Глава 25. Бой без правил...

         
     (Рассказ Сабира Усманова №3 -  окончание)

Утро выдалось пасмурным, хмурым: накрапывал нудный, холодный дождь, однообразно и глухо постукивая по оконному стеклу.
-«В такую погоду хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит» - невесело думаю я, нехотя скидывая с себя  тёплое одеяло.
Внимательно всматриваюсь за окно, пытаясь угадать который час: стрелка моих часов  остановились ещё в два часа ночи. Но понять ничего не удаётся: за окном ненастно и темно,  лишь изредка, своими обледеневшими пальчиками,  в стекло царапается замёрзшая яблонька, то ли в безмолвной просьбе, чтобы её пустили погреться, то ли желая предупредить о чём-то.

Аккуратно, как в детстве заправляю постель, ещё хранящую тепло, и шлёпаю босыми ногами в зал, чтобы посмотреть на большие настенные часы, которые мягко отсчитывая секунды, показывают начало восьмого.
Из кухни доносятся приглушённые звуки.
-«Мама уже на ногах, хлопочет у плиты,  - улыбаюсь я своим мыслям. - Готовит завтрак, как в детстве».
После водных процедур пробираюсь на кухню на цыпочках.
-Как всегда без тапочек? - интересуется мама, даже не взглянув на меня.
-Откуда знаете, опаджон? - удивляюсь я.
-Догадалась! - смеётся в ответ мать, поворачивая ко мне смеющееся родное лицо. -Ну, точно: босиком!

Наше общение привлекает на кухню остальных обитателей дома: сначала подтягивается отец, а потом и Наташа.
-Что так рано поднялись? - интересуется отец, и я понимаю, что этот вопрос скорее относится ко мне, ведь родители привыкли вставать рано, да и Наташе  пора выходить на работу: до института добираться не менее часа.
Отвечаю за всех:
-Кто рано встаёт — тому Аллах подаёт!

-Опять твои шуточки-прибауточки, сын? -  слегка хмурится отец, скорее для вида. - Вот, мать, научила сына на свою голову, теперь он ни минуты не обходится без шуток!
-Лучше, как вы говорите, отец, шуточка-прибауточки, - смеётся в ответ мама, - чем плохие слова.

Завтракаем тут же, на кухне, чтобы не терять времени. Наташа выпивает чашку чая с небольшим кусочком пирога, который мама приготовила ещё вчера, и уходит одеваться для выхода на работу. Иду одеваться и я под вопросительные взгляды родителей.
-А ты, сынок, куда спешишь?  - интересуется мать.
-О! - отвечаю ей торопливо. - У меня сегодня много дел! Нужно с Каримом встретиться, найти стоящего юриста, снять копии с компромата на тестя... В общем — дел хватает.
Передавай привет Каримчику! - просит мама. - Да проси его к нам в гости... Давно не видели твоего друга.
-Угу! - отвечаю ей, на ходу дожёвывая пирог.

С Наташей мы расстаёмся на остановке — нам в разные стороны. Она уезжает первой, а я стою ещё минут десять, притоптывая на месте: сырость кажется проникает под одежду всеми своими липкими пальцами, вызывая неприятные ощущения.
Вот, когда  начинаешь жалеть о машине. Но о ней, как видно, придётся забыть, привыкая к безлошадному образу жизни.

Наконец, подъезжает такси, и я чуть ли не в вприпрыжку бегу к ней, опережая других клиентов. Называю адрес дома Атабаевых, надеясь застать друга дома — если не получится, придётся ехать к нему в отделение милиции.
-Будет исполнено, шеф! - отвечает вертлявый молодой человек, сверкая золотым зубом.
Всю дорогу он как-то странно посматривает на меня: не-то старается вспомнить, где меня видел, не-то думает сколько с меня содрать.

Получив с меня причитающееся, довольный водитель, блеснув на прощание своим зубом, лихо ныряет в ближайший переулок, а я в нерешительности замираю возле высокого крыльца Атабаевского дома, предвидя неординарный приём, ведь расстались мы с другом при весьма непростых обстоятельствах.

К радости мне даже в дом заходить не приходится. Карим сам возникает на пороге: одетый и готовый к выходу. На его лице больше радости, чем удивления, и я понимаю, что зла мой друг не помнит.
-Сабир?! - улыбается он. - Какими судьбами?
-Не рад?  - интересуюсь я, внимательно всматриваясь в его лицо, словно пытаясь определить, что можно ожидать от школьного друга.
-Рад! - отвечает тот, сжимая мои бока своими сильными руками и отрывая от земли. - Ещё, как рад!

