Сердце для счастья

Сидя в небольшом кафе, меня тошнило. Расположенное на пересечении студенческих маршрутов из корпуса в корпус заведение пользовалось спросом. Всегда. При этом молодые люди приходили сюда не за тем, чтобы полноценно пообедать, поделиться последними студенческими сплетнями и обсудить спорные моменты лекций. Да, они ели, но ели молча. И вовсе не следовали пословице «когда я ем…» Они были немы, потому что каждый сидел, уткнувшись в свое мобильное устройство, погрузившись в сеть, которая затягивала все глубже, а они даже не пытались сопротивляться.

Внимание привлекли двое: парень и девушка. Они появились на пороге, и я расслабился – наверняка им есть, о чем поговорить. Присев за свободный столик, пара обменялась несколькими репликами и, словно по команде, достала из карманов мобильники. Контакт был потерян.

Я не выдержал, схватил с вешалки куртку и, нервно наматывая шарф, хлопнул дверью душного заведения. Стало легче. Всунув руки в карманы, я зашагал прочь. Куда? Без понятия, лишь бы подальше от этого места. Я торопился, не обращая внимания на предательскую одышку. Остановившись перевести дух на светофоре, я увидел на противоположной стороне невысокую женскую фигурку. Она была похожа на распустившийся цветок. Светло-каштановые чуть волнистые волосы обрамляли безупречно чистое лицо, на котором блестели искусно подчеркнутые макияжем глаза. Глядя в их глубину, мне показалось, что в них горит настоящий огонь, хотя это было всего лишь отражение оранжевого платка, небрежно обвивающего тонкую шею. Я видел незнакомку перед собой так близко и четко, что невольно затряс головой, переведя взгляд на выехавший из-за поворота грузовик. На какое-то мгновение он скрыл ее от меня, а когда проехал – никого уже не было, а я стоял на месте, на котором только что стояла она…

Я проснулся. В груди было такое ощущение, что по ней проехал танк. Видимо кот-зараза проспал на мне всю ночь. Из распахнувшихся штор в глаза ударил полуденный свет. Я почесал затылок: странный был сон. И девушка в нем была странной. Из ступора вывел телефонный звонок:

- Да?
- Мих, привет! – голос был почти родным, и на сердце отлегло.
- Привет, - звонил Ромка – мой единственный друг, мы вместе работаем уже шесть лет.
- Слушай, я на выходные халтуру взял, подмогнешь? Бабло пополам.

Я на секунду задумался. Слово «халтура» на Ромкином языке означало, что он набрал штук шесть убитых системников, нет, не так, а примерно вот так: «Слушай, у меня есть шесть дохлых банок для апгаживания. Сделаем бэкапы, воткнем новое железо, поставим заказные аппендиксы и проги с букварями». В переводе на человеческий язык это звучало куда более прозаично: «Слушай, у меня есть шесть старых системных блоков для усовершенствования комплектации. Сделаем резервные копии старых данных, поставим новые комплектующие, установим приложения и программы с руководствами пользователя, которые просили заказчики».

Я не ошибся и, выслушав тираду профессионального компьютерщика, спросил:

- Это ж сколько денег тебе заплатили?
- Да не так много, проги-то крякнутые ставить будем! – «Крякнутые проги» – это значит взломанные, пиратские программы.
- Звучит заманчиво.
- Ну так шевели задом!

Гиперактивный Ромка положил трубку. Мне бы его активность. Я от природы был лентяем, но все-таки решил поработать в выходной.

Прошлепав мимо зеркала, я краем глаза увидел себя и вернулся. В пижаме я выглядел так же нелепо, как и без нее. Впрочем, не скажу, что я совсем уж бесформенный. Но чего вы хотели от двадцатидевятилетнего компьютерщика, страдающего сердечной недостаточностью? Кому нравятся одутловатые парни с выпирающим животом, вечной одышкой как после стометровки и к тому же рыжие? Да никому. Всем нравятся подтянутые брутальные мужики – мачо. Как-то я даже пробовал себя им представить, но не смог. И не расстроился, потому что понял, что не хочу быть чьей-то пиратской копией. Поэтому, наверное, и с девушками у меня никогда не клеилось. Им нужны такие, чтобы было и на что посмотреть, и с кем выйти не позорно. А то, что внутри – это так, приложение, «аппендикс» по-Ромкиному. 

Привычный кофе, от которого я никак не мог отказаться, несмотря на рекомендации врачей, показался безвкусным. Наверное, крышку неплотно с последнего раза закрыл – выветрился. Остальная часть позднего утра прошла обычно: душ, бессолевой пресный завтрак, футболка, сверху рубаха нараспах, носки… Стоп. Я повертел в руках вчерашний носок, бросил и достал из упаковки новую пару. Резинка плотно врезалась в отекшую щиколотку. К вечеру нога будет похожа на большую перетянутую пополам сосиску. Я вздохнул и натянул джинсы. Вернувшись в кухню, я бросил коту по кличке Зефир размороженную с вечера рыбину, на которую серый пушистый бандит с порванным в ночной драке ухом накинулся так, будто бы не ел неделю, отправил себе в рот привычную горсть таблеток и вздохнул еще раз. Так было каждое утро.
Иногда я задумывался над тем, что сожалею, в первую очередь, о том, что не знаю, сколько времени мне отмерено, а еще о том, что не могу поговорить с тем, кто отмеряет. Вдруг все закончится, скажем, сегодня, когда я выйду за дверь? Или завтра? И вообще, почему именно я, а не, например, Ромка? Хотя нет, Ромка не может умереть. Он слишком активен, слишком жизнелюбив, а я даже машину не могу водить, потому что в любой момент может случиться приступ!

С невеселыми мыслями я вышел из дома, спустился в метро и погрузил себя на жесткое сидение. Остановки я не считал, слушая лишь звук разгоняющегося и тормозящего состава, глядя на входящих и выходящих людей. Несмотря на то, что сегодня был нерабочий день, их лица светлее не были. Мне даже показалось, что я знаю каждого, кто ехал со мной в одном вагоне. Они ездили в нем каждое утро. Но ведь был выходной! Куда они ехали? Снова на работу или по инерции? Просто потому, что им нужно было куда-то ехать?

- Извините, вы не подскажете который час? – спросил я у соседа. Он сидел рядом, обняв руками свою квадратную сумку, будто бы боясь ее потерять, - У меня, похоже, часы сбились…

Я действительно держал в руках сотовый, который в последнее время жил своей жизнью, и ждал ответа. Но ответа не последовало – сосед искоса взглянул на меня и отвернулся. Вот так. Я хотел повторить вопрос: может, он меня плохо расслышал, но в этот момент зазвонил телефон. Я закрыл и открыл рот:

- Да?
- Миха, ты где? – это был опять Ромка. Видимо, ему не терпелось.
- Еду.
- Давай резче!
- А что за спешка?

