евангелие от Джека Карвера, 2 10

when they saw the star, they rejoiced with exceeding great joy.
глава вторая, стих десятый.

В свете стоакровых фонарей двигает домой Падмапани – снег так и валит –  слева автострада, справа лес, на часах девять вечера, на календаре декабрь – поднимешь голову, а над тобой ночное небо – справа деревья, слева автомашины – слепят фарами навстречу снегопаду, навстречу разлетающимся в стороны белым хлопьям, сухой пене дней для бритья – и Падмапани оставляет ботинками следы на снежном насте – хруст хруст.

Падмапани идёт и задумался крепко, и люди навстречу тоже хрустят ботинками по снегу – поглядеть на них, так кажется, что совершенно обычные люди проходят – но вот только потом стоит оглянуться – и всё, никого нет, рассеялись в перине вечернего снегопада, вознеслись ввысь к фонарным столбам, ссыпались белой порошей в сугробы, искрящиеся на свету – девственно-белые, обетованные, молоко богоматери, библейская притча. Как хорошо.

Подняв глаза, взглянешь с грустной улыбкой на заблудших детей господних –  сирые, глупые, поникли макушками кургузых шапчонок – растрёпанными воробьями понуро шевелят подолами длинных курток – опушённые снежком, запорошенные их бесконечными грехами, пороками, девальвациями – и глядишь им в очи с нежной любовью во взгляде – и проходят мимо недоумённо, еле слышимо хрустя ботинками по снегу.

Перебегает тётка на другую сторону дороги – всмотришься, а её и нет, скрылась в деревьях, растворилась за позёмками  – или вот два мужика, идут, словно волхвы, за своей незримой звездой – глянешь, а их уже и не видать за метелью. Ни дать ни взять библейская притча.

И всё снежный наст – хруст хруст.

И с Падмапани та же беда – вчера был один Падмапани, а сегодня тот вчерашний растворился словно за метелью. Растворился, и теперь Падмапани совсем уже другой. В мускалах новые клетки, в голове новые мысли – от старого Падмапани остались только паспорт, да одежда, да крошки на столе – только паспорт всё равно когда-нибудь менять придётся, и вещи состарятся и отправятся на свалку, да и стол так или иначе придётся вытирать. И выходит, что каждый день как будто один Падмапани неуловимо уходит в небытие, а откуда-то появляется другой Падмапани, и топает по снегу дальше.

А на самом-то деле Падмапани никуда и не девался, а просто остался себе во вчерашнем дне. А в сегодняшнем дне – вот он, нынешний, хрустит ботинками по снежному насту. Завтра – сегодня ночью –  через час – через минуту – будет уже другой Падмапани, а потом сменится ещё одним каким-то Падмапани – и так разные всякие разные Падмапани на каждый день, каждый час, каждый миг всего года – все несколько десятков, сотен, тысяч лет – сосуществуя в каждом моменте времени, незаметно подменяя друг друга – идёшь вперёд, жмурясь от яркого света фар, идёшь вперёд, отсчитывая годы, и тот, кем ты был, незримо рассеивается в снегопаде позади.

И лишь доносится издалека еле слышимое хруст хруст по снежному насту.

Хруст хруст.

И что до библейской причти, то Бог тоже, оказывается, в каждом моменте времени разный – в каждой секунде являясь уже иным, в каждом миге потока времени откликаясь всеми прошедшими и ещё не прошедшими своими тысячами от начала времён лет – вечно рождаясь, вечно умирая, вечно существуя и не существуя, вечно взирая и вечно любя. Синий черноволосый принц, абстрактное слово на бумаге, царь с распростёртыми крыльями – всё это Бог – меняя обличья в нескончаемой трансмогрификации, истлевая, загасившись, и спаунясь вновь, рассыпаясь на мириады бесконечных осколков, один из которых –  крошечная фигурка, идущая в свете фонарей по обочине дороги.

Бога нет – потому что Бог это ты сам.

И впереди, там, вдали, тоже ты. Такой же, только немного другой – тоже где-то там разгребает ботинками снег, где-то там смотрит на часах декабрь и на календаре девять вечера. А где он будет – это уж зависит от того, куда ты идёшь сейчас.

Всё так же мчатся машины в свете фонарных столбов. Справа лес, на часах десять вечера. Поднимешь голову – над тобой вся та же темнота мироздания. На календаре декабрь, за окном падает снег. Мигают цветными огнями гирлянды, и скрипит шариковая ручка по линованной бумаге. Как хорошо вернуться туда, где ничего не меняется, чтобы увидеть, как изменился ты сам.

Через час Падмапани придёт домой, снимет ботинки, сядет за стол и начнёт писать письмо сквозь все прошедшие и ещё не прошедшие от начал времён лета. Письмо какому-то абстрактному идущему впереди Падмапани – как десяток лет назад другой Падмапани писал кому-то тоже абстрактному просьбу о том, чтобы в следующем календарном году появился у Падмапани уже наконец новый компьютер, потому что на старом не шла крутая компьютерная игра фаркрай.

Годы спустя Падмапани будет снова вспоминать своё письмо, дошедшее по назначению, вспоминать новый компьютер, действительно полученный в новом календарном году, и вспоминать компьютерную игру фаркрай – великую радость, бесконечную эйфорию – как рождество Христово, только в тысячу раз лучше – и думать, что если бы в Новый завет нужно было дописать ещё одну главу, то безусловно это был бы сторилайн фаркрая.

И потом в конце каждого календарного года Падмапани будет думать, какое очередное письмо написать ему идущему где-то впереди другому человеку. Ведь всегда хорошо передать какое-нибудь послание, напоминающее о том, кем ты был, и кто ты есть сейчас, или, может, даже не послание, а просто небольшое такое письмецо, которое можно снова вспоминать в трудные моменты времени – или просто когда хочется – доставать, прочитывать, в голос проигрывать и с лёгкой душой двигаться дальше, таща домой, затарившись перед праздниками, десяток литров дешманской водяры.

И тогда, когда уже зажигаются гирлянды и выкатываются на заснеженные улицы зардевшиеся ёлки, когда у всех и каждого вокруг радостные, беспечные и глупые улыбки на лице – и так удивительно и хорошо, что улыбки даже не от упования в бога, в президента или ещё во что-то совсем уж непотребное, а просто потому, что скоро праздники, и просто потому что необъяснимо радостно, и просто потому что хочется верить, что непременно всё будет хорошо –- тогда, уже в самом конце каландарного года, Падмапани почешет затылок, возьмёт ручку и начнёт аккуратно выводить на линованной бумаге.

Дорогой мой абстрактный, трансцендентальный, метафизический, или как там тебя по имени.

Желаю тебе в новом году великих радостей и великих свершений. Бросай курить, дочитывай ту книгу, выходи на стипендию, покидай наконец смертей и перерождений – знаешь, у тебя всё получится. Не бойся ничего.

Желаю тебе в новом году меньше горестей и меньше бед. Не теряй надежду в самые тяжёлые времена, и не смей опускать голову в самых трудных ситуациях. Верь во всё лучшее – и так оно и будет.

И, в конце концов, желаю тебе во всякий момент времени осознавать себя во вселенной. Двигайся своей дорогой, пацан, держи морду прямо и спину ровно – с венцом на голове, с пинролами на джинсах, с фонариком на телефоне и с теплом в груди – иди, неси свет, и ничто во всём мире не остановит тебя.

Устремив взор на восток, я устанавливаю свой фаркрай.

Декабрь
20**