-Не раздави на радостях! - смеюсь ему в ответ. - А то так и не узнаешь, какими судьбами?
-Давно приехал? - интересуется Карим, опуская меня на землю.
-Пору дней назад.
-Почему не позвонил сразу?
-Извини, друг, дела были неотложные, и телефон у родителей не работал...

С улицы доносится длинный автомобильный гудок.
-Это за мной, - поясняет Карим.
-Личный автомобиль? - радуюсь за друга я.
-Служебный! - отвечает он, не воспринимая моей радости. - Работы через крышу.
-Можно с тобой?
-У тебя ко мне дело? - догадывается Карим.
-Небольшое.
-Лаббай (слушаю)!

Мне не хочется рассказывать о своих делах при постороннем человеке, тем более я вижу, как водитель внимательно прислушивается к нашему разговору. 
-У тебя есть знакомый юрист? - спрашиваю я, слегка понижая голос.
-И не один! - реагирует Карим.
-Нужен... сговорчивый юрист, - слегка приоткрываюсь я.
-Надеюсь, ничего криминального? - интересуется друг.
-Абсолютно! - уверяю я. - Нужно проконсультироваться по очень щекотливому вопросу и заверить кое-какие бумаги...

Карим поворачивается к водителю:
-Сергей, сначала заедем на Госпиталку.
-К Ренату Тагировичу? - предполагает Сергей.
-Да, - коротко бросает Атабаев. - К нему.
А затем обращается ко мне:
-Сабир, я только вас познакомлю — остальное всё сам. Я бы посодействовал... Но у меня сегодня столько дел...
-Этого мне вполне достаточно, - соглашаюсь я.
Мы заезжаем на Госпитальный рынок, в нотариальную контору, расположенную в таком укромном месте, что не каждый сможет её отыскать. Карим знакомит меня с владельцем конторы, и по совместительству юристом и нотариусом, а сам уезжает в отдел.
Ренат Тагирович оказывается очень сообразительным человеком, с которым мне удаётся решить вопрос довольно быстро, с небольшой оплатой сверх того, что взыскивается официально.
Он снимает три экземпляра копий с компромата на тестя, заверяет их своей печатью, даже не спрашивая зачем мне это нужно.

Успеваю проконсультироваться и о возможности развода с женой, с наименьшими для себя потерями.
-Вот с этим - труднее, - признаётся Ренат. - Доказательств неверности вашей жены практически нет... Эта единственная бумага с признанием её любовника, конечно ценна, но ведь в суде этот самый... Мавлянов, вряд ли станет свидетельствовать против себя? Так, что... Единственно, что я могу вам посоветовать — это по хорошему договориться с женой и её отцом...
Конечно, сейчас стала модной, так называемая, генетическая экспертиза, которая доказала бы, ваши это дети, или нет... Но у нас в Узбекистане её не делают... А в России? Боюсь, что это будет слишком дорогое удовольствие. Тем более экспертиза на троих детей...

После нотариуса я ещё заезжаю в звукозаписывающую студию и переписываю записи голосов Камалова и моего бывшего главного инженера Кудратова.
Звукорежиссёр понимающе улыбается:
-Отрывки из спектакля?...
-Да, - отвечаю я автоматически.
-Когда состоится? - интересуется любопытный парень.
-Уже состоялся, - разочаровываю его.
-Жаль, - реагирует тот. - Интересная видно пьеса: я бы с удовольствием посмотрел.

Можно возвращаться домой, но мне не хочется этого делать. Я знаю, что ни мама, ни отец не станут меня ни в чём упрекать, но даже их взгляд - сочувствующий, вопросительный или слегка удивлённый, для меня сейчас и напоминание, и укор, и боль.
До окончания работы есть ещё время и я просто иду в город, зная, что он лечит любые душевные раны, или хотя бы отвлекает от них.

       
      *    *    *

Когда мы  вечером с Наташей подъезжаем к дому на такси, я замечаю возле дувала (забора) знакомую «Волгу» и сердце моё словно обрывается.
-«Ну, что, Сабир-ака? - мысленно интересуюсь я. - Вот и пришло время отвечать за всё: и за то, что было, и за то, чего не было».
-Сабир Усманович, - подстёгивает меня голос Наташи. - Вы идёте, или нет?
-Да-да, - отвечаю поспешно, горя единственным желанием немедленно взять девушку за руку и увести её, как можно дальше от этого места.