Ромка сбивчиво начал объяснять. И если я правильно его понял, дело было серьезным и касалось все тех же шести «банок», на вскрытие которых я ехал.

- Рома, такие разговоры по телефону не ведутся, - полушепотом сказал я, прерывая его. Мой голос должен был потеряться в гуле несущегося под землей поезда, однако мне показалось, что его услышали все и даже глухой сосед. Прикусив язык, я отключился и воровато огляделся. При своем взрывном темпераменте Ромка с трудом сдерживал эмоции и не умел хранить тайны. Зачем я вообще с ним связался? Ведь то, о чем он кричал в трубку, грозило вполне определенными последствиями.

Поезд начал плавное торможение. Если бы я был напуганным малым – именно сейчас надо было пугаться: поезд начал тормозить точно после того, как я поговорил с Ромкой. По киношной логике, на станции, к которой мы подъезжали, должно было быть полно людей в черном и с десяток спецназовцев с шарами-шлемами вместо голов. Я почувствовал, как сердце забилось быстрее, а потом вдруг остановилось: у дверей держалась за поручень девушка. Ее взгляд, в котором плясали языки пламени от оранжевого шарфа, был устремлен точно на меня. На увлажненных прозрачным блеском губах отразилась еле заметная улыбка – столь же загадочная, как улыбка Моны Лизы. Я побледнел. Поезд резко остановился. Двери распахнулись. Это была конечная остановка. Чтобы попасть к Ромке я должен был выйти три остановки назад. Незнакомка вышла вместе со всеми, оставив на мне продолжительный взгляд. Под ложечкой неприятно закрутило, и я ринулся из вагона, но на станции уже было пусто. Я стоял один посреди пустого зала: ни незнакомки, ни спецназовцев, ни людей в черном, ни просто людей. На Ромкином языке это называлось коротким, но емким словом «глюк».

Я зажмурился, представляя, что сплю, и резко открыл глаза. Ничего не изменилось. Я по-прежнему стоял на конечной остановке. Значит, девушка из сна плавно перекочевала в мою реальность? Тряся головой, будто бы вытряхивая из нее все, что не находило рационального объяснения, я поднялся по ступеням и направился к Ромке кратчайшим путем, старательно не думая ни о чем. Он открыл дверь заспанный и хрипло произнес, протирая глаза:

- Мих, ты чё?

По моему недоуменному виду он понял, что разговор на лестничной площадке не состоится и затащил меня внутрь:

- Что стряслось?

Я рассказал. Ромка сел, молча указав в сторону своей «лаборатории» - небольшой комнаты, приспособленной под ремонтную мастерскую. Я вытянул шею и увидел аккуратно стоящие вдоль стены системные блоки. Ровно шесть штук. Я снова посмотрел на Ромку.

- Только я тебе не звонил, - сдавленно произнес он.

Тошнота снова подкатила к горлу:

- Как же я тогда об этом узнал?
- С кем ты разговаривал? – ответил вопросом на вопрос Ромка.

Я вытянул вперед руку с телефоном, на экране которого отпечатался входящий звонок с Ромкиным номером. В ответ он показал свой мобильник. На его экране было чисто. Телефон у Ромки был крутой. Глючить он не мог – Ромка бы этого не потерпел.

Я нахмурился и кивнул в сторону системников:

- Ты смотрел, что в них?
- Нет.
- Где взял?
- У нового клиента.
- Подстава?
- Сто пудово.

Я покривил губы. Ромка встал, прохаживаясь взад-вперед:

- А что за баба? – он обратился ко мне с вопросом.
- Без понятия. Думаешь, это связано?

Между нами повисла долгая пауза. Надо было успокоиться. Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул – как учили в больнице, когда я был маленьким. Решение пришло быстро:

- Звони клиенту. Пусть забирает свое железо.

Ромка уставился на меня:

- Мы что, даже одним глазком не взглянем?
- Если ты не врешь, что не смотрел и мне не звонил, а я знаю, что тебе подогнали шесть системников, то стоит поверить и в то, что в них хранится информация, которую тебе лучше не смотреть, поэтому нет.

Я был категоричен и он не стал спорить. В ответ на звонок, выведенный на динамик, мы услышали фразу, которую боялись, но ожидали услышать: «Абонент находится вне действия сети…» Ромка отключился, некоторое время помолчал и всплеснул руками:

- Слушай, Миха, кто такой я и кто такой ты, чтобы нас в чем-то подставлять? – я растерянно пожал плечами, - Вот именно! Ты бы перезагрузился, а? Ты хорошо спал? Ел? Таблетки свои пил? Ничего лишнего?
- Ничего! – неожиданно рявкнул я, - Но в твоих аферах я не участвую, понял?
- Значит, половину бобла тебе не надо?
- Откуда ты знаешь про половину бобла, если ты мне не звонил? Я тебе про деньги ничего не говорил!

Ромка гневно посмотрел на меня и резко остыл:

- Так, дай мне пятнадцать минут. Я приведу себя в порядок, мы сядем и поговорим. Хорошо?
- Хорошо, - буркнул я, с одышкой усаживаясь на Ромкино место.

Похоже, что проблема была. Причем не только с моим приятелем, который влез неизвестно во что. Ромка давно уже находился под колпаком, как хакер. У него даже был условный срок за взлом федеральной базы данных. И какое-то время он делал вид, будто бы похож на добропорядочного гражданина. И вот опять. В его истории мне не нравилось все: от взятой неизвестно от кого «халтуры» до звонка, которого он не делал. Если даже предположить, что звонок – это сбой сети, то все равно все выглядело как подстава. Слишком много совпадений. А в то, что Ромка был со мной откровенен и не заглядывал внутрь хотя бы одной из «банок» - я  не верил.

Уже через час мы сидели в студенческом кафе из моего сна и были единственными разговаривающими посетителями. Впрочем, разговаривали мы тихо. Ромка заказал себе натуральный кофе и картошку-фри. Я – стакан воды. Уплетая хрустящие картофельные палочки, он сказал:

- Не пойму твоей паники. Ничего не происходит, никто за нами не следит. Это все твои фантазии! Может, и незнакомка твоя – всего лишь плод воображения! – Ромка откинулся на спинку стула и весело подмигнул, - Может, ты на голову больной, а не на сердце?

Он смотрел на меня ясными синими, словно апрельское небо, смеющимися глазами. Я улыбнулся. Ромка умел разряжать обстановку, но это не было поводом к сдаче обороны:

- И все же я думаю, тебе лучше избавиться от железа. 
- Я подумаю, - уклончиво ответил он.

