной:
   - Человек, животные, насекомые и растения весной изменяются: одни быстро и сразу, другие постепенно и незаметно. Учителя слушали с большим интересом.
Но разговор этот никак не касался ни Маши Васильевой, которая была бабочкой. Ни бабочки, которая была Машей Васильевой.
   Учитель биологии, провожая Ирину Владимировну в учительскую, сказал ей, что он с большим удовольствием поместил бы  Машу Васильеву у себя в коллекции между махаоном и капустницей и приколол бы её длинными, острыми иглами. Ирина Владимировна пришла от его слов в ужас.
     Я вам скажу, что как биолог – учитель был мастер своего дела и как чело-век, он тоже вызывал определенные симпатии. Беда в том, что своих детей у него не было, а чужих он любить не умел.
30 Первая любовь
Роскошная Людмила Львовна
                       Сколько романов,  стихов,  музыки было посвящено первой любви.  Счастлив тот,  кто испытал это чувство,  особенно если оно было взаимным.
                       Была такая любовь и у меня. Конечно он был самым красивым,  самым смелым,  самым умным.
                       В школу летела на крыльях,  только бы увидеться поскорей.  Случайное прикосновенье рук,  затаенный взгляд,  да и просто мимолетный разговор, от всего этого сердце учащенно билось.  Вечером перед сном,  лежа в  темноте с открытыми глазами, вспоминала его  шутки,  насмешливую улыбку,  губы.  Сладко   засыпала с надеждой на встречу.  Скорей бы утро, и снова в школу. 
                        Особенно я любила уроки французского.  Для этого наш класс был разбит на две группы, мы попали с ним в одну группу, сидели за одной партой и это было счастье.
                        Все мысли в то время были только о нем. Мне приходилось скрывать свои чувства от всех, даже от близкой подруги. Это была моя тайна.
                         Помню в седьмом классе, мы сдавали свои неуды перед летними каникулами, одиноко стояла в пустом коридоре школы.  Он выскочил из класса,  довольный тем,   что сдал предмет.  Я проводила его до лестницы, и вдруг он меня поцеловал, просто так, в щеку. Быстро сбежал вниз по лестнице. Метнувшись к окну, смотрела,  как он перебежал улицу  и свернул за угол. Глупая! Теперь я была уверена - он тоже любит.
                           В ожидании пролетело лето,  пришла осень.  Долгожданная встреча первого сентября. Неожиданно он стал приходить вечерами в наш двор. Взявшись за руки гуляли по пустынным улочкам.  Я молча слушала, а он все рассказывал о своей  мечте стать летчиком, о самолетах. Я готова была слушать его вечно,  лишь бы  приходил каждый вечер.
Наступили холода. Однажды он пришел, как всегда вечером, грустный, мы бродили и молчали.  И вдруг  признался, что ему очень нравится моя близкая  подруга,  и он хочет с ней дружить.   
                           - Помоги мне, поговори с ней об этом – попросил он, опустив глаза.                                                                                 
                             А дальше все было  как во сне.  Пошли к ней домой,  я передала его просьбу. Возвращаясь,  боялись  посмотреть друг на друга.  Когда повернули за угол моего дома, он тихо произнес сухое "Пока" и скрылся в темноте.
 А потом.  Потом была бессонная ночь, мокрая от слез подушка, и мое первое настоящее горе. 
                             Много лет прошло с тех пор.  До сих пор я уверена,  что он даже и не подозревал о моих  чувствах.  Пыталась разыскать его. Знала, что когда-нибудь  найду его и расскажу историю первой любви!
                             Недавно  наткнулась на его страничку в "Одноклассниках"  Завязалась переписка.  Отослала письмо с рассказом "О первой любви".
                              Вчера  получила от него ответ.  Он писал о своей жизни,  о походах в горы,  о поездке в Испанию. В конце письма была короткая приписка: "А история любви - это о нас с тобой!"

Вечером по Скайпу мы договорились, что поедем в путешествие по Крыму на его машине.
31 Первая любовь
Нина Гаврикова
Первая любовь.

Первая любовь.

Поселок Михалево спрятался в лесу. Школа находится на окраине, учебный год завершен. Солнце, заглядывая в окна, приглашает на улицу. Радостно щебечут, прилетевшие с юга, птицы.

Однажды Божене одноклассник передал записку: «Хочешь посмотреть птенчиков зяблика?» Девочка испытывала взаимную симпатию, ответ написала кратко: «Хочу».

Возвращаясь из школы, еле слышно напевала. Подруга заподозрила что-то неладное:
- Почему такая веселая? Что случилось?
- Игорь пригласил посмотреть птенчиков, - не задумываясь, ответила Божена.
- Без меня? Я за одной партой сижу, а ты пойдешь? Знаешь, он мне нравится.
- Первая об этом сказала я.
- Какая разница? Он теперь мне тоже нравится. Не отпущу одних.
- Игорь только меня пригласил, - пыталась возражать подруга.
- Ну, пожалуйста, пойдем вместе, - изменила тактику Стелла.
- Хорошо, поговорю, - не по-детски деловито ответила Божена.

Первый летний день. Ученики спешили в школу получить ведомости успеваемости. Торжественная линейка была организована во дворе. Поздравить школьников приехал представить РОНО.

Осенью первоклассников приняли в «Октябрята», выдали значки, которые выглядели, как пятиконечная звезда с портретом Ленина в детстве. Божену тогда выбрали командиром «Звездочки».
Перед выходом на линейку, девочка у каждого проверила значки:
- Все в порядке! – первой вышла из класса, одноклассники последовали за ней.

Мальчики в темно-синих костюмах и белых рубашках, девочки в школьных платьях и белоснежных фартуках с огромными бантами на головах выстроились в одну шеренгу по периметру деревянных мостков. Торжественная часть затянулась, отличникам вручали грамоты. Божена не успела переговорить с Игорем. Перед тем как пойти домой, он шепнул, где будет ждать.

Подруги сходили домой, переодели форму. Стелла надела спортивный костюм и кеды. Божена – ситцевое платье и матерчатые туфли.
Паренек сидел на мостках, изучал ведомость, увидев одноклассниц, вскочил на ноги.
- Я ее не звал. - Игорь кивнул головой в сторону соседки по парте.
- Давайте вместе пойдем. Тогда не придется меня домой провожать, - оправдывалась Божена.
- Ладно, - нехотя согласился мальчик.

Расстояние между поселком и разъездом полтора километра, в лесу были проложены мостки. Школьники шагали друг за другом. Когда деревянный настил закончился, деревья безмолвно потеснились в стороны, образуя проход, вот и разъезд. Друзья проследовали мимо дома Игоря:
- Пойдем туда, - мальчуган показал рукой на противоположную сторону железнодорожных путей.
- Разве надо переходить железную дорогу? - остановилась Стелла.
- Я тебя вообще не звал, - уточнил паренек.
- Вот еще, - отвернулась та.
- Не ругайтесь. Пошли быстрее, мне надо успеть посуду помыть и в магазин, - поставила точку в разногласиях Божена.

Посмотрев налево и направо, убедившись, что поездов нет, поднялись по насыпи, вступая на шпалы, осторожно перешагивали рельсы, перебравшись на другую сторону, спустились. Лес перед ними встал высокой преградой. Игорь раздвинул ветви кустарника, освобождая проход. Девочки пробрались между ветками, остановились на узкой тропе. Мальчик проследовал вперед, показывать дорогу. За ним, будто боясь потеряться, быстро семенила Стелла. Божена замыкала цепочку.

Мальчик на ходу рассказывал:
- Зяблики к нам в Вологодскую область прилетают в первых числах апреля. Они стоят гнезда похожие на глубокую чашу, сейчас сами увидите. Мы с папой приходили сюда девятого мая. Я забрался на дерево, в гнезде было пять голубовато-зеленых с розовато-фиолетовыми крапинками яиц. Недавно появились птенчики. Папа сказал, что в начале июня они начнут пробовать вылетать из гнезда. Ой, стойте, смотрите, птенец, - парнишка остановился, наклонился, достал из травы серый комочек, который жалобно пищал.
- Я подержу, забирайся на дерево, - скомандовала Божена.
Мальчишка умело вскарабкался на березу, гнездо находилось на высоте двух метров от земли, оно было образовано в основании боковой ветви, отходящей от главного ствола.
- Давай.
Девочка встала на цыпочки, протянула руку с птенцом. Мальчик, держась одной рукой за ствол, осторожно взял, поднявшись чуть выше, поднес комочек к гнезду, тот неуклюже плюхнулся внутрь.
Птица размером с воробья кружилась вокруг Игоря и угрожающе открывала не толстый клюв, пытаясь таким образом прогнать незваного помощника.
Справившись с заданием, Игорь спустился:
- Видели, как папа - зяблик вокруг меня кружился?
- С чего ты взял, что это папа, может это мама? – вслух размышляла Стелла.
- Я читал, что у самца зяблика крылья и хвост черно-бурые, по бокам хвоста и на плечах есть белые полосы. У него весной и летом верх головы серо-синий, спина каштановая, лоб черный, нижняя сторона тела красно-коричневая – все точно как у этой птицы, я успел разглядеть.
Друзья подняли глаза - зяблик сидел на ветке, наклонив голову, неотрывно следил за ними.
- Слушай, почему в школе ты никогда ни о чем таком не рассказываешь? - уперла руки в бока соседка по парте.
Девочки заворожено смотрели на одноклассника, немногословный паренек открылся им с другой стороны, оказывается, он много знает о птицах и умеет увлекательно рассказывать.
- Никто не спрашивал, - пожал плечами мальчишка, на щеках выступил румянец, - папа подарил энциклопедию, пока никого нет дома, читаю. Фотографии зябликов впервые увидел в книге, весной папа показал гнездо. Давайте пойдем на поле, там изломанная сеялка, гороху наберем.
- Что с ним делать? – поинтересовалась Божена.
- Суп варить.
- Пошли.
- Нет. Не пойдем. Тебе еще посуду мыть… - благоразумно рассуждала Стелла.
- Успею, - отмахнулась Божена.
- Не хочешь с нами, шагай домой, - заступился Игорь.
- Ну, ладно, так и быть, пойдем, - нарочито вежливо проговорила девочка.

Друзья, будто превратившись в опытных путешественников, пытались уловить каждый шорох. Когда кукушка подала голос, дружно начали считать:
- Раз, два, три…

Спустя время одноклассники вышли из леса и оказались на краю поля. Справа от тропинки стояла сеялка. Игорь забрался на подножку, поднял крышку бункера, захватил горсть гороха и подал Божене. Девочка высыпала горох в карманы платья. Одноклассник захватил следующую порцию, предложил Стелле:
- Держи.
- Давай, - одноклассница последовала примеру подруги.
С полными карманами друзья двинулась обратно.

Солнце пекло нещадно. В пронзительно синей голубизне неба появились серые, лохматые тучи, стремительно несущиеся по небу. Черное облако закрыло солнце, стало темно. Резкий ветер поднял столпы пыли над полем.
- Дождь начнется, - забеспокоился Игорь.
- Пошли быстрей, - боязливо прошептала Стелла.
Вдруг что-то громко треснуло, раздались ужасающие раскаты грома. Через доли секунд вспыхнула молния. Тяжелая туча повисла над лесом. Начался ливень. Раскаты грома теперь слышны были непрерывно и сопровождались вспышками молний. Неожиданно дождь превратился в град, который с силой обрушивался на зеленую листву и траву.
- Вот это да?! – восхищался Игорь.
- Чему ты радуешься? – возмутилась Стелла, - я насквозь промокла.
- Идите сюда. – Божена спряталась под елку.
Соседи по парте поспешили к ней. Градины пробивались сквозь многочисленные иголки. Игорь снял пиджак, обращаясь к Божене:
- Замерзла?
- Это я замерзла, - Стелла перехватила пиджак.
- Смотрите, ветер тучи погнал дальше, - Божена выскочила из-под дерева.

Лучи солнца вновь пробились сквозь зелень. На траве лежал град размером с горошины, которыми были набиты карманы, но друзьям было не до него. Божена, обидевшись, молчала.

Обратная дорога казалась бесконечной. Услышав гудок паровоза, девочка обратилась к Игорю:
- Почти пришли.
- Почти пришли, - передразнила подруга, - нам еще до поселка шлепать.

Перед выходом на железную дорогу мальчик придержал ветки кустарника, пропустив девочек. Когда перебрались на другую сторону, остановился:
- Проводить?
- Нет уж, сами уйдем, - отмахнулась Стелла, сняла пиджак, вернула владельцу.
- Божена, ты замерзла, возьми, - Игорь протянул пиджак.
- Не надо, - девочка отодвинулась в сторону.
- Ты чего? - уловил настроение одноклассник.
- В магазин опоздала, - ушла от ответа Божена.
Игорь ушел домой.

Мама Стеллы обнаружив пропажу, отправилась на поиски. Когда увидела девочек на мостках с оттопыренными карманами, спросила:
- Что это?
- Горох. Суп варить, - ответила Божена.
- Кормилицы мои, где взяли?
- Ходили на поле.
- От разъезда до поля шесть километров плюс до поселка полтора. Каждая
по пятнадцать километров прошла, - сокрушалась мама Стеллы, обратившись к дочери, строго проговорила, - ты наказана.
Стелла села на мостки, сняла кеды, сырой материал покрасил ноги в красный цвет, дальше девочка пошла босиком.
- Нет, ты от дома теперь больше ни на шаг не отойдешь, - не могла успокоиться женщина.

Божена торопилась, чтобы успеть до возвращения мамы помыть посуду. Ситцевое платье подсохло, но в туфлях хлюпала вода.

Ночью поднялась температура, в бреду Божена звала Игоря. Когда жар спал, мама обняла дочь:
- Что с Игорем?
- Стелла отбивает.
- Если мальчик – твоя судьба, никуда не денется.
- Думаешь?
- Знаю.
32 Любовь, проверенная жизнью
Лана Невская 2
В начале июля 2012 года мне позвонила  из Липецка  моя школьная подруга Ирина .
Мы дружим с ней с 4-го класса, уже почти полвека. И учились-то  мы  вместе всего год - в Ростове на Дону, а потом я уехала к новому месту службы отца. Поэтому все  наши  отношения в основном  состояли  из частой переписки  и редких встреч. Но переписка была очень активной,  нам всегда было о чем поговорить, посоветоваться,  порадоваться вместе или поделиться проблемами,  поэтому  мы не замечали этих расстояний и всегда были в курсе событий друг у друга.
И вот я получаю от нее письмо с незнакомым адресом: Хабаровский  край,Хурба2…, где она сообщает, что вышла замуж за нашего одноклассника Геннадия – самого серьезного мальчика в классе.
Он, в отличие от прочих наших оболтусов,  да и многих  из нас, совершенно не представляющих, что делать после школы,  - с самого детства мечтал  стать летчиком. На уроках рисовал в тетрадях различные самолеты, читал под партой книги по аэродинамике, решал какие-то задачи. Никаких томных вздохов или поцелуев под лестницей – только подготовка к экзаменам.
Гена сразу  поступил в  Ейское летное училище, Ирина – в ростовский  РИСХМ (Сельхозмашиностроительный),  а я – в московскую Плешку.
После окончания училища Геннадий вдруг, при полном параде,  явился  к Ирине свататься.
Как она рассказывала – пришел он совершенно неожиданно.
- Хожу я себе в халатике нараспашку -  жара в Ростове за 30 градусов, - в бигудях, со стаканом  кваса в руках.
  Вдруг – звонок в дверь! Открываю – вот  это номер! Стоит бравый летчик под дверью с букетом цветов, бутылкой шампанского и конфетами. И все это как-то старается не уронить.
  Немая сцена длилась  несколько секунд, потом я лихо развернулась и метнулась в ванную снимать бигуди, крикнув по пути маме, что у нас гости, пусть встречает. Вышла мама, пригласила жениха  в комнату, расспросила про  учебу, куда направили после училища. Оказалось – на Дальний  восток, в самую что ни на есть  глухомань.  Ну, всех подробностей я не помню,- уж слишком  все это было неожиданно и молниеносно,  да и не в этом суть. Оказывается, он   был влюблен  в  меня с первого класса. А теперь ему нужно ехать  в часть, и  к месту службы он хотел бы прибыть уже с женой.
Вот примерно так – прозаично и лаконично он предложил мне выйти за него замуж. Я была настолько шокирована таким натиском, что не знала . как себя вести,  что говорить.  На раздумья  мне дали 2 дня.
Эти два дня были сплошной головной болью: мы с мамой прикидывали и решали. 
Женихи ко мне в очередь не стояли, а этот парень все-таки знакомый, с образованием и перспективами  карьерного роста, из хорошей семьи.  А любовь? Любовь, конечно, хорошо, но это еще не гарантия семейного счастья! Да и возраст  требует начинать взрослую жизнь, подруги уже детей нянчат!  А дальний гарнизон? Но ведь многие так начинают: выходят за лейтенанта, а становятся генеральшами.
Так мы с мамой подумали, поплакали, да и согласилась я выйти за него замуж.
Сразу же  обменялись  с женихом ультиматумами:
- я ему сказала, что любить не обещаю, как получится, но и изменять не буду.
-а он меня предупредил, что райской жизни  в бытовом смысле не будет. Вся культурная жизнь – в пределах Дома офицеров, медицина – в военном госпитале   за 300 км, подруги – жены офицеров, детский сад – дома при кастрюлях. А вот любить будет всю жизнь!
После таких «нежностей» мы отправились в ЗАГС и тихо расписались.   
  Короче,  штурм удался,  и через месяц они уехали в этот дальний гарнизон вместе, и много чего пережили за годы службы.
          Так в 1973 году образовался этот союз, который благополучно существует до сих пор.    И вот, когда, казалось бы, все трудности остались позади, ужасная беда пришла в их дом. И вновь любовь проверялась на прочность!
Ирина   сообщила, что лежит в больнице. И рассказала самую банальную историю.
-Представляешь, жадность сгубила!  Вышла из дома в магазин. Нужно было только молока и хлеба купить. Но, зная свою натуру – впрочем, все мы одинаковые, - решила пойти не в ближайший универсам, который был рядом, а чуть подальше, в маленький магазинчик, чтобы вместе с необходимым минимумом  не прихватить еще полмагазина товаров – на всякий случай, просто потому, что на глаза попались. Сэкономить решила.
Вышла из подъезда,  прошла 50 метров до перекрестка, подняла глаза на светофор, шагнула  с тротуара на проезжую часть и … оступилась.  Дикая боль, чуть сознание не потеряла, на дороге сижу, кричу от боли.
 Какие-то мужчины кинулись меня поднимать, а я на ногу не могу опереться.
Вызвали  «скорую», позвонили мужу.
Отвезли меня в лучшую больницу Липецка  и сразу прооперировали. Оказался перелом ноги в двух местах.  Оперировал главный травматолог  местного разлива. Поставил  мне 13 спиц в кость, которая была сломана выше колена. Один  перелом зажил быстро, а в другой – занесли инфекцию. Шов заживает, а анализы крови  воспаление показывают. А этот эскулап спокойно ушел в отпуск, оставив меня  на дежурного врача. Кто дежурит,  тот и лечит. Закормили и закололи антибиотиками. Уже из ушей лезут,  а толку чуть!  Температура второй месяц никак не снижается. Что делать – не знаю!
Я, конечно, тут же сказала, что нужно ехать в Москву. Все-таки как-то надежнее, и проконсультироваться можно в нескольких местах. Не зря говорят,  что один ум хорошо, а два лучше.
Но упертые липецкие врачи твердили одно: все идет по плану, сами справимся, мы все делаем правильно, в  Москве лучше не сделают, и никак не хотели дать выписку с результатами анализов и отпустить человека в Москву.
Когда, наконец, со скандалом Ирина вырвалась в столицу – все специалисты в один голос сказали, что надо было хоть на неделю раньше приезжать. Сейчас уже поздно, ампутация неизбежна. Есть другой путь: 12-14 последовательных операций, пересадка костной ткани, нога станет на 20 см короче,  колено сгибаться не будет. Ходить все равно с костылями. Так что решайте сами, какой вариант вы выбираете…
  Хороший выбор для женщины на седьмом десятке лет с довольно крупной комплекцией!
Когда я прилетела в 13-ю больницу после всех этих консультаций, Гена был белее мела. Вот говорят: на нем лица не было! Это – тот самый случай! Крупный сильный мужчина, военный летчик, прошедший службу в горячих точках вплоть до Африки, не знавший страха, теперь стоял совершенно потерянный около постели жены и от бессилия слезы текли по его щекам. Это было невыносимое зрелище!
Ирина выглядела гораздо бодрее. Я даже не ожидала, что она окажется такой сильной и мужественной. Решение принимала она сама.
- Я не вынесу столько наркоза! 14 операций – это уж слишком, и все равно нога не будет работать. Так зачем я ее еще и таскать за собой буду?
И она решилась на ампутацию.
Все эти медицинские манипуляции стоили бешеных денег, которых у пенсионеров, конечно,  не было. Хорошо,  что дети помогли и прислали недостающую сумму. 
На все  обследования ушло несколько недель. Все это время Гена жил в больнице вместе с Ириной, не отходя от нее ни на шаг. Если только за лекарствами в аптеку или в магазин за едой. Она лежала в двухместной палате вместе с  бабулей, которая  не стала препятствовать тому, чтобы  Гена ночевал около кровати жены на надувном матрасе. Он не мог ее оставить  одну, потому что она была совершенно беспомощна.
Шел  четвертый месяц их мытарств. Ирина капризничала, как всякий долго и тяжело болеющий человек. Она ругалась на мужа  из-за пустяков, чего-то требовала,  не знала , чем себя занять, чтобы отделаться от страшных мыслей. А он только и делал, что ворковал около нее:
- Солнце! Конфетку дать? Может сделать бутерброд? А хочешь, я тебе телевизор включу?
Это обращение «Солнце»  - меня просто покорило! Не «солнышко мое» или « зайчик», а именно Солнце. Посмотрев на эту пару в такой немыслимо трудный период их жизни, я поняла, что Гена жизни себе не представляет без своей Иринки.  Она для него именно Солнце – большое, теплое, ласковое, родное. И это Солнце  должно, как ему и положено, светить всегда и никогда не гаснуть. Иначе жизнь  для них кончится.
Вот тебе и школьная любовь!
Вот тебе и шальное замужество, тяжелая кочевая жизнь с двумя дочерьми по дальним гарнизонам и съемным квартирам, без помощи бабушек .  И никогда ни слова  упрека, жалобы или разочарования.    И это моя Ирина, которая дома была  избалована  сверх меры.
До замужества Ирина  ничего не умела делать по хозяйству. И когда она в письме  сообщила, что законсервировала на зиму 20 банок грибов и  наварила варенья из брусники и черники, я выпала в осадок! Дома она даже посуду не мыла, а тут – такой хозяйкой стала! Впрочем, в гарнизоне пропасть не дадут, всегда помогут и всему научат – знаю по собственному опыту. Но на все надо время. И Гена, видимо, мудро перетерпел этот период адаптации с ролью жены и хозяйки. Главное – он ее любил,  и сумел зародить и выпестовать  ответное чувство.
Удивительный человек! Никогда я еще не видела такой преданности, самоотречения и терпения у мужчины в подобной  ситуации. Тут уж у женщины бы руки опустились, или сорвалась бы, накричала в ответ. А он только улыбается и одно повторяет:
- Солнце! Что для тебя сделать?
Просто мурашки по коже!
После операции через несколько дней они вернулись в Липецк. Гена  всю квартиру переделал таким образом,  чтобы Ирина могла везде проехать на коляске, до всего дотянуться, нигде не споткнуться.  Все домашние дела легли на его плечи.
Прошло полтора года.  Ирина пытается ходить на пробном протезе, но он очень неудобный. А на импортный нужны большие деньги. Так что вопрос его приобретения  пока остается открытым.
Сегодня я разговаривала с ребятами по Скайпу. Оба веселые, улыбаются, шутят. На диване две кошки устроились. Полная семейная идиллия.
Никогда  не слышала я от Гены ни одного тяжелого вздоха или жалобы, что устал, надоело. Всегда с улыбкой и искренней любовью смотрит на свою половинку.
Дай Бог им счастья на всю оставшуюся  жизнь! Вдвоем они переживут любые невзгоды.

Вот такая история…
33 Первая любовь
Анна-Мария Ситникова
       
       
       13-е лето отгуляло быстро и шумно, вроде, как и предыдущие, впереди опять школа, уроки, те же ребята, только вот совсем они не те же. Выросли за каникулы! Серёжка, что сидел со мной за первой партой, перекочевал на последнюю, кто бы мог подумать? Вовка с Борькой соревнуются, кто сильнее, аж парта трещит от их ударов, а у Витьки усики появились, смешно!
       Девчонки позабыли свои бантики, половина обрезала косички, встряхивают кудряшками, смеются. Машка туфли на каблуках показывает, Вера губную помаду прячет -- что с ними со всеми случилось? Учительница руками разводит и головой качает, не узнавая своих бывших мальчиков и девочек, превратились они, как в сказке, в принцев и принцесс!
       Записки по классу летают, словно воркующие голубки, новая краска на партах сплошь зарисована пронзёнными стрелами сердечками, на переменках – переглядывания и шепот, секреты передаются, да не всем, а только самым надёжным подружкам. Отличницу Леночку до дома провожают, портфель несут, а у голубоглазой Танюши объявился кавалер-старшеклассник, даже растрёпа Артём старательно смахивает прилипшие соринки с пиджака, чтобы понравиться Наташе.
       А что делать мне? Скоро совсем одна останусь, словно белая ворона. Каждый встретил свою любовь, неожиданно или случайно. А сколько мне придётся ждать счастливого случая? Всё, пора действовать!
       План: 1) Найти объект обожания (Вовка занят, Серёжка тоже, Саша меньше меня на целую голову, Васька – хулиган, короче, кроме соседского
Мишки, никого. Ну, Мишка так Мишка, его никто из моих одноклассников не знает, он в другой школе учится, значит можно выдумывать всё, что хочешь.)
       2) Написать себе записку о встрече (Сделать задумчивый вид, вроде и
об уроках вовсе не думаешь, а только о предстоящем свидании. Ура, поверили!)
       3) Срочно заняться собой (Накрасить ногти лаком, жаль, что сгрызла их накануне, ладно, сойдёт! Царапину на коленке замазать маминым кремом и подрезать чёлку – всё, красавица! )
       4) Выманить Мишку на улицу (Позвать покататься на велосипедах -пара пустяков, а потом сказать, что нога заболела, чтобы просто идти рядом, желательно мимо Вериных окон, завтра все новость узнают.)
       Вот теперь я как все, сразу никому дела нет до какой-то неудачницы. Только почему-то Мишка каждый вечер по телефону приглашает прогуляться пешком, поговорить, цветочки подарил, вот глупый, свидание же понарошку было. Что-то не нравится мне эта первая любовь… Или нравится?
34 Неизвестное письмо
Галина Незаметная
( Однажды  одна моя  хорошая знакомая нашла в своём домашнем архиве скомканный листок бумаги и машинально его развернула. Почерк был ей неизвестен. Как попало к ней это письмо? Она отдала его мне.  Я печатаю его в немного изменённом варианте для того, чтобы ещё раз сказать молодым  и горячим: «Это не метод решать проблемы. Живите!!! )

Юля!
После того, как я окончу это письмо, я размешаю в стакане яд! Ты говорила, что, мол, ничего ты не сделаешь. А вот сделаю. Это глупо? Да! Но я не вижу другого выхода. Я люблю Сашу, но я люблю и тебя. Мне трудно делить себя на две части. Я хотела, чтобы ты дружила с ним. Но этого не получилось. Казалось бы, чего ещё желать. Теперь я смогу быть с ним. Ты усмехаешься. Я тоже.
Теперь я говорю с полной уверенностью: « Саша тебя любит! Но
по-своему, неумело. Сам по себе, он очень хороший человек, но его испортили девчонки. Надеюсь, что это пройдёт!
 « Теперь не умирают от любви», писала Юлия Друнина.
Да! Не умирают. Даже тот поцелуй на лестнице был дружеским, наивным, детским. В нём не было ни капли любви.
Юля! Я прошу тебя (ты знаешь, мёртвым не отказывают), будь мягкой, доброй с Сашей. Ведь ему тоже несладко. У него нет друзей. Ты посмотри в его глаза, в них бесконечная тоска.
Уходя из этого мира, я оставляю тебя одну. Когда – нибудь ты поймёшь, чем я была для тебя. Это я говорю уверенно и не боюсь твоих осуждений.
Знаешь, я не боюсь смерти. Только в ней я вижу освобождение от игры. Я говорила тебе не раз, что я устала играть. Я хочу жить полной грудью, хочу любить и быть любимой.
Но в том мире, в котором я жила, я не могла быть счастлива.
Ну что ещё написать? Как окончить эту исповедь? Стакан ждёт пищи, и я кладу в него смерть.
Если бы ты знала, как  хочется жить!!! Но я не могу.
Я всегда была для тебя второстепенным лицом, для Саши – никем.
А я так не хочу. Или Цезарь, или никто – вот мой девиз.
До свидания. А вернее, прощай навсегда. Будь счастлива.......
35 Рука друга
Галина Незаметная
(Ностальгия по моему пионерскому детству). 

Девочка робко вошла в класс. "Ребята! Знакомьтесь. Это-Катя Морозова",- представила её учительница.
Так девочка стала учиться в седьмом "Б" классе.
Катя росла в дружной многодетной семье. Мать с отцом воспитывали в детях чувство отзывчивости, ненависть ко всему лживому, недостойному
человеческой любви. Всё было хорошо и безоблачно...
Но однажды случилось горе. Мать долго болела. И вот холодной январской ночью её увезли в больницу, откуда отец, постаревший и осунувшийся, вернулся один. Он не смог вынести такой страшной потери и начал пить. Часто не бывал дома по нескольку дней. А на плечи Кати легла забота о пяти маленьких сёстрах.
«Она ничего не делает, не участвует в наших мероприятиях, Исключить её из пионеров», - кричал, взобравшись на парту, Коля Хорьков.
Только что окончился урок, и совет отряда решил провести собрание. На повестке дня был только один вопрос: « Поведение в отряде Кати Морозовой». Она так и не смогла влиться в коллектив. Когда ребята собирались  на какое-то мероприятие, оказывалось, что Катя не может остаться.
И сейчас на голосование был вынесен вопрос: «Быть или не быть Кате в рядах пионеров?!»
Все ученики кричали, что нужно Катю исключить, но вдруг раздался голос: «Стойте, ребята! А Вы спросили, почему Катя не остаётся на сборы? Почему учится так плохо? Может, ей нужно помочь?».
Все оглянулись. Это говорил тихий, скромный мальчик Володя Грошев. Ребята обступили Катю, забросали её вопросами и предложениями.
Катя расплакалась и рассказала о том, что произошло в семье.
И вот ровно в два часа каждый день в квартире Кати стал раздаваться звонок. Это приходили ребята. Они помогали ей присматривать за маленькими, убирались, ходили в магазин, объясняли Кате уроки.
Через месяц приехала бабушка, которой Катина классная руководительница написала обо всём. Отец стал реже приходить домой пьяным, а однажды, когда до Катиного дня рождения оставался один день, он сказал: «Ну, дочка! Завтра большой праздник. Зови-ка весь свой класс!»
Как вкусно пахнет бабушкин пирог! Как шумно и весело в большой комнате! Отец сидит у проигрывателя, меняет пластинки, только на лбу образовались морщинки, да глаза грустные.
Но Кате всё кажется волшебным. Она подходит к Володе и говорит: « Пойдём танцевать!» Он ничего не отвечает, улыбается, подаёт ей руку, и они кружатся в вальсе. Время замедляет свой бег. Стрелки, словно завороженныё, смотрят на мальчика и девочку. А эти двое кружатся, не замечая ничего...(1980)
36 Не твоего поля ягода
Алёна Токарева
Рита спешила. И ужасно нервничала. Она и сама от себя не ожидала, что по прошествии стольких лет будет волноваться из-за встречи с бывшими однокурсниками.