Но она уже минует ворота и до меня доносится её звонкий голосок:
-Ну-ну, Мухтарушка, фу! Да не прыгай же ты - не прыгай! Ты, что хочешь мне измазать всё пальто? Фу, Мухтар! Фу!
Предупредить Наташу, что нас  ждёт неприятность в лице моего тестя, я не успеваю, потому что она поспешно скрывается за дверью, уходя от радостно повизгивающего пса.

Когда я вхожу в дом до меня доносится зычный, знакомый до ужаса, голос тестя:
-А вот и наши молодые! Теперь я знаю, зятёк, почему тебя всегда так тянет в Ташкент! Его жена не сегодня-завтра родит четвёртого сына, а от тут развлекается с молодыми девками!
-Как вы смеете так говорить?! - возмущается Наташа. - Никто ни с кем не развлекается! Не нужно всех судить по себе!
Пока тесть, как рыба, ловит ртом воздух, опешив от неожиданного ответа девушки, Наташа обращается к родителям.
-Добрый вечер! Извините Усман-ака и Халима-апа, ужинать я сегодня не буду: мы уже поужинали в кафе с Сабиром Усмановичем. Спокойной  всем ночи!

-Спокойной ночи, кизим, - отвечает ей мама.
А отец улыбается в усы и поглядывает на девушку с гордостью, словно одобряя её слова, и это удивляет меня больше, чем реакция тестя.
Наташа, гордо вздёрнув носик, уходит в свою комнату, а Камалов шипит ей во след, словно змей:
-Смотри, какая цаца!

Хорошо, что девушка не знает, какой обидный смысл вкладывает обычно в это слово тесть, иначе она бы, наверное, съездила ему по толстой, наглой физиономии. И была бы права.
-Попрошу не выражаться в моём доме! - предупреждает Камалова отец. - Вы не на базаре, а в гостях — ведите себя культурно, как подобает обкомовскому служащему.
Мысленно интересуюсь:
-«Откуда отец знает, что что этим хотел сказать Камалов?»
И тут же сам себе отвечаю:
-«Он у меня догадливый»...

-Я приехал к вам не скандалить, - слегка сбавляет тон Камалов. - Я приехал узнать, почему муж моей дочери, а ваш сын, уважаемый Усман-ака, ничего не объясняя, обидел мою дочь, оскорбил, назвал джаляп и укатил под крылышко к родителям?! Если он мужчина, то должен отвечать за свои слова, за свои поступки!
-Может мы пройдём в зал, - предлагает отец, сдерживая свои чувства  - и за дастарханом поговорим обо всём?
-Можем и в зал пройти, - соглашается тесть, - только это ничего не изменит: я не прощу вашему сыну того, что он сделал с моей девочкой!

Тут я уже не выдерживаю и срываюсь:
-Что я такого сделал, интересно, вашей дочери, что  меня и простить нельзя?! То, что даже детей, которых она родила, сделал не я?!  Впрочем, ваша доченька, наверное, и сама не знает чьи они: Мавлянова Вахоба, Холматова Юсупа, Джамала Эргашева — вашего зама... Или ещё кого-то?!...
-Ахмак! (идиот) — в гневе восклицает Камалов, кидаясь ко мне с видом разъярённого быка, на ходу махая своими, через чур пухлыми, руками.
-Тохта! Тохта! (стоять!) - грозно останавливает его отец, с видом рефери на боксёрском ринге. - Давайте обойдёмся без драки: кулаки ещё никогда не решали трудных вопросов... Неужели вы думаете, Рашид Камалович, что мой сын позволит вам ударить себя?... Прошу за дастархан!

Пока мать расставляет на дастархане кушанья, в комнате стоит почти гробовая тишина. Только взгляды мечутся, как молнии, готовые испепелить, превратить любого в кучку пепла.
-Ваш сын, уважаемый Усман-ака, дивана (безумный)! - после недолгого сопения, произносит тесть. - Он оскорбил свою жену, бросил сыновей, оставил работу в самый ответственный момент и уехал сюда, чтобы развлекаться с девками!
-Товба! - удивляется мама. — Что вы говорите, уважаемый? Как так можно?