В кафе мы просидели несколько часов. После этого приняли решение разойтись. Ромка сказал, что у него еще есть дела и пообещал, что к системникам не притронется. Я понял, что он все-таки в них копался, отсюда появились и «дела». Мысленно я на чем свет стоит поносил своего давнего друга, но внешне вида не подал. Передо мной стояла другая задача: повторить маршрут от кафе до своего дома как во сне – шаг в шаг. Я посмотрел на солнце и прищурился: день разыгрался не на шутку, даже в рубашке мне было жарко. Я шел не торопясь, с интересом разглядывая окружавший меня город, будто бы видел его впервые. На газонах уже вовсю зеленела трава, клейкие светло-зеленые листочки повылазили из своих зимних усыпальниц на ветках, лужи успели высохнуть, а теплый ветер, дувший в лицо, нес с собой весну. Мою тридцатую весну.

Я остановился на светофоре, вглядываясь в пешеходов, толпящихся на противоположной стороне дороги. Той, что я видел во сне, среди них не было. Я мысленно попытался вызвать ее образ, но она не явилась. Может быть Ромка прав? Воспаленное воображение сыграло со мной нехорошую шутку?

Я сотни раз представлял себе, как падаю от приступа посреди проезжей части и по мне следом проезжает машина – просто потому, что водитель при повороте не заметил препятствия в виде бесформенной туши на дороге. Или я падаю посреди тротуара, а все проходят мимо, не обращая внимания на «пьяницу», допившегося до чертиков. Или вот еще: мне становится плохо прямо в метро. Я сижу, моя голова падает на грудь, и я катаюсь взад-вперед до позднего вечера, не привлекая внимания, потому что все пассажиры уверены, что я сплю. Вариантов множество: на рабочем месте, в лифте, за обедом, во сне… Мысли об этом мучили каждый день с момента, как я открывал глаза утром и до тех пор, пока не засыпал. Именно они развили мрачную сторону моего воображения. А все дело в том, что последние семь лет я, можно сказать, и не жил. Я стоял в очереди за жизнью – ждал донорского сердца. Врачи удивлялись, как мне удается так долго обманывать смерть, сидя на одних таблетках и ограничениях, лишив себя всего, что может радовать нормального человека? Я и сам не знал как. Просто жил и боялся. Оттого и виделось, что ни попадя.
 
Я перешел дорогу и вздрогнул от неожиданно громкого звонка. Мысль, промелькнувшая до этого, исчезла. Номер был знаком. Сердце стукнуло и замерло: звонили из больницы. Через час я был там. Едва переступив порог, меня окружили люди в белых халатах, заставляя чувствовать неловкость. В чем дело – можно было не объяснять. Я и так все прекрасно понял: для меня есть идеальный донорский орган. От этой мысли бросило в пот. Кому-то нужно было умереть, чтобы я жил. Ноги подкосились и я сел на кушетку у стены, вытирая лоб. Долгие семь лет ожидания смерти закончились. Этот момент я тоже часто представлял, искусственно вызывая эмоции то удивления, то радости, то детского счастья. А сейчас, когда момент настал, я сидел и ничего не чувствовал кроме полнейшего опустошения.

Пока для меня готовили палату, где я должен буду провести несколько часов до операции, я сделал звонок Ромке, попросив последить за Зефиром, неожиданно оставшимся в одиночестве. Но Ромка сделал больше – пообещал забрать его к себе. Я положил телефон в коробку с вещами, переоделся в больничную пижаму с нелепыми мелкими темно-синими цветочками на голубом фоне, и под ложечкой снова неприятно закрутило. Я вынужден был признать, что к такой неожиданности был совершенно не готов.

Лежа на белоснежной кровати, глядя в белый потолок, я думал о том, что именно отсюда меня повезут в операционную, а я даже этого не пойму, потому что уже буду под наркозом. Врач сделает укол незаметно, чтобы я не успел разволноваться, и будет заговаривать зубы нелепыми вопросами: «А хорошо ли спалось ночью?», «Как прошло утро?», «Что ел на завтрак?»… Думаю, трех вопросов, чтобы мой язык перестал ворочаться, а сам я погрузился в состояние, в котором нет ни времени, ни пространства, ни даже ощущения меня самого – будет достаточно.

Я повернул голову к окну. Смеркалось. День пролетел незаметно и если бы не звонок из больницы, то, я бы сказал, что бесполезно. Сбросив с себя простыню, я сел. Кровать стояла в изолированном боксе с прозрачными стенами. Я узнал это место – палаты интенсивной терапии, пропитанные безысходностью. Они располагались по обе стороны коридора. В боксе, где лежал я – было окно, как символ того, что свет я еще увижу. Я подошел к нему, выглядывая на улицу. С высоты второго этажа мне была видна протоптанная через больничную территорию дорожка. Кому-то пришло в голову назвать эти козьи тропы дорогами желаний: мол, так захотелось ходить людям – по желанию! Но на самом деле по таким дорожкам ходили ленивые, чтобы «срезать» угол при переходе с одной улицы на другую. При этом ленивыми были все.

Я смотрел вниз и не переставал удивляться: что заставляло людей так торопиться? Что давали им эти «срезанные» пять-десять метров? Ощущение, что они стали ближе к какой-то своей цели? Что они смогут ее быстрее достигнуть? Но к чему эта жалкая попытка экономии времени, если оно начинает стремительно бежать вперед только лишь от того, что мы сами заводим этот механизм? Я не мог найти ответ. Только видел, как люди спешили из дома и в дома, украдкой бросая взгляд на окна больницы, боясь проассоциировать себя с белыми кафельными стенами, но не в силах преодолеть их притяжение. Я подумал, что каждый из этих людей болен по-своему и тяжелее всего тем, кто осознает, какая зараза съедает его изнутри. И что думают они, видя меня в оконном проеме?
 
Мой взгляд упал на неторопливо идущую фигуру, которая, по всей вероятности, никуда не спешила и не глазела по окнам, что-то отыскивая в своем мобильнике. Я вспомнил утренний Ромкин звонок и поморщился: странная история, иначе как «глюком» не назовешь. Фигурка за окном спрятала телефон в карман и повернулась. Девушка смотрела не просто в мою сторону, она смотрела на меня. Это была она! Все в той же коричневой курточке и оранжевом шарфе, который на этот раз был повязан на ремешок сумки, перекинутой через плечо. Незнакомка чуть склонила голову, искоса глядя в мое бледное лицо, и на ее щеках выступил чуть заметный румянец. Она подняла руку и несколько раз помахала мне, перебирая воздух длинными пальцами, словно отводя невидимую пелену.

Я отшатнулся от окна, судорожно теребя пижаму в цветочек. В голове творился беспорядок. Взгляд словно у загнанного зверя метался из угла в угол. Почувствовав удушье, я снова ринулся к окну, пытаясь его открыть. Незнакомка почти скрылась за углом больницы, и я прокричал, тарабаня в неоткрывающуюся раму: «Что тебе надо?! Что ты хочешь от меня?!» Она будто бы услышала и развернулась. От ее взгляда меня словно обдало ледяной водой, и я попятился назад, бормоча: «...что тебе надо... что ты хочешь от меня... что тебе надо...»

