Книга вторая - часть первая - глава вторая

                Глава вторая

       Снова – в виде небольшого фрагмента – перенесёмся в пансионат «Октябрь». Туда, куда в ясный погожий день к нам с мамой наведался в гости не кто иной, как Борис Бурда!
       С Бурдой мама познакомилась ещё в пионерском лагере. С тех пор прошли годы. Бурда ещё не стал знатоком телепрограммы «Что? Где? Когда?», но в Одессе его знали как поэта-барда. В молодости он успел поиграть и в КВН за одесскую команду.
       Я показал ему свои детские стихи.
       Ещё совсем зелёные.
       С частыми «уж», готовыми уползти, если их в ужей превратить; с лишними повторениями – и прочим.
       Особенно у Бурды закружилась голова от моего «снега», который вечерами, залитый светом фонарей, то «блестит», то «сверкает», то опять и «блистает» и «сверкает» – сверхослепителен на все четыре строчки!
       Или он удивлялся, что не о ком-нибудь, а о самом Пушкине я писал – так простенько:

                Подвижен был, как обезьяна,
                И по-французски говорил [35].
                Жену красавицу любил.

       Несколько лет спустя – или, скажу точнее: буквально через день или два после того, как я напрасно потрудился над письмом Кате К., – у Лёли дома, зимним вечером, я исправлял другие стихи собственного сочинения. Я перестал подражать Пушкину. К преобладавшим раньше в моих стихах темам Природы добавились темы Божественные. Но правками вряд ли я улучшил свои недоразумения в виде мыслей и чувств, изложенных в рифму. Разве что одно большое стихотворение превратилось в два покороче – либо что-то усвоивших из уроков их рифмованного «родителя», пожертвовавшего цельностью ради их существования, либо в два меньших недоразумения; и тогда – как бы они ни «прибавили в длину», ни «подкоротились», каким бы пушкинским четырёхстопным ямбом оба ни «крутились» – до ясности и простоты пушкинской им было далеко... Меня эти стихи не переживут, зато их с удовольствием переживу я.
       Но их тема, Божественная...
       Я думал: да, я нашёл себя – в ней. Если раньше тему подбирал с трудом, лишь было бы о чём писать – только бы писать, то теперь тема словно сама меня нашла. Остаётся выразить себя в ней так, как на это способен.


35 В Царскосельском лицее друзья Пушкина называли его «обезьяной» и «французом»: «обезьяной» – за внешность, а также непоседливость и другие черты характера, а «французом» – за увлечённость Пушкина французским языком и любовь к французской литературе.