- Малышева, ты помнишь, какая грядёт дата? – взяла её в оборот староста курса Вероника.

- Какая? – немного растерялась Рита.

Она всегда пасовала перед чрезмерно уверенными в себе людьми

- Ну, ты даёшь, Малышева! Двадцать лет со дня окончания института! – возмущённо воскликнула Вероника, как будто это было событие вселенского масштаба. – В общем, собираемся все у меня часиков в пять в субботу на следующей неделе! Думаю, координаты ты помнишь. Попробуй только не прийти!
 
Последняя фраза прозвучала безапелляционно, словно выстрел. Рита хотела было поахать для приличия и расспросить подробнее, что да как, но в трубке уже раздавались короткие гудки. Рита задумалась. Надо бы пойти… А, может, ну её, эту встречу?

Как будто почувствовав её колебания, снова позвонила Вероника.

- Забыла сказать! Звягинцев твой будет… - бросила она без предисловий. У Риты сердце моментально ухнуло куда-то вниз. – Всё, отбой. У меня ещё куча звонков.

Теперь уж точно не надо никуда идти! Встреча с Кириллом Звягинцевым столько лет спустя совсем не входила в её планы. К чему ворошить прошлое?

Все предстоящие дни она мучилась сомнениями. Даже немного похудела. Но в назначенный день собрала волю в кулак и отправилась к Веронике. «Зачем мне всё это? – в который раз спрашивала она себя. – Опять наступать на те же грабли! И получить очередную порцию вежливого равнодушия и изощрённого унижения! Мол, знай своё место и руби сук по себе!»

Но ноги упрямо несли её вперёд. От этих противоречий души и тела ей сделалось совсем нехорошо, и она присела на ближайшую лавочку. «Может, зря я мучаюсь, и он попросту не придёт? – вдруг подумала Рита. – Он ведь теперь «высоко сидит, далеко глядит» и наверняка забыл, кто мы такие». От этой мысли она почувствовала одновременно и облегчение, и разочарование. «Господи, что это я на старости лет! - одёрнула она себя. – К чему мне теперь эти страсти-мордасти? Давно уже всё быльём поросло…» Тут же вспомнились эпизоды из далёкого прошлого.

…Вот они - студенты-первокурсники. Рита – маленькая девочка с туго заплетённой  косой и большими очками на носу. Старательно конспектирует лекции. Вдруг откуда ни возьмись к ней подсаживается парень.

- Привет, Малышок! – бросает ей покровительственно и слегка насмешливо.

Рита поспешно водружает на переносицу сползающие очки и смотрит на него во все глаза. Высок, широкоплеч, густые каштановые волосы и глаза такие необычные, янтарного цвета. «Тигриные…» - подумала тогда она.

- Привет, Малышок! – громко повторяет парень и демонстративно складывает ладонь рупором, как будто она туговата на ухо.

- Привет… - спохватывается Рита.

Странно, но это «Малышок» в его устах - производное от её фамилии Малышева – звучит совсем не обидно. Она всегда надувалась, как мышь на крупу, когда кто-то награждал её прозвищем, а тут – нет. Очень даже мило…

… Они стали встречаться. Хотя свиданиями их встречи назвать было трудно. Ходили всегда чинно, даже не за руку, и разговаривали обо всём на свете. Кирилл Звягинцев был очень способным студентом, и преподаватели прочили ему большое будущее. Рита была так себе, «серединка-наполовинку». Но она, чтобы быть Кириллу интересным собеседником, стала много читать и всерьёз интересоваться тем, что было интересно ему. Даже учебный процесс у неё пошёл лучше, тем более что Кирилл всегда был готов ей помочь. Впервые она почувствовала на себе, что такое зависть. Многие студентки, влюблённые в Кирилла, недоумевали, что он нашёл в этой «замухрышке», как они за глаза окрестили Риту. Ну, действительно, с чего это высокий, красивый, перспективный парень вдруг выбрал мышонка с очками в роговой оправе? Никто и не подозревал, что они просто дружат и даже ни разу не поцеловались. Кирилл всегда был вежлив, немного холоден и обособлен. Рита ни за что бы не решилась взять и поцеловать его! Наедине с собой, во сне, она предавалась самым смелым мечтаниям, а наяву тряслась, как осиновый лист, каждый день ожидания расставания. «Сегодня он какой-то совсем неразговорчивый, - всякий раз думала она. – Я, конечно, ему уже давно надоела! И он думает, как бы побыстрее от меня отделаться…»

Ещё и бабушка подливала масла в огонь.

- Ну, девка, и не надейся, и не рассчитывай! – говорила она, шаркая по комнате. – Не твоего поля ягода! С таким намаешься…

- А я и не рассчитываю! – чуть не плача отвечала Рита. – Мы просто дружим…

- Дружит она! – хитро прищурившись, усмехалась бабуля. – Да нешто бывает  дружба между парнем и девкой? Смотри у меня…

А Рита и смотрела. В сторону Кирилла. С тайным обожанием и малюсенькой надеждой на чудо – а вдруг он её когда-нибудь сможет полюбить?

…Однажды после очередной студенческой вечеринки, когда веселье завершилось лишь к рассвету, им пришлось заночевать у приятеля Кирилла, который и был хозяином квартиры, где компания лихо отплясывала до утра. Кто-то жил поближе – те разбрелись по домам. А Рита с Кириллом решили остаться. Им выделили закуток за шкафом. Погасив свет, Рита легла на самый краешек кровати – единственной в этой комнате – и притаилась, боясь даже дышать. Следом лёг Кирилл, и кровать жалобно скрипнула под тяжестью его тела. За стеной ещё продолжалось веселье, но и оно вскоре стихло. В темноте Рита чувствовала, что Кирилл тоже не спит, и как будто даже слышала гулкие удары его сердца. Когда она ощутила на щеке его горячее дыхание, то потянулась к нему всем своим существом. Случилось то, что случилось. И произошло это в считанные минуты, деловито и без единого слова. Чиркнула молния на джинсах Кирилла, и вскоре он дышал уже глубоко и ровно – заснул сном младенца. А Рита, кое-как натянув одежду, так и пролежала до самого утра, не в силах разобраться в своих ощущениях. Ей хотелось и плакать, и петь, и кричать от счастья…

… В дальнейшем ничего не изменилось в их отношениях, словно и не было той ночи. Они гуляли по любимым местам, ходили на выставки, обсуждали спектакли и книги, готовились вместе к очередным экзаменам… Однажды утром Рита почувствовала сильный приступ тошноты. «Не надо было вчера брать беляши в столовой», - подумала она. Но когда эти приступы стали повторяться с завидной регулярностью, она заподозрила неладное и пошла к врачу.

- Ребёнка будете оставлять? – деловито осведомилась у неё врач-гинеколог.

- Ребёнка? – опешила она. – Какого ребёнка?

- Деточка, у вас шесть недель беременности, - усмехнувшись, констатировала врач. – Так как?

Попросив время на раздумья, потрясённая этой новостью Рита до глубокой ночи бродила по улицам. О том, чтобы поделиться ей с Кириллом, не было и речи. Рите казалось, что она просто не вынесет его разочарования, а уж тем более его поспешного бегства, когда он узнает об её интересном положении. Иного варианта развития событий она не предполагала. В то же время ей и в голову не могло прийти избавиться от ребёнка Кирилла. «Пусть у меня останется о нём память, - подумала она. – Всё равно он меня рано или поздно бросил бы…» Но, с другой стороны, ребёнку лучше воспитываться в полной семье. Несмотря на свой юный возраст, Рита это хорошо понимала. Поэтому после некоторых колебаний решила принять предложение руки и сердца от своего друга детства и одноклассника Антона –  ныне курсанта военного училища, который уже несколько раз звал её замуж. Учился Антон в другом городе и домой приезжал лишь на каникулы, поэтому в ЗАГСе пошли навстречу молодым и расписали их в ближайший приезд Антона. Сын Мишка родился в положенный срок, но для всех он появился на свет семимесячным. В институте Рита взяла академический отпуск, а потом доучивалась уже с другим курсом. Она боялась столкнуться с Кириллом в институтских коридорах, но когда вышла из декретного отпуска, то узнала, что тот перевёлся в Москву. С тех пор у неё внутри всё словно заледенело. Она спала, ела, училась, занималась дежурной любовью с мужем, но как будто ничего не чувствовала. И лишь когда брала на руки сына и заглядывала в его глазёнки необычного янтарного цвета, ей становилось немного легче.

Мишка вырос, теперь уже сам был студентом. С Антоном у Риты отношения не заладились. Догадывался ли он, что сын ему неродной, или нет, Рита точно не знала. По обоюдному молчаливому согласию, главным образом, ради Мишки они поддерживали видимость семьи, но уже давно перестали интересоваться жизнью друг друга. У Антона, кажется, появилась молодая подруга, но Риту это нисколько не волновало, да она и предпочитала не вникать в такие подробности. Сама Рита делала карьеру, и довольно  успешно. Теперь, когда сын вырос, все свои силы она отдавала работе. Кирилл блестяще окончил московский институт и занялся наукой. Но когда в стране начались перемены, он столь же яростно и победоносно устремился в бизнес. Как известно, талантливый человек талантлив во всём. В данном случае этот тезис сработал на сто процентов. Кирилл не просто сумел выжить, но стал в скором времени заметной фигурой в деловых кругах, а затем пополнил ряды богатейших людей страны. Все эти годы Рита следила за его успехами, как когда-то в детстве собирала материал об известных космонавтах…

И вот теперь она сидела на лавочке и не решалась преодолеть эти несколько сот метров до дома Вероники. «Да нет же, нет, он не придёт! – опять убеждала она себя. – Ну, действительно, кто он и кто мы?» От этих мыслей Рита почувствовала себя немного увереннее.

По обилию дорогих иномарок с тонированными стёклами возле подъезда Вероники и охране, дежурившей на лестнице, она поняла, что Кирилл Звягинцев всё-таки приехал на встречу. Её столь пристально изучали высокие накачанные парни, прежде чем позволить войти в квартиру, что она не удивилась бы, если бы они попросили её предъявить содержимое сумочки. Но, слава Богу, обошлось без крайностей.

Веселье уже было в полном разгаре. Риту приветствовали бурными возгласами, поцелуями и объятиями. Крики «штрафную!», бесконечные вопросы «а помнишь?», «а как ты?», смех, шутки буквально её ошеломили. Она даже не сразу увидела Кирилла. Он сидел за столом и вежливо улыбался. Когда, наконец, Риту выпустили из объятий, она подошла и присела рядом с ним. В самом деле, не делать же вид, что она его не замечает!

- Привет! – Рита постаралась придать голосу больше беспечности.

- Привет!

Он не повернул головы. Помолчали.

- Как ты живёшь? – задал дежурный вопрос Кирилл. 

 Казалось, он старательно изучает содержимое своего бокала.

- Лучше всех! – машинально ответила Рита. – Я замужем, у меня сын и отличная работа…

Сработала давняя привычка создавать имидж собственного благополучия в глазах окружающих. Особенно в его глазах…

- А ты? – спросила Рита, заранее предугадывая ответ.

- А я, знаешь, плохо…

Это прозвучало так неожиданно, что она тут же почувствовала, как холод в груди стал потихоньку отпускать.

- Нет, с работой полный порядок… Да ты, наверное, в курсе…

Она знала о нём всё, что только можно было узнать из газет, журналов и Интернета. Но сейчас почему-то предпочла не признаваться в этом.

- С личным вот как-то не ладится…

Рита слушала, до глубины души потрясённая откровениями Кирилла. И удивлялась,  насколько они не сочетались с его натурой абсолютного победителя. Всегда и во всём.

- Трижды был женат, и всё какие-то стервы попадались… Представляешь, три брака – и ни одного ребёнка! Хотя, казалось бы, нет ничего естественнее для женщины, чем желание родить ребёнка… Но нет же! Одна боялась фигуру испортить, другая карьеру делала, а третья… - он махнул рукой, словно от безнадёжности. – Кого может родить женщина, которая… как бы это помягче сказать… не в ладах с алкоголем? В общем, и с ней мы разбежались…

Он надолго замолчал.

- Ничего, всё ещё образуется… - осторожно подала голос Рита и больше не смогла ничего сказать. Язык словно прирос к нёбу, а слова казались массивными валунами, которые не под силу сдвинуть с места.

Она украдкой бросила взгляд в его сторону и увидела на лице лишь маску вежливого равнодушия. Как всегда, безупречен, холоден, корректен. Ну, выпил человек немного, разоткровенничался, а теперь наверняка жалеет. Наутро же и вовсе не вспомнит, кому и что говорил. Кирилл всё молчал, словно забыл о её существовании. Сколько раз ей хотелось разбить эту ледяную броню, услышать хоть одно тёплое слово, в конце концов, разозлить его… «Не получается у нас с ним задушевных бесед, - с невольной горечью  подумала она. – Что раньше, что теперь… Слишком мы разные…» Рита тихо встала и пошла в сторону выхода.

Уже совсем у двери её перехватили пьяненькие девчонки и потащили на кухню «посекретничать».

- Что Кирилл? «Временно недоступен»? – пошутила Маришка.

- А когда он был доступен? – усмехнулась Юля. – И для кого?

Она закурила очередную сигарету.

- Всё дымишь! – заворчала Вероника. – Хоть бы окно открыла…

- Есть! – отрапортовала по-военному Юля и послушно открыла окно.

В помещение ворвалась приятная свежесть.

- Девчонки, а как наш Димасик? – Рита поспешила увести разговор в более безопасное русло.

Будь подружки трезвыми, как стёклышки, ей бы не удалось избежать насмешек и отвертеться от ответов. Но тут все с удовольствием принялись обсуждать бывшего сокурсника, благо, что его общительность и бурная личная жизнь давали широкую возможность для пересудов…

Когда Рита посмотрела на часы, то, к своему удивлению, обнаружила, что за разговорами прошло уже много времени. Улучив момент, она выскользнула из кухни и перед тем, как надеть пальто, заглянула в гостиную.

Кирилл сидел на своём месте в той же позе. Со стороны казалось, что человек о чём-то глубоко задумался. «Может, заснул? – подумала Рита. – А что, некоторые люди могут спать сидя… Тем более Кирилл, при его-то занятости… Ему, наверное, и выспаться некогда…» Она не удержалась и подошла к нему.

- Ты что? – спросила тихо.

Странно, но он услышал среди общего шума.

- Тебя жду… - Кирилл, наконец, повернул голову и посмотрел на неё.

Глаза ясные. Никакого в них сна. И редкого янтарного цвета. Тигриные…
«Как у моего Мишки… - тут же подумала она. – Вернее, у Мишки, как у Кирилла…»

- Меня ждёшь? – глупо переспросила она.

- А я тебя всю жизнь жду…

Его лицо вдруг озарила по-детски беззащитная улыбка.

«И что теперь с этим делать?» – испуганно подумала Рита.

Действительно, что?
37 Скальп генерала Дугласа
Григорий Родственников
В одиннадцать лет я был лучшим фехтовальщиком своего двора. Да что двора, всего городка Моссовета. Я мог фехтовать с утра до вечера, зимой и летом, в снег и дождь. За несколько лет моя правая кисть приобрела такую подвижность, что я мог отбивать сыпавшиеся на меня удары не сходя с места, не прыгая и не отскакивая. Помню, я как раз демонстрировал мастерство фехтовального боя двум своим закадычным друзьям, Мишке и Андрею, когда во дворе появилась моя мама. Я ее не заметил, поскольку противники у меня были серьезными. Это было видно по их свирепым лицам, на которых так и читалось желание пронзить вашего покорного слугу насквозь. Мишка норовил стукнуть меня палкой по ногам, а Андрей корчил страшные рожи и вопил: « Умри, каналья!».

Мама встала под дерево и с улыбкой наблюдала за нами. Она всегда улыбалась, когда ей доводилось подглядеть за нашими играми. Случалось это нечасто, ибо женщинам нет места в мужских забавах. Так я обычно объяснял ей, когда она просила посидеть рядом с нами. На самом деле я просто стеснялся взрослых. Мне казалось, что они обязательно скажут: « Ох, какой большой мальчик, а ведет себя, как ребенок».

Парировав удар Андрея, я сделал красивый выпад, и моя деревянная шпага нашла вражескую грудь. Андрюха изобразил на лице невыносимую боль и повалился на землю. А я атаковал Мишку, он сражался значительно хуже Андрея, поэтому я без труда расправился с ним.

Мама захлопала в ладоши и подошла к нам.
– Браво, мушкетер!
Я недовольно тряхнул головой:
– Я не мушкетер! Я гвардеец кардинала! А мушкетеры, - моя шпага указала на лежащих на газоне Мишку и Андрея и старательно притворявшихся убитыми, - Мушкетеры мертвы!
– Хорошо, гвардеец, - покладисто согласилась мама. – Пора обедать. – потом она строго сказала моим друзьям:
– Ребята, вставайте! Земля сейчас холодная – можно простудиться.
Те радостно вскочили на ноги.
– Здрасьте, тёть Галь!

Хитрый Мишка с интересом поглядывал на мамину сумку и жмурился, как кот на сметану. Он знал, что у мамы всегда есть, что-то вкусное. И он, как всегда, не ошибся. В этот раз мы получили овсяные печенья.

Андрей, роняя коричневые крошки на газон, говорил с набитым ртом:
– Тетя Галь, Гришка здорово сражается, но ничего – в следующий раз мы прикончим его! Правда, Мишка?!
– Угу, - согласился Мишка. – А то он возгордился. Считает себя первым клинком Франции.
Мама прыснула от смеха, она всегда была очень смешливая.

По дороге домой она спрашивала меня:
– Почему ты всегда выбираешь отрицательные роли? Почему ты гвардеец, а не мушкетер?
– Потому что гвардейцы злые!
– Но ты же не злой.
– Но кто-то должен быть злым! Иначе играть не интересно! – Я удивлялся, что мама не понимает таких очевидных вещей.
– Но нельзя же всегда играть только отрицательных персонажей? Вот недавно на школьном спектакле, где вы ставили спектакль о героях-партизанах – ты изображал фашиста.

Мама открыла дверь ключом и мы вошли в квартиру. Папа на кухне, как всегда, возился с моторами. Это было его хобби. У нас дома было, наверное, два десятка моторов самого разного размера. Вот и сейчас, отец любовно прикручивал точильный камень к одному из них. Он довольно напевал какую-то песенку. На нас он не обратил никакого внимания.

– Почему Миша и Андрюша были партизанами? – продолжала мама. – А ты немец?
– Потому что я пухлый! – ответил я. – Пухлых партизан не бывает!
– Кто тебе сказал, что ты пухлый? – нахмурилась мама. – Что за глупости такие? Ты нормальный.
– Ребята сказали, что я толстый. А где ты видела толстых партизан?
– Чем глубже в лес, тем толще партизаны. – пропел папа, закрепляя мотор на железной подставке.
Мама неодобрительно зыркнула на него и увела меня с кухни в комнату, усадила на диван.
– Если ты толстый, то зачем засунул подушку под рубаху?
– Что бы быть еще толще! Видела, какое у меня стало большое пузо?! Все зрители сразу поняли, что я матерый фашист!
– И чего ты добился? Твоим друзьям все аплодировали, а в тебя один мальчик швырнул огрызок яблока.
– Правильно швырнул. Я бы тоже швырнул. Зато все поняли, что фашисты очень плохие.
– Ладно. – мама махнула рукой. – Сыграл ты хорошо, но для этого совершенно не обязательно было портить валенки. Дедушка обещал приехать и надрать тебе уши.

Мне стало грустно. Дедушка у меня был строгий, но справедливый. Неужели он не понимает, что я просто обязан был выкрасить подаренные им валенки нитрокраской? Зато они получились черные и блестящие, как настоящие сапоги.

– Бог с ними, с валенками. – улыбнулась мама. – Я сегодня встречалась с тетей Любой и она обещала завтра приехать к нам в гости.

Если мама думала, что известие о приезде тети Любы обрадует меня, то она глубоко ошибалась. Мне очень не нравилась эта мамина подруга. Во-первых, у нее был резкий и неприятный голос, как  воронье карканье. А во-вторых, она постоянно поучала маму и читала ей нотации. А мама сидела, опустив голову, как провинившаяся школьница.

– И вот что тетя Люба нам подарила.
Мама вытащила из сумки большую коробку и я увидел в ней потрясающей красоты куклу. Резиновую, с открывающимися глазами и длинными ресницами. Но самым  великолепным  были ее волосы – белоснежные, шелковистые.
Я издал вопль восхищения.

– Это кукла из Германии. Тебе нравится?
Я быстро закивал головой, ибо от переполнявших меня чувств лишился дара речи.  Мама засмеялась и ушла готовить обед.

Целый день я ликовал. Брал куклу на руки и ходил по комнатам.
А на другой день ко мне пришел Мишка. И Грета, такое имя было написано на коробке, лишилась своих волос…
Ибо для всех окружающих она была Гретой, но мы с Мишкой тот час распознали в ней злобного генерала Дугласа.
Мы сняли с нее скальп! А как же иначе? Ведь мы играли в индейцев!
Во времена моего детства очень популярны были фильмы про мужественных краснокожих и их нелегкую борьбу с белыми завоевателями. Я прочитал всего Майн Рида и Фенимора Купера, и считал, что знаю об индейцах все!

Я стоял на середине комнаты, разрисованный губной помадой и потрясал скальпом генерала Дугласа – притеснителя всех североамериканских индейцев. Лицо мое было надменным, а речь напыщена.
– Бледнолицые собаки! – вещал я, - Вы гоните нас с нашей земли, но все мои братья уже отрыли томагавк войны!  Карающая длань Маниту обрушится на вас, белые склизни, как гордый орел на трусливую мышь! А скальп вашего вождя я приторочу к крупу моего коня в нашем священном походе!
– Хо! – воскликнул сидящий у моих ног Мишка, раскрашенный в такую же устрашающую боевую раскраску и с торчащими из волос гусиными перьями, – Ты хорошо сказал, Маленький Бизон!

Мишка был почти на полторы головы ниже меня, но почему-то называл меня Маленьким Бизоном. Себе он величал Большим Медведем.
Ответить я не успел. За нашей спиной раздался жуткий вопль.
– А-а-а-а-а!
В дверях стояла тетя Люба, мама и племянница тети Любы Светлана.
Вопила тетя Люба. Лицо ее раскраснелось, глаза вылезли из орбит, а подбородок дрожал.

Мы с Большим Медведем пятились вглубь комнаты, а тетя Люба надвигалась на нас с неотвратимостью цунами.
– Идиоты! Варвары! Сломали куклу! Ох, и дурак же у тебя сын, Галина! Смотри что он сделал! – ее указательный палец с длиннющим ногтем указывал на скальпированного генерала Дугласа, привязанного к ножке кровати и истыканного стрелами, которые мы соорудили из пустых стержней от шариковых ручек.
– Это же садист! Смотри, кого ты воспитала!

На маму было жалко смотреть. Казалось, что она вот, вот расплачется.
Потом продолжающую вопить тетю Любу увели на кухню отпаивать валерианой. Мы с Мишкой понуро сидели в углу и прислушивались к разговору взрослых. Хорошо, что тетя Люба приехала не одна, а с племянницей. Свете было уже много лет – почти девятнадцать и она казалась мне жутко умной. Вот и сейчас она заступалась за нас. Рассказывала, что в какой-то стране проводили эксперимент, изъяли все военные игрушки и дети выросли грубыми и агрессивными. Мальчишки должны играть в войну.
 
Вроде бы, многомудрая Светлана сумела успокоить свою тетушку, потому что нас с Мишкой позвали на кухню.
Взрослые обнаружили мою композицию слепленную из хлеба. Композиция располагалась на коробке из под торта и являла собой целый восточный караван. Лошади, верблюды, люди.

– Как ты здорово лепишь, Гриша! – похвалила меня Светлана. – Все как живое!
Лепил я действительно неплохо и на всех конкурсах неизменно занимал только первые места.
– И что это за народное творчество? – угрюмо спросила тетя Люба. – И почему это стоит на кухне?
– Потому что здесь балкон. – буркнул я.
Тетя Люба посмотрела на меня как на полного кретина и даже возмущенно закатила глаза.
– Это караван. – вступил в разговор Мишка. – Они идут и не знают, что в здешних местах водятся гигантские птицы Рух! А потом эти птицы как нападут!
– Какие еще птицы? – нахмурилась тетя Люба.
– Гигантские! – лучезарно улыбнулся Мишка. – Как в Симбаде! – не дожидаясь моего разрешения, он схватил коробку, выбежал на балкон и установил композицию на балконном столе. Затем вернулся на кухню и заговорщически прошептал:
– Тихо! Птицы Рух уже почуяли добычу…

Ждать пришлось недолго. Очень скоро захлопали крылья и на балкон приземлились два сизаря. Минуту они сидели, потом словно по команде накинулись на караван.
– Смотрите, смотрите! – орал Мишка. – Как тому всаднику откусили голову! Гришка, гляди – Рух уносит осла!

Но что было потом, мне даже вспоминать не хочется. Оказывается, подруга моей мамы сразу не поняла из чего вылеплены фигурки.

Мы с Мишкой убегали на улицу, а тетя Люба рычала нам вслед:
– Войну на вас надо! Я вам покажу, как издеваться над хлебом! Мы в детстве крапивой и лебедой питались, а вы над хлебом мудруете! Да вас пороть надо день и ночь! Пороть! Пороть! Пороть!
38 Как сорвать урок?
Юлия Ёлка 1
Есть у нас девчонка в классе по имени Нона, мы с ней даже почти дружим, после школы домой часто ходим и болтаем, нам по пути.
Идем как-то, и Нонка говорит:
- Знаешь, за что ты мне здорово нравишься?
- Нет.
- Ты не врёшь никогда, - продолжает она.
- Это правда, - говорю.
А это и вправду правда, не вру, смолчать ещё могу, а врать не буду.

Всем Нонка хороша, учится не плохо, характер ничего и симпатичная, но вот насекомых боится панически. Притом любых, даже мёртвых, а уж живых...

В девятом классе начались у нас занятия по НВП (начальной военной подготовке).
Военрук явился к нам в сентябре новый, отставной майор. В плотно сидевшей на коренастой фигуре видавшей виды, но отглаженной форме и начищенных до блеска ботинках. А посредине коротко стриженной головы у военрука кругленькая плешка. Мы стали смеяться: «Фуражкой видно протёр». Зверь просто с замашками солдафона. Конечно, ничего драить зубной щеткой он нас не заставил и осеннюю листву в зелёный цвет красить тоже. Но всяких армейских заморочек с собой принёс не мало.
- Я из вас людей сделаю, будьте покойны, - заявил он нам на первом же занятии.
Попервах ото всех стал требовать форму, колы за её отсутствие выставлять и «энки». Нет формы, так считай и не был ты на НВП – прогулял.
На втором его уроке форма (армейская рубашка защитного цвета) имелась у всех.

Дальше – хуже. Форма помятая или не со всеми пуговками, или не застёгнута доверху полностью, - получай замечание в дневник и оценка при ответе на уроке на один балл ниже. Хорошо, если отнимать от пятерки, но не факт ведь, так и трояк, трёшечку, тройбан схлопотать недолга.
Кому троечка ничего, а кого по голове не погладят за неё дома-то. В дневник же ставить отметки военрук никогда  не забывал.

Дисциплину навел быстро. Стоило за небольшой шум нам пару уроков подряд промаршировать «по плацу» и тишина на уроке такая… как муха летит слышно.
Разговорчики исключаются, отвечать и обращаться надо исключительно по форме: «Так точно; Никак нет; Не могу знать; Разрешите обратиться…»

Через два месяца мы  разбирали и собирали автомат Калашникова, чуть не с закрытыми глазами, на время, и знали названия всех его частей. Да, и остальные премудрости усваивались быстро.
Но любовью военрук к себе и предмету не пользовался. Дело даже не в строгости. Больно зануден и скушен всегда его рассказ. Плохо и то, что кабинет НВП в подвале, без окон, при искусственном освещении и вентиляция работает скверно. Все вместе действует, как снотворное, на уроке мы исправно зеваем, а это строго карается, и слушать надо, ведь спросит же, «не слезет» потом.

Сорвать урок - дело немыслимое.
Однажды на перемене у мальчишек зашел разговор, как бы его все же сорвать, хоть опрос в конце испортить. Они не выдумали ничего, а я мимо между рядами проходила. Вовка возьми меня и толкни:
- Проваливай, тут дело не бабское.
Я равновесие потеряла и на Костика, прямо ему на грудь, завалилась. Костик смотрит на меня своими серыми в зелёную крапинку глазами. Близко-близко.
В сердце у меня чего-то заныло, отшатнулась от него, головой мотнула, волосы назад откинула, и как кто за язык дёрнул:
- Что слабо придумать? - высказываю им, наморщив нос.
- Кто б свистел, Семёнова? – в ответ.
- А я запросто такое устроить могу, - и чувство эдакое, как над пропастью стою.
- Ха-ха! – в ответ дружное ржание и Костик тоже... смеётся.
- Увидите. Только не трепаться потом обо мне, - говорю, и аж под ложечкой засосало, от собственной глупости.
- Ну, что ж, поглядим! – Вовка мне отвечает.
- Если сорву, с вас шоколадка, - заявляю, и в горле пересыхает от наглости.
- Какая еще?
- «Алёнка». Большая.
- Ну, ладно, пускай «Алёнка», - говорит Костик, - Я не выучил сегодня.
Тут звонок прозвенел.
Построились мы.
- Равняйсь! Смирно! Кто дежурный?… Сдайте рапорт...

Стою, и лихорадочно соображаю, ничего в ум не идет.
Промаршировали немного, зашли в класс подвальный. Пишем в тетрадке новый материал, зеваем украдкой, - душно.
И я пишу, в голове ни мысли – стерильность, даже звенит вроде.
- Пропала я, опозорилась, значит, - такая мысль одинокая все же появилась.
Сейчас домашнее задание спрашивать начнут, а у меня плана никакого нет.