Осев на руки двум прибежавшим на шум санитарам, я повернул голову в сторону коридора. За прозрачной дверью напротив я увидел кровать, на которой лежал мальчишка лет двенадцати. Простыня, которая его прикрывала, не могла скрыть подростковую худобу. Глаза были закрыты, а изо рта торчала дыхательная трубка. Я сглотнул. Вошел врач.

- Что случилось? – спросил он.

Я перевел беспомощный взгляд на санитаров, и они меня спасли:

- Обычный срыв.
- Да... - проговорил я, снова очутившись на белых простынях, - я немного... перенервничал.

Врач переступил с ноги на ногу и покачал головой, выражая недовольство моим поведением:

- Не в твоем положении нервничать, - он деловито пролистал мою толстую карточку и бросил одному из санитаров, что-то в ней записывая, - валиум, двадцать миллиграмм господину Михаилу Витту. Фамилия-то у вас какая интересная, а? – врач посмотрел на меня.

Я понял, что он меня просто отвлекает, но все же ответил:

- Говорят, немецкая. От слова «белый».
- Белый? Тебе бы больше подошла фамилия Солнцев.
- Солнцев? А что во мне солнечного? – совсем растерялся я.
- Цвет волос! – заулыбался врач, и я понял, что он мне не враг. Я немного расслабился и спросил, неловко указывая на палату напротив:
- А там... кто?
- Много вопросов задаешь, - сурово заметил врач, глядя, как один из санитаров закатывает мне рукав, чтобы сделать укол.
- Тогда только один: сколько у мальчика шансов?
- Столько же, сколько и у тебя.

Я потупил взгляд. Мое больное сердце билось в груди. Еще несколько часов и его просто выбросят вместе со всеми годами моей жизни, вставив другое, наполненное чужими эмоциями и переживаниями. Чье оно – мне не скажут никогда. Мне вдруг стало не по себе.

- Дайте бумагу и ручку, - попросил я.

Врач поднял бровь.

- Дайте бумагу и ручку, - повторил я, - я хочу написать отказ в пользу мальчика.

Один санитар замер со шприцем в руках, второй просто замер, врач остолбенел.

- Ты с ума сошел? – наконец, выговорил он после долгой паузы.

Я начал нервничать и четко проговорил еще раз:

- Я полностью отдаю себе отчет. Я хочу написать отказ. Он уже достаточно взрослый, думаю, ему мое сердце подойдет.
- Но ведь другого шанса не будет! – лицо врача изменилось. Не сомневаюсь, что такого в его многолетней практике еще не случалось. Но я не хотел никого удивить. Я принял решение, и это оказалось так просто, что я вздохнул с легкостью:
- У меня в рюкзаке уже почти тридцать лет, а  в его чемоданчике за спиной от силы двенадцать. Он сейчас медленно умирает, а я живой сижу перед вами. Так кому больше надо? Толстому мужику, который и на таблетках способен прожить, или мальчишке, который только начинает жить?

Спустя два часа я был дома на диване. Серый бандит свернулся клубком на моей груди и тихо мурлыкал, пытаясь меня убаюкать. Но я не мог уснуть, перебирая в мозгу все, что за сегодня произошло. Когда я появился на пороге Ромкиной квартиры – он был не рад меня видеть и сильно ругался. Зато Зефир, которого он еще не успел забрать, принял меня таким, какой я есть, и с усердием терся об ноги, будто бы не видел долгое время.

Время близилось к полуночи. Мне было хорошо, и я понял, что принятое решение было верным. Я почесал Зефира за ухом и улыбнулся. Когда я его подобрал на улице шесть лет назад, - грязного, мокрого, жалкого – мне и в голову не могло прийти, что брошенный котенок вырастет в такого красавца. При всей своей важности, он был удивительно ласков со мной и недолюбливал Ромку, сбегая каждый раз, когда тот только намеревался позвонить.

Мурлыканье все-таки убаюкало меня, и уже под утро я сдался, открыв глаза ровно в восемь, словно кто-то толкнул меня в бок. Зефир по-прежнему спал на моей груди, и я аккуратно переложил его на диван, потянувшись за телефоном. Я колебался. Звонок, который я собирался сделать пугал меня, будто от него зависела жизнь. В какой-то степени так и было. Я лежал, слушая биение своего сердца, ощущая неимоверную слабость, не столько физическую, сколько душевную. Размазня. Ромка бы так себя не повел. Я набрал номер и поднес трубку к уху. Размеренные гудки прервались дежурной фразой: «Городской клинический центр…»

Прошла минута. Сонный Зефир вскочил, растопырив лапы, и от неожиданности зашипел, вздыбив шерсть. Таким он меня еще не видел. Я бегал из угла в угол по комнате в состоянии, близком к аффекту: тряс головой, вскидывал руки вверх, сгибался пополам, словно в молитве, сопровождая свое неадекватное поведение то беззвучным смехом, то шепотом, который сводился к одному протяжному: «Ё-ё-ё-о…!» Наконец, я выбежал на балкон и закричал во весь голос: «Ур-ра-а-а!» Меня не волновали возмущенные голоса соседей, которые, как обычно, мечтали поспать в выходной. Не волновал неодобрительный, но с улыбкой кивок коммунальщика, поливавшего со шланга цветы,  высаженные в вазоны прямо напротив моего балкона. Не волновал даже Зефир, ошалевший от крика. В голове стучало одно: «Он жив». Мальчишка, которому я отдал предназначенное для меня сердце, – жив! Операция прошла успешно, и донорский орган бьется в его груди! Я втянул утренний воздух и бодро вернулся в комнату, на ходу набирая Ромку. Завидев меня, Зефир сначала замер, а потом опрометью бросился на балкон, с него на соседский и оттуда на улицу так, будто бы ему под толстый зад поддали пинка.

Ромка не ответил. Скорее всего, спал. Я потянулся, дошел до кухни, бросил рыбу коту: придет – съест. Далее с удовольствием принял душ и налил кофе. Его аромат разлился по всей квартире. А еще вчера он казался мне безвкусным. Привычным движением я насыпал в руку таблеток, посмотрел на них и… выбросил в помойное ведро. Пора менять привычки.

Я еще раз набрал Ромку:
- Привет. Не спишь?
- Сплю.
- Просыпайся, я еду к тебе.

Надевая свежие носки, я покрутил ногами и нахмурился: что-то было не так. Носки, которые я снимал в душе после того, как уснул в полном одеянии, не сделали из щиколоток сосисок. Отеки стали меньше? Я не стал заморачиваться, натянув свежую пару.

