Вольный ветер
Так думал он, взобравшись на высокий холм. Он думал, глядя на долины, на излучину струящейся реки (вон там справа виднеется спрятавшееся в зарослях бурого осинника старое её русло - старица), думал, любуясь на заходящее в густые брови зари солнце, и ощущал всем своим замкнутым существом непередаваемую вольность свежего ветра, пронизывающего его своим предзакатным холодком до самых основ организма. «Как хорошо-о-о!» - вроде бы крикнулось, а вроде и нет, и радостью захлестнулось сердце, и пронзённый ею, он пал на колени, и волосы развевались за спиной его, подобные шлейфу бороздящей свой бесконечный звёздный путь кометы.
С той памятной ночи, проведённой в безмолвной беседе с ветром, со звёздами и луной, с собственным бессилием перед силой стихий, он стал другим, он стал водить дружбу с новым другом, с ветром, стал привечать его и баловать. Установил во дворе флюгер, рядом с ним массивный стол, около них вкопал в землю маленькую скамейку, сидит время от времени, ждёт. Что скажет ему его новый старый приятель? О чём поведает на этот раз. Неизвестно. Теперь в этом суть его новой жизни, в этом вся её ядовитая соль. Когда он постарел, а ветер к тому времени успел о многом ему рассказать, приоткрыть завесы над многими тайнами, организм уже достаточно был отравлен знанием – его соль сумела проникнуть в каждую пору страждущей кожи и причиняла изнурительные страдания любой витающей перед ним мыслью. «Что это? Что это?» - можно было услышать, проходя мимо. Но только он был способен различить в слабом шёпоте недвусмысленный ответ вольного ветра: «Ничего нет! Ничего нет!».
Однако радость его была как всегда безмерна. Именно в то время я и забрёл в это селение (оно находилось недалеко от Изборска) и услышал от одного аборигена, что там, далеко-далеко на отшибе, проживает в одиночестве один чудак, который почти ничего не ест, став от этого тонким как тростинка, ни с кем не общается, забыв от этого человеческий язык, и молится только одному божеству – ветру, которого почитает самым великим мудрецом на свете, потеряв от этого христианскую сущность свою и став похожим на дикого язычника древних времён. Меня, как путешественника, это очень заинтересовало, и я решил познакомиться с ним во что бы то ни стало. Оставив свою блестящую самодвижущуюся повозку (сметливый читатель угадает в ней новенький автомобиль) под присмотром местных жителей, согласившихся за умеренную плату ничего у неё не откручивать и не царапать на бортах гвоздиком разный слова, я налегке, лишь с маленькой котомкой на плече, отправился прямо на запад, туда, где спрятавшаяся за холмами и овеваемая ветром мерещилась мне согбенная в молитвенном экстазе хрупкая фигура отшельника. Признаюсь честно, немного заплутав в мираже мнимого расстояния между холмами, я поддался было неожиданному приливу паники, заставшему меня в окружении сгущавшихся сумерек, однако очутившись на самой вершине одного из них и встретившись взглядом с убегающим солнцем, я понял, что всё не напрасно. Я чувствовал близкое дыхание и знал, что он где-то рядом. Шёпот у самого уха твердил мне «останься, останься», волосы развевались рассеяно и смело, в упоении впутывая в себя вольного и бесстрашного. А потом я увидел его – он стоял на коленях на соседнем холме метрах в ста от меня, и его силуэт был чётко означен на фоне багряного брата. Быстро уняв ликование, я стал думать, что делать дальше. До этого момента отсутствие определённого плана меня не пугало, теперь же, когда я был у цели, меня посетило смятение. Что я скажу ему, как подойду? Поймёт ли он мой голос? Прогонит ли с боем, или не удостоит и взглядом? Я этого не знал, я этого боялся, я выжидал. Когда солнце скрылось, спустя, может быть, минут десять, он поднялся с колен, вскинул в небеса руки (мне уже плохо было видно, но, кажется, это было именно так) и издал несколько истошных воплей, что-то бессвязное на непонятном наречии, и я ещё какое-то время наслаждался эхом этого первозданного клича. Потом он исчез. Или я окончательно потерял его из-за надвинувшейся на глаза ночи, либо о просто пал ниц в исступлённой молитве, либо… я даже не знаю что. Стоял сухой тёплый сентябрь, но я понимал, что это всё же не время для ночлега на холмах. Я был в отчаянии. О том, чтобы пуститься в обратный путь, не могло быть и речи – я стоял как вкопанный посреди Вселенной на вершине одного из бесчисленных в этой местности холмов, надо мной парило бескрайнее звёздное небо, подо мной гудели недра Земли, шевелилась трава, мечтали ночные букашки, жизнь шла своим чередом, но я был один. От бессилия я клеймил позором всё вокруг – и эту непролазную местность, и ночь, и этого несчастного чудака, и своё бестолковое любопытство, и всех аборигенов, что рассказали мне о нём и даже… но стоило мне прикоснуться мыслью к нему, как я почувствовал облегчение. Тревога ушла, кулаки разжались, напряжение спало. Кто-то шепнул мне чуть слышно: «Всё хорошо!». И тут же пробежала волна по траве. Шелест коснулся моего слуха, я понял – это он, вольный ветер, и, счастливый, зажмурился. Когда почувствовал на плече руку, я уже знал, что всё произошло так, как и должно было произойти. «Так надо» – шептал он, когда мы спускались с холма, «я рядом» – повторял он снова и снова, когда я спотыкался во тьме, «мы вместе» - отвечал я и крепче сжимал его руки. Мы встретили рассвет у его старого флюгера, сидя вдвоём на маленькой скамейке, вкопанной глубоко в Землю рядом с массивным столом. Сидели и слушали ветер, его вольный приветственный гимн восходящему солнцу, благодаря которому я, наконец, почувствовал, осознал, какую роль должен сыграть в этом мире, и какую эта невероятная ночь загадку загадала мне, ответ на которую предстоит искать в моей перевёрнутой отныне жизни. Я знал, что больше не увижу его, но когда через несколько дней, месяцев, а, может, и лет уходил от него, я совершенно уверен был в том, что он смотрит мне вслед, а ветер развевает по небу старый потрёпанный временем флюгер.
18.11.2014
Свидетельство о публикации №214122501164