Сижу я из-за высокого роста на последней парте, на «камчатке», а Нонка на первой, перед военруком.
Такая тоска меня взяла, аж желудок свело. Достала я из портфеля яблоко и стала его жевать потихоньку.
Чего мне уж терять? Нечего.
С расстройства укусила яблоко основательно, все даже в рот не поместилось и часть створочек, что вокруг семечек, на откушенном куске осталась, а передо мной из яблока, вместе с семечками огромный червяк выпал. С куском яблока в зубах смотрю, как червяк, по парте толстым, розовым тельцем извивается. Вдруг полегче мне стало.
- Прости, - думаю, - Подруга Нона, но деться мне некуда. «Язык мой – враг мой».
Вырвала листок тихонько, написала на нём, чтоб не вычислили по почерку, печатными буквами, «НОНЕ». Червяка туда аккуратненько, в виде порошка аптечного, прямоугольничком сложила и пустила послание вперед по ряду.

Военрук в это время журнал открывает:
- Переходим к опросу, - дальше занудненько тянет:
- Так-с-с, отвечать будет… - и фамилию Костика называет.
Костик медленно встаёт:
- Я!
На меня ТАК посмотрел, что сразу поняла какая мне «Алёнка» вполне могла бы достаться.

Гляжу, Нонка записку разворачивает, и червяк оттуда живёхонький ей на тетрадку шлёп.
Таких воплей подвальный НВПешный кабинет никогда не слышал, их слышали, разве что, подвалы застенок Гестапо или городского дурдома.
Военрук подпрыгнул, стул свалил. Оказывается, военные боятся женских истерик! Ещё и как. В медпункт за медсестрой послал.

Опроса не было, остаток урока все прыгали вокруг Нонки…

А следующим утром Костик вручил мне шоколадку, правда, не «Алёнку», а «Чайку» в синей обёртке, но большую:
- Ну, молоток ты, Семёнова. Кто б знал, что ты такая… Бери свою шоколадку, я теперь тебе ничего не должен.
«Лучше бы, - думаю, - В кино меня пригласил».

Шоколадку мы с Нонкой съели после занятий, усевшись на лавочку за школой .
Нонка мне:
- Теперь никакие записки никогда читать не буду… Хоть кто напишет. Вот дураки эти мальчишки!
- Не расстраивайся, Нонка, - говорю и серые в крапинку Костиковы глаза вспоминаю, - Ешь лучше шоколадку... А мальчишки, и правда, - ду-ра-ки.

А самой думается: «Точно, права Нонка, не вру никогда. И сейчас тоже не вру…»
39 Три счастливых дня
Лина Гарбер
Боже мой, какие у него были глаза! Бездонные глаза цвета неба… И она готова была утонуть в них, пропасть навсегда…

Каждый раз, проходя школьными коридорами, она искала его взглядом и когда находила, буквально впивалась в него, заставляя его краснеть, как маков цвет. Она искала этих встреч, изучая школьное расписание, чтобы точно и наверняка знать, на каком этаже сейчас находится его класс. И тогда у неё обязательно находился повод, "вдруг" занести что-то в соседний кабинет или поискать учебник, "забытый" на прошлом уроке.

Вот уже полтора года она буквально изнемогала от тех, совсем недетских чувств, которые пришли к ней совсем неожиданно для неё. Почему неожиданно?



Она была яркой, инициативной. Таких, как правило, отправляют на различные конкурсы, тематические вечера. Ну, в общем всюду, где нужно защитить честь родной школы и не ударить в грязь лицом. И она, натура творческая и всесторонне развитая, с большим удовольствием и "участвовала" и "защищала" и "блистала", где этого требовала обстоятельства.

А он, по большому счёту, особо и не интересовался школьной жизнью. Всё его свободное время было посвящено спорту, и на тренировках и соревнованиях он проводил большую часть своей "школьной" жизни. И вряд ли бы они когда-нибудь встретились, но тут вмешался его величество случай.

Он неплохо разбирался в аппаратуре, не понаслышке знал обо всех последних музыкальных новинках и потому, было совсем неудивительно, что музыкальное оформление новогодних утренников и вечеров было поручено именно ему.

А она в новогодней сказке для малышей играла роль хитрой лисы Алисы и совершенно не обращала внимания на старшеклассника, который всегда был, как говорят «за кадром». Стоя внизу и глядя на сцену, он уже тогда отметил её для себя и даже подумывал о том, как бы познакомиться с ней поближе.

А потом, когда закончились праздники, для всех участников художественного коллектива был подготовлен небольшой "капустник". Был сладкий стол и танцы при выключенном свете. Как же он тогда её раздражал! Ну конечно, что это за детский сад, проходя мимо, как бы невзначай, колоть её иголкой?

А он просто не знал, как обратить на себя её внимание. Но однажды он всё же решился пригласить её на танец. И она согласилась, скорее для того, что бы он наконец-то от неё отстал.

Когда пролетели каникулы, совершенно неожиданно она поймала себя на том, что всё чаще и чаще думает об этом странном юноше. А потом она поняла, что уже не может не видеть его хоть иногда, что уже не может без этих глаз, без этой улыбки.

А больше всего её тяготило то, что она вдруг осталась один на один со своими чувствами. Кому она могла поведать о своей такой взрослой любви? И тогда она завела дневник, где писала то, что не могла сказать никому. Там, на страницах в клеточку, были её переживания, её слёзы, её любовь.

Так пролетел год.


Приближались выпускные экзамены. Он заканчивал десятый, она восьмой класс. И тогда она поняла, что больше не в силах держать в себе эту сердечную боль.

Они общались скорее как друзья. Он приходил к ней в гости, они вместе ходили гулять и вряд ли он догадывался о том, какие страсти бушуют у неё в груди, пока однажды...

Однажды он зашёл к ней, она почему-то сразу усадила его за стол, дала ему в руки тетрадь и со словами: "Читай!", ушла в другую комнату. По мере того, как он переворачивал страницу за страницей, волна эмоций поднималась в его душе.

Откуда, откуда у этой маленькой девочки такие взрослые чувства? И изумление сменялось испугом. Он был не готов. Не готов был ответить ей. Не готов был взять на себя ответственность за неё.

"Она же ещё совсем ребёнок», - думал он.

Когда он тихо подошёл к ней, она боялась поднять на него заплаканные глаза. Всё это время, пока он читал в соседней комнате, она тряслась от страха. Нет, её не пугало, что теперь он всё узнает. Она боялась услышать "нет".

-Понимаешь, у меня есть девушка, - она только лишь кивнула, - А ты ещё встретишь лучшего, чем я.

-Но мне нужен ты, - она наконец-то подняла на него глаза.

Боже мой, что это были глаза! Так смотрит собака, когда понимает, зачем её вдруг привезли в это незнакомое для неё место и почему хозяин уходит и не зовёт её с собой.

В её глазах застыла та же немая мольба…

Господи, как она хотела сейчас, чтобы он обнял её, прижал к себе и никуда не отпускал!
 
Господи, как он хотел обнять её, прижать к себе и никуда не отпускать! Но она же ещё такая маленькая!


Всё оставшееся время до экзаменов, он приходил к ней домой, уговаривая её заняться учёбой. Она слушала его и не понимала, о чём идёт речь. Какие экзамены, когда даже дышать больно?

А он продолжал опекать её, простаивая под дверью кабинета, пока она, вытянув билет, отвечала у доски. Как только закончились экзамены, она к большому изумлению всех учителей, забрала аттестат и сказала, что она уезжает в другой город и продолжать учёбу теперь будет там...

Как можно? У тебя такие перспективы, тебе надо учиться дальше, у тебя такое будущее!...А она уже давно решила, что не может оставаться там, где её любимый никогда не сможет быть вместе с ней.

Последнюю ночь она гуляла по городу одна и, касаясь кончиками пальцев листвы на деревьях, словно прощалась со всем, что ей было до этого дорого. Она поклялась, что никогда сюда больше не вернётся...


Прошло 29 лет.

Она давно не летала самолётами и поэтому была немного взволнована. Нет, не то чтобы она боялась, в этой жизни её уже мало что пугало, да и не из пугливых она, а скорее она давно не испытывала эмоций, связанных с полётом.

Она прошла регистрацию и сейчас ждала, когда же наконец-то объявят посадку. Проходя по салону самолёта, она отметила для себя, что летать теперь намного комфортней, чем раньше. Она заняла своё место у иллюминатора, пристегнула ремни и вся отдалась этому давно забытому ощущению.

"Боинг" очень мягко набирал высоту и казалось, что она парит в небе, как птичка. Соседка попалась очень говорливая, без умолку рассказывала о том, где она была, как чудесны чёрные украинские ночи и что она везёт с собой в качестве гостинца, что бы вы думали? Ну, конечно же, сало!

- А вы тоже возвращаетесь из отпуска? - соседка наконец-то обратила внимание на то, что она тут не одна.

- Нет, я в отпуск.

- Первый раз вижу, чтобы с юга ехали отдыхать на север. А кто у Вас там?

И тут она задумалась. Кто у неё там? К кому она летит?



Замуж она вышла на третьем курсе техникума, по большой, как ей тогда казалось, любви. А диплом она защищала, будучи уже на восьмом месяце беременности, поэтому ни о какой карьере молодого специалиста речь уже не шла.

Вскоре родился второй сын. Отношения в семье не складывались. Всё чаще она ловила себя на мысли, что они совершенно чужие друг другу люди. Муж жил своей жизнью, мало обращая на неё внимания. А через тринадцать лет совместной жизни и вовсе ушёл к любовнице, оставив ей недостроенный дом, кучу долгов и двух малолетних детей.

Она крутилась, как могла, чтобы обеспечить семью. Трудностей она не боялась. Сложнее было залечить израненную душу. Были, конечно, желающие помочь ей в этом вопросе, но она больше никому не верила. Да и сердце её молчало. А как жить без любви?

Есть женщины, которые считают, что можно жить и так, лишь бы был хозяин в доме, чтобы было, так сказать, кому гвоздь забить. Но она так не могла. Она не могла жить без любви и поэтому оставалась одна, чем вызывала изумление и бесчисленные вопросы у окружающих.

Молодая, красивая и одна? А она не понимала, как можно жить без этого ощущения полёта и неземного счастья, которое дарит любовь. Так пролетали годы. Дети выросли. Старший сын женился и она успела даже стать молодой бабушкой.

Жизнь потихоньку шла своим чередом, пока однажды всё не изменилось. Она сама потом много раз задавала себе вопрос, чего вдруг однажды ночью, когда ей не спалось, она полезла в социальные сети?

Она не была продвинутая, как сейчас говорят, с компьютером была на «Вы», а уж сидеть в социальных сетях, вообще считала занятием недостойным. А тут вдруг такое! Она просто набрала его имя, город и замерла от неожиданности. Вот Он, её любимый, тот, из-за которого она решила так резко всё изменить в своей жизни!

Она долго не решалась ему написать. Всё думала, а имеет ли право? А вдруг у него всё замечательно и она только сделает хуже? Но потом, всё таки, собралась с духом...

Он ответил сразу. Написал, что отношения у него с женой давно сошли на "нет" и он разводится, что всегда её помнил и даже три года назад пытался её найти, опять таки, в тех же социальных сетях.

И закрутилось... завертелось... У неё появился давно забытый блеск в глазах. А он сказал, что она вернула его к жизни...

Так кто у неё там? К кому она летит? Прежде всего на этот вопрос она должна была ответить себе сама.

А зачем нужны эти статусы? Она знала лишь одно, она летит к любимому...


 
Он заметно волновался. Больше всего на свете он боялся увидеть в её глазах разочарование. Он не знал, сможет ли он тогда это пережить? Она была его музой, его ангелом. Лишь с её появлением, в нём вновь проснулось желание жить, желание любить.

Он нервно теребил букет. Он приехал в аэропорт уже давно и каждая минута ожидания, казалось, длилась вечность. Но вот уже объявили о посадке самолёта и оставалось лишь дождаться, пока закончатся все формальности с прохождением таможни.

Он узнал её сразу. Она совсем не изменилась, лишь немного пополнела. Но всё те же глаза, улыбка, а главное голос. У неё был дивный голос, такого голоса он больше не встречал в своей жизни никогда.

Со смущённой улыбкой он протянул букет. Он, взрослый мужчина, вдруг почувствовал робость, словно подросток на первом свидании. А она, взяв цветы, вдруг кинулась ему на шею и в тот же миг внутри него словно лопнула натянутая струна. Он прижал её к себе, зарываясь лицом в её волосы.

- Любимый, как же я скучала!

- Как я тебя ждал! - он вдыхал её запах и у него кружилась голова...



Аэропорт находился в другом городе и им предстояло провести в дороге ещё не один час.
Его приятель, который вёз их на машине, без умолку болтал, балагурил, что-то постоянно спрашивал, а они держались за руки и молча улыбались.

И тут он вдруг наклонился к ней и слегка коснулся губ. Как давно она этого ждала! Она с жадностью ему ответила.

Это было какое-то сумасшествие! Они целовались, как безумные! Его губы, мягкие и тёплые, словно притягивали к себе и она не могла от них оторваться. А он лихорадочно блуждал руками по её телу, такому желанному и податливому, гладил её грудь, руки, шею. Их дыхание смешалось, руки переплелись. Казалось, что весь мир в эти минуты перестал для них существовать.
 
Приятель, лишь однажды взглянув в зеркало, замолчал и сделал музыку громче...


Когда они приехали, он помог занести вещи и тут же поспешил удалиться. Они предложили ему остаться и хотя бы выпить чаю с дороги, но он, видя их лица, понимал, что делают они это скорее из вежливости.

Он пошёл хлопотать на кухню, готовя им что-то перекусить, а она решила пойти в душ, освежиться с дороги. Когда она вышла, по квартире уже разносились приятные запахи и только сейчас она вспомнила о том, что от волнения не ела со вчерашнего дня. Он стоял на кухне и резал овощи для салата.

Она тихонько подошла к нему сзади, обняла его и уткнулась носом в его спину. Какой он милый, родной, близкий!

Они сидели за столом, уже совсем не хотелось есть и они просто разговаривали. Обо всём.

- Как мне хорошо с тобой! Просто сидеть и разговаривать по душам!

- Да, мой родной, мне тоже…


Потом они убирали со стола, мыли посуду и оба понимали, что давно хотят совсем другого. И от этого желания слегка мутилось в голове.

Они прошли в комнату. Он сел в кресло, притянув её к себе на колени. Она откинула его голову назад и поцеловала. Перебирая пальцами его пушистые волосы, она бродила губами по лицу, покрывая поцелуями его глаза… лоб… щёки… нос… целовала шею и чувствовала, как учащается его дыхание.

С каждой минутой её поцелуи становились всё жарче и тут она выдохнула, словно простонала:
- Я хочу быть твоей...

- Я знаю…


Они лихорадочно скидывали с себя одежду, путаясь в ней. Она взяла его за руку и направилась к кровати.

- Иди ко мне, - прошептала она, притягивая его к себе.

Он целовал её, изучая каждую клеточку её тела. У него были такие нежные руки, что она выгибалась ему навстречу. Как она ждала этой любви! Как долго она к ней шла!

И вот он наступил этот долгожданный миг, когда в этом хитросплетении рук и ног, они стали одним целым, когда они плавно перетекали друг в друга, растворяясь без остатка!

- Мой! Ты мой! Ты только мой! - крикнула она, почти прорыдала...



- Ты удивительная женщина, - сказал он ей после, когда она уже засыпала у него на плече.

- Почему? - спросила она.

- Ты полностью отдаёшься любви.

- Я по другому не умею,-тихо засмеялась она, обвивая его руками…


Проснувшись на следующее утро, они ещё долго не могли вылезти из постели. Она клала ему в рот дольки апельсина, а он держал её в своих объятьях, целовал в макушку и тихо повторял: "Ты - мой ангел."

А потом они вместе готовили завтрак, хотя было совсем непонятно, что это? Поздний завтрак или ранний обед?

- Сегодня исполнилась моя мечта, - сказал он.

- Какая?

- Я проснулся с голой любимой женщиной.

А она вдруг подумала, что раньше никогда голой не спала. А ещё она подумала, что не боится рядом с ним быть женщиной...



Три дня пролетели очень быстро и ей надо было возвращаться назад, так уж получилось, что по другому она вырваться не могла. В аэропорт их вёз опять его приятель. Теперь он уже не донимал их своими разговорами, понимая важность момента.

«Три счастливых дня
 Было у меня,
 Было у меня с тобой.
 Я их не ждала,
 Я их не звала,
 Были мне они даны судьбой».

Из динамиков звучала такая знакомая песня и она вдруг подумала, что эта песня про неё. Всю дорогу он держал её за руку, боясь отпустить хоть на миг, словно она, как птичка, могла упорхнуть, едва он разомкнёт пальцы.

Когда они приехали в аэропорт, выяснилось, что самолёт по техническим причинам задерживается с вылетом. Как это здорово! Значит она ещё какое-то время может побыть с ним!

Они прошли в зал ожидания и долго сидели обнявшись. Он говорил, что осталось уладить ещё небольшие формальности и он, наконец-то, уже получит развод. А потом он сразу же приедет к ней и тогда они уже навсегда будут вместе. И ничто не сможет их разлучить.

- Ничто, кроме смерти, - засмеялась она.

- Ты-мой ангел! А ангелы не умирают.

Когда объявили регистрацию на рейс, они ещё пропускали всех впереди себя, не в силах оторваться друг от друга.

 "Как же эту боль
 Мне преодолеть?
 Расставанье-маленькая смерть!
 Расставанье-долгий путь к причалу.
 Может быть, когда-нибудь мы встретимся опять».

Он взял её лицо в свои руки и, заглядывая ей в глаза, тихо произнёс:
- Ты должна сейчас запомнить лишь одно - единственная женщина, которую я хочу любить, это ты. Единственная женщина, с которой я хочу быть, это ты.

- А ты запомни - я люблю тебя и буду любить всегда...

Она зашла на борт последней. Она старалась быть сильной рядом с ним и не плакать, а теперь слёзы катились по её щекам и она их уже не сдерживала.

Когда самолёт взлетел, с ней случилась истерика. Она вдруг подумала о том, что больше никогда его не увидит. Она попросила у стюарда бокал вина. Ей необходимо было успокоиться и постараться уснуть.

Может подействовало вино, может она наплакалась, а скорее всего и то и другое вместе, но она, действительно, забылась тяжёлым тревожным сном. Очнулась она от ужасной тряски. Она открыла глаза и вдруг совсем близко, казалось, протяни руку, увидела верхушки деревьев.
И тут же раздался ужасный скрежет. Самолёт прошёлся по деревьям, как бритва, а потом, словно подбитая птица, он упал, вгрызаясь в землю и распахивая её своим брюхом...

Любимый, прости…!

Он вздрогнул и проснулся, огляделся по сторонам. Они уже почти подъезжали к городу. Он посмотрел на часы, ей лететь ещё час. Его не покидало странное ощущение того, что он слышал её голос.

 "Что тебе сказать уже не знаю,
 Виноват ли я перед тобой?
 Или это пропасть между нами
 Разрушила мир, в котором я был твой.
 Я зову тебя, дойдя до края,
 Не надеясь, что ответишь ты.
 Потерял давно тебя, я знаю.
 Но часто ещё я слышу из темноты
 Слышу из темноты...
 Ангелы не умирают...
 Ангелы не умирают...
 Ангелы не умирают..."

- Что это? - спросил он.

- Ты о чём? - повернулся к нему приятель.

- Песня странная какая-то, что-то я раньше её не слышал.

- А ты часто слушаешь радио? Песня, как песня, обычная.

Когда через два часа он набирал её номер, компьютерный голос ему неизменно отвечал: "Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

"Наверно села батарея», - подумал он. Она забыла вчера поставить телефон на зарядку.

Ангелы не умирают...

40 Мужчина и женщина
Горбунов Андрей
     За окном темно. Грязное мартовское утро только начало подавать признаки жизни. Идет первый урок –алгебра. Меньше трех месяцев до выпускных экзаменов, и конечно надо послушать математичку, но не хочется.
     А больше всего хочется умереть. Каждый вечер я, как часовой, гуляю под ее окнами, надеясь увидеть за шторой знакомый силуэт. Но это все, на что могу рассчитывать. Полная безнадега. Она демонстративно отворачивается в другую сторону, и как будто не замечает меня.
     На улице грязно и слякотно, серые люди ходят между серых домов по серым дорогам. Решение рождается быстро. Со звонком я встаю и иду в раздевалку. Еще пять минут и свобода. Плевать на уроки. Мне нужно разобраться в себе.
     Обшарпанный троллейбус везет меня подальше от школы.
     Что ей надо? Чего она хочет? Однако, определенно нет в жизни счастья. Я уткнулся лбом в холодное стекло окна.
      - Остановка кинотеатр «Москва», следующая – Дом книги.
     Тело пружиной выбрасывает на улицу. Точно – кинотеатр! Тупой фильм, с заранее известным концом, и желательно на производственную тему, и часа полтора-два гарантированного забытья.
     Что я ее сделал? Или урод какой? Да нет, вроде -  девчонки посматривают. Тогда, что? С моста в воду или на рельсы, пусть остаток жизни кается.
   Ситуация, как в кино, как его - «В моей смерти прошу винить Клаву К.» Жизнеутверждающее такое название. Но взгляд вдруг натыкается на другое  - «Неделя ретроспективного показа французского кино». Это уже лучше, хотя… Глаза привычно ищут – Бельмандо, Ришар, Делон, Де Финез но их нет. И здесь скукотища. Ладно, будем спать под французское кино. Забыться надо. И чем быстрее, тем лучше.
     «Мужчина и женщина». Прямо, как на заказ. Билет 10 копеек, и пустой зал.
     Первые кадры. Неужели, серость жизни,  перенеслась и на экран.
     Но почему Она не хочет встречаться со мной. Ведь Она совсем меня не знает.
     Откидной верх у машины. Здорово конечно, но не для нас. Хотя смотрится красиво.
     Сна нет, зато есть интерес. Какой год на экране, кажется показали 66-й. Это еще за год до моего рождения.
     А мир другой.
     Она сказала, что бы я за ней не ходил. А если вот так, на кабриолете. Что бы она  тогда делала.
     -Девушка, Мон-Мартр 15-40. Нет не сейчас. Минут через пять.
     Господи, он - сумасшедший. А, может и нет.
     У нее нет телефона, впрочем, как и у меня. Новый район. Было  бы здорово, если бы был. Я звонил бы каждый вечер, и молчал бы в трубку. А, она, догадавшись кто это, слушала бы тишину  и ждала. Бред какой-то. Ведь надежды нет.
     Какие длинные и тонкие пальцы у этой француженки. А лицо. Большой экран дает эффект общения глаза в глаза, и я смотрю,  боясь моргнуть.
     Вот так бы, вдвоем ехать по длинной дороге и говорить, говорить, наслаждаясь общением.
     Постоянное, усиливающееся чувство тревоги. Что-то должно произойти, у нас без трудностей не бывает. А как интересно, у них?
     Салат с креветками.  Пустой ресторан. Словно сон.
     - Примите телеграмму в Монте-Карло.
     Все, это уже перебор.
     А как он элегантен. И никаких джинсов и кроссовок.  Еще  эта музыка. Кажется, ей нет конца. Она наивна, и потому прекрасна.
     И вообще, как мало они говорят, но как много ими сказано.
    Я уже плохо соображаю.
    Они расстались. Наконец то. Проза жизни победила. Пальцы вцепились в подлокотники кресел. Теперь еще поворот, и он должен разбиться. Счастье  долгим не бывает.
     Но нет, назло социалистическому реализму, обнявшись, они стоят на перроне и теперь весь  мир у их ног.
   Свет, и стук откидывающихся крышек кресел.
   Мозг переваривает увиденное. Это событие! Но не понятно с чего, ведь я видел массу иностранных фильмов. Почему именно этот? В сознании всплывает ответ – потому, что может быть по-другому.  Потому, что жизнь только начинается и будет еще много хорошего. Потому, что можно вот так, без борьбы и без пафоса просто жить и любить, наслаждаясь происходящим.
     Из кинотеатра вышел уже другой человек. Я знал, что делать и как себя вести. Не свет на ней клином сошелся.  Видимо это не моя половинка.
     Я еще найду ее, свою, и  в мире  найдется место двум просто людям - мужчине и женщине.      
41 Выходных в любви не бывает
Катя Крылова
Август выдался дождливым. Скамейки во дворе не просыхали от воды. Юля не сидела на мокрых скамейках, это плохо может сказаться на здоровье будущей женщины, как всегда говорила мама. Но в этот раз, забыв про все принципы, она присела на самый краешек, рядом с Андреем. Юбка моментально промокла, но она уже этого не заметила. Андрей, раскинувший руки на спинке скамейки, очень осторожно положил одну руку на её плечо, но подумать об этом Юля едва успела, с другого края присел Вовка, и…скамейка рухнула назад. Андрей быстро вскочил, помог Юле встать.  Романтический момент был потерян.

Каникулы закончились, сменив дождь августа на туманную прохладу сентября. Бесконечные уроки, алгебраические функции, сочинение по Тургеневу, деепричастия в немецком языке. Недолгие прогулки с Ленкой перед сном, чтобы она покурила втайне от родителей. «Осенний бал»  с обязательной дискотекой, новые одноклассники и старые старшеклассники, скоро уже и конец первой четверти…

Мать заглядывала в комнату к сыну уже в третий раз. Открывала дверь и, тут же, закрывала. Горела только настольная лампа. Вовка уже показал Юле всё что мог, и летние фотографии, на которых она тоже была, и как он умеет паять какие-то микросхемы, и как он умеет рисовать смешных человечков, участников всяких «тяжёлых» рок-групп, и поставил ей на магнитофоне все те песни, которые они слушали летом. Она больше молчала, улыбалась, но не могла скрыть всего того, что так её мучило:
-Как Андрей поживает? Ты когда от него письмо получил?
-На прошлой неделе. Про тебя спрашивал.
-Да?  А что ты ему сказал?
-Сказал, что ты в гости заходила, что мы по телефону болтаем каждый день.
Вовка говорил кратко, прерывисто, односложно, нервно. Юля с ним -  скорее, снисходительно, но спрашивала про Андрея застенчиво.
-А давай ему вместе письмо напишем.
Идея Вовке не понравилась, но противиться Юле он не мог.

Мама заглянула в комнату шестой раз. Сказала, что поздно и пора расходиться. Провожать было недалеко, до соседнего дома.

Школа, дожди, холода, темень по вечерам и…письма. Примерно одно за две недели. Первое было коллективным  и зачитывалось вслух, два других были личными. А каждый вечер, с девяти до десяти, она сидела в ванной с телефоном, разговаривая с Вовкой, вернее больше они молчали, вздыхали, обсуждали сложные задачки по алгебре, и всего, меньше минуты, главный для обоих вопрос:
-Он тебе написал?
-Нет.
-А тебе?

В девять вечера, Юля, по привычке, устроилась в ванной, с тетрадкой и телефоном, может Вовка поможет с задачкой. Вместо его голоса она услышала голос его мамы:
-Здравствуй. Позови маму.
-Здравствуйте, а  Вы в курсе, что наши дети каждый вечер разговаривают по телефону?
-Конечно. А что плохого Вы находите в этом?
Юля покраснела, потому что стало стыдно, и потому что подслушивать нехорошо, закрылась в комнате, достала из под стопки тетрадок три письма. Пока три. Перечитала.
-Юля, ты и дальше можешь общаться с Володей. Я сейчас говорила с его мамой, она не будет больше возражать. И пусть он к нам заходит  чаще, он хороший мальчик, мне нравится.

На Новый Год Андрей не смог приехать, наоборот, его бабушка и дедушка уехали гостить к нему, в Москву.

Весна была поздней. Мама запрещала снимать шапку, и Юля, выходила строго в шапке, снимала её в подъезде, но, не доходя до остановки, снова надевала, было холодно. Тепло наступило в день, когда приехал Андрей. Даже асфальт подсох, и девчонки помладше успели нарисовать на сером клочке классики.

Беседа не клеилась. Юля молчала, Андрей пытался быть невозмутимым, Вовка невпопад хихикал и глупо шутил, Ленка злилась, что все какие-то не такие.  Гуляли в парке, замёрли, пошли к Вовке домой греться и слушать магнитофон. Провожались слишком рано для вечера. Юлю провожал Андрей. Смущались оба.
-Юлька, дай я тебя поцелую.
Так вот как это бывает, и то первое ощущение она несёт всю жизнь, а если поцелуй не вызывает того головокружения, лёгкости и оторванности от всего кроме него, то это не настоящий поцелуй. Горячие губы, холодные щёки, безумные руки, растрёпанные волосы…
-Я люблю тебя.
-И я тебя.
-Юля, домой! - Мама. Она всегда, до сих пор, звонит или появляется не вовремя.
-Юлька, милая, любимая моя, всего лишь до завтра.

Как растаял снег, и что без шапки можно было ходить и не прятаться, она не заметила. Заметила, что закончились каникулы только на перроне, уткнувшись носом в его модную жёлтую куртку со значком AC/DC. Он аккуратно отцепил значок и вложил ей в руку.
-Не плачь, всего лишь до июля. Давай договоримся так, на третьем уроке, я и ты думаем только друг о друге.
-А в выходной?
-А выходных в любви не бывает.
Он скомкано поцеловал её в губы, на виду у всех, и зашёл в вагон…


В этом году, за лето Андрей приезжал уже два раза и приедет ещё! Когда такое было? Но, после инсульта, маму одну надолго нельзя оставлять.
-Юлька, обещай мне, что я предложу, а ты не откажешь мне?
-Андрей, я замужняя женщина, у меня дети!
-Просто пообещай.
-Хорошо. Обещаю.
Кольцо было из серебра с топазом.
-Ты умная, у меня, придумай, что-нибудь. Мне хотелось, чтобы у  тебя была хоть какая-то вещь от меня.
-Но я не смогу тебе сделать ответный подарок.
-И не нужно, у меня есть все твои письма.
Кольцо «жгло» карман джинсов, от него было радостно и безумно тоскливо одновременно.
-Андрей, а Вовка когда приедет?
-Он спрашивал про тебя.
-Не сомневаюсь. Таня же с детьми приехала, а он когда?
-Юль, не приедет он, ни к чему ему раны бередить, а то сорвётся снова. Они отдыхают друг от друга, он даже не приедет их забирать, сами до Питера доедут.
-Я здесь ни при чём.
-Знаю.
-А как же его мама? На днях видела его маму. Она не меняется.
-К чёрту Вовку, как же мало времени у нас, не то, что раньше – целое лето…
-У нас с тобой целая жизнь ещё впереди!  Так что, Вовка даже маму не проведает?..
42 Последний звонок
Виктор Виров
       Олег никогда не любил ночь. Даже в молодости, когда казалось бы еще нет никаких проблем со здоровьем, и организм свободно переносит нагрузки в любое время суток. А сейчас, когда сорок с “хвостиком” были позади, он всегда к ночи чувствовал какое-то напряжение, которое никак не мог трактовать усталостью или, наоборот, приливом сил. И хотя мозг при этом работал ясно (а Олег по своему складу был скорее всего “совой”, образ которой выработался еще в студенческие или даже школьные годы), он не любил такого внутреннего возбуждения, так как подспудно всегда ожидал возможность его выхода наружу и отсутствие при этом контроля над собой. В молодости Олег много ездил, и ночь в дороге, поезде или даже на вершине горы его совсем не смущала, если при этом он уставал физически. Усталость всегда помогала преодолеть нелюбимое время суток.
    