В метро я решил стоять, несмотря на наличие свободных мест и даже пешком поднялся на третий этаж Ромкиного дома. Перед его дверью я все же отдышался – знал, что он будет недоволен моей излишней активностью, но ничего не поделаешь: время для жизни пришло!

Он впустил меня, выказывая настороженность. Не давая ему сбить своей прагматичностью мой иррациональный настрой, я произнес, хлопая его по плечу:

- Ромыч! Мы идем кататься!
- Куда? – опешил он.
- На аттракционы!

Я не спятил. Но я не знал, как объяснить ему то, что впервые за последнее время я не испытывал страх. Как будто кто-то взял и отсек его. А дальше все было как во сне. Меня понесло. Горки, качели, подъемники, вертушки, от которых замирало дыхание, сладкая вата, чебурек, с которого капало масло, газированная вода со щекочущими нос пузырьками – все это слилось в одну безумную круговерть, от которой я буквально опьянел. С трудом помня расставание с Ромкой, я кое-как пришел в себя на лавочке около дома. Меня мутило, но я был счастлив. Я вытянул ноги и закинул назад руки, невольно дернувшись от неожиданно запрыгнувшего на лавку Зефира. Мне показалось, что он тоже себя неважно чувствовал. Словно подтверждая мои мысли, кот изогнулся, судорожно дернулся несколько раз, издавая глоткой свистящие звуки, и исторг содержимое желудка. «Опять шерсти нажрался, серый черт», - по-доброму произнес я и почесал его за ухом. Кот блаженно разлегся на лавке, ткнувшись мне в руку теплым сухим носом.

Я посмотрел на свой балкон и понял, что идти домой не хочу. Дома все было пропитано ожиданием смерти. Она въелась в стены, торчала из дивана, устилала кровать, затмевала свет окон. Я похлопал себя по карманам – карточка была с собой. Встав с лавки, я прихватил Зефира под мышку и пошел, не оглядываясь. Ромке звонить не стал – все равно встретимся завтра на работе. Торопливо, подгоняемый непонятным чувством беспокойства, я шагал по улицам города. Завернув в супермаркет и уже стоя на кассе с зубной щеткой и пастой в руках, я понял причину беспокойства. Мне нужно было срочно почувствовать себя в безопасности где-то в уютном месте, где бы я был освобожден от домашних стен. Я развернулся обратно – в направлении торговых павильонов с одеждой. Вторая попытка подойти к кассе была более осмысленной. В корзине лежали не только зубная щетка и паста, но и пара брюк, бермуды, две футболки, рубаха, толстовка, пять пар носков и две пары нижнего белья, как символ того, что домой я точно не вернусь. Это желание крепло с каждым шагом притом, что я буквально ощущал пуповину, которая связывала меня с оставленной квартирой. Но это не я подпитывался ею, а она мной. В момент, когда я осознал это, пуповина порвалась, а квартира была выставлена на продажу. Это случилось на следующий день, а уже сегодня я переехал с Зефиром в платные апартаменты.
Между прочим, я всегда мечтал пожить в небольшой уютной гостинице на пару десятков номеров. Высотой в два этажа она спряталась в одном из спальных районов далеко от моего прежнего дома и близко от работы. Да и Зефиру бегать было удобно. Он каким-то образом понимал, что вместе с ним мне вход закрыт, поэтому незаметно и терпеливо ждал, когда я оформлю бумажки и поднимусь в номер с небольшим балконом, с которого вниз вела пожарная лестница. Пять минут – и он уже умывался, сидя на широкой кровати, которую я даже не успел опробовать. Но по его довольному виду было понятно, что моя старая кровать, ни в какое сравнение не идет. И спал я на новье как младенец. Может быть потому, что впервые за семь лет я лег без тяжелого груза на плечах, освобожденный от гнетущих мыслей, свободный в своих желаниях.

Я открыл глаза раньше будильника и, как мне показалось, от желания написать заявление на отпуск. Хотя бы на неделю. Зефир, завидев, что я проснулся, сладко потянулся, растопырив лапы. На белоснежной простыне остались десять маленьких дырочек от его острых когтей.

- Ну что, с новым утром? – вслух произнес я, обращаясь к коту. Он выгнул спину и потерся об меня. В дверь раздался негромкий стук. Я обернулся к Зефиру с вопросом:
- Мы кого-нибудь ждем? – но кота и след простыл.

Я прикрыл окно, через которое сбежал кот, в очередной раз убедившись в его сообразительности, и открыл дверь. Передо мной стояла горничная: «Уборка помещений», - произнесла она одними губами, но я ее услышал и попятился назад, с размаху рухнув всей массой на незастеленную кровать, от чего она заходила ходуном, будто бы была наполнена водой. В белоснежном халате, больше похожем на халат медсестры, горничная прошла в комнату, закрыв за собой дверь, и окинула помещение быстрым взглядом. Я смотрел на нее расширенными глазами. Вокруг ее шеи был повязан оранжевый платок. В моем горле застыли слова, но выдавить их из себя я не мог и только хлопал рыжими ресницами, уперевшись в кровать руками, чтобы не упасть на спину.

Не замечая меня, горничная занялась своими делами так, будто меня здесь не было. Подойдя к подоконнику, она послюнила указательный палец, проведя им по чуть шероховатой поверхности, затем внимательно на него посмотрела. Ее лицо не выражало ничего. Выжав тряпку до побеления в косточках, она старательно стерла с подоконника пыль и перевела окно в режим проветривания. Затем принялась натирать зеркало шкафа. Я молча наблюдал за ее действиями. Закончив, и не проронив при этом ни слова, она остановилась напротив меня и сделала шаг. В животе предательски заурчало, но она не обратила на это внимания, медленно наклоняясь надо мной. Неожиданно я почувствовал ее взгляд, проникающий в меня тонким острием. Я не мог дышать и замер, внезапно ощутив то, что не испытывал очень давно. Это зародилось глубоко, сковав меня по рукам и ногам, сделав беззащитным перед ее оранжевым горящим взглядом. Ее лицо остановилось в сантиметре от моего, и внутри вспыхнул пожар. От нее исходил тонкий аромат земли после дождя и первых весенних цветов. Она сделала откровенный вдох, явно пытаясь распробовать мой запах. От меня пахло потом и страстным желанием ее поцеловать. Я судорожно сглотнул и полушепотом произнес:

- Что же ты со мной делаешь…

Это не был вопрос. Внутри меня полыхало пламя, сердце оглушительно билось в барабанные перепонки, а дыхание срывалось, как у мальчишки, впервые ощутившего женщину так близко. Она подавила усмешку налитых кровью губ и протянула руку, взяв за моей спиной скомканное покрывало. Ее светло-каштановый локон коснулся моей щеки, и я почувствовал пробежавший по коже мороз. Она выпрямилась, не сводя с меня глаз, безмолвно сложила покрывало, аккуратно повесив его у изголовья, и скрылась за дверью. Я позволил дыханию вырваться наружу глухим стоном и стиснул голову, мотая ей из стороны в сторону.