Но Камалов перебивает её:
-Уважаемая Халима-апа не могли бы вы помолчать? Здесь всё-таки мужчины разговаривают!
Тон с которым произносятся эти слова говорит о полном неуважении хозяйки дома. В ответ на них лицо отца начинает покрывать краска, выдавая сильное волнение.
-Прошу вас, Рашид Камалович, - повышает отец голос, - не обижать хозяйку этого дома! Не забывайте, что это вы у нас в гостях, а не мы у вас!

Брови на круглом лице тестя моментально ползут вверх, выражая неподдельное удивление отпору со стороны отца, ведь это случается впервые в его практике.
-Хуп майли! - произносит он. - Я могу и при Халиме-апе сказать всё, что думаю о вашем сыне!
Дальше идут знакомые обвинения: неуважение к семье, которая меня облагодетельствовала, невнимание к жене и детям, нежелание учиться у старших, опытных товарищей, постоянные отлучки в Ташкент, пьянки с сомнительными друзьями, и прочая, прочая, прочая...
-Когда он, наконец, смолкает, я интересуюсь:
-Это всё?
-Почти, - отвечает он.
-Ничего нового, - резюмирую я. - Всё это я уже слышал много раз.
-Умные слова не грех слушать каждый день! - напыщенно выдаёт Камалов.

-Умные слова — да, - соглашаюсь я, - но ваши слова Рашид-ака, к умным не относятся. Они скорее нудные и лживые.
-Да, как ты смеешь, щенок, так говорить?! - вскипает тесть. - Я тебя в порошок сотру! В тюрьме сгною! За твои махинации, за приписки, за дачу взяток, подкуп комиссии.
-Взяток и подкупа — не было, - спокойно возражаю я, с улыбкой на губах, словно все эти обвинения для меня ничего не значат. - А приписки - только по вашим, Рашид Камалович, распоряжениям. И на каждую такую приписку у меня есть соответствующая бумага с вашей подписью...

-Каким-таким распоряжениям?! - удивляется он.
-Письменным, естественно, - с тем же спокойствием отвечаю я. - Устных распоряжений я не выполнял.
-Что ты мелешь, дивана??!
-Мелет мельница, - улыбаюсь ему в ответ, - а я говорю чистую правду.
-И где же эти указания? - недоверчиво интересуется Камалов.
-Сейчас принесу.

Физиономия тестя принимает землистый оттенок, хотя и раньше светленьким его назвать было нельзя.
Я приношу из своей комнаты один экземпляр копий, в душе радуясь  своей сообразительности и находчивости.
Когда в руки Камалова попадают мои бумаги, он с видом безгрешного Ангела, начинает их рассматривать, постепенно меняясь в лице. Перевернув последний лист, вдруг начинает быстро-быстро рвать всё на мелкие куски, пока, наконец, не расправляется со всем «компроматом».

-Было — и нет! - усмехается злорадно он, бросая горсть обрывков в мою сторону.
Мама хочет в возмущении что-то сказать, но отец опережает её.
-А, что, хотин (жена), завари ка нам свеженького чайку: этот уже совсем остыл...
-Сейчас, отец, - отвечает мама и, забрав чайник, уходит на кухню.
-Напрасно вы так ведёте себя, уважаемый, -  обращается к Камалову отец. - Недостойно себя ведёте.
-А насчёт порванных бумаг... - добавляю я с усмешкой. - Это были копии. Вы думаете я вам дам оригиналы? Я же прекрасно знаю, кто вы такой, и на что способны...

Тесть начинает зеленеть не-то от злости, не-то от ненависти, переполняющей его тучную сущность.
-Я посажу тебя, негодяй, за скверное обращение с женой, за постоянное избиение её, за пьяные дебоши! - находит он новую причину, пытаясь «прижать меня к ногтю», как обычно делает со своими врагами.
И я достаю из кармана ещё одну бумагу и подаю её со словами:
-Прочтите вот этот документ. Но рвать не советую: это тоже копия.
-Что это? -  смотрит на бумагу Камалов, как на ядовитую змею.
-Это признание Вахоба Мавлянова — любовника вашей дочери, в том, что все её дети не от меня, а от него, и его дружков.

-Ты врёшь, негодяй! - почти кричит Камалоав. - Врёшь!
-А вы всё-таки прочтите, - настаиваю я.
Когда он дочитывает листок до конца, я продолжаю, начатый разговор:
-И это ещё не всё: у меня есть плёнка с записью признания одного из ваших подхалимов, где он утверждает, что, ваша доченька, когда выходила за меня замуж, уже была в положении от Мавлянова — была, так сказать, с изъяном... И вы об этом хорошо знали.
-А ты хотел, безродный, чтобы за тебя отдали дочь самого Камалова чистой и непорочной?! Не много ли чести?! Ты за это получил полную чашу: богатый дом, новую машину, хорошую должность, красивую жену! Что ещё тебе нужно?!