     В этой поездке Олегу не пришлось выбирать какой-либо поезд или время отправления. На этой холодной станции с зимним ночным пейзажем, открывающимся почти сразу же за привокзальным перроном, останавливался только девятнадцатый скорый поезд. В результате, где-то после двенадцати Олег вошел в темноту девятого купе спящего вагона и, растянувшись на верхней полке, мгновенно провалился в сон. Возможно, мозг продолжал работать, перебирая впечатления прошедшего дня или даже отдельных событий всей прошлой жизни. Наверное, кровь еще разносила свою информацию к нейронам, по-прежнему возбуждая их окончания. Картины и образы, рожденные во сне, уносили его в далекий небольшой город. Ему вспомнилась невысокая, с серо-голубыми глазами девушка, с которой он учился в одной школе. Але нравилось, когда Олег называл ее Аленкой – голос его при этом звучал как-то по-особенному мягко. После окончания школы одноклассники разъезжались по стране, выбирая свои институты и предполагая сохранить дружбу и прежние отношения. Память Олега не исследовала в эту ночь те дороги, что открывались тогда перед ним, Аленкой и их школьными друзьями после выпускного бала. Она почему-то упорно возвращала его назад примерно еще на месяц, что предшествовал формальному окончанию их детства. Но кто может точно сказать, когда и как оно заканчивается - это детство? Олег и Аля дружили уже три года, еще с того времени, когда познакомились в молодежном спортивном лагере на берегу моря. После лагеря они иногда встречались, хотя учились в разных школах. Ни он, ни она тогда еще не понимали, что между ними есть. Через год Аленка перешла в его школу, и Олегу казалось, что это было сделано ради него, а не для улучшения знаний, как говорила ее мама. Эти последние два года школы и исходная детская дружба - возможно естественные причины для того, чтобы на пороге юности можно было сказать “люблю” и ощутить первый поцелуй неумелых губ. Вот так и объяснялись возле батареи-радиатора в подъезде с мокрыми варежками, когда согнутые костяшки замерзших пальцев после хождений по морозным и снежным улицам согревали дыханием в ладонях друг друга. Были и слезы-льдинки на застывших ресницах при ссоре или радостные искорки в глубине этих пристальных глаз при мире и понимании... Но не к этому возвращала Олега в ночном поезде его воспаленная память. Она “откручивала” время к тому дню, что называют “Последний звонок”. Именно в тот вечер Олег и Аля оказались вдвоем за городом, как потом стали говорить, - на даче, возле домика в садах-огородах. Это здесь они посадили дерево, ту их общую березу, предполагая, что у них еще будет в жизни так много общего. Они не заглядывали далеко вперед, просто им было хорошо вместе. Аленке нравился уютный садовый домик ее родителей, и она, строя какие-то далекие планы, предполагала даже, что Олег будет писать в этом домике свою диссертацию. Тогда она еще не могла предположить, что их у него будет даже две. Конечно, Аля верила, что Олег станет ученым, конечно, хотела быть всегда с ним. В письмах к нему, рассуждая о чем-то далеком, писала : “... может быть и наше с тобой счастье.” Это “может быть” перешло потом в “могло быть”. Но тогда возле садового домика Олег и Аля не предполагали, что их “может...” перейдет в “могло...”, так и оставшись нереализованным на временных ветвях связи настоящего с прошлым и будущим.

    “У нас не было ключа от домика, и Олег проник в дом через лаз под крыльцом, а затем открыл дверь изнутри. В домике было холодно, мы подбрасывали дрова в небольшую печку, но долго не могли согреться...” - эти слова не были произнесены во сне, они не были также донесены до сознания Олега “кинолентой” его памяти. Олег вдруг отчетливо понял, что не спит и слышит эти слова из уст женщины-попутчицы, негромко говорящей еще с одним пассажиром их купе. Было три часа ночи. Поезд отходил от какой-то станции. Слабый свет привокзальных фонарей пробивался сквозь щель между занавесками и вдруг узкой полосой выхватил давно забытый изгиб переносицы и вздернутые кончики бровей. “О боже! Неужели это она? Зачем? В этом поезде и в одном купе со мной ?” - Олег обессилено закрыл глаза, не понимая, что было во сне, а что наяву. Как же можно воспринимать судьбу, если она разъединяет почти на четверть века, а потом, словно спохватившись, подводит опять друг к другу на расстояние одного-двух метров? Аля не знала, что только вагонная полка отделяет ее от того, с кем была в тот день в садовом домике и с кем предполагала построить свое будущее счастье. Алевтина Петровна жила с мужем и дочерью в столице, но сейчас ехала в город своего детства. Попутчицей в купе оказалась внимательная пожилая женщина, и именно ей Аля и поведала свою историю, смутно желая рассеять те воспоминания, что нахлынули на нее в этой поездке. Атмосфера поезда и присутствие в купе старушки-попутчицы располагали к такой исповеди. Две женщины были как бы одни в этой ночной беседе. Третьим пассажиром в купе был мужчина, который вошел на промежуточной станции и сейчас спал на верхней полке, нисколько не мешая их разговору. “...Олег и Аля не включали свет в домике, и только искры потрескивающих дров слабо освещали сквозь полуоткрытую заслонку кровать в комнате”. Олег целовал девушку в щеки, лоб, поглаживая одновременно завитки волос возле ушей и заглядывая в ее бездонные глаза. Аля раскрывала губы навстречу, каждый раз пытаясь поймать его поцелуи. Они никогда не делали ЭТО. Им всегда было достаточно только взаимных ласк и поцелуев - они не стремились ни к какой другой близости. Аля была в брюках и кофточке, которая в объятиях Олега сдвинулась, растянув петли верхних пуговиц. Олег осыпал подбородок и шею Али сериями поцелуев, и при одной из таких “очередей” у Али на кофточке расстегнулись верхние пуговицы, и рука Олега интуитивно соскользнула к ней подмышку, то ли пытаясь поправить раскрывшуюся на груди кофточку, то ли, наоборот, желая покрепче прижать к себе девушку. В этом скольжении руки ладонь Олега задела лифчик Аленки и на мгновение ощутила прикосновение правой груди, которая, как ему показалась, упруго рванулась навстречу. Оба задыхались в своих поцелуях - их им все равно не хватало”. “ Стало жарко. То ли от печки, прогревшей комнату, то ли от взаимных объятий. Мне захотелось все с себя сбросить и залезть под прохладное одеяло. Кажется, мы оба решились пойти на ЭТО.” - последние слова Алевтина Петровна произнесла слабым шепотом, отведя взгляд от своей собеседницы и с некоторым смущением опустив ресницы. Она уже не чувствовала, все ли произносит вслух из того, что всколыхнулось в ее воспоминаниях. Не знал этого и Олег, у которого в этом ночном поезде слух, сознание и сон вдруг слились в единое целое. Казалась, сама судьба, установив этот “невидимый мост” между верхней и нижней полками девятого купе, за счет какого-то неизвестного поля мгновенно доставляла от Алевтины Петровны даже невысказанные слова в сознание Олега...

....Садовый домик и юноша с девушкой, еще не окончившие среднюю школу. И ЭТО случилось в их едином порыве. Для каждого из них – в первый раз... Позади последний звонок – впереди выпускной бал. А двое уже вступили во взрослую жизнь. Первая любовь – первая кровь... “Был момент, когда и я, и он знали, что ЭТО будет - и уже ничто не могло остановить нас”, - губы Алевтины Петровны слегка возмущали тишину ночного купе. - “Я чувствовала у Олега огромное желание обладать мною в тот момент, и до конца... Наверное, и я хотела того же, раз не останавливала его, а только стонала: Олежка, Олежка...” Олег не боялся, что у него не получится, но волновался страшно и опасался, что ей будет больно, неприятно, поэтому скорее пытался понять любое движение девушки, чем прислушивался к своим чувствам ... Все получилось хорошо - они помогали друг другу в этой их первой такой безграничной близости. “Олежка, сюда... тихонько только...” - шептала Аля, откинув голову на край подушки и скользя руками к его животу. Олег, слегка сжимая ее за талию, ловил движения девушки и “шел” ей навстречу ... Когда все свершилось, обоим вдруг стало страшно, и они молчали. Олег мягко касался губами ее груди. Аленка была вся в слезах, как ей казалось, от счастья. Она уже не помнила о тех мгновениях боли, через которую прошла несколько минут назад...

     ... Олег заворочался на верхней полке и вдруг начал кашлять. Спазм сдавил грудь. Разговор в купе затих. Женщины ждали, когда мужчина на верхней полке успокоится. Олег приподнялся. Он не мог дышать. И вообще выносить все это. Он уже знал, что дальше может быть сказано с нижней полки. Он чувствовал каждый импульс своего возбужденного сознания. Олег быстро спустился вниз и, не включая свет, выскочил в коридор, пока женщины не успели его о чем-нибудь спросить. Прохлада тамбура успокоила дыхание, и кашель прошел. В висках стучала кровь, и Олегу казалось, что монолог из девятого купе, по-прежнему, впечатывает в его мозг слова: “... нас уже хотели искать. Мама беспокоилась, что мы поздно вернулись в тот вечер... К экзаменам мы готовились вместе - Олег, как всегда, все сдал на пять... Был выпускной вечер - такой нежный и хороший. Мы были среди всех, но вдвоем, и ни разу не вспоминали садовый домик... Потом - мы поступили в разные институты и... “разошлись” на первом же курсе. Это я была виновата, что мы поссорились тогда, когда я приехала в его институт (но не к нему) и случайно столкнулась с Олегом на выходе из столовой. Может быть, надо было сразу заглянуть к нему в общежитие (приезжала же раньше всегда прямо к нему...)? А так получилась случайная встреча – вроде бы рядом, но ... не вместе. Что-то в нас (во мне?) тогда произошло. Я была нервной и уже носила в себе его ребенка, но ... он не родился. Это уже все было потом, когда я перестала приезжать к Олегу. Он, однако, еще часто приезжал в мой институт, ко мне в общежитие, искал меня, но я избегала этих встреч. Все было как-то не так, неправильно...”
        Олег, стоя в тамбуре, вдруг снова стал задыхаться. Он открыл дверь, и волна упругого встречного воздуха слегка охладила воспаленный лоб. В висках, по-прежнему, пульсировала кровь и, казалось, доносила до сознания невысказанные вопросы: “Ну как же так, Аленка? Зачем же мы повстречались, Аленка, в этом поезде через столько лет? И ..ты никогда и ничего не говорила о ребенке.“ Олег с тяжелым взглядом смотрел в проем открытой двери на мелькающие зимние деревья и светлеющий над ними кусочек неба начинающегося рассвета. Не в силах выдержать все это (и уносясь мыслями куда-то к садовому домику и одинокой березе вблизи него), он шагнул туда... навстречу своему нерожденному первенцу.

...Днем, когда девятнадцатый скорый стоял на большой разъездной станции в ожидании смены локомотива, представитель органов - лейтенант Фатеев задавал вопросы двум женщинам об их ушедшем пассажире-попутчике. “Была ночь. Мы даже не заметили, как он выглядит. Так быстро он вышел в коридор и исчез,”- Елена Андреевна старалась вложить в свой голос всю возможную долю участия и желание помочь милиционеру. Сняв с верхней полки мужскую куртку, лейтенант выложил из ее карманов на стол все, что там было: портмоне, блокнот, расческу, две шариковых ручки, связку ключей и носовой платок. Из блокнота, уткнувшего свои страницы в ключи, выскользнула фотокарточка и, не задержавшись на гладком ребре столика, упала на пол. Елена Андреевна подняла ее и, разглядывая снимок, развернула его лицевой стороной к Алевтине Петровне, заметив при этом: “ Какая красивая девушка! И взгляд похож на Ваш.” Что-то оборвалось внутри у Али, когда она, судорожно схватив снимок, устремила взгляд в глаза той, что с ласковым прищуром и как бы в пол-оборота смотрела десятиклассницей на окружающий мир. Перевернув карточку и взглянув на надпись, Алевтина Петровна вдруг стала заваливаться на бок; сердце останавливалось, а губы, казалось, продолжали шептать прочитанное: “Олежке на память от Аленки...”

     На самом деле, Олег пережил Алю, но не намного, хотя и боролся за жизнь, которую оборвал чей-то нож, с которым и нашли Олега на автобусной остановке центральной площади провинциального городка. Олег не смог объяснить, что с ним произошло в ту ночь – в больнице он не приходил в себя, хотя Елене Андреевне, приехавшей один раз к нему и положившей на тумбочку у кровати ту самую фотокарточку с надписью Али, казалось, что он улыбается и что-то досказывает из той истории, что она слышала из уст Алевтины Петровны. Олег не прыгнул – он метался по вагонам ночного состава, и были свидетели, которые потом говорили, что он вышел на одной из станций. Его видели на вокзале и в городе, и, хотя сначала обнаружили подозрительных лиц, что встречались в ту ночь на пути Олега, точно установить происшедшее не удалось, следствие прекратили, и зло осталось безнаказанным. Через несколько лет дочь Алевтины Петровны Лера выйдет замуж за бизнесмена, и тот построит на месте старого садового домика коттедж. Дочку Лера назовет именем своей мамы, и, подрастая, Аля все больше будет походить на Аленку из прошлого. Береза сильно вытянулась за прошедшие десятки лет, и ее... спилят, как не вписывающуюся в новую планировку вокруг большого особняка. Елена Андреевна могла бы рассказать Лере о последнем звонке ее мамы-Аленки, но они никогда не встречались, да и старушка умерла к тому времени, когда начали возводить коттедж. Снимок десятиклассницы попадет из больницы, где лежал Олег, к медсестре, работавшей там, а потом займет место в альбомах старых семейных фотографий. Когда сын медсестры Максим обнаружит эту фотокарточку, то уже не сможет забыть глаза школьницы из прошлого, и будет хранить Аленкино фото у себя, как когда-то она сама хранила фотографии первых советских киноартистов. Максим закончит Лондонский университет, и, уже потом, работая во Франции, поедет однажды в Бретань, где и встретит русскую девушку Алю со знакомо-вздернутыми кончиками бровей над взирающими на мир серо-голубыми глазами. Аля жила за границей после развода мамы с отцом. Лера ничего не знала о хранимой Максимом фотокарточке школьницы из прошлого, а он, стыдясь своей детской влюбленности в девочку с фотокарточки, никогда не покажет ее будущей теще. Максим чувствовал, что сходство Али с фото-Аленкой не является случайным совпадением. Но он никогда никому об этом не говорил, как бы не желая разгадки тайны фотоснимка. Ему казалось, что это может осложнить как-то будущую жизнь. Такой уж он был человек, и так ему было удобней жить. Отец Али после ее свадьбы с Максимом продолжал жить в своем коттедже, к западу от которого только остатки березового пня могли напомнить кому-то о чьих-то чудесных школьных годах. Но бывший муж Леры, хотя и помнил старый садовый домик, не знал истории о последнем звонке и о той славной первой любви, через которую прошла бабушка его дочери. Вот так ЭТО было. Однако тайна снимка, которой так боялся Максим, не канула в Лету. Благодаря записям Елены Андреевны история фото-Аленки, пусть не раскроет всех своих деталей, но все-таки дойдет до потомков.
43 Девочка-звезда
Лариса Калыгина
                                Моё детство

      Детство моё с вишнями губ, золотыми от солнца черно-смородиновыми

глазами и длинными до пят, развевающимися на ветру волосами, весело катается

на загорелых плечах высокого красивого отца, который, встряхивая чёрными

кудрями, время от времени, подбрасывает меня высоко в небо синее,

приговаривая: - Моя доча! – и мой смех восторженно разливается колокольчиком…

     Детство моё стремительно бегает, таская за ухо огромного плюшевого

мишку, и безумно любит соску, а когда родители отбирают её, оно горько

плачет и долго ещё не может забыть любимый резиновый вкус… соски.
   
     Детство моё бежит впереди мамы и заходит в зал театра, где на сцене

в спектакле играет мой отец, в которого как раз в это время по сценарию

стреляют, оно отчаянно громко плачет и с такой скоростью несётся к сцене

с криками:

   - Папа, папа! – что никакие, протянутые со всех сторон руки, не успевают

меня схватить и остановить.

   Я стремительно взлетаю на сцену и там, вся в слезах, пытаюсь отбиться

от  чужих сильных рук, затаскивающих меня уже за тяжёлые бархатные кулисы.

     Радостно прыгая по тропинкам среди изумрудных трав выше головы, я пою

стихи и песенки собственного сочинения, а мама их записывает, ведь сама я

ещё не умею писать и читать. После четырёх лет мама меня научит тому

и другому, а пока она пошлёт эти стихи в большую газету и их там опубликуют

в статье под названием «Большое будущее маленькой поэтессы».

      Детство моё с заплетёнными тугими косичками и бантами больше головы

весело прыгает через скакалку, в окружении подружек, на солнечных майских

одуванчиковых полянах.

      В пять лет, подготовленная мамой, я уже сама умею записывать свои

стихи и обожаю читать красивые волшебные сказки, декламирую наизусть любимые

стихи Сергея  Есенина, Александра Блока, Николая Гумилёва, поэмы Михаила

Лермонтова «Демон» и «Ангел смерти».

     Я вдохновенно играю на скрипке. Особенно мне нравится исполнять свои

любимые мелодии. Сверкающей грустью, волнующей осенью, когда медленно летят,

танцуют и кружатся золотые листья, - полонез Михаила Огинского «Прощание

с Родиной».
                                       
     Сияющей весной, когда так блестят озёра, заливаются в восторженном

счастье птицы и нежно плещутся белоснежные  лебединые крылья – «Танец

маленьких лебедей» Петра Чайковского и, в любое время года, «Танец

с саблями» Арама Хачатуряна, под который резво выплясывают в такт и машут

сверкающими игрушечными саблями мой брат Серёжка со своими

друзьями-мальчишками.

     В первом классе я сижу на месте учительницы за её столом и развлекаю

класс, читая ему сказки свободно, громко, красиво и выразительно, меняя

интонации на все голоса, хотя «учительница» настолько ещё маленькая, что её

не видно из-за огромного стола и лишь над столом торчат большие банты.

     Но меня считают артисткой. И Эльза Робертовна любит оставлять меня за

своим столом, а ребятам очень нравится слушать.

     Я обожала свою первую учительницу. Она, как и мой отец, думала, что я

буду артисткой или музыкантом.

     Моё детство красиво рисовало. И картины постоянно выставлялись на

вернисажах. Учитель рисования любил меня и считал, что я буду художником.

     И я тоже его любила всей детской любовью.

     Отличница, с первого класса, я сидела на первой парте. А за мною, на

второй парте, сидел красивый мальчик с такими же, как у меня,
 
солнечно-карими тёмными глазами.

      Он учился плохо, наверное, потому, что вместо учёбы думал о своей

детской любви. Развязывал сзади мои красивые банты, лишь бы я обернулась,

и с такой страстной нежностью тонул всеми своими огромными глазами
 
в моих!...
 
      Учителя наказывали его, ставили в угол. И мальчишка радостно шёл

в угол, потому что угол был напротив моей парты, и тогда, тихонько вздыхая,

он уже ни на мгновенье не отрывал своих глаз от моих и тонул, тонул в них…,

пока его не возвращали на своё место.

      И всё начиналось сначала.

      Однажды, в четвёртом классе, на перемене, мальчишка, волнуясь,

выдохнул мне: - Моя девочка, когда я вырасту, то женюсь на тебе.
 
     Смущённая, я молчала.

     А потом так привыкла, что из-за меня вечно дрались мальчишки, и не

обращала на них внимания.

      Отчаянное детство моё ничего не боялось, и когда я впервые увидела

своего брата на мотоцикле, мгновенно потребовала «освободить сию машину»
 
и дать мне на ней покататься.
 
      Вскочив на мотоцикл, я быстро спросила, как его завести, разогнаться

и включить самую большую скорость, брат ещё не успел договорить, как я уже

неслась на максимальной скорости.

     Я летала по всем дорогам, из одного конца в другой, экспериментируя

всей фантазией и, по-сумасшедшему быстро, нажимая на всё подряд:

мотоциклетные руль, рычаги и педали, чтобы снизить скорость и остановиться.

      Но ничего не получалось: мотоцикл упрямо не желал ни снижать скорость,

ни останавливаться.

     Я пролетала мимо удивлённого брата пулею…

     - Скажи! – кричала ему…, но понимала, что кроме этого слова, он всё

равно ничего не успеет услышать и посоветовать, ведь в следующее мгновенье

я проносилась уже далеко в другом конце улицы…

     Боже, как остановить эту «безумную» машину?! Раз десять я кометою

пронеслась вокруг своего района и мимо Серёжки, пытающегося остановить меня,

едва не сбив его…

     И вдруг… Полёт долгий, безумный и стремительный!...

     Брат нашёл меня за всеми домами, садами и огородами,  в придорожной

канаве, валяющейся рядом с мотоциклом… И, к счастью, отделавшейся только

синяками, ссадинами и ушибами.
 
     Я была любимицей у всех учителей физкультуры и спорта, и русского языка

и литературы. И любила своих учителей.

     Мои сочинения всегда были на разных выставках. И я мечтала

о журналистике.

     Меня обожали все учителя немецкого языка, быть может, потому, что я

говорила с ними радостно и свободно. И я любила их. Я любила всех.
 
И благодарна им за всё. Ведь только благодаря им, много позднее, на приёмных

экзаменах в университет по немецкому языку, меня в комиссии спросили:
 
     - Девочка, Вы – немка, так прекрасно говорите, с лёгким красивым

берлинским акцентом?

     - Нет, - русская, - ответила я.

     И ещё позднее, когда я впервые приеду в Германию и буду цитировать

своих любимых поэтов Гёте и Гейне, восхищаться воспетой ими Тюрингией,

смотреть, как «клубится туман над священными водами Рейна» и позвоню своей

первой учительнице, проживающей ныне там и впервые признаюсь ей:
 
     - Как я любила Вас, Эльза Робертовна, как свою вторую маму!

     И вдруг услышу в ответ:
 
     - А я-то как тебя любила! Но ведь как тебя не любить – красавица,

отличница, артистка!
 
      Я смутилась, стало так радостно, что я ей дозвонилась в другой конец

Германии и услышала родной с детства голос.

      Но это будет потом… А сейчас, детство моё, всё в ссадинах, после

самостоятельного катания на мотоцикле, очень любит читать сказки. И разные

удивительно прекрасные книжки. Оно читает их даже ночами, втайне

от родителей, в своей комнате, а чтобы они не выключили свет и не отправили

ребёнка спать, то с маленьким фонариком под одеялом, то тихонько сидя

у фиолетового ночного окна, перед огромной  оранжевой луной, льющей свой

лёгкий мерцающий свет на волнующие загадочные страницы книги и в сад,
 
кажущийся необычайно волшебным в очертаниях ночи.
 
       Я тихо открываю окно и, легко танцуя, ступаю на блестящие в лунном

свете ветви цветущих жасмина, вишни, яблонь, прыгаю на звёздный луч и уже

бегу по лунным лучам, кружусь в своём кружевном зеркальном мини, рассыпая

волосы-лучи… Лечу со стаей других звёзд, задыхаясь от объятий вольного ветра.

       Ах, как светло от звёзд, тревожно и радостно!
 
       Светает. Скоро рассвет. Со стаей звёзд-подруг я возвращаюсь к своему

окну. Они улетают.
 
       А я ложусь в свою атласную постельку. И слышу, как мама жалуется папе:

       - Вновь новенькие туфельки дочки полны лунной пыли.

       Она берёт их в руки и из туфелек сыплятся маленькие сверкающие

звёзды…

       Хрустально звеня, они летят к открытому окну, друг за другом,

блестящим роем, вырываясь в распахнутую настежь бирюзу, в белые и розовые

соцветия поющего от птиц сада, взмывают, тая в небесной лазури…
 
       А детство моё ждёт следующего фиолетового вечера и любопытно

вглядывается в далёкие-далёкие звёздные миры, таинственно вспыхивающие

дразнящим голубым светом светил в необъятно-фантастичной звонкой, звенящей

синеве Вселенной.
44 Любви тяжелый груз...
Алик Чуликов
ИСПЫТАНИЕ ЛЮБОВЬЮ, КЛАСС «3 А»

Второгодник, неуёмный хулиган Серёжа Самарский, сидя верхом на осле, стегал его веткой ивы по крупу, ломая характер упрямого животного.

- Ну, ишак, пошёл, пошёл, мы в школу опаздываем!

Осел, внял словам своего собрата по интеллекту, и словно испытывая жажду знаний, преодолев шесть крутых ступеней, вошёл в фойе школы.

Хохочущая толпа учеников и разъяренных преподавателей окружили наездника. Смелая уборщица тётя Маша со шваброй наперевес бросилась в атаку. Животное на пути к истоку знаний, получившее тычок шваброй меж рёбер, очень расстроилось. Оно развернулось и лягнуло уборщицу, выбив орудие гигиены и уронив тетю Машу на пол.

На шум в фойе вышел упитанный Гулливер, директор школы. С высоты своего роста,он рассматривал возню лилипутов, вникая в проблему хаоса. Из всей благообразной толпы, он выделил двух негодяев и крикнул:

- Самарский, вместе со своим братом покиньте территорию школы!

Серёжа попробовал оправдаться:

- Семён Семёныч, я просто опаздывал…..

- Ты опоздал навечно. Я буду ставить вопрос перед педсоветом о твоём исключении из школы.

А мудрая учительница литературы Софья Андреевна резюмировала:

- Осёл останется ослом хотя осыпь его звёздАми…

Но городской отдел народного образования не поддержал педсовет школы об исключении нерадивого ученика, а выступил с назидательным упрёком:

- Решая проблему, таким образом, вы дискредитируете гордое звание «Педагог», расписываетесь в своей беспомощности перед трудными подростками.

И далее следовал перечень трудов Макаренко, который рекомендовался для реанимации педагогического статуса проштрафившегося коллектива.

Неистребимый двоечник Серёжа Самарский вернулся в «3 А», продолжая сеять смуту в чужом монастыре.

Это сильно не нравилось прежнему «пастырю» - лидеру «3 А», спортивному мальчику Русику. У Серёжи Самарского отсутствовал комплекс ребёнка, и он по-взрослому «ухаживал» за девчонками. Мог щипнуть ниже спины или обслюнявить лицо девочки поцелуем.

А после того, как он умудрился с зеркалом на носке ботинка подсунуть свою длинную ногу под парту немецкой красавице, девочке Рите, и потом рассказывать мальчишкам, что у неё трусики в горошек, терпение Русика лопнуло. Он вызвал Самарского «один на один», на драку.

По традиции на школьном дворе, за зданием общественного туалета в присутствии мальчишек-одноклассников состоялся поединок «один на один» до первой крови Сережи и Русика.

Русик поймал большой синяк под глаз, но умудрился двумя меткими ударами разбить до крови губу и нос соперника, и выйти победителем.

Самарский немного остепенился, зауважал Русика и предложил ему мужскую дружбу.

Наступила весна, и всеобщее состояние влюблённости мальчишек "3 А" класса требовала какой-то определённости. Мальчишки выбрали в качестве парламентёра девочку Лизу, поручив ей произвести опрос одноклассниц на тему «кто кого любит».

Был составлен список мальчишек, напротив которых вписывались имена девочек, отдавших ему предпочтение.

Каждый из мальчишек в тайне надеялся, что Рита напишет своё имя напротив его фамилии. Надежды мальчишек рухнули, откликнулись все девочки, кроме Риты. Больше всех расстроился поэт класса, Сенька Морозов. Он люто возненавидел одноклассницу Маришку, посмевшую вписать себя, признавшись в симпатии. Он на перемене поймал её в коридоре школы и больно дёрнул за косу. Маришка расплакалась и пожаловалась классному руководителю, греку по национальности, Арсену Христофоровичу Азапиди.

Учитель поймал за ухо Сеньку и подвёл к Маришке и со смешным греческим акцентом выговорил:

- Я думал, что только Самарский на такое способен. Но он даже не знает арифметику, а без математики и пару штанов невозможно пошить. Но ты, же поэт! За что обидел девочку?

- Она написала, что любит меня!

Учитель удивлённо вскинул густые брови и спросил Маришку:

- Ты любишь его?

- Нет! Я его ненавижу! – воскликнула девочка и горько заплакала.

Арсен отпустил ухо Семена и нежно погладил Маришку по голове, и укоризненно покачал головой, глядя на Семёна.

А Семён стоял ошарашенный словами Маришки, её горючими слезами и сердце большого поэта поняло, что это именно она, его муза.

На следующей перемене он присел на краешек её парты, а она испуганно отодвинулась.

- Маришка, давай дружить? - произнёс Сенька.

- Дурак, - сказала девочка, - я не хочу с тобой дружить.

- Я больше не буду тебя дёргать за косы, а буду защищать от других мальчишек. Хочешь, я расскажу тебе смешные стишки?

- Хочу, - начала успокаиваться девочка.

Сенька не громко, чтобы слышала только Маришка, начал рассказывать:

- «В зоопарке крокодил

постоянно всем твердил:

- Дайте мяса, есть хочу,

а иначе улечу!»

Маришка засмеялась и попросила:

- А еще?!

- «Котик, котик, обормотик,

ты зачем написал в ботик?

Котик злобно прошипел:

- Очень писать захотел!»

Девочка смеялась, и на сердце у Сеньки было очень тепло.

Но любовный опрос разочаровал не только Сеньку, который обрёл в итоге своё счастье.

Руська расстроился, не увидев имени Риты напротив своего. А Серёжа Самарский был просто взбешён, что Рита не любит его, такого разудалого и красивого. Но узнав, что и Русик расстроен по тому же поводу, предложил:

- А давай у неё спросим, кого она любит - тебя или меня?

Как порешили, так и сделали. После уроков они вдвоём пошли провожать Риту домой. Шли молча, сосредоточенно, подбирая подходящее время и аккумулируя смелость. Ведь любовь - это такая штука, тут тебе не кулаками махать. У самого подъезда дома девочки они созрели и почти хором произнесли:

- Скажи Рита, кого ты любишь, меня или его??!

Рита, взявшаяся за ручку входной двери, на полминуты замерла, а затем потупилась и тихо произнесла:

- Русика.

Она исчезла за дверями подъезда.

Серёжа Самарский округлил свои большие коровьи глаза и прожигал негодующе, недоумённо двери, за которыми исчезла Рита.

А Русик, переполненный то ли счастьем, то ли ещё чем-то хорошим, но очень тяжёлым, развернулся и зашагал, куда глаза глядят.

Долгожданная любовь оказалась таким непонятным чувством, таким тяжелым грузом, что Русик не знал, что же теперь со всем этим делать и как жить дальше?
45 До последнего дня
Ольга Камашинская
Они всегда были вместе. С первого класса.С того дня,когда учительница посадила их на одну парту и сказала,что все дети из их класса должны быть друзьями,а соседи по парте тем более.

Оказалось,что и живут они рядом. И вместе веселее возвращаться из школы домой.

Казалось,что их могло связывать? Сережа был худеньким и робким мальчиком, предпочитал молчать,наблюдая происходящее вокруг умными,взрослыми глазами .А Оксана была бойкой,драчливой девчонкой,с первого класса она боролась за справедливость,по-своему понимая ее.