В дверь снова раздался стук. Я вскочил и открыл ее, едва не вырвав косяк:

- Что?! – мой отчаянный крик повис в воздухе. Передо мной стояла невысокая сухопарая женщина в синем халате горничной. Не ожидавшая столь резкого приема, она растерялась:
- Уборка… помещений… Позже?

Я смешался, будто бы на меня кто-то вылил стоявшее рядом с ней ведро воды:

- Нет… сейчас… извините…

Схватив со стола мобильник и скатившись с лестницы, я на ходу набрал Ромку, как будто он мог мне чем-то помочь. Потом передумал и понесся на работу. Ворвавшись в еще пустое помещение, я понял, что все это время не останавливаясь бежал. Осознав, я плюхнулся на стул, согнулся в приступе тяжелой одышки, готовый выплюнуть легкие вместе с сердцем.

- Э, брат, ты чего? – услышал я Ромкин голос и посмотрел на него снизу вверх.
- Я… видел ее, - выдавил я.

Ромка помог мне сеть и широко улыбнулся:

- Глючишь помаленьку?
- Я до сих пор ощущаю ее запах… Ромыч, она была так близко!
- И ты не воспользовался?

Я не ответил. Только сидел, уставившись в пол, испытывая странное чувство, словно из меня вынули душу.
 
- Слушай, Миха, - Ромка выпрямился, сложив руки на груди, и серьезно на меня посмотрел, - У любой проблемы есть решение. Гугл тебе в помощь!
- Думаешь?
- Ну-у, если ты свою страсть до незнакомой бабы не считаешь болезнью…
- При чем тут страсть? Это страх! – прервал я его.
- Ага, рассказывай! – хохотнул Ромка и направился в свой рабочий угол.
- Что с системниками? – крикнул я ему вдогонку. Не то, чтобы я хотел сменить тему, а просто вспомнил, что в последний раз, когда заходил к другу – системных блоков на прежнем месте не заметил. Хотя, может быть, он просто их переставил.
- Как ты и сказал: я избавился от них!
- Молодец! – похвалил я.

Ромка, не поворачиваясь, вскинул руку со сжатой в кулак ладонью высоко над головой, выражая жест испанских коммунистов «но пасаран». Я невольно улыбнулся, решив воспользоваться его советом. Однако хваленый поисковик ответов на вопросы не дал, выдавая всевозможные варианты от одержимости до синдрома навязчивых состояний и нигде ни слова о юной деве с оранжевым платком и светло-каштановыми волосами. Я задумался. Если это и было галлюцинацией, то вполне реальной: меня до сих пор преследовал ее запах. Кстати, о запахе. Он мог стать последней зацепкой. Пальцы забегали по клавиатуре, но… увы, ответа тоже не было. Я был наедине со своей проблемой. Значит, и разбираться в ней тоже должен был я один. Так с чего все началось? С моего сна. А что было до этого? Я не мог вспомнить. Это был обычный ничем не примечательный рабочий день. Как раз накануне того, когда мне позвонили из больницы. В чем связь? Был ли этот образ создан моим предчувствием? Но даже если так, как он мог быть настолько реален, что час назад я едва не сделал скользкое дело в штаны при одном прикосновении ее локона? Что это было? Что таилось под ее… Неожиданно я понял. Ее взгляд всегда был одним и тем же. И даже когда ее губы улыбались, он был всегда одинаковым. Он был голодным.

Я вздрогнул от того, что кто-то мне положил руку на плечо. Это был Ромка. Его лицо было бледным. Он держал в руках телефон, в котором слышались короткие гудки:
- Шеф умер.

Я недоуменно на него посмотрел:

- Когда?
- Час назад.

Я понял, что нашел ту самую зацепку, но рационально ее объяснить было невозможно. Меня бросило в жар от неожиданной догадки, признать которую было по настоящему страшно: со мной флиртовала сама Смерть. Стало не по себе, но зато все сошлось. Не укладывался лишь Ромкин звонок, которого, по его заверению, он не делал. Но я был уверен, что и этому можно найти объяснение. Я встал из-за стола, заваленного железками, платами, шлейфами и прошелся по просторному помещению, в котором не было ни одного окна. Мне здесь нравилось. Ромка периодически гундел о нехватке свежего воздуха, особенно когда я заболевал и начинал чихать с минутным интервалом. В то же время он никогда не подхватывал простуду, гордясь стопроцентным иммунитетом. Даже посмеивался, что мы с ним «плюс» и «минус»: он – здоровый, я – больной. Конечно же, это не было первоосновой нашей дружбы. И сейчас я смотрел на него – явно расстроенного из-за нежданной смерти шефа – вполне здорового мужика, и думал, что он понятия не имеет о том, что такое настоящая жизнь и каковы ее грани. Возможно, это было к лучшему.

Хоронили шефа, как и положено – на третий день. Погода была чудная: солнечная и безветренная. Пахло теплой влажной землей и цветами. И этот запах мне был хорошо знаком. Это был запах смерти. Абстрагировавшись от скорбящих людей, я смотрел куда-то вверх, в высокое голубое небо, где парили несколько коршунов, и думал о том, что было бы, если бы она позволила себя поцеловать? Обернулась бы той, кем была на самом деле? Я вглядывался в лица окружавших меня людей, ища ее голодный взгляд, но ее среди них не было. Быть может, именно так она хотела показать, какой конец меня ждет. Хотя, я и так знал, он будет именно таким.

Церемония окончилась. Я сел за руль, опередив Ромку. Он повел бровью, но ничего не сказал, усевшись рядом на пассажирское сиденье.

- Может, с парашютом прыгнем? – я произнес эту фразу, глядя прямо перед собой. Одна рука лежала на руле, вторая постукивала по дверце, свисая через открытое окно. Я перевел взгляд на Ромку.
- Да, может, уже сразу без парашюта? – с явной иронией в голосе спросил он.

Я знал, откуда в нем этот сарказм. За последних три дня я преподнес ему немало сюрпризов. Во-первых, я все-таки написал заявление на отпуск. Во-вторых, он узнал о выставленной на продажу квартире. А, в-третьих, позавчера я потащил его кататься на мотоциклах, после чего мы устроили у него дома пивной кинопросмотр. На его вопрос о том, что со мной происходит, я ответил чистую правду: я больше не боюсь жить, а он только покачал головой. Он не узнавал меня. Я и сам себя не узнавал. У меня словно открылись глаза. И еще я худел. В день ровно по килограмму независимо от воды, еды и нагрузок. Кофе с каждым днем становился все ароматнее, солнце теплее, цвета ярче, а звуки, витавшие вокруг меня в воздухе, - громче. Теперь я слышал не только автомобильный гул загруженного города, но и шелест ветра в его деревьях, и пение птиц, затерявшихся в ветвях, и звон капель весеннего дождя. Город жил двойной жизнью, так же, как и мы все. Только в отличие от нас он не боялся признаться себе в этом. Перестал бояться и я, заново открывая себя.

