Знакомство с художником Ершовым. Рождественская ск

Кажется, это была осень. Хотя, возможно, ранняя весна. Мерзкая слякоть, пронизывающий ветер, постоянные сумерки и мокрые ноги. Мое состояние тогда я мог бы определить, как непреходящую тревожность, томительное ожидание неминуемой беды. Опасность таилась во всем, и чтобы как-то притупить тревогу, я пил. Нет, я не уходил в запои, много работал и вроде бы даже очень неплохо зарабатывал - что, вообще, для меня нехарактерно. Но каждый вечер я хотел вернуться домой, как можно позднее, когда все окна погаснут. Когда все заснут. Это было причиной, а повод находился сам собой.

Хотя, постараемся быть беспристрастными и изложим историю, как она происходила на самом деле, а не так, как мне хотелось бы помнить ее. Как удобно, встроив в жизнь воспоминание, обращаться к нему, блокируя поступки, мысли, желания, за которые стыдно, а порой омерзительно от самого себя. Нужна практика и время, наградой станет осознание себя херувимом, настолько чистым, что поневоле задашься вопросом - все это дерьмо, в котором приходится барахтаться, откуда и за что? Однако, продолжим. Каждое утро я просыпался в пять, полшестого. Лежал в кровати, думал, что именно сегодня надо кардинально изменить свою жизнь. Именно сегодня, не с понедельника и не с первого числа. Перестать пить вообще. Поговорить с женой и принять, наконец, какое-то решение. Ограничить курение пачкой, хорошо, двумя пачками в день. Дойти до врача и понять, что со мной происходит. Я вставал в темноте, не включая свет вытаскивал на ощупь из шкафа костюм и рубашку, аккуратно, до щелчка прикрывал дверь в комнату. Наполнял ванну горячей водой и лежал в умиротворенном блаженстве, наслаждаясь скольжением горячих струй по телу.