И увлечения у них были разные. Сережа ходил в музыкальную школу,по два-три часа в день играл на фортепиано. Оксану же с шести лет стал брать в бассейн ее старший брат-спортсмен. И почти каждый день она ездила на тренировки.

Но все свое свободное время они проводили вместе. Гуляли.Делали уроки.Смотрели телевизор.

Родители привыкли к их дружбе и даже удивлялись,когда не видели их рядом. Дети в школе и во дворе,конечно,дразнились,но Оксана налетала на обидчиков,колотила их своими крепкими кулачками,а иногда даже палками,и те вскоре перестали с ними связываться.

А потом они оба стали гордостью школы. Сережу называли юным дарованием. Он играл на фортепиано не только в школе,но даже во Дворце Культуры во время праздничных концертов,получал грамоты. А Оксана занимала призовые места по плаванию среди юниоров города.Девочка ходила на все выступления Сережи,а он болел за нее на всех соревнованиях.  Правда, сам плавать так толком и не научился. Боялся воды .У него почему-то в прохладной воде начинало сводить судорогами мышцы рук и ног. Оксана же не смогла учиться музыке из-за полного отсутствия музыкального слуха.

В 14 лет Оксана,начитавшись любовных романов и насмотревшись эротических
фильмов,решила,что им пора войти во взрослую жизнь.Она выбрала день,когда родителей и брата не было дома,купила фруктов и бутылку Шампанского и позвала Сережу. Ребята они были непьющие,и Шампанское подействовало быстро,что придало им отваги. От поцелуев и спиртного кружилась голова. Дрожа от страха перед неведомым,перешли к более смелым ласкам. Ну а потом они уже не контролировали себя. И,хотя это было в первый раз,но боли и неприятных ощущений они не испытали. Наоборот,был головокружительный полет и яркий,ослепительный взрыв.

После случившегося,потрясенные,они долго лежали рядом,обнявшись и шепча друг другу слова любви. И тогда же они поклялись друг другу быть всю жизнь вместе,до последнего дня. Теперь у них была Тайна,которую они тщательно скрывали ото всех,боясь,что другие люди могут опошлить их чувство.


                              ------

Прошло три месяца.Ребята успешно сдали экзамены.В честь окончания учебного года их класс решил выехать на природу. На родительском собрании совместно с детьми обсуждены были детали .Поездка планировалась всего на один день,без ночевки,без спиртного,на проверенное место.В помощь молодой и энергичной классной руководительнице Наталье Семеновне должен был поехать учитель физкультуры Геннадий Маркович. Распределили кто и что из ребят купит и возьмет с собой.Казалось,было предусмотрено все...

Выехали рано утром,всего 18 человек из класса,пятерых не отпустили по разным причинам родители. Их сопровождали учителя. Час ехали в электричке. Потом шли километр пешком от станции до реки.Было весело.

И место оказалось замечательным.Загорали на песочке,купались,играли в волейбол.Варили похлебку из лапши и консервов на костре.После обеда разбрелись кто куда. Любительницы загара продолжали жариться на солнце с завистью наблюдая,как Геннадий Маркович с нежностью втирает в спину защитный крем Наталье Семеновне. Кое-кто бултыхался в прохладной воде. По очереди играли в бадминтон.

Оксана и Сережа погуляли по лесу. Потом вышли к реке,нашли поваленное дерево над обрывом,сели на него и стали любоваться водой.

Леха,Андрей и Роман отойдя подальше от других,приготовили сигарету с планом,раскурив ее,засунули в пластмассовую бутылку,а когда та наполнилась дымом,по очереди стали глубоко вдыхать этот дым из горлышка бутылки. Скоро им стало весело. Приступы смеха вызывала летящая птичка и ползущая гусеница,цвет плавок Лешки и комар на носу у Андрея. Так,глупо хохоча,они шли по лесу. Заметив сидящих рядышком Сережу и Оксану,остановились. Роман сказал:"Голубки". И все трое глупо захихикали .Андрей предложил:"А давайте посмотрим,как голубок летает!"

Идея сбросить одноклассника в воду им показалась очень веселой. Подойдя  к парочке,они неожиданно схватили Сережу и кинули с обрыва в реку.Нападение было столь неожиданным,что даже Оксана не успела их остановить. Да и не смогла бы девушка справиться с тремя обкуренными парнями.

Высота обрыва была небольшой,но место опасное. Вынырнув,Сережа стал судорожно бить руками по воде,кашлять,его быстро начало уносить течением. Оксана,не раздумывая,прыгнула в воду спасать любимого.Парни с берега видели,как голова Сергея то скрывается,то появляется на поверхности воды.И продолжали смеяться.Потом они наблюдали,как Оксана подплыла к Сергею. И какое-то время видели две головы рядом.А потом головы исчезли.Обе.И больше не появлялись.

Наркотическое опьянение у них прошло.Больше они не смеялись.Но скрыли ото всех,что произошло на самом деле.

Только через три дня водолазам удалось найти зацепившиеся за корягу на дне реки тела.  Мальчик с девочкой,уже мертвые,продолжали обнимать друг друга. Их похоронили рядом,на центральной аллее городского кладбища.На похоронах плакала вся школа.

                       --------------

Прошло десять лет.Наталья Семеновна  уехала в другой город. Геннадий Маркович тоже уволился и пошел работать охранником. Леха умер от передозировки героина. Андрей с Романом,еще учась в институте,занялись бизнесом. Роман процветает и даже спонсирует   свою школу и спортклуб. Андрей,путешествуя по Турции,не справился с управлением взятой напрокат машины и сорвался в пропасть.Погиб на месте. Брат Оксаны перешел на тренерскую работу,женился,у него родилась девочка. Родители Сережи усыновили трехлетнего мальчика из детдома.

 А на двух могилах рядом зеленеют склонившиеся друг к другу молодые березки. И листва их как будто шепчет: "Всегда вместе.До последнего дня."
46 Дитя цветов
Снегова Светлана
Он был хорошим мальчиком.
Моя мама не раз говорила:
-Доченька, я так рада, что ты дружишь с Павликом. Он хороший мальчик и родители у него приличные люди.

Но он мне не нравился. Я была в том возрасте, когда девичью душу будоражат принцы с лохматыми прическами и на ревущих конях.

Я носилась с ними на мотоциклах по пыльным дорогам, распугивая добропорядочных граждан, и была счастлива.
Павлик не был лохматым и ждал меня дома, беседуя с мамой, которая прикрывала мое отсутствие байками о занятиях с одноклассницей Надей.

Павлик верил. А когда я возвращалась домой, вся обветренная и обкуренная дешевыми сигаретами, предлагал свою помощь по физике.

Он был умным мальчиком. Учился на физмате, и готов был помочь разобраться в непролазных для меня законах ядерной физики. Я не нуждалась в его помощи. Плевать я хотела на физику. Пэтэушные друзья были интереснее и притягивали своей невоспитанной непосредственностью. Они никогда не задумывались, чтобы брякнуть какую-нибудь глупость и крутое слово нередко звучало в нашей компании.

С Павликом надо было говорить об умном. Он притаскивал мне гору книг, с упоением говорил о поэзии и читал стихи Пастернака:

Любить иных - тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.

Конечно, такие стихи мне не нравились. Я очень обижалась на Павлика, полагая, что он меня считает дурой, без извилин, и гордо не замечала его усилий произвести на меня впечатление.
Его книжки с дурацкими стихами пылились на полке.
Я зачитывалась Стругацкими. Не теми философски-заумными, какими они стали в последствии, а ранними, сумевшими перевернуть всю существовавшую до них фантастику. Для меня навсегда они остались авторами «Парня из преисподней» и «Трудно быть богом».

Приглашение на день рождения Павлика я получила от мамы, когда, опоздав на час и со страхом ожидая нагоняя, пришла домой.
-Приходил Павлик, - со вздохом посмотрев на меня, сказала мама. - Он хотел пригласить тебя на день рождения. Но не дождался. Вот, оставил пригласительный билет.
Мама протянула сложенную вдвое открытку. Я даже опешила. Никто меня не приглашал на день рождения пригласительными билетами. Боже, какая изысканность! А какие слова:
«Дорогая Ирина!
Приглашаю тебя на празднование моего совершеннолетия.
С уважением, Павел.»
-Я думаю, - сказала мама, - тебе надо сходить. Павлик хочет познакомить тебя с родителями.
-Мамуся, ты что замуж собралась меня выдавать? Я не хочу замуж. Я еще маленькая.
Мама весь этот разговор не хотела превращать в шутку.
-Почему бы и нет. Все может быть. У Павлика очень хорошая семья. А ты ему нравишься. Может ты хоть поживешь как человек.
-Мама, мне только семнадцать. Я еще учусь в школе и замуж не собираюсь.
-Конечно, лучше с этими лоботрясами на мотоциклах гонять и водку хлестать.
-Я не пью водку. И они не лоботрясы.
Я начала чувствовать, что разговор приближается к тому моменту, когда будут помянуты мой отец - алкоголик, бросивший нас, и ее неудачная жизнь. А закончится все мамиными слезами, которых я не люблю больше всего на свете. Несмотря на весь мой нигилизм и максимализм в придачу, я была послушной девочкой и согласилась пойти на день рождения Павлика.
-Только ради тебя, - все-таки я постаралась, чтобы последнее слово осталось за мной.

Нежный ветерок холодил ноги, которые за последние годы привыкли прятаться под потертыми джинсами. Мама настояла на том, чтобы я сменила свой обычный наряд. Платье и босоножки на высоком каблуке создавали необычное ощущение. Будто это не я, а кто-то совсем чужой и незнакомый, идет по улице города разряженной куклой.
Павлик ждал меня возле своего дома.
-Привет! - сказал Павлик. Он с удивлением смотрел на меня.
-Тебе подходит платье.
-Нет, ты, наверное, думал, что я притащусь в своих штанах.
Мне было приятно, что я удивила Павлика. Но не показывать же это.
-Ну что, пошли.
-Пошли. Ты не бойся. У меня хорошие родители.
-Еще чего. Я и не боюсь.
Вранье. Я очень боялась. Я же понимала, что Павлик пригласил меня как свою девушку, с которой хотел познакомить родителей. Но я не была его девушкой. И становиться ею не собиралась. От этого мне было стыдно. Как будто я всех обманывала. И себя, и Павлика, и его родителей.

Мама Павлика произвела на меня впечатление. Если ее описать, то достаточно одного слова: большая. Очень высокая, полная женщина. Она была старше моей мамы, но выглядела потрясающе. Такая вся ухоженная и нарядная. На лице у нее сияла улыбка.
-Здравствуй, Ирочка. Я так рада, что наконец-то увидела ту, о ком Павел прожужжал все уши.
-Здравствуйте.
Я была еще очень глупой и не знала, что надо говорить в случае знакомства с родителями.
-Меня зовут Елена Дмитриевна. Просто Елена Дмитриевна. А Сергей Петрович сейчас подойдет. Все работа, работа.

Когда мы прошли в комнату, я поняла, что для такой квартиры действительно надо много работать. Много или где-то. Я никогда не интересовалась, кем работают родители Павлика. Только мама говорила, что они очень обеспеченные люди. Мне было все равно. Но я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что в квартире пахло деньгами и большими деньгами. И цветы. Комната была полна цветами. На подоконнике, на полках, на стенах. Цветы были везде и создавали удивительный уют. После такой роскоши наша квартира для Павлика, наверное, казалась совсем убогой. Ну и плевать. Я не заставляю его к нам приходить. А мне дома нравится.

Когда пришел отец Павлика, нас пригласили к столу.
Стол поразил своим богатством. Белоснежная скатерть и посуда, до которой страшно дотронуться. Такая тоненькая она была.
-Угощайся, Ирочка. У нас все тут по-простому.
Ничего себе по-простому. Я таких и блюд-то не видела никогда.
-Попробуй салями. Сергей Петрович принес.
Я впервые услышала это слово.
-Это колбаса, - заметив мое замешательство, пришел на помощь Павлик.
На губах Елены Дмитриевны промелькнула улыбка. Интеллигентная такая. Но которая больно резанула меня.
Вкус у салями был божественным. Он нежно обволакивал желудок точно также как обволакивало уши нежное слово «салями». «Докторская» по два двадцать, которую я очень любила и которая была у нас и то не каждый день, было ничто в сравнении с ней.

Все было красиво и чинно. Красивый стол, красивые слова, красивые тосты в честь юбиляра. Видно было, что родители души не чаяли в своем сыне. За столом я узнала какой он хороший, добрый, умный. Его очень любили в этом доме.

А потом Елена Дмитриевна показала мне альбомы с фотографиями. Целая куча альбомов. И всюду Павлик. Сначала маленький. Потом он становился все старше и старше. Пока не превратился в того Павлика, которого я знала. Я устала от этих фотографий. Мне было не интересно. Но я обещала маме, что в гостях буду вести себя прилично. Я так и вела. Улыбалась, поддакивала, задавала вопросы. А Елена Дмитриевна все рассказывала.
-Посмотри, Ирочка, вот Павлик с нашей кошкой.
На фотографии маленький Павлик держал огромного белого кота. Павлик улыбался и кошка тоже.
-Павлик очень любил Берту. Играл с ней, - Елена Дмитриевна пустилась в воспоминания. - А какой он шутник был. Привяжет, бывало, на шею Берты колокольчик и бегают они по комнате. Колокольчик звенит, Павлик смеется. Так весело было.

Мне это не казалось слишком веселым. Я вспомнила, как недавно во дворе надавала затрещин соседскому мальчишке за то, что он издевался над бездомным котом, привязав к его хвосту консервную банку. Но не могла же я сказать об этом Елене Дмитриевне, восторженно рассказывающей о своем сыне.
Я постаралась просто перевести разговор на другое:
-У вас так красиво дома. Столько цветов.
-Да, у нас настоящий Дом Цветов. Это из-за Павлика, - оказывается и эта красота для него. - В детстве Павлик очень болел. Простуды всякие, бронхиты, даже воспаления легких. Где мы его только не лечили, куда только не возили. Ничего не помогало. А один профессор, очень талантливый доктор, сказал, что все болезни Павлика от сухости воздуха в нашей квартире. И посоветовал развести в квартире цветы. Вот и рос Павлик среди цветов. И болеть престал. Спасибо профессору.
На глазах у нее появились слезы. Мне даже жалко ее стало. А потом добавила:
-Правда, денег у нас негодяй выкачал кучу. Но что для сына не сделаешь.

Я очень устала в тот вечер. Бесконечные рассказы о Павлике его родителей, мое старание быть приличной девушкой утомили меня. По дороге ко мне домой мы молчали. Я просто устала от разговоров. У подъезда, чтобы что-то сказать, я спросила:
-А что стало с кошкой?
-Какой кошкой? - не понял Павлик.
-С вашей. С Бертой.
-Она сошла с ума, и мы ее усыпили.
Господи! Он сказал это так просто и буднично, что мне стало страшно.

Мама встретила меня на пороге.
-Ну как? - был ее первый вопрос.
-Все хорошо. Все было очень хорошо.
И вдруг, сама того не ожидая, я прижалась к груди мамы и заплакала.
-Доченька, что ты? Тебя обидели? - мама гладила меня по голове, стараясь успокоить.
-Нет, - а слезы текли не переставая.
И сквозь них, запинаясь и всхлипывая, я начала рассказывать о кошке. Говорила какая она красивая, как она любила Павлика, как ее усыпили.
-Маленькая моя, тебе что кошку жалко?

Да, я плакала от жалости к кошке, представляя как милый мальчик, выросший среди цветов и любви родителей, гоняет бедное животное по комнате с дурацкими колокольчиками на шее.
Плакала от жалости к маме, что она никогда не сможет стать такой ухоженной и богатой, как Елена Дмитриевна.
Плакала от жалости к себе. Потому что поняла, что в жизни наступает момент, когда приходиться прощаться с детством.
47 Школьные годы... школьная любовь!
Натали Светлова
  Первое сентября. Кто не помнит этот чудесный день из детства?! И я помню, как в пятом классе меня посадили за парту с белобрысым мальчиком Лёнькой.
Лёнька был похож на солнышко - такой же золотой, в веснушках, лопоухий и с улыбкой до этих самых ушей. Два года сидели потом мы с ним  за одной партой. У меня он списывал диктанты, а  мне помогал писать контрольные по математике.
 Однажды, весной, солнце заливало наш класс, и Лёнькины уши пронизывали солнечные лучи насквозь. До жилочки всё просматривалось, как на рентгеновском снимке...Я засмотрелась на эти румяные, прозрачные уши, не слышала как меня вызвали к доске и лишь когда Лёнька ткнул меня в бок - я очнулась от очарования созерцания Лёнькиных ушей...
 - Повтори, что я сейчас сказала? - строго спросила Зинаида Фёдоровна, учительница русского и литературы...
Я молчала и улыбалась своим мыслям; хотелось мне Лёньку закусать от переполнявших чувств и ощущения счастья... Мне этот мальчик нравился, остальное не имело значения.
 - Ты будешь отвечать или будешь улыбаться как Гуимплен?..
А я молчу! Улыбаюсь и смотрю на Лёньку. А он крутит пальцем у виска...А я говорю: сам дурак! И вдруг наклоняюсь к нему, обхватываю тонкую шею руками и звонко чмокаю куда-то в нос этого белобрысого балбеса! А Зинаида, училка, потеряла дар речи и кричит мне:
 -  Живо в угол! Ступай в угол! Совсем мозги потеряла!..
И я покорно стою в углу за печкой, мне двенадцать лет, я влюблена в Лёньку - в этого двоечника и разгильдяя с прозрачными ушами...
  В шестом классе Лёнька остался на второй год, а я расплакалась на глазах у всего класса горько и громко. Я не могла представить себе, как в новом учебном году меня посадят с кем-то другим, а Лёнька будет сидеть с другой девочкой. Это были невыносимые муки моего воображения...Я взрослела...
48 Непридуманная история
Тамара Костомарова
                                        «Как недавно всё было, как странно
                                        свежо в памяти, и – значит, с какой
                                        волшебной быстротой идёт жизнь!»
                                                               А.М.Горький.


         Зрительный зал сельского клуба был заполнен до отказа: шла комедия «Девчата» с дуэтом Надежды Румянцевой и Николая Рыбникова, и только два человека на галёрке не замечали ни дуэта, ни зрителей, ни самого фильма.
- Ты почему не ответила на моё письмо? - допытывался Сергей.
- Потому что не успела, - отвечала Ирина. - Но я так рада, что ты приехал!
- Так ведь завтра снова уеду!
- Подумаешь – расстояние в десять километров, я бы на твоём месте каждый день приезжала, тем более к родителям.
- Вот и езжу почти каждый день... чтобы с тобой побыть. Тебе хорошо виден экран?
- Отлично!
«Будто мы понимаем, что там происходит, - думала она, улыбаясь. - Но Герка-то, Герка что вытворил! Взял да и загородил экран, ещё и грубить вздумал, – ревнует наверное. Дурак ты, Герка! Какое мне дело до тебя, если я давным-давно люблю его».
         Было уже одиннадцать вечера, когда Ирина и Сергей вышли из клуба. Улица встретила их сибирским пронизывающим ветром и колючим снегом, – его с особенным удовольствием швыряла им в лицо февральская вьюга. Сергей взял девушку под руку и, наклонившись, сказал:
- Пойдём ко мне...
«Ой, - вскинулись Иркины мысли, - что же делать?»
- Немного посидим, а потом я провожу тебя, - не замечая её распахнутых глаз, договорил он.
- А родители?
- Они у бабушки и до утра не вернутся.
Разум Иринки снова подпрыгнул, но тут же подключилось сердце: «Соглашайся – он хороший», - прошептало оно.
«А вдруг?.. - воспротивился разум, - что тогда?»
«Не бойся, - это снова сердце, - ведь завтра он уедет, и ты его долго не увидишь».
         
         Когда они вошли в комнату, Сергей сказал:
- Свет не будем зажигать, ладно? – а то ещё кто-нибудь заглянет на огонёк!
И опять в душу Иринки закрались сомнения, и опять она их прогнала.

         
         Сидели они рядышком, обнявшись, говорили шёпотом. Она ерошила его волосы и потихоньку целовала их, он крепче обнимал её и шептал смешные слова. Потом сказал:
- Я хочу, чтобы мы всегда были вместе.
У Ирки ком к горлу подкатился: неужели это то, чего она так ждала, неужели это счастье, о котором мечтала?
- Серёж, мне ведь только шестнадцать, - неуверенно проговорила она, - надо школу закончить и потом ещё дальше учиться.
Он коснулся её щеки и произнёс:
- Ну, тогда через два года, ладно?
- Давай пока не будем об этом, - ответила она, - и пойдём… поздно уже.

          По-прежнему мела вьюга. Она кружила белой каруселью, гудела в печных трубах, качалась замороженными ветками на деревьях, стучала в окна домов, и, казалось, в ответ на её буйство кто-то жалобно молил о пощаде. Но Ирина не слышала этой мольбы – ничего не слышала, потому что мгновение, которое подарил этот красивый юноша, наполнило её таким восторгом, таким ликованием, что лютая вьюга виделась милой проказницей. У дома он обнял её, она прильнула к нему, постояла, потом высвободилась и зашагала к калитке. В комнате долго стояла у окна, пытаясь рассмотреть его фигуру в густой снежной пелене.
В этот вечер он впервые поцеловал её.


         На следующий день он уехал, а она села писать письмо, полное смешных глупостей. Школьные подружки, заметив её необычное состояние, пытались разузнать подробности, только на их вопросы Иринка не отвечала, потому что девчонки и вопросы ей были не интересны. Но проходили дни, а ответного письма всё не было. «Наверное у него много работы, - предположила она, - два предмета преподавать – это ведь не шутка». Девушка даже и мысли не допускала думать о чём-то другом, даже после того, как одноклассница Валя сказала, что он слишком много внимания уделяет Лидке Самохваловой, которая работала вместе с ним в одной школе и была его ровесницей. 
«Ну и что, - размышляла Ира, - Серёжка выше всего этого, и ничего такого не позволит, пусть Лидка и наболтала про меня всякую чушь, но он любит меня, а не Лидку. Вот приедет и сам всё расскажет, а может и письмо напишет». Но дни сменялись неделями, почтальон проходил мимо, и в конце концов Ирина поверила подруге. Её состояние, окрашенное таинственной улыбкой, исчезло, ожидания сменились сомнениями, сомнения обидой, а вслед за обидой пришло разочарование. И тогда она написала коротенькую записку: «Это правда, что ты встречаешься с Лидкой Самохваловой? Так вот почему ты не ответил на моё последнее письмо!»
«Я понимаю и ценю твои чувства, - тут же сообщил он, - но у меня всё это время такое состояние, что я могу чёрте-что наговорить. Не утверждаю, что сказал эти слова... (Какие слова, в каком состоянии? – Ирина ничего не понимала). Говорить о любви я не в праве, так как не скажу правды, ведь нравиться – это не значит любить. Ещё раз извини и не читай, потому что я здесь намолол кучу чепухи».
         Это письмо выбило её из колеи напрочь.


         А зима всё не кончалась. Она утомляла ещё и потому, что Иринка постоянно мучилась вопросом – «почему?» Почему он отверг её и почему она должна оправдываться? Она снова начала писать свою повесть, о которой знала только она, хотя в потаённый уголок души с самого начала упрятала маленькую надежду на то, что когда-нибудь её «Зимние этюды» прочтёт и он тоже. Все чувства и переживания с помощью пера Ирина укладывала на бумагу, и от этого ей становилось легче. В «Этюдах» присутствовали и весенние эпизоды, но их было не так много, и название она решила не менять.

         Тем учебным годом в их школе отрабатывал практику один студент, –  будущий педагог-физик Леонид Васильевич. Ира почтительно называла его по имени-отчеству, хотя он был старше всего на четыре года. Девушка часто замечала на себе его восхищённые взгляды, но они не трогали её, а вот то, что он подружился с Сергеем, она заметила сразу. Как-то набравшись смелости, она пригласила физика к себе домой поучаствовать в заготовке берёзовых дров, – разрешения у родителей спросила заранее. Только не это было главной причиной приглашения, главное – ей хотелось выведать у Леонида Васильевича что-нибудь о Сергее. Но лучше бы она не приглашала! Ничего утешительного в свой адрес она не услышала, и тогда её повесть пополнилась ещё одной записью:
         «После обеда, расстелив фуфайку на берёзовые ветви, я прилегла отдохнуть. Я люблю так лежать, запрокинув голову, – и люблю глядеть на небо. В этот раз оно было красивым и счастливым. Да, небо было счастливым, – оно смеялось и говорило: «Посмотри на меня, посмотри хорошенько! Видишь, я улыбаюсь? – улыбайся и ты тоже! Не грусти». И я смотрела, не отрываясь. Мне хотелось потрогать эти сверкающие облака, закутаться в их белой мгле и улететь далеко-далеко – туда, где живут любовь и счастье.
Воздух трепетал от птичьего гомона, о чём-то шептались берёзы, и мне представлялось, что они поверяют друг другу свои радости и печали. «Если бы я рассказала им о себе, о том, как мне плохо, - думала я, - они бы поняли. А люди? Разве поймут, посочувствуют? Вот и птицы распевают – им хорошо! А небо стало светлее, без блёсток, – и зачем оно поменяло своё одеяние?..»

- Ух ты, - улыбнулась Ирина, - прямо-таки художница! - Так, ладно, – а дальше что?

         «Я закрыла глаза, небо исчезло, и вместо него появился ты. Но после слов Леонида Васильевича у меня не было желания общаться с тобой, и я прогнала твой образ».

***

          Весна заканчивалась, заканчивался и последний учебный год Ирины: впереди были экзамены. Однажды, возвращаясь домой с очередной консультации, она увидела Сергея. Догнав его и, стараясь унять колотившееся сердце, она сказала:
- Привет!
- Привет! - ответил он.
- Ты в отпуске?
- Да.
- Собираешься в институт на сессию?
- Да.
- Когда уезжаешь?
- Через пару дней.
«Эти односложные слова... - заметались Иринкины мысли, - он не хочет со мной общаться, не хочет!»
Она подняла на него глаза и прошептала:
- Скажи что-нибудь, пожалуйста.
Юноша отвёл взгляд и сухо спросил:
- Как твои успехи?
- Нормально, - она заставила себя улыбнуться.
Разговор не клеился, и девушка пожалела, что начала его. «Разве этого я жду, зачем эти никчёмные слова?», - подумала она. Но отступать было поздно, да и Сергей теперь смотрел ей прямо в глаза.
- Почему ты написал то письмо, – я в чём-нибудь провинилась перед тобой? - наконец спросила она.
Он снова отвёл взгляд и сказал:
- Знаешь, – мне не хочется ругать себя.
         Её сердце подпрыгнуло, всколыхнулась надежда, и она чуть было не призналась в том, что написала повесть, но что-то удержало её: она почувствовала, что между ними всё та же стена, и тоже замолчала.
- Давай прощаться? - спросил он.
- Давай.
- Тогда – пока?
- Пока… - и они ушли в разные стороны.

         Иринка решила, что пять школьных тетрадок, исписанных её неровным почерком, она отнесёт к нему домой перед самым его отъездом. Отнесёт и опустит в почтовый ящик. «Пусть-пусть почитает этот противный и ужасный мальчишка. Пусть узнает, кого потерял!» - думала она, глотая слёзы.
Её расчёт был прост: встретиться с ней Сергей уже не сможет, и его реакцию она не узнает, потому что после экзаменов тоже уедет отсюда. Навсегда.
Дома она быстренько набросала короткое письмо, вытащила из шкафа пять заветных тетрадок и, свернув трубочкой, перевязала лентой. В письме написала:
         «Ещё раз – теперь последний – напоминаю о себе. Вчерашний разговор не добавил определённости, и я не могу не написать. Твоё последнее письмо так повлияло на меня, так обидело, что я до сих пор не могу собраться с мыслями. Я уезжаю. Уезжаю навсегда, и наверное мы больше не увидимся. Вспоминай меня иногда… я люблю тебя».
         Но это письмо и пять школьных тетрадок с их незаконченной историей Ирина так и не отнесла – не хватило решимости. Свою повесть, как великую драгоценность, она уложила на дно чемодана и стала готовиться к отъезду. Через несколько дней вместе с родителями она ступила на узбекскую землю.

***

          Прошло четыре года. Ирина жила в Ташкенте, работала, училась, там же и замуж вышла. Вспоминая Сергея, она часто перечитывала их историю, и, чтобы расставить все точки над «и», ею всё больше овладевало желание побывать на родине. Но она и предположить не могла, что её поездка закончится полным фиаско: накануне её приезда Сергей уехал на Украину – и тоже навсегда. «Наверное высшие силы разъединяют нас преднамеренно, - думала Ирина, собираясь в обратную дорогу, - и наверное в этом есть смысл. Что ж, – ничего не поделаешь… судьба».
         «Так и осталась незаконченной эта повесть, моя маленькая тайна, - записала она в пятой тетрадке после возвращения. В моей жизни изменилось многое: появились заботы, тревоги, а с ними забылись и подробности нашей истории. Знаю одно – мы больше не встретились, ещё знаю, что ты женился. И всё-таки в моей душе ты оставил самый яркий, самый трогательный след.
PS. Интересно, какой будет наша встреча? Я почему-то верю, что она состоится. Только вот – когда?»

          Перебирая страницы своей жизни, Ирина иногда думала о том, как много в ней непредсказуемого и загадочного: здесь и «случайные» встречи, и таинственные совпадения, и редкие мгновения, которые вообще не поддаются объяснению. И таких моментов в её жизни было предостаточно. О тетрадках она, хотя и вспоминала, но не так часто, – только тогда, когда те невзначай попадались на глаза. Тогда она усаживалась в своё любимое кресло, читала и улыбалась, сопереживая наивной мечтательной девочке с её сумасшедшей любовью.
Однажды Ирина не удержалась и к своей тайне добавила новую запись:
«Прошло двенадцать лет с тех пор, как мы расстались. Как быстро летит время, и сколько всего происходит в жизни: и плохого и хорошего, – правду говорят, человек продукт обстоятельств. Завтра я уезжаю в Россию, – какие обстоятельства ждут меня там, как сложится моя жизнь? А мне ведь уже тридцать, и своё «я» в жизни ещё не найдено».
          Чтобы отогнать грустинку, перечитала то, над чем всегда смеялась. История эта неизменно вызывала у неё улыбку – она начиналась так: «Как-то придя из школы, я собралась делать уроки, раскрыла дневник, и оттуда выпала записка. Я удивилась, потому что знала – никакой записки здесь не было и быть не должно. Но откуда она - чья? Чужая? Тогда как попала сюда? И вот что в ней было: «Ира, я люблю тебя. Приходи сегодня в десять часов вечера к школьному колодцу – я буду ждать. Н.С.»
          Ирина рассмеялась. Она всегда смеялась, когда читала об этом, но тогда… Тогда эта записка прозвучала как гром среди ясного неба! Впоследствии оказалось, что историю с запиской подстроили девчонки – соседки по комнате интерната, где она жила. Так, по их воле Иринка сделала к нему второй шаг. Первым был тот день, когда он зашёл в интернат, чтобы одолжить пособие по русскому языку. Она одолжила и забыла: и о нём, и о пособии. Вспомнила, когда он вернул его, – в этот момент у девчонок и созрел тот коварный план. Но был ещё и третий шаг.
          «Третий шаг свёл нас, - значилось всё в той же тетрадке. - Помог трагический случай: той зимой сгорела наша школа, – я тогда училась в восьмом, ты в десятом. На месте пожара ещё долго тлели угли, и вы, старшеклассники, в течение трёх ночей следили за ними, находясь у нас в интернате. Ты как всегда рассказывал смешные истории, шутил и смеялся. Помнишь эпизод с одеялами? Все три вечера ты воровал их у мальчишек, таскал нам, девчонкам, и говорил:
- Укрывайтесь, девчонки, а то замёрзнете!
Смешно – правда? Ещё кормил картошкой и из всех девчонок больше почему-то улыбался мне».

