Кондукторша

Сердце успокоилось, и его ритм пришёл в норму. Вытянутые ношей на двадцать сантиметров руки - тоже вернулись в привычную длину. За окном вид родного города убеждал в триумфальном шествии весны (наконец-то!) и радовал сухими лентами тротуаров. Машинально отмечая, что появилось нового в маршруте, я невольно улыбалась.

Давно не выезжала за пределы своего района. Зачем? Сейчас всё под носом: лавки, сбербанки, аптеки, мини-рынки… чуть ли не в каждом дворе. Такое впечатление, что мы только и делаем, что снимаем деньги, едим и лечимся, едим и лечимся…. То ли едим, чтобы лечиться, то ли лечимся от того, что всё это – едим.… Даже в пост, не поймёшь, что больше, очистишься или траванёшься.

Расположившись на первом сидении и с удовольствием следя за апрельскими шутками солнечных зайчиков, я задумалась, что до праздника осталось совсем немного, надо бы успеть…

- Да, … скоро ещё эта … грёбаная Пасха! …

От неожиданности я вздрогнула и оглянулась.

В салоне 6-го троллейбуса, в котором я возвращалась домой с Троицкого рынка, прикупив понемногу всяких таких скоромных вкусностей перед завтрашним Светлым Днём. Народу было не так много. В основном люди были пенсионного возраста, - это и понятно, молодёжь предпочитает юркие маршрутки, на то и молодёжь.

«Кого же это так раздирает-то?» - подумала я, внутренне уже ощетинившись на злой возглас.

Люди молчали. Несколько минут было слышно только шум, издаваемый колёсами троллейбуса да снующего туда-сюда различного транспорта, который так и норовил обогнать нас.

Я не расслышала, что сказала или спросила у кондукторши старушка, но та вдруг взвизгнула в ответ:

- Да я вот в такую вашу «Светлую Пасху» пять человек похоронила! … Детей, внука, … всех, … брата!!! – она заплакала навзрыд.

Какой там, оглянуться, посмотреть! Я окаменела, пошевелиться боялась. Остальные пассажиры, думаю, также.

Некоторое время проводница вслух сквозь рыдания вспоминала, как она не плакала во время похорон (а потом полгода выла и скребла по стенам ногтями), о том, что в морге тела её родных бросали, как собак, а она в изнеможении кричала: «Что вы делаете, сволочи!?! Это же – люди!» и ещё, ещё…

Меня до того накрыло её горе, что, казалось, я как-то странно оглохла, - я уже ничего не слышала, кроме её голоса, который, не знаю почему, мне был знаком.

Две остановки проехали в безмолвии. Я всё думала, как же так, это за какие деяния можно так наказывать мать!? Разве так наказывать – это справедливо?! И боясь ввергнуться в самое страшное, греховное осуждение, изо всех сил старалась отвлечься. Но мысли так и крутились вокруг одного и того же. Вспомнила, как в детстве спросила маму, верит ли она в Бога?

- Не знаю, - ответила она уклончиво, - Когда Галя (дочка от первого брака) попала под машину, я так просила её не забирать, но…. Я после перестала ходить в церковь. Так, иногда дома… в день её смерти…. Ладно, отстань.

После смерти Гали я появилась через два года. Сколько мама жила, я ни разу не видела, чтобы она молилась, впрочем, не видела и как плакала. Только однажды…

В советский период сложно было с мебелью, а мы только что обменяли квартиру, и хотелось купить «стенку». В мебельном магазине не было ничего подходящего, и мы уже намеривались выходить, как вдруг мама, не понятно чего испугавшись, побледнела, схватилась за сердце - моё тут же ухнуло сразу чёрт-те куда! - и села на выставочный диван. Продавщицы сначала возопили, но увидев её, были готовы и подушку предложить. Кто-то принёс воды с валокордином.
Смущённо поблагодарив, мама, бросив мне коротко: «Пошли!» почти вылетела из дверей и быстро зашагала прочь, не оглядываясь на меня. Я короткими перебежками выплясывала зигзаги позади, но расспрашивание оставила всё же на потом.

Дома мама, всё также, не оглядываясь, быстро прошла в свою комнату, словно выстрелив: «Уйди!» и … ЗАПЕРЛА ДВЕРЬ! …

Такого в нашей с ней жизни не бывало. НИ-КО-ГДА. В ту ночь я слышала, как она глухо всхлипывала, видимо, через подушку.

Я сидела на полу перед её дверью с топором и прислушивалась, твёрдо решив, если вскрикнет или ещё как-то не понравится звук из-за закрытой двери, - взломаю и вызову скорую. Но не скулила, мол, пусти….
Вот тогда-то я и решила про себя, значит, потом молиться за всех нужно будет - мне.

Потом я долго ждала, когда она сама всё объяснит….

Оказывается, она впервые за тридцать пять лет увидела того своего знакомого, который задавил дочку. Что с ним произошло потом, она никогда не интересовалась.



Очнулась я от опять-таки знакомого голоса:

- Черепашки, бы-ыстр-ра-а-а вытряхивайте-есь, готовьтесь зар-ранее к вы-ыходу--уу! Деушки, пошевеливайте-есь! ... Молодёжь, оплачивайте пр-роезд во-овр-ремя-я-а!

Ах, вот это кто!

Те, кто часто ездит по маршруту шестого троллейбуса в Самаре уже привыкли и не обращают особого внимания на эту … экстравагантную кондукторшу, которая сама с собой разговаривает, что-то там себе подпевает, слушая музыку с закрытыми глазами через наушники, и таким вот оборотами речи командует на остановках.

Когда я впервые услышала её интонации, сразу привычно определила – зечка (несколько лет подрабатывая в школе женской колонии, наслушалась). Так ли это на самом деле – не знаю до сих пор. И однажды увидела, как среагировали на неё молодые парни, войдя в троллейбус, - они ухахатывались поначалу, глядя почти с восторгом, а потом, заподозрив неладное с женщиной, затихли с плохо скрываемым сочувствием в глазах, - за что я их сразу же залюбила.

Надо же! Минут двадцать, а то и больше ехала – и она никак не проявлялась, объявляла остановки нормальной речью, как все, а стоило вспомнить о горе – и на тебе, рецидив.
И какая же я невнимательная, ведь подходила она, «обилечивала», а я даже не взглянула - кто!
Вот так мы и живём, зациклившись на себе, любимых, не видя и не слыша других, не то чтоб доброе слово сказать, утешить, … да просто улыбнуться хотя бы…! А в церковь теперь все ходим, считаем себя православными.
С другой стороны, а чем тут поможешь?!