шифруя доступ

пространство хранило
инфу о прожитых днях,
память избирательно
отцеживала взвесь.

иные в многословии
находили желаемое, иные - в
молчании, кому-то хотелось отдать фсе,
а кому-то и приобретенного было жалко выставлять.

поделюсь-ка радостными
формулами, которые пока в голове
или еще где-то там находятся обездвиженны,
словами-пеленами закрученные, искрящимися и лучистыми.

высмеять оголтелого,
преувеличив достоинства и
забыв  о недостатках, обрисовать
вектор, противоречащий здравому смыслу.

ширость и пенность евонной глыбости
дополняли монументальность изваяния
сердечностью нежною, скромною такою,
ненавязчивостью непосредственности.

в нагромождении фраз
скрывалась непознанная,
ощутимая суть, пренебречь
которой было предосудительно.

каста правящих
законом шурудила,
шобы пенку снимать,
шоб бульон был аппетитный.

а шобы определитьси, то есть
положить предел, оне долго исчо
разговаривали обо фсем и ни об чом,
потома разошлись, довольные друга дружкой.

кншно, знание о собеседнике
всихда ограничиваеть во фсем и
тематику инфы, и доступные способы
еенного распространения среди людишков.

знамо дело, страшно бабахнуло,
то ли исчо будить, енто в псих.войне
оченно убедительный аргумент агрессора, прям,
ядерные взрывы, когда-тось японские города уничтожившие.