***

          Своей первой любви через много лет Ирина придумала название: она назвала её периодом неопределённости. Иногда ей казалось, что эта неопределённость понятна ей, но чаще её волновал другой вопрос: «Сможет ли она поклониться самой себе, – ведь большая часть жизни уже позади...» О тетрадках она почти не вспоминала, – они покоились в старом чемодане, задвинутом в кладовку, и на долгое время маленькая повесть была забыта.
         Но как-то раз произошло событие, в результате которого чемодан был вынут из небытия, оттуда же были вынуты и тетради. Ирина снова перечитала их, взяла ручку и в пятой сделала новую запись, – на сей раз последнюю.
         «Вот мы и встретились – как я и предчувствовала, – правда, через полвека после того, как расстались. Полвека… страшно подумать. Наша встреча произошла, благодаря современным средствам связи, – мы обрадовались друг другу и поняли, что к нам снова возвращается юность, хотя у каждого из нас уже внуки. На этот раз наши свидания дарили нам только радость, и хотя они были новы и необычны, но ты раз за разом повторял, что у тебя такое чувство, будто мы никогда не расставались, будто не было между нами прошедших пятидесяти лет. 
         Я узнала твои глаза, чёрные и пронзительные, – узнала твою пышную шевелюру, хотя она и стала совсем седой, узнала юмор. Ты узнал меня, – смешную и ревнивую девчонку, но всё такую же красивую (твои слова), несмотря на возраст. И хотя ты без устали дарил мне комплименты, я чувствовала, что если бы мы встретились где-нибудь на улице, мы бы не узнали друг друга». 
         В одно из наших свиданий ты сказал:
- Прости меня, мой добрый друг!
- За что? – спросила я.
- За то, что огорчил тебя тогда.
- Ну что ты! Я так возвышенно любила тебя, что все недоразумения исчезли без следа, тем более по прошествии стольких лет.
- Спасибо, моя дорогая – ты вернула мне мою юность.

         И теперь я говорю: «Разве могли мы предположить, что эта встреча состоится? Но она состоялась, и на этой мажорной ноте я могла бы поставить точку, но сегодняшний Донецк в огне, и в последние дни ты не выходишь на связь...»
49 От первого лица
Лидия Березка
По мотивам романа «В добрые руки»
 
 «В судьбе моей и в памяти любовь осталась первая, любовь моя далекая зовет меня, хранит меня». /Р. Рождественский/

В какой-то день, в какой-то час, мы все блуждаем по пустыне. Надеясь и теряя, не находя чего-то главного и, плача по родным и близким, друзьям, ушедшим несправедливо рано, и по несбыточным мечтам, наконец, перестаем постепенно стараться, и даже пробовать что-то сделать полезное на пути к собственному счастью. И лишь иногда, тайно от чужих глаз, мы пытаемся заглянуть внутрь себя, чтобы ответить на вопрос: «А свою ли я проживаю жизнь»? А ведь были школьные годы. Они чудесные! Мы все взрослели именно там. Именно тогда все было впервые. И никто не избежал из нас наставлений: «У тебя еще будут сотни таких Виталек или сотни Лизок». Но…


ВИТАЛИЙ. От первого лица

Меня разбудил будильник. Он всегда меня пугает. Мой организм устроен так, что я безошибочно сам, без посторонней помощи, могу встать в точно назначенный час. У меня хорошее чувство времени и я не нуждаюсь в ненужных раздражителях. А будильник… Будильник – это, то же самое, что громко стучать или кричать в пустоту... А пустота, как и абсолютная тишина, с некоторых пор – моя фобия. В общем, все как-то неправильно это. 

Я повернулся набок и растерялся еще больше. Все вроде было, как всегда, только рядом лежала не ты. Совсем не ТЫ! Но, как я уже обозначил, все было как обычно, вот только рядом не ты. Меня посетило чувство раздвоенности. Сначала неожиданно и очень отчетливо вспомнилось, как когда-то, еще по молодости, я проснулся в чужой постели, после студенческой вечеринки, в коей, впрочем, никогда и замечен-то не был. Но через мгновение, лишь немного встряхнув головой, я вдруг оказался снова в спальне своей квартиры.
   
- Лизонька, - окликнул я, но с ужасом, увидел рядом с собой совершенно чужое лицо, которое смотрело на меня сонно, обыденно и невозмутимо спокойно.

В моей голове одна картинка сменяла другую. Теперь передо мной почему-то возникла сцена совсем из другой истории, словно выдернув затуманенный фрагмент из глухих задворок моей памяти. Это была давняя командировка в небольшой городок. Я не помню, как он назывался. И там, после ужина, кажется у бара, я случайно встретился с девушкой из моей мечты, из моей далекой юности, моей первой и единственной, с которой и молчать-то было никогда не скучно. Мы проговорили с ней весь вечер. Хотя, если вспомнить, с одной стороны – ни о чем, с другой - достаточно интересно и долго.

Так уж повелось еще со школы, что только ей я мог задать в любое время самый интимный для меня вопрос: «О чем ты думаешь»? И она, незамедлительно, как и прежде, отвечала мне искренне и даже продолжала доверительно свои мысли вслух. Это и была ТЫ – моя Лиза. Я еще долго через годы искал тебя, а в самые невыносимо трудные минуты жизни, хотел видеть рядом с собой только тебя... Есть подозрение, что даже бредил вслух. Потом перед глазами пронеслись еще какие-то лица без имен и без конкретных сюжетов из прошлого. И зачем это все во мне?

Легкий поворот головы, и я вновь в домашней обстановке, в своей постели. Толи я все никак не мог проснуться, толи попал в измененную в моем сознании реальность. Привычным движением руки дотянулся до тумблера настольной лампы на тумбочке у кровати, посмотрел на часы, в запасе на сон, по меньшей мере, был еще час. Но, тем не менее, я поднялся и, надев на босу ногу домашние шлепанцы, на ходу набросил халат и прошаркал из комнаты к выходу. Еще раз у самой двери осмотрелся вокруг. Все стоит на своих местах.

Но мой взгляд вновь и вновь притягивала и пугала еще неостывшая постель... Увы! Достаточно было и короткого взгляда, чтобы убедиться... Да, там лежала девушка со студенческой вечеринки, только через годы, почти через 30 лет, которые именно настолько же ее и изменили. ОНА, как я точно определил для себя ранее, не - ТЫ, моя дорогая Лиза, а всего лишь ОНА.

Но только вот, что мне теперь со всем этим делать? Сейчас я вернусь, крепко зажмурюсь и постараюсь уснуть, а когда проснусь, ТЫ, как и всегда, как все годы, которые мы должны были быть вместе с тобой, встретишь меня своей улыбкой. Вернее будет сказать, ты начинаешь улыбаться, еще задолго до того, пока проснешься, и прежде я это часто наблюдал, наполняясь нежностью и теплом, растекавшимся по всему телу. Пожалуй, и сейчас тоже, вот только посмотрю в твою сторону, и я точно это почувствую. Это уже давно вошло в меня, как вторая привычка, как чувство голода перед обедом, или как моя профессия, в которой я почти родился.

Нет, нет, не так! Я все перепутал: сначала - перед самым пробуждением, я почувствую твои короткие и нежные поцелуи на своей спине, а когда повернусь – увижу твою улыбку. Без тебя и без нее я не могу жить.

А если бы однажды ты просто ушла - ушла от меня, я бы вовсе не стал страдать и плакать. Я бы просто умер. И, уж если это однажды все же случилось, я все равно тебя найду! И на другое – не рассчитывай даже! Потому что ушла не ты, а я. И теперь МНЕ исправлять эту ошибку. Ведь я точно знаю, если ты долго не можешь забыть человека, значит, он в душе тебя еще не отпускает.


ЕЛИЗАВЕТА. От первого лица

Я внутренним чувством поняла, что скоро утро и, что сон постепенно улетучивается. В этот предрассветный час просто радовалась наступлению нового дня. И уже в голове проносился суетной чередой целый поток повседневных мелочей, которые необходимо сделать. Вот так, каждый день – все надо и все срочно. Кому надо? Почему срочно? Но мое первое и самое главное дело, конечно же - это ты.

Глаза еще сомкнуты, но я уже тянусь рукой, легко преодолев препятствие в виде подушки, уголка одеяла... Вот подаюсь всем телом вперед, отыскивая тебя с глупой улыбкой, застывшей на чуть приоткрытых губах, готовых почувствовать вкус и запах родного тела. А может сначала запах, а потом вкус? Неважно! Мое лицо расплывается в широкой улыбке. Но... В эту самую минуту меня посетила неожиданная мысль, - а если бы я однажды проснулась и вдруг поняла, что тебя нет рядом, потому что тебя нет со мной ВООБЩЕ. Или может, чего доброго, вместо тебя кто-то совсем другой... Что было бы тогда? Тогда, конечно, я по-прежнему, пусть и с трудом, но дышала бы, и даже могла бы двигаться, но точно - не жила.
И это все потому, что тебя нет рядом. Тебя нет.


ОТ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА. Десять лет назад

Виталия и Елизавету надолго развели события, которые затронули в какой-то степени каждого из нас, но по-своему. Время такое было. А, если учесть, что Виталий, боевой офицер, по сути – человек государственный, и в непростые для страны годы служба целиком поглощала все его время, то и на личную жизнь, его просто не хватало. Итак, они надолго потерялись и уже привыкли жить и обходиться друг без друга, а встретились совсем случайно, на перекрестке, когда он остановил машину на красный свет, а она собиралась переходить дорогу.

Лиза прекрасно смотрелась в хорошо выдержанном стиле. На ней было черное облегающее платье из мягкого трикотажа, белые полупрозрачные чулки и элегантные сапожки на каблуке с высокими голенищами, хорошо подчеркивающие ее стройные ноги. Поверх было надето легкое кашемировое пальто, как и платье, черного цвета. Крупный белый цветок из капрона, подколотый к воротнику пальто, придавая свежесть и удачно завершая ансамбль. Ее волнение выдавало лишь частое движение рукой, когда она поправляла непослушные пряди волос, то и дело выбивавшиеся из прически следуя за легким ветерком. Виталий помнил этот жест.
 
Уже через каких-нибудь полчаса они сидели в маленьком уютном кафе. Но разговор не складывался. Оба заметно волновались. 

- Я ждала тебя, а потом долго искала. - Лиза замялась, что-то вспоминая, потом спросила, - а ты помнишь, как МЫ тогда еще долго оставались ВМЕСТЕ, наперекор ВСЕМ? - Она смотрела на него, а он просто слушал ее, видимо желая, чтобы она ответила сама. И она продолжала свой монолог:

- Но, однажды, когда мы стояли друг против друга… Помнишь за моим домом? Тогда, совсем еще юные, мы держались за руки и видели из всего, что нас окружало, только глаза напротив. Я тогда все поняла сразу: ТЫ принял решение! – Лиза внимательно посмотрела на Виталия, - ты помнишь ТОТ день? – Но он по-прежнему молчал. Лиза чуть заметно покачала головой, полагая, что это только ее цепкая память растревожила ее. - Ты, конечно, еще говорил, что это совсем ненадолго, и мы не заметим, как пролетит время и, что каждый день мы будем писать друг другу письма... - Она на секунду затихла. - Ты что-то еще обещал, но я уже точно знала, что ты уезжаешь. ТЫ ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ!

Сейчас она вновь внимательно смотрела на его измененное временем лицо, отыскивая в некогда дорогих чертах то самое родное, что надеялась сохранить на всю жизнь, прожив как один день, только с одним человеком. Потом она опустила глаза и совсем тихо проговорила, коротко взглянув на него:

- Мы расстались. А знаешь, для меня это было подобно маленькой смерти...

- Но, я тоже искал тебя, - перебил ее Виталий. - Поколесил  по стране, и даже дальше, да так, что до конца жизни уж, наверное, хватит. И, кстати, ты помнишь, мы ведь как-то, где-то даже пересекались?

- Да, помню... Только это мало было похоже на встречу близких людей. – Она на секунду задумалась. - Поколесил, говоришь? А и, правда, подумаешь, какой-нибудь один, другой десяток лет…

- То был – долг чести.

- Я понимаю. – Она согласно кивнула. - Я просто о себе, так, по-женски.

Он трепетно взял руку Лизы в свою, и почувствовал легкую волну тепла во всем теле. Но, при этом, на его лице не дрогнул ни один мускул. - Ты знаешь, за эти годы случилось много всего и хорошего, и не очень, - он покачал головой, - а что-то стерлось из памяти вовсе. - Виталий немного оживился, - а вот сейчас ты рядом со мной, - и все как будто вчера с нами было...

- Для тебя, нормально сказать -  «долг чести» и имидж восстановлен! Да? – Она многое и сразу могла бы простить, забыть, услышав в эту самую минуту нужные слова. Но он промолчал. - А обещать вернуться и просто не вернуться, не есть предательство?

- Ну, понимаешь, - Виталий начал издалека, - жизнь каждого человека - это взлеты, падения... У одних – путь прямой, у других - окольные тропы, которые пройти, как выяснилось позже, тоже было неизбежным шагом.

- Так значит, пройдена «точка невозврата», или может, просто - «точка»?

- Нет, нет! Я не хотел бы, ставить точку.

Лиза в отчаянии замотала головой:

 - О, господи, сколько раз на моем пути небо плакало, - она опустила глаза, - и тогда я полюбила дождь. Долгими и холодными были зимы, и я полюбила снег. - Ее руки лежали на столе, и неспокойными движениями она нервно перебирала пальцы своих рук. Стараясь хоть немного успокоить ее, Виталий прикрыл их своей большой ладонью. А она не замечая этого, словно пыталась выговориться и лучше понять себя. - Безрадостно и без тебя я встретила ни одну весну… И больше ее не жду! – Видя в глазах Виталия вопрос, она ответила, - да, не жду. А лето... Из лета в лето я мечтала об осени, чтобы затеряться в бесконечных струях дождя, пряча свои слезы... 

Она совсем сникла, не зная, как поступить в следующую минуту. Ей было неловко за свое безответное откровение.

- Понимаю: глобальное потепление отменяется! – По-своему понял ее слова Виталий.

- Ничего, - согласилась с ним Лиза. - Это не страшно. Я уже давно очень-очень люблю зиму. А от белого снега на душе становится светлее и чище. Но, если бы только в любое время ты приехал, прилетел, позвонил по телефону, или просто, без предупреждения пришел и сказал: «Я за тобой»! – Я  бы не раздумывала ни минуты и в чем есть, пошла бы за тобой куда угодно. Слышишь? Куда угодно!
 
- Лиза, я здесь.

Она громко перевела дыхание. А Виталий досадовал и надеялся, что  выговорившись, она, наконец, оттает и снова начнет улыбаться как прежде. Но, из всего сказанного ею, было понятно, что она не смогла, не то чтобы не простить ЕГО, а всего того, что ей пришлось пережить БЕЗ НЕГО.

Не раз и не два за долгие годы Лиза представляла их встречу, и столько желаний и нежности накопилось в ней.

- Ответь мне, пожалуйста, а если бы меня не было на том перекрестке, что было бы тогда? Виталий быстро встал и крепко обнял ее за плечи:

- Мы бы все равно встретились. И это был бы просто другой перекресток. И наши пути, рано или поздно, обязательно сошлись бы. Ты только прости меня.

- Рано или поздно… - Ну, вот и все. Мне пора.

- А разве мы не вместе идем домой?

И они снова были вместе.
50 Ленка
Андрей Кадацкий
        Я выскользнул на крышу десятиэтажки. Проскрежетала затворяющаяся дверь, спина инстинктивно прижалась к косяку, правая рука вцепилась в стену чердачного пристроя.

        На плоской кровле мартовский снег сдавался лужам, кособочились антенны, в тон небу пасмурнел парапет. Из-за вентиляционного короба выглядывали высокие каблучки, телесные колготки, подол синей куртки.

        - Ленка, выходи! Я тебя вижу, - мой голос срывался.

        Обладательница колготок поднялась с корточек. Черничное каре, круглое личико, глазки-точечки. Носик одноклассницы недовольно шмыгнул:
        - Когда ты водишь, с тобой неинтересно играть. Почему ты всегда ищешь меня?
        - А почему ты прячешься всегда наверху?! Ты же знаешь, я боюсь высоты.
        - Поэтому и прячусь.

        Она приблизилась. В нос ударил аромат женских духов.
        - Ну, отпусти уже руку. Смотри, грязь под ногтями, - она погладила рукав моей косухи.

        От приятного озноба содрогнулось тело.
        - Я хочу тебе признаться, - меня охватила внезапная решимость.
        - В любви?
        - Да, я тебя люблю, - пулеметом выпалились слова.
        - Какая может быть любовь в седьмом классе?
        - Самая настоящая! - сердце рвалось на куски, грудь, защищая чувство, подалась вперед.

        Улыбка заиграла на девичьем лице. Она отвернулась, опустила глазки. Поддавая носком сапожка снежок, пошла к краю:
        - Давно?
        - Давно! Полгода, наверное. Не ходи туда!
        - Трусишка, - она взошла на парапет, - ты же должен быть моим рыцарем и всегда защищать. А сам всего боишься.

        Мои ногти сильнее впились в штукатурку, дыхание перехватывало от каждого Ленкиного шага, пот выступил на лбу.

        - И как все началось? – полуобернулась она.
        - Я тебя полюбил с того раза, когда ты пришла тогда на алгебру, с такими красными бантиками, типа гвоздичек... Ты была такая... чудесная! Леночка…

        «Леночка! К чему эти телячьи нежности?! Ленка, максимум – Лена»

        - Полгода... и ты молчал!
        Она недовольно пнула комок снега, попавшийся на пути. Нога поехала, "А-а!", в секунду стройное тело исчезло. Только тоненькие пальчики зацепились за жизнь.

        Кровь хлынула к голове, я упал навзничь, юзом проскользил к парапету. Судорожной рукой вцепился в запястье, готовое сдаться.

        - Держись! - хрипнул я. Намокшая грудь с выдохами сжималась, ребра выворачивались наизнанку, бешено стучали виски.
        Она схватилась за мое запястье.

        - Держись, нас сейчас увидят и спасут! Не трепыхайся!
        - Господи! Какая я дура! И как ты мог в меня влюбиться?!

        Она схватилась двумя руками за мою руку. Кожа трещала, кисть немела, но я держал. Скрипел зубами, упирался коленями и левой рукой в парапет.

        - Я очень тяжелая, правда? А ты хотел носить меня на руках, хотел, правда?
        - Да-а… - выдох, и грудина сильнее вдавилась в бетон. Ленкины руки скользнули вниз, я успел сжать в кулаке худенькую ручку.

        - Ничего не говори! Тебе трудно дышать, - Ленка взглянула умоляющими глазами.

        Я смотрел в эти бездонные глаза, сознательно вычеркивая высоту – закружившаяся голова быстро привела бы к развязке. «Чем она пахнет? Жасмин… определенно – жасмин»

        Ленка как-то обмякла, успокоилась, посмотрела вниз на собирающуюся толпу:
        - А знаешь, умирать не страшно. Я не раз думала об этом.

        Я цеплялся ломающимися пальцами и хрипел:
        - Я тебя люблю.
51 Королева красоты
Дмитрий Иннокентьевич Лобанов
    Осень. Последняя школьная осень... Рутина уроков, внеклассных заданий, сочинений, контрольных. Размышления, споры, мечты о будущем... И, вдруг, как бесшумный удар грома, как радуга после весеннего ливня – на пороге класса появилась Королева. Самая настоящая. Таких полно в сказках, из-за них–то и бушуют войны, бьются богатыри и Змеи Горынычи. Это они одним движением бровей направляют в бой полки.
   А я  ощутимо глупею при одном её приближении. Здороваюсь сквозь зубы, отводя глаза – чтобы не краснеть. Сижу за одним столом в библиотеке, втайне «вывихивая» глаза в её сторону.  При повороте её головы стремительно устремляю взгляд в текст перед собой, совершенно не понимая его смысла.
   А в голове звучит несущаяся со всех сторон песня:

 «По переулкам ходит лето, солнце льётся прямо с крыш.
Потоки солнечного света и у киоска ты стоишь.
Блестят обложками журналы, на них с восторгом смотришь ты-
Ты в журналах увидала Королеву Красоты.
 
А я одной тобой любуюсь, и сама не знаешь ты,
Что красотой затмишь любую Королеву Красоты...»

   Сумбур выпускных экзаменов, выпускной школьный бал. Гурьбой семи выпускных классов идём через весь город к ярко освещённому в единственную ночь в году зданию драмтеатра. Почти не скрываясь, любуюсь своей Королевой. И вдруг...
   Она пересекает лавину смеющихся, поющих и гомонящих одноклассников. Её рука в моей. Мы смотрим в глаза друг другу. Мы вдвоём в толпе до утра. Говорим, говорим, счастливо смеёмся. Кажется, мы близки целую вечность...
   Утром прощаемся, долго не в силах разнять руки.
   Оказалось -  навсегда.
   В семнадцать лет мы даже не представляем глубину пропасти, которую означает слово: «НАВСЕГДА».
52 Рыжая челка
Пеппи Пеппиллота
В детстве Маша считала, что ей ужасно не повезло с внешностью. У всех девочек были нормальные волосы, а у нее рыжие. К тому же ей смертельно надоели скучающие подвыпившие жлобы, которые кричали ей вслед в парке или на улице: "Мама рыжий, папа рыжий, рыжий я и сам! Вся семья у нас покрыта рыжим волосам!" Или: "Рыжий-рыжий конопатый убил дедушку лопатой!" 

Как-то она спросила у родителей, откуда берутся дети. "Да папа вас просто на стенке нарисовал, а когда пришло время, то вы с нее сошли," - ответила мама и зачем-то подмигнула папе. "А что, он не мог покрасивее нарисовать? Или хотя бы другого цвета?" - возмутилась Маша. "Ну он же не художник. Как сумел, так и нарисовал. А тебя он еще хотел Суламифью назвать, но потом испугался, что тебе будет трудно жить с таким именем," - продолжала заливать мама.

Однажды после школы Маша пришла домой вся в слезах и долго не отходила от зеркала. В тот день девочки сказали ей, что у нее не брови, а "рыжие гусеницы". "Да ты не расстраивайся, - утешала Машу мама. - У тебя вообще только челка рыжая, а сама ты золотая."

Вскоре в Машином классе начали появляться первые влюбленные парочки. Парочки держались за руки и таинственно исчезали в подъездах и подворотнях домов, порождая сплетни и вызывая зависть.

Маша тоже хотела в кого-нибудь влюбиться, но никак не могла найти подходящую кандидатуру. К тому же Машин сосед Костя вдруг перестал кататься с ней по вечерам на лыжах в лесу. "Чтобы никто ничего не подумал!" - объяснил Костя. А Леша из параллельного класса демонстративно не замечал ее на автобусной остановке. А потом выскакивал из автобуса и переходил на другую сторону улицы.

Один раз на перемене, когда все дети сгрудились вокруг учительского стола, чтобы обсудить домашнее задание, в их класс заявился Леша. "У нас в классе умные и красивые девчонки, а у вас учится эта Рыжая Конопля! Поэтому сюда я больше никогда не приду!" - громогласно объявил он и хлопнул дверью. 

Это было последней каплей. После уроков Маша пошла в магазин и купила краску для волос. Дома она заперлась в ванной комнате и, следуя инструкции на коробке, намазала коричневой жижей свою челку. Но наутро никто ничего не заметил... А в школьном коридоре ее догнал Леша и прокричал: "Ты не просто рыжая! Ты - огненная!" 

В тот год Маша решила ни в кого не влюбляться. Вместо катания на лыжах она смотрела по телеку Штирлица, а когда папа отдал ей свою старую машинку, то начала печатать на ней одним пальцем собственный домашний журнал. А потом она перешла в другую школу, где у нее началась новая и интересная жизнь.

Уже в старших классах к Маше в гости вдруг завалился сосед Костя и заговорщицким тоном поведал ей, что встретил на улице Лешу, который тоже уже учился в другой школе. "А он мне говорит, слушай, блин, а как дела у этой рыжей дуры, в которую я был влюблен в 8 классе? Она же вроде твоя соседка?". А вскоре одна подружка рассказала Маше, что на встрече выпускников параллельного класса Леша пел под гитару песню: "Рыжая-рыжая, ты на свете всех милей."

"И нафига я тогда перекрашивала челку? Вот же идиотка была!", - с досадой подумала Маша. С тех пор она никогда не красила шевелюру, а когда выросла, то люди часто говорили ей: "У вас такой оригинальный и необычный цвет волос!"

Это так достало Машу, что она переехала работать в Ирландию...
53 Дискотека
Анатолий Куликов
  Дискотека

-Что скуксился, "мормыша"?
-Да, ну тебя, дед!-Витёк отвернулся и опять вздохнул.
-Что, неприятности?
-Понимаешь, дискотеку  пообещали, потом отменили, потом опять пообещали и опять отменили. Девчонки платья пошили, да и мы...
- А, танцевать хочется...Да? Особенно с одной девчонкой?
-Дед, ты опять!-Витек уставился в монитор и яростно забил по клавишам. Михалыч вышел на балкон и закурил. Откуда-то с дальней звезды прилетела тёплая волна и обняла его. Через марево лет проступил школьный спортивный зал. Девочки жались к стенке, перешёптывались и хихикали. Парни стоили кучками, по хозяйски прохаживались по залу. В углу на столе стоял большой бабинный магнитофон и колонки из которых лился голос Ободзинского. Петя на слегка подрагивающих ногах подошёл к Тане и пригласил на танец.
"В моём столе лежит давно
Под стопкой книг письмо одно..."
Руки вспотели и,казалось, промочили насквозь, до хрупких рёбрышек платье девочки. В горле стоял комок. Он уткнулся в пышные волосы вдыхая пьянящий мускусный аромат....
Сердце Михалыча учащённо забилось, и он, затушив сигарету зашёл в комнату.
Директор школы Сергей Петрович Злобин имел совершенно лысый череп и раскошную бороду. Казалось его голову перевернули и установили на шею
-А, Михалыч! Заходи!
Едва усевшись на стул Михалыч начал
-Серёжа, я тебя выручал? Выручал. Лекции читал? Читал. Стенд сделал? Сделал, не говоря уже об окнах и другом...
-Ты это к чему?
-Ты что ребятам дискотеку зажилил?
Аааа, вот ты о чём? Денег нет. Тут ремонт надо делать, и на него не хватает..
-Что, души ребят дешевле покраски?
-За ремонт я отчитываюсь, а остальное... Времена...
Михалыч вздохнул и встал. Уже у двери обернулся:
-А, если деньги будут?
-Ты чего? Знаешь сколько это!
-А если будут?
-Есть у меня ребята. Хорошие диджеи, и берут недорого. Сергей нацарапал на бумажке цифры и подал Михалычу.
  Банк был рядом. Пересчитав деньги Михалыч аккуратно сложил их в потрёпанный портмоне. Его догнали в арке. Двое в чёрных шапочках. Он их видел в банке. Ударили в затылок. Спасла норковая шапка, подарок жены-покойницы. Очнулся он на снегу. Портмоне не было.
Дома он сунул голову под холодную воду и долго фыркал. Потом взял из холодильника шкалик, налил полстакана, и, крякнув, выпил. Посидев минут десять встал.
-Чай, дети похоронят! Не зароют же как собаку!- с этими словами он полез в шкаф и из дальнего угла достал свёрток с новым бельём и рубашкой. Внутри лежал конверт с деньгами....
-Ну, как потанцевал, Витёк?
-Потом, дед, утром. Спать хочу!
Холодная и равнодушная луна освещала в эту ночь двоих спящих с пылающими щеками пареньков. Деда и внука. И сны им снились... Да, наверное, одинаковые...
54 Бумажный змей слов
Лайла Вандела
Начались летние каникулы... Филат купил бумажного змея; прочёл в интернете инструкцию по его зАпуску; и вышел со змеем во двор.
 На лавочке сидела (с книгой в руках) незнакомая девочка. Филат не был стеснительным мальчиком, но первым никогда ни с кем не знакомился, так как не мог подбирать для этого (для знакомства с людьми) нужные слова.
 На этот же раз у него была веская причина для знакомства - бумажный змей!.. Разговор обещал быть коротким, но чётким…
 - Воздушного змея запустим? – подошёл Филат к девочке, что сидела с книжкой.
 - Зачем?
 Филат пожал плечами, похлопал ресницами, и рассмеялся...
 - Как зачем? Просто...
 - А может быть... из этого рождаются мечты? - предположила незнакомка.
 - Да. Меня Филат звать. А как тебя?
 - Меня - Флюра. А почему твой змей полосатый?
 Филат сделал вдох... но (на выдохе!) снова не нашёл что ответить. Тогда девочка подсказала:
 - В честь радуги!.. Потому, что у неё - яркие световые полосы! А змей летит к ней (к радуге) - на встречу!
 - Да, красиво было бы... Правда пока не видно радуги.
 - А ты думал её так сразу и увидишь? Инструкция по запуску змея есть?
 - Инструкцию в интернете читал.
 - Тогда - запускай, «речистый» юзер!

 Змей в воздухе начал ходить зигзагами.
 - Зигзанутый! – прозвалА бумажного змея весёлая девочка.

 А когда в небе вдруг появилась радуга, то Змей сориентировался так, что казалось будто радуга стелется прямо под его (бумажного змея) крылья! ...И что будто сам Воздушный Змей наступает на её (радуги) яркие световые полосы!!!
 - Я вижу то же, что видишь и ты? - восторженно воскликнула Флюра.
 - Да, встреча Радуги и нашего Бумажного Змея состоялась!
 - Как красиво!
 - Это - нЕчто!.. Очень-очень красиво!