- Миш, - я пристально смотрел на  серьезного Ромку. Такого, каким его не привык видеть. И «Миш» он назвал меня едва ли не впервые, - я все понимаю, но это, как ты называешь, отсутствие страха ведет тебя к самоубийству. Это вовсе не желание жить. Ты проверяешь себя на крепость! Играешь с огнем! Думаешь: «А, если прокатило один раз – прокатит и второй!» Да ни фига!
В чем-то он был прав. Да, я хотел жить. Но в то же время я хотел найти предел своим возможностям, ощутить ту самую грань, которую лучше не переступать.

- Если ты ищешь себя, не зная, сколько тебе отпущено – не стоит ли делать это более осторожно? – спросил он и добавил, - Оступиться легко. Один неверный шаг и ты шагнешь в пропасть, из которой нет возврата.

Я сдвинул брови и некоторое время молчал, глядя в пол. Затем поднял глаза, полный решимости все рассказать:
- Я видел Смерть.

Я смотрел на Ромку в упор. Он скривился, и в его глазах появилась искорка, которую я привык видеть:
- Миха, тебе бабу надо, а не с парашютом прыгать! - он искренне расхохотался, махнув рукой вперед, - Поехали!

Я понял, что разговора не будет и, насупившись, завел машину:
- При чем тут баба?

Знал бы он, кого я едва не поцеловал, поддавшись не то собственной похоти, не то в буквальном смысле ее смертельному очарованию.

- А при том! Хочешь в отпуск – иди, отдыхай. Ты – в отпуске! Хочешь новую квартиру – пожалуйста, флаг тебе в руки! Захотел – купил! Хочешь бабу – найди ее, женись и живи счастливо!
- Ты же знаешь, что я не могу! Я могу сдохнуть прямо сейчас! За рулем твоей машины!

Мне показалось, что я вышел из себя впервые. На это Ромка открыл рот, готовый ответить на выпад, но мгновенно остыл, сменив эмоции на спокойный тон голоса:

- Так я не пойму: ты жить хочешь или умереть? - вопрос поставил меня в тупик, а Ромка продолжил, видя мое замешательство, - Если хочешь жить – живи. Живи так, будто в твоей груди не сердце, а пламенный мотор! Определись! Чего ты хочешь по-настоящему? Для счастья?
- Честно? – я всегда был с ним откровенен. Не знаю почему. Скорее всего, потому, что за годы дружбы он ни разу меня не подвел.
- Больше всего!
- Я хочу здоровое сердце.
- А зачем тогда отказывался, когда у тебя был шанс?!
Я вздохнул и потупил взгляд:
- Пацана жалко стало.
- Жалко… А себя не жалко?
- Нет. Но все же немного страшно. В ожидании была надежда. А теперь ее нет.

Признавать это было не легко. Но я все же сделал это, совершив маленькую победу над собой.
- Надежда всегда есть, - уверенно сказал Ромка, - каждый человек своего рода Творец. И если ты хочешь здоровое сердце – просто представь, что оно у тебя есть.

Этими словами он поставил в нашем, пожалуй, первом столь откровенном разговоре жирную точку. И я, как мог, старался поверить его словам. Ведь, так или иначе, доля истины в них была. Мне стало легче. Видя это, Ромка тоже выдохнул с облегчением и растянулся в белозубой улыбке:

- Ну что? По пивасу?
- А почему нет? – ответил я и завел мотор. Мы выехали на шоссе. Я чувствовал, подъем. В голове теснились планы относительно будущего. Ромка насвистывал незатейливую мелодию, кивая ей в такт. Хотя мне казалось, что он кивает в такт моим мыслям.

Машину мы бросили во дворе, направившись во все то же студенческое кафе. Оно жужжало как пчелиный улей. Заняв столик в самой глубине зала, я с интересом наблюдал за компанией молодых людей, сдвинувших несколько столов и облепивших их словно задиристые воробьи. Даже несведущему человеку было понятно, что они только сдали экзамен и теперь наперебой делились друг с другом впечатлениями. Казалось, что о существовании сотовых телефонов они просто забыли, и это не могло не радовать. Парни и девушки смеялись, украдкой от официантов подливая себе в пиво кое-что покрепче. Я тоже невольно заулыбался. Когда-то я был таким же. Так что мешало воскреснуть вновь? Я отвлекся на Ромку, который принес пиво.

- Ну, мистер Хочу Сердце, как настроение? – весело спросил он.
- Живое, - бодро ответил я, поднимая пластиковый стакан. В помещении было шумно, и эта атмосфера веселья как нельзя лучше поддерживала мой оптимизм.
- Вот и хорошо.

Ромка с размаху ударил свой стакан об мой. Наполненный до краев, он расплескал содержимое. Пенный напиток перелился из стакана в стакан, полился на стол, с которого потек прямо Ромке  на джинсы.

- Е-мое! Ты счастливчик, Миха!  - он отхлебнул со своего стакана, показывая мне жестом, чтобы я сделал то же самое. Мне показалось, что пиво еще никогда не было таким вкусным. Охлажденное, оно дарило прохладу, а пузырьки играли во рту, возбуждая язык. Горькое послевкусие оставляло во рту сухость, требуя пить еще и еще. И я утолял жажду, пока хмель не ударил в голову приятным головокружением. Я был расслаблен, и это мне нравилось.
- Ромыч, ты знаешь, - произнес я, - пиво – это, конечно, хорошо, но вот только пить его нужно крайне редко.
- Почему? – с видимым интересом спросил он.
- Чтобы получать удовольствие! – просто ответил я.
- Полностью тебя поддерживаю, - кивнул он и шепнул, наклонившись над моим ухом, - Пойду, джинсы ототру, а то выйдем отсюда, а у меня пятно на интересном месте!
- Валяй, - махнул рукой я.

Он скрылся, а я остался наблюдать за захмелевшей компанией. По сколько им? Восемнадцать – двадцать лет? С возрастом я становился сентиментальным и, признаться, иногда даже умилялся над рекламными роликами, в которых показывали несуществующие счастливые семьи, но я, как ребенок, верил в них.

- Присесть можно? – услышал я обращение ко мне и поднял глаза.

Девушка в оранжевом шарфе и светло-каштановыми волосами стояла напротив. Я был готов вскочить и бежать куда глаза глядят от страха, который снова начал сковывать меня. Но я не мог бросить Ромку одного. Собрав волю в кулак, я нашел в себе силы посмотреть Смерти в лицо. Она улыбнулась со словами:

- Как обычно. Приглашения мне еще не доводилось слышать.

Она села на Ромкино место, сложив руки перед собой.

