В затворе

      Год-два я почти не виделась с людьми, месяца по два не выходила из дома, ни с кем не разговаривала. Постоянно – нервное напряжение на почве сексуальных влечений, долгие депрессии, бессмысленность существования… Но я же помню свое: «Я никогда не покончу самоубийством. Я буду терпеть!»
      Часами, в своей одинокой пустой квартире я стояла на коленях и рыдала, рыдала, рыдала. Рыдала непонятно о чем. Мне просто было плохо – и всё. Я дошла до обыденного цинизма: засекала время, сколько можно рыдать. Например, чувствую – сейчас начну. Записываю: «15.43 – начало рыданий». Вставала на колени, ползала по полу, извивалась в рыданиях. Проходил час, два, три, по-разному. Я вставала с коленей, записывала: «18.48 – окончание рыданий». И, совершенно выбившись из сил, без облегчения (нет, это не облегчает), ложилась на кровать с теми же мрачными думами.
      Я начал замечать, что печаль приходит ко мне от любой мысли – о чем бы я ни начинала думать. От любой. Различные вещи напоминали мне о каком-нибудь «родном, любимом, желанном» человеке, и этот предмет становился причиной моей тоски. Я стала избавляться от вещей, но вещи было жалко. Позже Веденеев помог с ними расстаться.
      Параллельно я решила стать писателем и записывала все свои наблюдения – за людьми, за телом, за энергиями внутри. Составляла художественные описания страстей и отчаяния. За несколько лет накопилась стопка листов формата А4 высотой с пуфик. Писать мне было неохота, да что делать – одержимость. К моменту встречи с Веденеевым я уже была готова всю эту стопку сжечь, но решимости не хватало, нужен был он.
      Я спала по 18 часов в сутки (рекорд – 27 часов подряд), оглушала себя сном. Я уже не жила, а существовала. Я не понимала смысла – зачем я сегодня ем, Мне говорили: «Любуйся природой, такая красота». Я не понимала, зачем нужна эта природа.
      Меня ничего не радовало. Мое тело стало желтым от злости и желчи, сухим, худым, нежеланным. Я еле передвигала ноги. Никому я такая была не нужна. Да и мне никто не был нужен, кроме наваждения иметь «любимого человека».
      Однажды я встала на колени, подняла руки кверху и сказала: «Я не знаю, кто ты, но ты точно есть. Тот, кто за меня отвечает. За мою жизнь, за мой путь. Прошу тебя, пошли мне Учителя, который поведет меня по Пути. Укажи на него, дай мне встретиться с ним».
      Несколько месяцев я, сухожильная и желтая, бродила по городу – искала встречи с Учителем, а людям говорила – ищу работу.
      Одно время у меня был классический комплекс жертвы. Мне казалось, что я всем все должна – особенно родственникам. И я во всем виновата. Если, например, на улице кого-то обидели или кто-то упал, мне всегда было стыдно перед незнакомыми людьми.
      Если у кого-то портилось настроение, то виновата была тоже я, и мне приходилось всех веселить и развлекать. Со мной было весело, только я от этого уставала. Веденеев мне объяснял: «Ты жила за счет растраты своей жизненной энергии. У тебя не было источников, где ее брать и восполнять, – и ты тратила свою. Когда я тебя встретил, ты была труп ходячий. За свой мирской успех ты платишь слишком дорогой валютой. Жизненная энергия, сексуальная энергия – самая ценная у человека – от нее зависит жизнь».  В дальнейшем он часто напоминал мне об этом короткой фразой: «Ты тратишься!»
      В общем, к моменту встречи я дошла до ручки. Иногда я даже чувствовала запах смерти, хотя и отгоняла от себя такие мысли. Веденеев пришел и развеял «смердящий запах», подул свежий ветер – ветер здоровых идей.
      Жаль, что мы не встретились раньше, еще в 1989 году. Но Веденеев говорит, что в то время он был очень жестким. Он давал человеку задание, а если тот не справлялся – заставлял его делать до конца. На момент встречи в 2007 году Веденеев был уже «шелковый и пушистый», он оставлял людям свободу выбора. Если кто-то отказывался от практики, он говорил: «Нкт человека – нет проблемы. Такой-то отпал. Отвал Петрович».