Дорога до работы занимала час, время, достаточное для уничтожения первой пачки сигарет. Вторая улетала до обеда. К концу третьей я знал, что сегодня в моей жизни ничего не изменится. К вечеру тревога ощутимо нарастала, а я знал только один действенный способ исправления несовершенства окружающего мира. Или своего отношения к несовершенству мира. Наступила пора подумать о том, как будет проходить ежедневное крушение плана "изменить жизнь сегодня". Можно было завалиться всей кодлой в Шангри-Лу, спасибо золотой карте, поужинать, хорошо попить Хеннесси, проиграть долларов сто. Всем хорош был план, кроме одного - так обычно вечера и проходили. День за днем, часто даже и в выходные. План Б не отличался красотой, но также имел право на существование. Вызвонить друзей и засесть в кафешке. Пиво, шаурма, разговоры о работе и красивых женщинах. Не о Набокове же нам разговаривать. Но остановился я на третьем варианте. Я в то время был помешан на Китае, а значит, на всем китайском. Китайская литература. Культура. Язык. Кухня. Кухня - да, конечно же, что-то такое недавно открылось на Беговой. Позвонил знакомой, с которой у меня вяло развивались невнятные отношения, предложил поужинать, получил согласие с условием забрать ее из каких-то выхинских дребеней, наказал охраннику присматривать за автомобилем и выдвинулся. Первой точкой был магазин, где я прикупил фляжку коньяку. И, поднимаясь по ступеням из полуподвального помещения, не удержался - сделал длинный, на четверть фляги, глоток. Подаривший мне сразу особую четкость зрения, спокойствие и главное, временное перемирие между звучащими в голове голосами.
Вышел на дорогу и протянул руку. Остановилась Ока. Деликатность, присущая мне, не позволила отправить водителя в пешее эротическое - я только спросил, будет ли дозволено благородному дону курить и употреблять алкоголь в течение поездки. Получил утвердительный ответ, сел, перебросил рюкзак на заднее сиденье, закурил и приложился к фляге.
Завязалась беседа. Я противник панибратства, но люблю поговорить со случайными попутчиками - заглянуть в чужую жизнь, до которой не было дела пять минут назад и о которой не вспомню больше никогда. Скоро я узнал, что везет меня детский художник Ершов, работает он в издательстве, и дела его идут не очень. Последнее он мог не упоминать - востребованные художники имеют другие автомобили и редко таксуют по вечерам.
- Но ничего! - сказал Ершов, - Вот сейчас сдам работу...
- Что-то изменится? - спросил я.
- Нет, - честно признался художник и очень мне этим понравился. Не люблю пропаганду жизни перспективой и жизнерадостных идиотов - слишком много ассоциаций с самим собой, десятью годами ранее.
Но, хотя художник стал мне симпатичен, я чувствовал нарастающее раздражение. Кончился коньяк, мне необходимо было срочно добавить, чтобы мир не потерял своего приветливого тепла. Кроме того я отметил, что мы кружимся по одним и тем же улицам темной промзоны.
- Мы что, заблудились? - мрачно спросил я.
- Да! - с некоторым даже облегчением признался Ершов, - Я не знаю куда ехать. Я не возьму с вас денег.
Вот этим своим заявлением насчет денег он меня взбесил. Я сразу вспомнил, каким идеалистом-неудачником был все свои молодые годы. Вежливым, предупредительным и заранее во всем виноватым. Был бы таким и сейчас, не сведи меня судьба с рязанскими бандитами - злобными, беспринципными, циничными ублюдками, дружба с которыми стала для меня настоящим институтом жизни.
- Остановите! - резко попросил я. - Вот деньги. Купите карту, что ли! - вылез, хлопнул дверью, закурил и начал осматриваться, все еще злясь.
Тусклые огни Оки еще были видны, когда я вспомнил о рюкзаке, все что мне оставалось - беспомощно материться. Загранпаспорт. Ноутбук. Фотоаппарат. Билеты Москва-Гонконг, вылет на следующей неделе. Почти пять тысяч долларов в конверте, флешки, сигареты. Билеты можно было восстановить, деньги - достать из неприкосновенного запаса, но получить новый паспорт с визами за несколько дней - нереально. Смертельно? - нет, конечно. Позорно, я должен был возглавлять делегацию. Скоро мне придется объяснять, как я потерял паспорт и билеты. Видеть сочувствующие, понимающие все взгляды. Слушать фальшиво-преувеличенное "Ничего! Не переживай, все нормально!". Да, знаю, не надо было брать рюкзак с собой. Знаю! И отстаньте со своей правотой, и так плохо.
Я поймал такси, доехал до кабака рядом с домом, заказал бутылку "Русского стандарта" и уху, позвонил вялой знакомой и отменил невнятные отношения. Потом был туман, затем я проснулся дома - около шести, несмотря на выходной. Вспомнил последние события, опохмелился и снова заснул. Снилась мне крыса, спасенная как-то в Китае, но на этот раз крысой был я - сидел в клетке и ждал, когда включится рубильник и побежит по телу смертельный ток. Плохой сон.
Проснувшись, снова опохмелился и ушел гулять в парк. Ходил по аллеям, пинал тающий снег, курил. Убеждал себя, что по прошествии какого-то времени смогу относиться к сложившейся ситуации с юмором. Старался не обращать внимания на редких прохожих, каждый из которых за моей спиной оборачивался, и указывая на меня пальцем весело кричал: "Лох!".
Нагулялся, промок, вернулся домой и увидел на телефоне двадцать неотвеченных. Номер незнакомый. Перезвонил, и услышал голос Ершова.
- Я визитки увидел, и сразу звонить! Ничего не трогал, не беспокойтесь! Куда подъехать мне, у вас же билеты тут! - говорил художник, а мне было нестерпимо стыдно за свое "Остановите здесь!", за унижение, причиненное человеку очередной констатацией его непригодности к жизни, даже как неудачливого таксиста.
Через час я встречал Ершова на улице и получил в целости и сохранности драгоценный рюкзак. Попытался всунуть ему пятьсот долларов - художник категорически, с возмущением отказался. Затащил его в магазин, купил несколько бутылок из самых дорогих - хотя бы это он взял. И уехал из моей жизни. А визитка его осталась где-то, надо только ее отыскать. Ершов, доброго тебе Рождества! Будь счастлив! Я тебя помню.