 Набегавшись, усталые ребята собрались по-домам...
 - Флюра, приходи и завтра зигзанутого змея запускать! – почему-то волнуясь и краснея, процедил (не стеснительный) Филат.
 В течении краткого момента его слова словно висели в воздухе, подобно бумажному змею. Затем их коснулись слова девочки, подобные чирикающему птичьему клину:
 - Пусть отдохнёт твой полосатый змей… ЩегОл гол щи… рвение роение… рифму поищи! ...Радужный, зигзанутый, полосатый, крылатый, аляповатый… Ну же, рифмуй!!! – весело смеялась умная находчивая девочка.
 - Но ты уже сама все рифмы сказала!
 - Нет не все! Хоть одно определение (для змея) придумай, тогда я и завтра прийду запускать с тобой змея!
 - …Змеистый! – случайно вырвалось у Филата.
 - Ладно, прийду.
 - Ну тогда я ТОПАЗНО-ЗЕЛЁНОГО завтра куплю! Змея Гарыныча!
 - Мотивируй!
 Филат вновь не нашёл слов. А Флюра весело рассмеялась:
 - ...Недописанная инструкция?? Тогда что-нибудь ещё почитай!
 - Так ты не прийдёшь? Я же придумал рифму для змея?!! И ты пообещала прийти! А первое слово дороже второго!
 - Я и не отказываюсь от первого слова: прийду! Но только после того, как ты что-нибудь почитаешь! Вот на - прочти! – и Флюра вручила мальчику книгу.

 С тех пор Филат очень увлёкся литературой. И вот прошло несколько недель… Филат снова позвал Флюру запускать пилотируемого змея…
 - Так ПОЧЕМУ ты купил именно ТОПАЗНО-ЗЕЛЁНОГО Змея Гарыныча? Мотивируй! – продолжала завзято испытывать Филата на находчивость, Флюра.
 - Так мы будем бумажного змея запускать? Или - Бумажного Змея Слов??
 - О! Как ты ёмко охватил! ...Бумажный Змей Слов!
 - Я ещё когда-нибудь и песню про Бумажного Змея Слов напишу. Или вместе напишем?
 - Договорились.
 - …А ТОПАЗНО-ЗЕЛЁНЫЙ змей потому, что – это спасительный для него цвет... Маскировочный! Мой змей живёт там, где россыпи разноцветных камней (топазов), и где зелени растительной много.
 - ЛЕТОМ много зелени! А как же он зимой маскируется?
 - Но мы же его ЛЕТОМ запускаем?!! А к зиме я ещё столько книжек прочту, что засыплю тебя и снегом, и словами, и знаниями! Договорились?
 - И твой змей будет в КНИГАХ маскироваться!? – рассмеялась Флюра.

 Ребята весело побежали за бумажным змеем…
 - ЩегОл гол щи… рвение роение… рифму поищи! – вновь вЫкрикнула Флюра. -...Зигзанутый, полосатый, крылатый, аляповатый, радужный, змеистый… Ну же, рифмуй!!!
 - Игристый!

 - ИМЕНИТЫЙ какой змей у вас, ребята, - это восторгались мимо проходящие взрослые. – Заснятый!
 - Почему ЗАСНЯТЫЙ?
 - Мы сфотографировали на камеру такого именитого змея.
 - Слабонатянутый! Вышеупомянутый! – продолжал перечислять Филат.

 - Сбитый! – крикнул незнакомый чубатый мальчик, запустив в змея бумеранг.
 - Ну, тогда, если его закопать, то будет - зарытый! – чуть не заплакала Флюра.
 - А если ещё одного купить, то будет - третий! А потом - четвёртый, пятый… - успокоил Флюру Филат.
 - Да я сейчас СВОЕГО вынесу змея! Меня Трофим звать, а как вас?

 Ребята познакомились. А через несколько минут снова (уже втроём) бежали за бумажным змеем.

 - А тебя как звать? – обратились дети к очень скромному мальчику, наблюдавшему за ними.
 - Тихон.
 - Ну, так айдА с нами, Тихон!

 Со временем их компания ещё пополнилась!.. Над книгой, оставленной Флюрой на лавочке, склонилась любопытная девочка...
 - Как звать?
 - Зуля.
 - АйдА с нами, Зуля!

 Когда на улице уже стало темнеть, Трофим спросил:
 - Ну как вам мой змей?
 Филат и Флюра «заговОрчески» между собой перемигнулись...
 - …Мглистый!!! - весело рассмеялись они.
 - Это он так к ВЕЧЕРУ маскируется! – ответил Трофим, и побежал домой. – Пока!!!

 Тихон, Зуля, и ещё ДРУГИЕ ребятишки, благосклонно присоединившиеся, (но чуть-чуть позже), к «увешанному» смешными эпитетами бумажному змею, тоже разошлись по домам.

 - По домам? А завтра снова будем вместе играть?? – спросила Филата Флюра.
 - Но у меня одно условие… Выполнишь?
 - Какое?
 Но Филат молчал.
 - Выполню любое твоё условие, раз ты выполнил моё, (книги почитав)!
 Филат лишь улыбался.
 - Решили отдохнуть слова? – рассмеялась девочка.
 - Да НЕТ никакого у меня условия! Я пошутил!
 - О! Уже и шуточки у тебя пошли? Теперь, когда ты стал НАЧИТАННЫМ мальчиком, и когда мне с тобой интересно, я выполню любое твоё (в пределах разумного, конечно) пожелание. Не сомневайся.
 - А втроём ещё веселее было! ...Ну, в смысле ДО ТОГО, как к нам к счастью, присоединились и другие ребята.
 - Да, Трофим - книжный, начитанный мальчик.
 - Давай ещё кого-нибудь завтра с нами ЗМЕЯ ЗАПУСКАТЬ позовём!.. У меня есть младший брат, но он ещё не разговаривает диалогами…
 - Ну, это ненадолго! Заговорит! С нами змея позапускает, и на языке у него, как засвербит скоро!

 Прошло ещё несколько летних недель…
 Зуля, Тихон, Трофим, Флюра, Филат, и маленький брат Филата – Андреюк, как всегда запускали воздушного змея... Как вдруг увидели в небе яркую радугу!
 - Лети в свободный полёт, Бумажный Змей Слов! На встречу с Радугой! - выкрикнул Филат, отпустив верёвочки.
 Дети с восторгом наблюдали, как радуга стелется прямо под его (бумажного змея) крылья! ...И как сам Воздушный Змей наступает на её (радуги) яркие световые полосы!!!
 - Незабываемо!
 - Быстрее - в магазин! За новым змеем! Пока радуга ждёт! - предложил Андреюк.
 - Она ждёт бОльшего, малыш.
 - Чего она ждёт?
 - Достижений наших каких-то!

 Позже, когда ребята покупали нового пилотируемого питомца, то зашли в книжный отдел...
 Книгу маленькому Андреюку вручали торжественно:
 - Ну же! Введи СВОЕГО Бумажного Змея Слов в этот мир! И чтобы – не просто словесное барахло.
 - А один мальчик (в садике) сказал ТАКОЕ, что слова превратились в сор, - лукаво хихикнул умненький мальчик.
 - Ну ты - молодец.
 - Что? ввёл?!!
 - Пожалуй.

 А где-то через четыре радуги... т. е. когда друзья заметно подросли... тогда все вместе песню написали - «Бумажный Змей Слов»:

 1)Уходит детство за дверь,
 Оставив сказок багаж.
 Побольше радужных дней!
 Бумажный Змей – мой мираж!

 Говорящий змей есть:
 Фатум слов выпускал!
 Резко дал поумнеть.
 С ним не надо забрал.

 Пр)Понарошку пышущий оскал
 Фатум слов выпуска-а-ал…
 Полёт высок! Высок! Высок!
 Детский восторг! Восторг! Восторг!

 Сине-красно-зелёный контакт:
 Обертоны звенят и такт...
 Полёт высок! Высок! Высок!
 Детский восторг! Восторг! Восторг!
 Та-та-да-та-та Бу-мажный Змей Слов! Слов, слов, слов.

 2) Помечтаем с тобой?!
 К облакам помани!
 Лейся смех удалой!
 Змей бумажный, пари.

 С войском тучек тугих
 Поиграй, но - без драк!
 Дальше видишь других,
 Бумажный Змей – наш вожак!

 (Припев тот же)

 3)В лиге драйва, Змей - паж!
 Зовёт в свой экипаж!
 Айкью ввысь поднять хочет.
 Экипаж весь хохочет!

 Феерверк с неба - снежность.
 Поверх снежности – нежность.
 Поверх барьеров – мечта!
 Бумажных Змеев четА!

 Филат серьёзно увлёкся литературой, впитывая в себя всю мистерию слов! И вот прошло несколько лет…
 Его БУМАЖНЫЙ ЗМЕЙ СЛОВ летал в поисках интересных ситуаций и людей, чтобы получился диалог. И тогда Филат снова встретил Флюру…
 - А жизнь превращает каждый свой день в радужное сияние волшебных красок - действительно полосатая! Радужная: меняет спектр отражённого сигнала, меняет фокусировку, - сказал он ей.
 - И какая же у тебя сейчас полоса??
 - Прямая полоса!!! Минуя зигзаги! Минуя извилины!..
 - Ты мне говоришь ТО, что я сейчас услышу? – игриво рассмеялась Флюра.
 - Да, Флюра, ты слышишь то, что я сейчас скажу. Прямая полоса привела меня к тебе!..

 Филат говорил то лукаво смеясь, то неистово взахлёб, то со страстью влюблённого. Он просто засыпал Флюру словами! которые крылато переливались в ликующую пресловутую трель!
 Его Бумажный Змей Слов - выпущенный фатум! Полёт высок. Но проследить легко, смешно, приятно.
 - Запустим змея? – как в детстве предложила Флюра.
 - Но у меня одно условие… - как в детстве ответил Филат.
 Теперь Флюра, (напоЁнная восторгом допьянА), выполнит любое его условие, любое пожелание.
 - …Какое?
 Но Филат молчал. Решили отдохнуть слова. В тишине. Но в общем резонансе. Подарив двум людям крылья счастья.
 Закрыв глаза, Флюра слышала лишь блаженную ТИШИНУ (полную счастья, сладкодышащую…) и могла почти дотронуться до неё, столь осязаемой она была. Тишина запульсировала каким-то жужжанием, и это жужжание прорвало журчание неведомого ей ранее чувства…
 Где-то внутри себя она видела небо, где одно созвездие быстро сменяло другое. Где, разорвав рыхлость небесных сугробов, протрезвело выглянула... нет не радуга - Луна… (ведь был уже вечер!) Удивляясь, как в одно мгновение Луна прошла столько фаз, Флюра ощущала холод и жару, осень и весну…
 Девушка влюбилась!!!
55 Катина любовь. Цыган
Анна Ершова
                     

     После Нового года в бараке рядом со школой поселилась приезжая женщина с сыном-подростком, и вскоре в школе узнали, что в шестой класс придёт новый ученик. Мальчишки даже узнали, что фамилия его Белоголовкин. Толька Яшин из девятого класса тут же придумал новенькому подходящее прозвище – Шампанский, к великому ликованию всех учеников.

     Прийти в школу он должен в понедельник. Окна шестого класса смотрели на дорожку, по которой новенький обязательно пройдёт. Но, он не прошёл, а прокатился. Облепившие окна шестиклассники увидели, как Шампанский положил в начале покатой обледенелой тропинки две дощечки, встал на них сапогами и стремительно поехал, размахивая руками. У ворот он ловко спрыгнул. Тут же набежала толпа ребятишек, идущих на уроки. Новичок дал всем желающим рассмотреть свои дощечки. Ничего особенного, даже не загнуты как лыжи. Он вошёл в класс уже как герой. Девчонки сгрудились на задних партах, тихонько хихикая и как бы невзначай взглядывая на новенького. Соблюдали подростковую девчачью этику – разговаривать с мальчишкой стыдно.

     Старшеклассники эти правила уже не выполняли, считали себя взрослыми, ходили в клуб на танцы и вполне открыто «дружили» парами. Классная руководительница Татьяна Марковна посадила новенького на последнюю парту рядом с троечником и добродушным молчуном Федотовым, который уже давно скучал в одиночестве и тихонько задирал впереди сидящих учеников. Выяснилось, что Шампанского зовут Юра, он старше Катиных одноклассников на два года. Учительница деликатно не стала выяснять причину разницы в возрасте. Парень, как позже выяснилось, учился плохо. Одноклассники решили, что он второгодник. Зато собой был хорош: высокий, ладный, лицо смуглое, глаза большие, серые. Волосы его вызывали зависть девчонок - густые чёрные кудри. « А он ничё – бравенький», - определила Любка Мякишева.

     Катя влюбилась в новенького с первого взгляда. Девочка не подозревала, что у неё будет так много соперниц-старшеклассниц, которые быстро приглядели бравенького новичка. Через несколько дней они уже окружали его на переменах, провожали до дому, вызывали вечером на улицу погулять. Катя страдала, глядя, как Юрка охотно откликается на ухаживание бойких девчонок, которых взрослые называли оторвами. В учёбе они не блистали, как и новый дружок. Катя переживала, молча, а соперницы её часто ссорились, даже дрались из-за него.
 
    Но однажды досталось и ему, даже два раза. Он пришёл в школу с двумя «фингалами», оба под глазами, а насмешник Прокопенко сообщил, что, вроде вчера вечером возле клуба был сильный звездопад. Оказалось, что Шампанский нагло приставал к девятикласснице Ленке Заировой, признанной первой красавице.

     Он, не спросив девчонку, пошёл её провожать после танцев и по-хозяйски положил ей на плечо руку. Сильная и гордая Ленка, лучшая физкультурница школы, одним метким ударом поставила его на место. Юрка, избалованный своими подружками и не ожидавший отпора, растерялся. Догнавший неудавшуюся пару друг Ленки десятиклассник Олег добавил ему для симметрии второй фингал.

    Назавтра вся школа только об этом и говорила. В дверь шестого класса заглядывали любопытные младшие ребятишки, хихикали и скрывались. Юрка
перемену не выходил, углубился в учебники. На географии он неожиданно получил четыре с минусом. Капитолина Михайловна, которую боялась вся школа, услышав реплику Прокопенко о звездопаде, заметила, что, если бы такое явление бывало над посёлком почаще, некоторые ученики выбились в хорошисты.

    Катя тихо жалела его и радовалась за «четвёрку». Шампанский притих, стал лучше учиться, к нему прикрепили отличника Вахитова. Ухажёрки его постепенно отстали. Только Катя продолжала любить его такого, какой он есть – троечника, совершенно не читающего книг. Юрка не замечал её, маленькую и тихую, слабую на уроках физкультуры, по которой у него самого были только пятерки. Чувствовалось, что мальчишку не устраивает положение обыкновенного незаметного середнячка и вскоре ему выпал случай поправить положение.
 
   В начале весны начали готовиться к смотру художественной самодеятельности. Школьные таланты были известны. Людка, конечно, пела русские и украинские песни. Драматический кружок готовил пьесу про шпионов. Молоденькая учительница истории, приехавшая аж из Москвы, собрала хор, который с воодушевлением пел: «В буднях великих строек…» Лучший чтец школы Витя Смирнов, мечтающий стать артистом, выучил целую поэму Некрасова. Вера с подружкой Зойкой собирались спеть шуточную песню про блоху. Татьяна Марковна спросила Юрку:

-       А ты умеешь что-нибудь делать – петь, читать, плясать?
     Шампанский оживился:
-       Могу сплясать, я уже выступал.
-       Может, покажешь нам.
     Он оглянулся:
-       Здесь места мало.
-       А мы отодвинем парты.

     Прокопенко и силач Федотов быстро задвинули парты к задней стене.
     Юрка встал в углу класса, развёл руки и пошёл кругом лёгкими шагами, вытягивая вперёд носки. Все замерли. Он сменил движения ног – после каждого шага сгибал их в коленях и хлопал ладонями по пяткам. При этом каждый раз оглядывался.
 
    Потом танцор остановился на середине класса и начал выбивать чечётку, покачиваясь с боку на бок. Ноги в поношенных сапогах двигались очень ловко и ритмично. Руки он держал вдоль тела и потряхивал ими. Татьяна Марковна начала в такт хлопать в ладоши, и все к ней присоединились.
 
    Юркино лицо было сосредоточено и невозмутимо. После чечётки Юрка обхлопал всего себя, начиная с сапог и кончая плечами. Потом он вдруг присел, сложил на груди руки и начал выкидывать ноги.  «Во, даёт! Вприсядку!» - с восхищением и завистью прошептал Прокопенко. Такую пляску ребята видели только на концерте приезжих артистов. Юрка поднялся, тяжело дыша. «Вот», - сказал он. Тут ребят прорвало. Все так хвалили Юрку, что он смутился:                                                                   

-       Да, ладно вы. Чё тут такого? Вот отец у меня плясал! Мать рассказывала.
-       А твой отец был артистом? – робко спросила Катя.
     Мальчишка замялся, потом, решившись, ответил:
-       Да цыган он был!
-       И где он сейчас? – поинтересовался Онищенко.
-       Погиб на фронте. Он там при конях был. Я его так и не увидел.

     Все посерьёзнели. Татьяна Марковна мягко положила руку на Юркину голову.
-       Значит, твой отец герой. А ты молодец, унаследовал у отца талант. Вот учись хорошо, пойдёшь на артиста учиться, на танцора. Будешь стараться?
     Юрка кивнул головой.
-       А твой номер, я уверена, будет лучшим на концерте.

     В апреле состоялся смотр. Клуб был переполнен. Слух о школьнике-цыгане прошёл по всему посёлку, и многие взрослые пришли посмотреть. Ещё раньше старшеклассники подступали к Юрке: «Ну-ка, покажи присядку». Мальчишка показывал. Парни одобрительно гоготали: « Во даёт цЫган!» - и заставляли ещё раз. О прозвище все забыли.
 
    Как-то подошла Татьяна Марковна, увидела в этом развлечении унижение и строго сказала: «Хватит парня мучить! На концерте посмотрите». Юрка своей пляской под игру клубного баяниста поразил всех. Его вызывали несколько раз. Молодые мужики-шахтеры, с утра «чуть-чуть принявшие» в выходной день, хлопали по плечу знаменитого поселкового силача и плясуна Колю Ломкина и подначивали его: «Глянь, Коля! Тебя пацан переплясал! Может, выйдешь?»
 
    Молчаливый Коля добродушно усмехался и хлопал изо всех сил. После концерта он подошёл к Юре, обнял его и позвал на конный двор, где работал главным конюхом: «Я тебе Желайнора покажу». Это было неслыханно! Такой почёт пацану.

     Желайнор был гордостью рудника. Вороной, породистый жеребец, необычайно сильный и норовистый с бешеными глазами, был вывезен из Монголии. Никто не смел к нему подступиться. Только Коля Ломкин сумел его укротить. Зимой, когда праздновали проводы зимы – бабки называли это масленицей – Коля запрягал жеребца в красивые сани, которые сам и расписал, и катал смелых мужиков по всему посёлку. Пассажиры орали: «Поберегись», пели весёлые песни и добавляли себе градусов. На окраине, где не жило начальство, песни сменялись похабными частушками. Коля тогда сердился, останавливал Желайнора и высаживал, а кого и вытаскивал, краснолицых мужиков, которые нисколько не сердились и заваливались к кому-нибудь в гости.
 
    Детей он на Желайноре не катал, для этого запрягал кобылу Берёзку. Ребячья очередь была с утра, а взрослые развлекались после обеда. Коля всегда специально останавливался возле дома Николая Дмитриевича.        Выходила Надежда Ивановна, усаживала детей в сани, укутывала потеплее и всегда просила: «Коля, ты сильно не гони». «Не бойтесь, Надежда Ивановна, я тихонько». Соседские ребятишки с ликованием набивались в сани «кучей малой». Коля проверял, ладно ли устроились, чтобы никто не вывалился.

     Катались дети до конца посёлка и обратно. «Приехали!» - весело говорил кучер. Румяные пассажиры скатывались с саней и бежали домой похвастаться.
     Юрку-цыгана Коля в детскую поездку не взял, попросил подождать возле конторы и, вернушись, посадил в сани рядом с собой только мальчишку и сразу дал ему в руки вожжи. Юрка не испугался, закричал «нооо!», и Берёзка послушно тронулась.
 
    Увидев в окно нарядные сани, Надежда Ивановна позвала дочек:          -   Смотрите-ка, ваш новенький лошадью правит!
     Отец тоже выглянул:                                               -       А ведь умеет, шельмец! – похвалил он. - Надо бы его на конный двор взять. Помогать будет.
-       Он же цыган, - напомнила Надежда Ивановна.
-       Не очень-то он на цыгана похож, глаза не цыганские.
-       Это в мать. Полина русская. Мне Дуся рассказывала – её соседка, что отец Юры работал в колхозе с конями пока на фронт не взяли. А когда погиб, жену и сына цыгане в табор взяли. Мальчишка зарабатывал, плясал, в школе не учился. От цыган они ушли. Что медсестре в таборе делать? Сына отправила в школу в девять лет. А он всё равно ходил на базар зарабатывать, уроки пропускал.

-       Вот почему Юрка так плохо учится,  - поняла Катя. - Значит, он не ленивый вовсе. Он недавно на перемене географию выучил на четвёрку.        -       Врёшь! – не поверила сестра, - у Капитолины Михайловны просто так не заработаешь четвёрку.
-       Я не вру! – возмутилась Катя, - хоть у кого спроси. Он может учиться и классной обещал. Она сказала, что Юрка должен стать артистом. – Катя разгорячилась, покраснела. Проницательная Вера посмотрела на неё с подозрением.

-       Ты чё, влюбилась в него, а?
-       Сама ты влюбилась! Я видела, как вы с Зойкой с ним на улице стояли. Ага!
-       Опять вы спорите? - остановил девчонок отец. - А уроки выучили?
-       Я выучила! – доложила Катя. Вера, молча, отправилась в маленькую комнату.
 
      Катя снова вышла на улицу - и вовремя. По улице мчались сани с запряженным Желайнором. Конём, стоя, правил Юрка, Коля сидел рядом. Это было так красиво, что Катя от восторга чуть не захлебнулась морозным воздухом. Юрка ловко остановил Желайнора около конторы, где уже ждали шумные, весёлые мужики.
      Коля что-то сказал мальчишке, тот спрыгнул на дорогу. «Не хочет дядя Коля, чтобы он ездил с пьяными, - догадалась девочка. Катя насмелилась и подошла к Юрке.
-       Здорово ты проехал! – похвалила она. – Папа сказал, что тебя на конный двор возьмут.

     Мальчишка оглянулся.
-       Правда? – он впервые заговорил с ней. У девчонки от волнения затряслись руки, и она спрятала их за спину.
-       Ага, он сказал, что ты молодец, - прибавила от себя Катя. - А в клубе ты как плясал, - воодушевилась она, отгоняя робость. – Теперь тебе учиться хорошо надо, - понесло девочку дальше, - чтобы поступить на танцора. Ты же сможешь? Вон как на географии ответил!
 
    Юрка серьёзно и, как показалось Кате, заинтересованно взглянул на неё.
-       Не знаю… матери помогать надо, работать. Ей тяжело. Она ведь на инвалидности – на фронте была, ранили её. Там они и с отцом встретились, в госпитале. - Юрка отвернулся. Катя подумала, что он сейчас уйдёт, но мальчишка продолжал стоять. Девочка поняла, что он никому раньше об этом не рассказывал. В её чувствительной душе острым ростком пробивалась жалость и заодно гордость. Как же! Он, почти взрослый парень, поделился с ней – маленькой, стеснительной девчонкой, махОнькой, как ласково называла её мать.                                                          -       Я, наверно, к дяде Коле пойду работать, - серьёзно сказал Юрка.

-       А ты всё-таки подумай. Представляешь: ты артист и тебя в кино показывать будут.
-       Посмотрим, как получится. Знаешь чё? Ты про мать никому не болтай, ага?
-       Ага. Не бойся.
     Юрка пошел к своему дому. Катя спросила вслед:
-       Ты уроки выучил?
-       Нет ещё, - оглянулся он.
-       Там, в задаче, - заторопилась девочка, - ответ будет «двадцать килограмм».
-       Ладно.

     Катя, счастливая, постояла ещё немного, потом увидев, что издалека по дороге стремительно приближаются весёлые сани - с песнями и выкриками, бросилась в сторону. Желайнор, гордо задирая красивую чёрную голову, с горящими глазами, промчался мимо. У ворот Катя столкнулась с сестрой, которая на ходу застёгивала телогрейку. Та сразу приступила к допросу.
-       Ты чего там с Юркой стояла?
-       Да так, мы немного поговорили.
-       О чём? – придвинулась Вера.
-       Об уроках. Я сказала, как задачу решать.

     Сестра задумалась, и, ничего не сказав, направилась к Зойке. « Знали бы вы, как мы серьёзно поговорили. Вам он такого не расскажет и не ждите», - думала довольная Катя. Дома она без напоминания вымыла посуду, прибрала свое рабочее место и села рисовать Желайнора.

     После школьного концерта, плясуна стали собирать на районный смотр-конкурс. Завклубом нашёл атласную рубашку и приличные сапоги. Цыганские штаны из красного кумача, выделенного конторой, сшила Катина мать. Юрка, сильно стесняясь, это было заметно, пришел в Катин дом, у порога снял шапку. Надежда Ивановна встретила его приветливо, любопытных дочек отправила на улицу – одну в магазин, другую к тёте Клаве за красными нитками.

     Юрку она обмерила, быстро раскроила ткань, и назавтра широченные шаровары были готовы. К ним Надежда Ивановна добавила длинный пояс с разноцветными кистями. Юрка обмотал им себя, улыбнулся, блеснув белыми зубами, и сказал: «Настоящий! Цыганский, – и уверенно добавил, - ну, я им спляшу!»
 
    Судьба Юрки-цыгана сложилась, по мнению поселковых, удачно. Об этом Катина семья узнала позднее из письма подруги Надежды Ивановны. Тогда они уже переехали в Иркутск. Юра Белоголовкин после седьмого класса поступил в областное культпросветучилище на хореографическое отделение. Там на библиотекаря училась дочка подруги, которая рассказала матери, что Юра там самый лучший, и преподаватели собираются отправить его в столицу. К тому же у него прорезался голос. Он здорово поёт цыганские песни. Катя тогда подумала, вернее, ей хотелось так думать, что это она убедила Юрку стать артистом.
56 Ромашка - русская забава...
Светлана Мягкова 2
 Она уже несколько ночей просыпалась чуть свет и смотрела в окно.
За окном барабанил дождь. Тугие струи колотились о подоконник и выбивали невероятную музыку. После нескольких недель изнуряющего пекла – дождь стал неожиданным подарком.  Бурные потоки воды уносили всю пыль и грязь.  Казалось,  что улицы города увеличились, расправили свои плечи и задышали полной грудью.
 
- Вот бы и мне такой дождик! Чтобы вот так, сразу, одним потоком унести все мысли. И оставить в голове звенящую пустоту. Просто пустоту.

Как же она устала от назойливых глупых мыслишек, которые бесконечно лезли в голову и терзали ее одним и тем же вопросом:
- Неужели это конец? - она пыталась их отогнать, но, увы.   
- Надо что-то решать, надо избавляться от этого мучительного чувства нереальности.
 А в голове снова и снова:
- Неужели это конец?

***
Еще несколько месяцев назад жизнь ее текла по давно накатанной дороге. Все было замечательно и стабильно: дети, работа, любимый муж. А вот ей было скучно: заедал быт и житейские проблемы. Хотелось чего-то такого, чтобы она вылетела из этой накатанной колеи и с ветерком пронеслась по полю с сорняками и травой выше головы.
- Хочется – сбудется. Не буди лихо… - любимое выражение ее подружки Иришки сбылось, сбылось на все сто процентов.  Захотели - получите.

- Ах, Иришка, Иришка, как же ты не вовремя уехала!- если бы подружка была рядом, все было бы на много проще. Она всегда знала, что надо делать и как выпутаться из любой ситуации. Но, увы, Ирина, как всегда, нашла нового бой-френда. Отключила интернет и мобильник, и исчезла на неопределенный срок.

-Неужели это конец?- опять промелькнуло в ее голове.

***
Все началось с обычного телефонного звонка - этот звонок стал лучиком, тоненьким  лунным  лучиком, из ее далекого прошлого. 

- Привет, ты меня узнала? – из трубки доносился незнакомый мужской голос. Она хотела сказать, чтобы правильно набирали номер. Но, почему-то промолчала. Что-то до боли знакомое послышалось в чужом голосе. 
- Але, ты меня еще не забыла?
Она вслушивалась в такой забытый и такой знакомый голос. Это был его голос. Сердце начало медленно падать куда-то вниз, оно летело долго, а она молчала и ничего не могла сказать.
- Ты? – после долгой паузы она смогла из себя выдавить только это дурацкое «ты».
Память, ах, как услужлива продажная девка память.

***
Это было давно. Дочка военного, она росла этаким сорванцом. Наверное, пример отца, его боевые награды и бесконечные переезды на новое место службы  наложили на ее характер определенный отпечаток. В каждой новой школе надо было выживать.

Тогда для нее не существовало понятие - подруги.   Она дружила с мальчишками, была для них «своим парнем» и верховодила.
Ее никогда не устраивала роль "Анки", она всегда была командиром, этакий "Чапай в юбке". Как ни странно, но мальчишки не возражали, и всегда ее слушали. Они носились по городку, пугали  своими воплями и чумазыми мордахами молодых мамочек и старых матрон. "Войнушка", "казаки-разбойники"- это были их любимые забавы. Они шныряли по всем подвалам и чердакам.  Летом убегали на речку, до одури плавали, пекли картошку и орали песни под гитару.
Зимой... Лучшее время года! Снег начинал сыпать где-то в ноябре. Огромные белые сугробы окружали городок, как снежная крепость. С внешним миром их связывала только дорога, по которой их на вездеходе возили в школу. Морозы были не чета нынешним. Уроки в школах часто отменяли. Родители уходили на работу, а они безнадзорные носились по городку,  прыгали  с крыш домов в сугробы, катались на санках, но самой лучшей забавой были баталии на катке.

***
С катка все и началось. В военном городке каток был небольшой, кататься там было совсем неинтересно. Надо было что-то срочно решать. 

В город по вечерам их не отпускали, пять километров - расстояние не маленькое, да и автобусы почти не ходили. Но юность, на то она и юность... Бесшабашные и безбашенные - она и еще несколько ее "верных рыцарей", брали коньки и сбегали на городской каток. Вот где было раздолье! Музыка, прожекторы, тихо скользящие пары...

Она умудрялась носиться по катку и не замечать никого и ничего. Вихрем по ледяной глади, она сметала на своем пути всех. Как-то она летела, не разбирая дороги, и вдруг оказалась в сугробе.  Она села, отряхнула снег со своего лица и стала хохотать. Напротив сидел мальчишка из ее класса и крутил пальцем у виска:
- Ты совсем, дура, ты же здесь не одна?

С ним они почти не общались. Он жил в городе, она в городке, компании у них были разные. Она протянула руку, он помог ей подняться и тоже расхохотался:

- Нет, ты ненормальная! - потом они вместе катались, взявшись за руки, и о чем-то разговаривали. Ей уже не хотелось носиться вихрем, а хотелось медленно скользить с ним под звуки музыки. Они несколько раз встречались на катке. Это была их маленькая тайна.

А в школе все оставалось по-прежнему. Она командовала своими "рыцарями" и не могла без глупых, детских шалостей. Это был своеобразный бунт. Ей очень хотелось, быть в центре внимания, но она "была другом и своим парнем".