- А как же старики, умоляющие тебя забрать их? – спросил я.
- Просьба – это не приглашение, - ответила она.

Я сделал большой глоток из своего стакана:
- Что, сейчас?

Она наклонила голову, вглядываясь в мои глаза. Я выдержал взгляд и поймал официанта за рукав:
- Принесите еще один стакан.

Он исполнил просьбу быстро.
- Ну? – я поднял свой, - За что выпьем? За тебя?
- Я того не стою, - она обвила стакан длинными пальцами, - давай просто выпьем.
- Как скажешь, - я пожал плечами и вдруг ощутил ее прикосновение к своим губам.

Поцелуй Смерти был сладок. Я почувствовал внутри разливающийся жар, и в ту же секунду сердце пронзила острая боль, от которой я зажмурился, схватив руку своей собеседницы. В глазах потемнело. В голове не было ни одной мысли. Как я себе не представлял этот момент, не исполнилось ничего из того, что я фантазировал.

Я открыл глаза. В них ударил яркий белый свет.

- Добро пожаловать в рай?.. – слабо простонал я.
- Добро пожаловать в рай на земле.

Голос мне был знаком.
- Ромыч… - язык ворочался с трудом.
- Не Ромыч, а врач, господин Витт, - произнес тот, кто назвал себя врачом, - Вы – счастливчик.

«Счастливчик…» - пронеслось в голове. Это были Ромкины слова. Я дернулся, чтобы встать, но на деле не смог даже пошевелиться. Тело было ватным и тяжелым, будто бы вовсе не мое.

- Что я могу сказать? Операция прошла успешно – не это ли лучшая новость? Не это ли лучший день? Не это ли ваша победа?

Очертания лица говорящего стали четче и я, наконец, разглядел, что это действительно врач. Все мои слабые попытки выяснить, что все-таки произошло – не увенчались успехом. Мне что-то вкололи, и я снова впал в забытье.

Находясь в состоянии полной прострации, я увидел сон. Дверь в палату открылась, и на кровать прыгнул большой серый кот. Это был Зефир. Он потерся об мою руку, но я не смог поднять ее, чтобы погладить его. Он залез мне на грудь, громко мурлыкая. Я почувствовал тепло, исходящее от него, и в это же время в палату вошла она. Ее лицо было лишено эмоций, только во взгляде читалось удовлетворение. «Еще один поцелуй?» - пронеслось в моей голове. Вопрос остался без ответа. Она недолго постояла у двери и махнула своим оранжевым платком: «Пора. Пойдем». Я напрягся. Серый бандит спрыгнул на пол, посмотрел на меня круглыми глазами цвета апрельского неба как у Ромки, и они ушли. Вместе.

Через несколько недель меня выписали. Я стоял на крыльце больницы. Меня никто не встречал. Шрам на груди, в которой билось чье-то сердце, все еще пугал и я все время прислушивался к своим ощущениям, боясь услышать неровные удары. Но нет, оно стучало так, будто бы это и вправду был хорошо отлаженный механизм – мотор.

В своей новой квартире я еще ни разу не был, но знал, что там кроме стен нет ничего. Мне все нужно будет начинать с нуля. И в первую очередь обновить гардероб, который совсем не соответствовал тому человеку, который поступил в больницу с приступом острой сердечной недостаточности.

Я механически засунул руки в карманы джинсов, которые едва не спадывали, и нащупал мобильник. Включив его, я обнаружил на почте голосовое сообщение от Ромки. «Хороший ты человек, Миха!» - эти слова заставили меня погрустнеть и осознать, что же случилось в момент, когда Ромка на несколько минут оставил меня за столиком в кафе. Все было спланировано. И спланировано очень давно. Это не я себя проверял на крепость, а они меня. Зефир появился в моей жизни тогда же, когда и Ромка. Это не было случайностью. И так же не случайно он исчезал, когда Ромка только собирался звонить. Не мог же он, будучи и Ромкой и Зефиром, быть в двух местах одновременно! Хотя, может быть, и мог. Теперь я уже ничему не удивлюсь.

Звонок, которого Ромка якобы не делал – тоже был проверкой: приду ли я на помощь другу по первому зову, буду ли оберегать его от беды, равно как и есть ли во мне чувство сострадания – когда я приютил бездомного котенка, и жалости – когда я отдал свое сердце двенадцатилетнему ребенку.

В кафе все произошло быстро. У меня случился приступ. А Ромку из-за крутого телефона подрезали в туалете, хотя я всегда предупреждал, чтобы он не выставлял свой гаджет напоказ. Виновника взяли быстро. Это был один из тех студентов, что так весело отмечали сдачу экзамена. К моменту приезда скорой мы с Ромкой были в глубокой коме. И если его спасти уже было нельзя, то у меня, как ни странно, шанс был. И теперь я думал, что это тоже не было случайностью. Сколько раз он становился другом таким же обреченным, как я, и отдавал свое сердце – я не знал и вряд ли когда узнаю. Единственное, что мне было известно – то, что Ромкино сердце, которое билось внутри меня, будет делать это еще очень долго.

Я, наконец, добрался до своего нового дома. Квартира находилась на восьмом этаже. Теперь я мог, не боясь, шагать вверх по ступенькам, что я и сделал. Всунув  ключ в замок, я повернул его и открыл дверь. Вместе с ней открылась и соседская. На площадку шагнула девушка:

- Ой, вы наш новый сосед? – осведомилась она звонким голосом.
- Да, - мне было неловко, но она лишь кивнула в знак понимания и протянула руку:
- Катя.

Я осторожно сжал ее ладонь:
- Миша.
- Очень приятно, - мы произнесли это враз и рассмеялись. Она легко высвободила свою ладонь и, непринужденно сбегая по ступенькам, помахала мне рукой:
- Еще увидимся!

Я махнул в ответ. Мне стало тепло и хорошо. Я вошел в квартиру и закрыл за собой дверь, пройдя на балкон, чтобы оценить вид, открывавшийся с высоты. Не успел я облокотиться на перила, как на них прыгнул маленький рыжий котенок. Лохматый, с толстым пузом, он казался смешным и неуклюжим и сильно напоминал меня в недавнем прошлом.

- А ты здесь откуда? – не сдержавшись, спросил я вслух.

Из-за перегородки балкона высунулась голова. Это был тот самый мальчишка, которому я отдел сердце.

- Все котята, как котята, а этот все мир познает! – буркнул он, - Пойдем в коробку к братьям, а то Катька нам голову свернет, если одного не досчитается!
- Пусть остается, - неожиданно сказал я, - думаю, что твоя сестра не будет против.

На вопросительный взгляд мой неожиданный сосед пожал плечами, скрывшись с балкона. Я взял рыжего беглеца на руки и посмотрел на него, подняв над головой. Нет, этот был не облезлый Зефир. Этот был боец.