Он был окружен вниманием одноклассниц, которые старательно пели ему хвалебные оды и демонстрировали коленки, торчащие из-под коротких форменных платьев. Иногда, она ловила его взгляды, но на этом все и заканчивалось.

***
Прошло какое-то время. На контрольной работе, она не могла решить задачу, и пошла сдавать работу одной из последних. Последней была Иришка. Они вместе вышли из класса и, переговариваясь, вышли на улицу. Вдруг Иришка глянула на нее каким-то странным взглядом и спросила:

- Тебе не хочется приобрести нормальный вид? Пойдем я что-то тебе покажу. - Они помчались к Иринке домой.
- Раздевайся, сейчас я из тебя буду делать человека! - на столе появились какие-то баночки, тюбики, коробочки. Потом она из шкафа вывалила на диван ворох одежды.
- Закрой рот, не моргай и не смотри в зеркало. - Иришка начала колдовать над ее лицом. Принесла какой-то прибор, похожий на паяльник, и начала что-то делать с волосом. Выбрала самую коротенькую юбочку и шикарную блузку. Завершением были туфли-лодочки на шпильке.
- Одевайся, - она подвела ее к зеркалу.
 
Сказать, что эффект был подобен взрыву бомбы, это не сказать ничего!  Из зеркального тумана выплыла "царевна-лебедь", королевишна и принцесса в одном лице. Иришка стояла и хохотала. А она смотрела на себя и не могла поверить, что эта красавица - она. Огромные зеленые глаза, в обрамлении густющих черных ресниц, смотрели с какой-то томной поволокой. Каскад темно-русых волос падал на плечи крупными волнами. Лицо стало совершенно другим. А фигурка! Точеная, в коротенькой мини-юбке, с ногами, которые начинались... И неизвестно где заканчивались, казалась, вырезанной мастером, из какого-то неведомого материала.

- Ир, это кто? - Ирка расхохоталась еще громче.
- Ну, что, Золушка, "Чапаем в юбке" больше не хочешь быть? Сегодня мы с тобой идем на вечер. Не смотри на меня дикими глазами. В нашем возрасте девочки иногда ходят на балы и там играют не в "войнушку", а танцуют и "стреляют" глазками. Можно по преподавателям, но лучше по мальчикам.

***
Когда они вошли в актовый зал и стали проталкиваться к свободным местам, все взгляды были прикованы к ней. Девчонки смотрели с завистью и удивлением, а мальчики! Ей казалось, что у них, у всех шеи вывернулись в другую сторону.

С этого времени игра в "казаки-разбойники" прекратилась. Ей очень понравилось быть "центром вселенной", тем более, что этим "центром" она стала для старшеклассников. Они забрасывали ее записками с объяснениями в любви и толпой провожали к автобусу. Поклонников было море... А Иришка стала лучшей подругой.

Правда, он, ее мальчишка с катка, совсем перестал обращать на нее внимание.

***
Пролетело почти два года. На выпускном вечере она набралась смелости и решила пригласить его на танец. Они медленно кружили в вальсе и он тихонечко прошептал:
-Я очень прошу, стань прежней, стань настоящей. Зачем ты влезла в эту оболочку? Ты же совсем другая - настоящая! - для нее это был "гром с ясного неба", значит, он все это время наблюдал и думал о ней!?

Выпускной отгремел. Закончился ее, так и не начавшийся, роман.

***
Она уехала поступать. Чужой город. Веселая студенческая жизнь, потом замужество. Все было чудесно. Вот только привычка воспринимать мальчишек, как "подружек", не исчезла. Друзья мужа сначала были ее друзьями, а уж потом его.
Муж всегда смеялся:
- Иди, "подружки" пришли, почирикайте, а я футбол посмотрю. -  они ей изливали душу, рассказывали про жен и любовниц, открывали свои маленькие и большие мужские тайны. А она? Она была "жилеткой" и "командиром", как когда-то, в детстве. Они всегда прислушивались к ее советам, благодарили, и шли к мужу смотреть футбол и пить пиво.

***
Ирка ворвалась в ее жизнь, когда ей было, особенно плохо. Сначала они потерялись, потерялись на много лет,  а потом, благодаря интернету, нашлись. 
Встреча была незабываемая. Ну и что, что по скайпу. Они «трещали», как две сороки и не могли наговориться.
Иришка была не замужем, находилась в очередном поиске «любимого мужчины», выглядела прекрасно. Она на ее фоне смотрелась столетней старухой.

-Я буду делать из тебя человека! Тебе надо влюбиться, ты превратилась в старую, брюзжащую Анку. И не корчи из себя Чапая! – коренная Иринкина фраза, она вызвала только улыбку. Влюбиться! В кого? И зачем?

***
А потом был этот звонок. Звонок из прошлого. Она не спросила, где он взял телефон, просто очень обрадовалась. Очень-очень! Один телефонный звонок полностью изменил ее жизнь. Если бы ей кто-то рассказал, что может быть "телефонно-интернетная" любовь, она бы просто расхохоталась в ответ. Но…

Они начали общаться, сначала мимолетно, потом все больше и больше. Разговаривать с ним было одно удовольствие. Игра в "пинг-понг", вопрос-ответ, они перескакивали с темы на тему, мячик летал. Темы сменяли одна, другую. Так продолжалось некоторое время. Она стала замечать, что очень скучает, когда он куда-то пропадает и она не может с ним поговорить. Ирка смеялась:

- Подруга, посмотри на себя, ты стала похожа на женщину! Глаза горят, не ходишь, а летаешь! Что, "мальчишек-подружек" забыла? "Жилеткой" быть не хочешь? Кто он? Открой тайну. - А что она могла сказать? Влюбилась? Да, до безумия, до кома в горле. В кого? В фантом, в картинку, в голос.  Как же ей хотелось, чтобы все превратилось в реальность. И она могла касаться его рук, смотреть в глаза и кружить с ним под музыку, как когда-то. Она поймала себя, однажды, на том, что рассказывает ему, как он ей нужен, как она его любит. Откуда только брались слова? Они из нее просто вылетали, переплетаясь в какие-то витиеватые фразы.

***
Ему это очень нравилось. Было видно, что он не безразличен. Но он боялся, боялся потерять свою стабильность и крепкий тыл. Иногда, его тоже прорывало и она понимала, что очень ему нужна. Его "любимая" и "родная", звучали самой лучшей музыкой на свете. Так продолжалось несколько месяцев. Ее бурные признания, его... Это все доводило до умопомрачения, сердце то взлетало, то ухало куда-то в пятки. Они могли разговаривать часами. Время пролетало незаметно, окружающий мир просто исчезал. К реальности возвращали: приход ее мужа, или его жены. Единственной преградой для них было расстояние. Но она мечтала, что и эта преграда исчезнет, и они наконец-то встретятся.

***
В последнее время, они стали общаться все реже и реже. Она себя успокаивала, но понимала, что русская народная забава, под чудесным именем "ромашка", должна когда-то закончиться. Сегодня-любит, завтра-сомневается, сегодня-не общается, завтра-извиняется - неужели это все про них?

Она сидела, смотрела в окно, дождь закончился... А в голове вертелся все тот же вопрос:
- Неужели это конец?... 

***

Прошло пять лет.

Она стояла у окна и смотрела, как тихо кружат желтые листья. На кухне бубнило радио, муж с кем-то болтал по телефону. Черный кот Васька терся о ноги и напевал свою бесконечную песню.

Завтра она уезжала в Москву. Сорок лет, как отзвенел последний школьный звонок, пролетели одним днем. Они с девчонками решили собрать весь класс и навестить свою любимую классную даму.

- Интересно, кто приедет? - впрочем, ее интересовал лишь один человек. Человек,  с которым они так и не смогли решить -  нужны они друг другу или нет. Точки над "и" висели запятыми и никак не хотели становиться другими знаками препинания.

Тихо звякнул телефон. Пришла смска. Она глянула на светящийся экран дисплея, там большими буквами горела надпись: "Билеты взял. Приеду. Я тебя люблю. И будь, что будет".   
57 Два разговора
Таша Прозорова
Школьная жизнь продолжается после уроков гулкими ударами баскетбольного мяча в спортзале, хлопаньем  изредка входной двери, невнятными обрывками разговоров в  учительской, стуком деревянной швабры по крашеным половицам.

Перескакивая через ступеньки, по лестнице несётся  подросток, размахивая по внешнему виду явно девчоночьим портфелем.  Сумка собственная болтается за спиной, потрёпанная в боях местного значения. На втором этаже  он забегает в какой-то класс и демонстративно громко хлопает дверьми. Садится на широкий подоконник. Прислушивается.

- Дурак! Отдай сейчас же! – кричит девчонка, вбегая в класс через несколько минут. Кидается на обидчика, пытается вырвать портфель. Дышит часто, сдувает со лба длинную светлую чёлку.

- Ещё чего! Бери, я-то здесь при чём?

-Никитин, ты у меня ещё попляшешь! Забыл: завтра контрольная? Вот фигушки дам списать! Что, съел?

- Больно надо. Да я… да мне Ирка…

- Ирка? Да она тебя терпеть не может!

- Если отдам – подскажешь?

- Я не Ирка, а ты, а ты, ты…

- Ну, кто я? Давай - давай, не стесняйся, что там у тебя новенького припасено?

Она замолкает, придумывает… чтобы вот сразу и наповал. Морщит лоб, кусает нервно губы. Солнечный свет пронзает растрепавшиеся волосы, образует мягкое неяркое сияние, почти нимб.
Никитин незаметно сглатывает слюну, трясёт головой, пытается сбросить наваждение. Кладёт портфель на колени, демонстративно уверенно делает вид, что собирается щёлкнуть застёжкой.

Она фыркает презрительно, отворачивается. Привычно заправляет прядку волос за ухо, подтягивает вверх короткий  хвост, перехваченный чёрной аптечной  резинкой. Становится заметна теснота коричневого школьного платья. Он мгновенно краснеет, не в силах отвести заинтересованного взгляда. И сминает в потной ладони клочок бумаги: не получилось незаметно  подбросить записочку.

- Ну и что, ну и контрольная, последняя, что ли? – вздёргивает подбородок. Потом неожиданно выпаливает мучившее несколько дней: - Куда это вы с Ленкой в субботу ходили?

- Твоё какое дело, - парирует она. Густой тяжёлый румянец заливает лицо, уши, ползёт по шее, щекочет. – Не суй нос куда не дорос!

- Никуда-а-а… - тянет он недоверчиво, - а причепурились-то как! Как матрёшки расписные! Да знаю - знаю, куда вы топали.

- Отстань, чего прицепился, - почти шепчет. Глаза вот-вот прольются жалкими слезинками. Испуганно отворачивается: вспоминать о том, что было на той вечеринке, не хочется. Совсем. – Сам ты матрёшка расписная! Слова-то  какие откопал, причепурились! От бабки, что ли?

- А хотя бы и от бабки! В бутылочку играли? Признавайся, играли? Ага, покраснела - покраснела! Ну, с кем целоваться пришлось?

Пауза повисла неловким третьим лишним. Она обнимает себя руками, пальцы ощущают под мышками влажное тепло.

- Ладно, Никитин, пошла я. Чёрт с ним, с портфелем. Сам принесёшь, - равнодушно отворачивается, неловко сползает с подоконника, тащится к двери.


- Эй, ты чего? Обиделась, что ли? – Он не ожидал такого эффекта и, кажется, совсем  не рад победе.

- На маленьких не обижаются. Их жалеют. Дурак ты и не лечишься.

- А ты знаешь, что опять «Фантомаса» привезли?

- В сто пятый раз пойдёшь? Не надоело? Детский сад с барабаном.

- У меня билет есть, - помолчал нерешительно, - лишний. На семь вечера.

- Хочешь  пригласить? А Ирка? – улыбается  лукаво. В глазах снова радость: наконец-то!

- Нет, ну, если ты в сто шестой раз не хочешь… Можно и просто погулять, - добавляет нерешительно  и  со страхом ждёт ответа.

- Я подумаю, но ничего не обещаю. Теперь твоя очередь ждать. Я - свою отработала.  Пока!

- Что значит – отработала?
- Ничего не значит. Маленький ты всё-таки, Никитин!

Оставшись один, Никитин рвёт на мелкие кусочки ненужную записку и в туалете смывает в унитазе. Для надёжности.

***
Цветущая черёмуха украшает небольшой город, заброшенную цивилизацией провинциальную глушь. Пустоши на месте частных домов зарастают быстро. Почти чёрные старые срубы маскируют белые ароматные соцветия. Будто древняя старуха вздумала примерить белоснежную невестину фату.

Никитин всегда выходит за четыре остановки до своего дома. Он невысок, плотен, но не тучен. Короткая стрижка, трикотажный джемпер с выглядывающим воротником рубашки в мелкую клетку. Ветровка в руке – днём стало неожиданно жарко – конец мая, почти лето.

Никитин кивает водителю маршрутки: он знает в городе почти всех. Тротуаров давно нет: деревянные сгнили, на асфальтовые нет денег. Или желания? Да и к чему: привыкли ездить на машинах даже в магазинчик через дорогу.

Здание старой школы от дороги метрах в десяти. Оно явно заброшено, доживает последние дни. Оконные провалы пропускают свет насквозь, здание словно прошито толстыми световыми туннелями.

Никитин привычно подходит к покосившимся воротам, стоит несколько минут. Черёмуховые запахи невыносимы. Разросшиеся кусты сирени вот-вот добавят свою ароматную лепту.

- Любуешься? – женский голос насмешлив и осторожен.

Никитин резко оборачивается, мнёт в руках ветровку, глубоко вздыхает несколько раз, чтобы успокоиться. Одноклассница выглядит шикарно: отличная фигура, молодое ухоженное лицо, короткая стрижка. Белого цвета волосы  контрастом к смуглой коже делают женщину похожей на иностранку.

-  Чем любоваться? Не сегодня - завтра разберут и всё. Финита ля комедия.

- Что-то быстро она разрушилась. Полгода назад ещё ничего так смотрелась, даже вывески висели контор каких-то.

- Откуда знаешь? – спросил быстро. Пот прошиб мгновенно, лоб покрылся испариной.
- Приезжала. К тётке на похороны. Прошлась по былым местам. Что так плохо за городом следите?

- А мы дремучие, провинция, однако. Куда нам до столичных умов! А дома без хозяев умирают быстро. Конторы съехали, стенам пустым стоять не с руки.

- Никитин, хватит дурака валять! Думаешь,  я не знаю, что ты тут главный борец за правду? Давай не будем ругаться, мир?

- Ты первая начала, я - для поддержания беседы. И правда, не будем о грустном.  Какими тебя ветрами занесло в этот раз?

- Так просто. Допустим, захотелось. Может иметь капризы красивая женщина?

- Да кто ж не даёт-то? И дом тёткин заодно оформить в наследство. Ясно. Как дочь?

- Ты откуда… Девчонки проболтались?

- Не забывай, город маленький. Чихнёшь ненароком – эхом здоровья желают.
 
- А ты?

- А что я. Живу помаленьку. Как все. Про меня неинтересно.

- Жена, дети, работа? На рыбалку летом, зимой на лыжах?

- Почему нет. Говорю же, как все.

- Вот врёшь ты всё и не краснеешь, Никитин! Никакой жены у тебя нет,  и не было! – она закусывает губу и, словно забывшись, пытается заправить за ухо прядь волос. Но причёска слишком короткая, ничего не получается.

Он смотрит напряжённым тяжёлым взглядом на суетящиеся женские руки. Молчит. Неожиданно тишину нарушает звук падающего ведра. Оба вздрагивают,  резко поворачиваются к мёртвому зданию. Оттуда слышны удары мяча по деревянному полу, детские неясные голоса. Звенит звонок. И снова - тихо.

- Что это было? – Она вопрошающе глядит на него, привычными движениями обнимает себя, точно замёрзла вдруг.

- Фантом. – спокойно отвечает Никитин. – Так бывает. Нечасто, но бывает. Прошлое не хочет уходить.

- Да ладно, мистика какая-то, - тянет неуверенно. Вздыхает несколько раз и, словно против желания, признаётся, - нет у меня никакого мужа. И не было. А дочка… Ну, ты знаешь, большой город, много соблазнов. Очень хотела вырваться отсюда, из захолустья нашего.

- Да не мучайся ты так. Я знаю про тебя всё.
 
- Маленький город, да? Чихнёшь - хором отвечают? – она кусает губы, помада остаётся на зубах. Лицо стареет на глазах, морщинки разбегаются лучиками к вискам. Только белые волосы сохраняют идеальную укладку. Они выглядят париком и неуместны до смешного.

- В кино давно не была?

-Что? В кино? В каком кино?  – она мгновенно успокаивается и подобие улыбки и лёгкого румянца возвращают моложавость и привлекательность. – Ты смеёшься, что ли, Никитин?

- Ну почему сразу – смеёшься? В обыкновенном. Кинотеатр наш  помнишь?

- Так кинотеатра же нет давным-давно!  Там мебелью торгую нынче и барахлом всяким.

- На что нам кинотеатр? А фантомы на что? Эх ты, вот нет в тебе никакого воображения! На «Фантомаса»  хочешь сходить? На что угодно могу поставить, больше не смотрела фильм, а?

- А билеты? Что, и билеты есть? – недоверчиво смеётся она.

- А как же! На последний ряд. Как обычно, на семь вечера. Зачем нарушать традицию? Хотя некоторые - обещают и не приходят.

- Это они зря, - легко соглашается она и улыбается, - есть же на свете такие дуры, верно?.

Он в это время неторопливо лезет в карман, достаёт потёртое портмоне, из него – сложенный вдвое голубоватый прямоугольник бумаги.

- Дай мне, - просит она и тянет руку.

- Нетушки, - солидно объясняет Никитин. – Женщины -  народ такой, теряют всё самое важное. Пусть полежит у меня. Целее будет.

Она запрокидывает голову, смеётся до слёз. Плечи трясутся от смеха, переходящего в рыдания. Никитин стоит рядом, не двигается с места. Отводит взгляд.  Ждёт, когда истерика сойдёт на нет.

Ветер несёт по дороге пыль, собирает её в маленький вихрь, и вот уже катится вдоль обочины пыльное колесо. В глубине школьного здания падает трухлявая  деревянная балка. Воздушная волна окатывает стоящих запахами черёмухового цвета со слабым душком тлена.

- Пошли отсюда, - тихо просит она и берёт Никитина под руку.
 
Они уходят, не оглядываясь.

В старой школе слышны гулкие быстрые шаги, хлопает деревянная дверь. В оконном проёме появляется чья-то спина. И девчоночий требовательный голос произносит:
 - Дурак! Отдай сейчас же!

58 Одноклассники точка ру
Карин Андреас
Он приехал в отпуск к родителям в свой родной город. Хотя навещал их пару лет назад, но именно в этот раз у него возникло желание пройтись по всем тем местам, где ему было хорошо в его шумном детстве. Он вдруг вспомнил школу, одноклассников и свою первую любовь.

Желание узнать о ней – его первой, школьной, безответной любви вдруг стало так велико, что он стал искать одноклассников и предложил им устроить встречу где-нибудь в кафе, потом прогуляться по городу, вспомнить школьные годы.

Как оказалось одноклассников в городе осталось мало: точнее меньше десятка – остальные разлетелись буквально по всему белу свету: в разные страны. Бывшая староста обещала узнать подробно обо всех девочках класса.

К его большому сожаленью, староста сообщила плохие новости о его первой любви – оказалось, что она больна и при всем желании не сможет прийти на встречу.
- Она призналась, что не сразу вспомнила тебя, - сказала ему староста класса.

Ему было горько от одной только мысли, что та жизнерадостная девочка, с танцующей походкой, больна. Конечно годы прошли, но и не так уж много, какие наши годы. Можно было б ее навестить, но она едва его вспомнила, а вдруг ей не хотелось бы, чтоб ее увидели такой, не совсем здоровой.

Одноклассники встретились: посидели в кафе, фотографировались, гуляли по городу.
Он уехал с тяжелыми мыслями, однако решил, что придумает чем бы ее порадовать и разместил фотографии этой встречи одноклассников на сайте: одноклассники.ру, надеясь в душе, что однажды она заглянет на его страничку.
    
Она пошла бы на ту встречу, если б была здорова – это ведь интересно, как сложилась жизнь у мальчиков и девочек, учившихся много лет бок о бок. Какой он был тот одноклассник, который собрал ребят? Призадумалась и вспомнила: высокий блондин с зелеными глазами, тихий, немногословный – она не помнила танцевала ли с ним хоть однажды на школьных вечерах, наверно нет. Полистала альбомы с фотографиями школьных лет – да, действительно он блондин.

Прошел месяц или два, ей стало интересно: может быть кто-то из одноклассников разместил фотографии той встречи. Прошлась по знакомым фамилиям и вышла на его страничку – так и есть: там летние, новые фотографии. Все изменились внешне: мальчики превратились в лысеющих мужчин с брюшком, а девочки стали солидными дамами с двойным подбородком. А тот робкий худощавый мальчик стал крепким мужчиной – море сделало его сильней и уверенней в себе.

В свободное время он привычно сел за компьютер и вошел на сайт одноклассники. Как же он обрадовался: она увидела фотографии – значит входит на этот сайт. Значит сможет он чем-нибудь еще ее порадовать.
    
Новый Год особый праздник – все ждут чего-то необыкновенного, забывая порой, что сами могут сделать что-то хорошее, и это для кого-то может превратиться в настоящее чудо.

Она зашла на сайт одноклассники и улыбнулась – ей пришло новогоднее, музыкальное поздравление от него, от того одноклассника, от которого она меньше всего ожидала. Получила удовольствие от открытки и послала ответное поздравление. К ее радости, она получила еще несколько красивых музыкальных открыток. Потом еще и еще уже к Рождеству.

Как приятно, когда поздравляют с праздником – значит еще не забыли, а ведь многие, с которыми она общалась очень близко и часто, забыли о ней в своих делах и заботах.

На женский праздник от него она получила красивую открытку: алые розы и поместила ее на своем десктопе. Теперь, когда ее компьютер включен, она видит эти розы и улыбается.

Спасибо тебе Одноклассник!
Спасибо тебе Одноклассники точка ру!
59 Как Сашка первую Любовь потерял
Александр Мецгер
Любовь стремительно вошла в жизнь Сашки в образе светловолосой девочки с толстой косой. Жизнь заиграла новыми красками. В её присутствии, он терялся и его сердце начинало учащённо биться. Когда её не было рядом,  Сашка думал только о ней. Он не понимал, что с ним происходит, но эти новые ощущения были приятны и сладостны. Сашка старался не показывать вида перед друзьями, но глаза и все его поступки выдавали его с головой.
Каждый вечер Сашка ходил с ней по парку, держа за руку. Она что-то рассказывала, а он наслаждался звуком её голоса. Сначала робко, а потом смелее Сашка как-то обнял её. Она прижалась к его груди. Сердце Сашки готово было выпрыгнуть от счастья. Тогда он впервые неумело поцеловал её в губы. Голова его закружилась, а всё тело словно пронзило током. Казалось, этому счастью никто не может помешать.
Однажды, гуляя в парке, они встретили группу ребят, старшеклассников. Среди них был её старший брат. Они стали смеяться над ними. Сашка испугался. Даже, когда брат стал прогонять её домой, он промолчал. Она с надеждой смотрела на него, а Сашка трусливо отвернулся и убежал.
Всю ночь он ворочался без сна. Ему было стыдно за свой поступок. Словно огромный тяжёлый камень свалился на его грудь. Сашка задыхался от презрения к себе.
На следующий вечер он побежал к ней. Но она не вышла. Сашка долго стоял под её двором. Он хотел многое ей сказать - просить прощение, но она не хотела его видеть. Через несколько дней он узнал, что она уехала.
Сашка бродил, словно побитый.
- Мамочка,- пожаловался он матери,- я не могу так больше жить. У меня словно камень на сердце и всё внутри горит. Что со мной?
Мама грустно покачала головой.
- Это, сынок, первая любовь,- сочувственно проговорила мама,- не уберёг ты её. Любовь  -  очень нежная и хрупкая. Она осталась в твоём сердце, и сколько бы лет не прошло, ты всегда будешь помнить о ней, и она будет вызывать боль в твоём сердце.
- Что же мне делать?- заплакал мальчик.
- Жди, -  ответила мама,- когда - нибудь она вернётся. Только не упусти свой второй шанс, ведь это одно из самых прекрасных человеческих чувств на земле, ради которого стоит жить.
60 Маршал
Лада Мерседесовна Жигулева
Романовна с нетерпением открыла калитку навстречу квартиранткам.
— Ну, где же вы, хозяюшки мои?
В кухне аппетитно дымилась отварная картошка на блюде, политая подсолнечным маслом и украшенная кольцами свежего лука, а отдельно были нарезаны кусочки селедки и краюха хлеба.
— Садитесь, ешьте, — приговаривала Романовна, — своя картошечка, вкуснее не бывает! И арбузик вам нарежу сейчас...
Галя уселась на лежанку, поставив портфель на пол. Как здорово прийти после школьного дня сюда, в уютное жилище, к такой славной бабушке! Можно снять пионерский галстук и белый фартук, да и тугой бант в волосах сменить на простенький обруч...
За едой мама расспрашивала Романовну, у каких соседей дешевле и лучше парное молоко.
— Молоко? У Береговых, известное дело, — сказала бабушка, — у них комбикорму всегда полно, корова сытая... Это все ж не на нашей улице, а подальше. Хотите, я вам банку трехлитровую снаряжу, а Маринка моя вас до них проводит. С Маринкой-то познакомились?
— Еще бы, — сказала Галя, дуя на картошку, — я с ней за одной партой сижу.
Под вечер пришла и сама Марина — рыженькая, деловая, оживленная. Принесла бабушке мешок с подсолнухами, села выбирать из них черненькие семечки и складывать в миску.
— Каленые семечки любишь? — спросила она Галю.
— Конечно. У нас в городе — десять копеек кулек.
— Ну, то в городе. А здесь — бесплатно, только потрудись.
Они принялись вместе выколупывать семечки, пока не закончили половину мешка.
— Ну, девчата, сходите за молоком, — сказала бабушка, — вот вам банка. Сейчас как раз вечерняя дойка.
Марина с Галей отправились к Береговым, а мама осталась дома — у нее было еще много работы. Лучи закатного солнца, падавшие в окно «горницы», освещали ее лицо, склоненное над бумагами. «План воспитательной работы на 1982/83 год» — так называлась толстая тетрадь, заполнявшаяся ее записями.
Идя вместе с Мариной вдоль домов с дворами, Галя заметила, что почти у всех заборы были выкрашены в синий цвет, а зубчики на заборах в белый, как и деревянные ставни окон. Во дворах виднелись спресованные в кубы и перетянутые бечевами сухие травы, о которых Галя сама догадалась, что это, наверное, и есть тот самый упомянутый Романовной комбикорм, который заготавливают на зиму для скота.
Перед домами и палисадниками стояли лавочки, на которых под вечер можно было видеть лузгавших семечки бабушек. У некоторых домов стояли мотоциклы, машины. Иной раз на скамеечке сидела обнимающаяся молодая пара. Марина, конечно, все это комментировала. Да так красочно, что Галя даже смущалась. Ведь у нее понимание любовных дел если и было, то романтическое, книжное. А у Марины все выходило житейски-грубовато — этот, мол, с такой-то гуляет, а эта того-то из армии дожидается... «Наверное, они тут, в станице, все-все друг про друга знают», — подумала Галя. Марина остановилась, указывая на дом.
— Вот тут Береговые живут. И добавила: — У них бабка — знахарка! Всякие болячки умеет лечить.
— Интересно, — отозвалась Галя.
За калиткой, гремя бидонами, показалась худенькая женщина в косынке.
— Вы за молоком? — спросила она девочек.
— Это она за молоком, — сказала Марина, кивая в сторону Гали, — ее мать послала. Знаете, завуч наша новая, из города. Они у вас каждую неделю брать будут. А почем у вас молоко? — смело спросила она.
— Тридцать восемь копеек. Борька! — крикнула женщина, обращаясь к кому-то в глубине двора, — иди, налей, что ль, трехлитровку!
— Давай сюда банку! — сурово сказал Маршал, он же Борька, подойдя к ошеломленной Гале. Маршалу было неприятно, что мать именно сейчас велела ему помочь в разливе молока. Он предпочел бы, чтобы Галя не видела его таким смирным, помогающим матери по хозяйству, хорошим мальчиком. Гораздо больше он был бы рад возможности предстать перед ней воинственным и грубым станичником, который гоняет на мотоцикле, курит, дерется и делает прочие мужественные вещи, но что поделать, не будет же он отказывать матери?
— Сядьте, посидите пока, — обратилась женщина к стоявшим Марине и Гале, и хорошо сделала, потому что иначе Галя села бы на лавочку и без приглашения, настолько ее потрясла внезапная встреча с «любимым образом». Сердце ее затрепетало, ноги стали слабыми, и она уселась на скамейку, совершенно не воспринимая того, что говорила ей Марина по поводу цен на молоко. Мать Маршала ушла со своими бидонами вглубь двора. И Марина не собиралась здесь засиживаться. Ей, по ее словам, нужно было идти домой, делать уроки.
— Нет, не уходи! — взмолилась Галя, — я дорогу обратно к бабушке не помню!
— Чего тут помнить? — удивилась она, — все прямо да прямо.
— А гуси! Вдруг я встречу гусей?
— Гусей уже давно по дворам загнали. Нашла чего бояться! — Марина решительно встала, — давай, пока! Меня родители ждут.
«Сейчас он вынесет молоко...» — трепеща, думала Галя.
Она проводила Марину беспомощным взглядом, и тут к калитке со двора подошел Маршал. Он поставил на скамейку рядом с Галей тяжелую большую банку с пенившимся на поверхности теплым молоком.
— Крышка где? — спросил он.
— Вот, — обретая дар речи, сказала Галя, — а можно сперва пенку отпить?
— Пей, кто тебе не дает.
Она осторожно подняла стеклянную банку и приблизила ее край к своим губам. Молоко оказалось таким плотным, теплым, вкусным, каким никогда не может быть магазинное... Он с усилием натянул на банку пластмассовую крышку и, получив от Гали сорок копеек, пошел к матери за сдачей. Принес обратно две копейки и, не глядя на Галю, вдруг сказал:
— Давай уж я донесу тебе до дома эту банку, а то еще разобьешь с непривычки!
— Нет, спасибо, — ликующе воскликнула она, — я сама!
Самое главное — что он предложил! Он к ней неравнодушен! Это факт! А донести молоко — она сама, конечно, донесет, не полная же она растяпа, правда? Хоть и городская...
Пока она дошла до двора Романовны, на улице уже окончательно стемнело. В воздухе протяжно дрожал собачий лай, недвижна была закоченелая зелень сада. Опустелые сараи и пристройки темнели в глубине двора. С улицы тянуло дымком сожженной листвы и свежестью осени. Ночная тишина захолонула, задышала безмолвно. Зайдя во двор, она остановилась у калитки, чтобы еще чуть-чуть подумать о Маршале. Слегка прикусив тронувшую лицо холодноватую веточку вишневого дерева, она почувствовала во рту горький, отчетливо-свежий, тонкий вкус. За забором, тараня тишину, промчался мотоцикл.