-Ничего, - с ледяным спокойствием отвечаю на вопрос Камалова. - Я всё возвращаю вам назад: и дом, и машину, и должность, и вашу дочь.
-Но так нельзя! Так не делается! - удивлению Камалова нет предела. - От этого никто не отказывается по доброй воле!
-А я — отказываюсь.
И снова Камалов переходит на крик:
-Идиот! Подлец! Дивана! Откуда ты взялся на нашу голову?!

Я вижу, что отцу становится плохо от этих криков, что у него, видимо, начало повышаться давление, и поэтому  обращаюсь к Камалову, не повышая голоса, но твёрдо и убеждённо, чтобы каждое слово дошло до его сознания.
-Хватит орать, гражданин, Камалов. Вы всё-таки не у себя дома... Как я понял, вы всё сказали, что хотели? Пора и честь знать.  Вас дома ждёт семья: жена, дочь, внуки. Пора в обратную дорогу — путь неблизкий. К утру как раз будете дома, если поедете через перевал...

Смотрю на то, как вытягивается физиономия тестя, но мне его ничуть не жаль. Продолжаю дальше, почти чеканя фразы:
-Да и нам  пора уже отдыхать... Денёк выдался сегодня не простой...
Но учтите, уважаемый, если не оставите нас в покое, я сделаю всё, чтобы вся Фергана узнала, кто вы такой на самом деле и кто ваша дочь: документов для этого хватит... У меня их целая папка...
Уверен вы не захотите, чтобы родной город узнал, что вы вор и взяточник, а ваша дочь — джаляп?...
Не захотите! Прощайте, Камалов, мы вас больше не задерживаем...

Потрясая кулаками, и изрыгая проклятия на наши головы, Камалов начинает пятиться к выходу, а я иду следом, чтобы закрыть за ним двери. Провожать до калитки тестя не хочу. Его провожает Мухтар злым лаем: собака сразу разобралась, что за человек мой тесть, и ей он, как видно, не понравился.
Через пару минут заводится мотор, и «Волга» отъезжает от нашего дома, а Мухтар, ещё немного поворчав, наконец уходит в свою будку и успокаивается.

-Уф! - выдыхает отец. - Я уже думал, что он добровольно не уйдёт из нашего дома, и придётся его выставлять силой... Слава Аллаху, ушёл!  Какой же он скандальный, какой шумный... И как ты, углим, его столько лет терпел?
-Сам удивляюсь, отец! - улыбаюсь ему в ответ.
И тут появляется мама с чайником в руках.
-А где же наш уважаемый гость? -интересуется она.
-Сбежал восвояси! - почти радостно отвечаю ей.

-Обидели человека! - картинно всплескивая руками, переживает  мама. - Сказали ему всю правду. А ведь он к правде не привык. Неужели, дорогие мои, вы не знаете, что правда в больших дозах для таких, как Камалов, что яд — может убить?
-Этого вряд ли правдой убьёшь. - сомневается отец, подмигивая мне. - Нужно что-то посильнее.
Мама не разделяет нашего веселья:
-Боюсь я, сынок, что этот человек не оставит тебя в покое — слишком он дурной.
-Не посмеет! - утверждает отец. - Сабир его здорово напугал.
-Пока не посмеет, - поправляю я. - Сейчас у него на руках нет ни одного козыря, но со временем он обязательно что-нибудь придумает: Камалов никогда не сдаётся.

Наш разговор прерывает появление Наташи.
-Ты ещё не спишь, кизим? - удивляется мама..
-Разве от таких криков уснёшь? - недовольным голосом произносит отец. - Садись ка с нами, дочка, попей чайку зелёного. Апа как раз свежего заварила.
-Что это было? - интересуется девушка, опускаясь на курпачу. - Такое большое, волосатое и такое грубое?...
-Это мой  бывший тесть: Камалов Рашид Камалович — собственной персоной, - поясняю я.
-Так вот он какой? - удивляется девушка. - Много раз слышала, но не разу не видела.
-Понравился? - интересуюсь я с усмешкой.
-Не то слово, - отвечает Наташа. - Живописный индивидуум.

-Ещё какой индивидуум! - подтверждает отец, принимая незнакомое слово за ругательное.
-И долго он у нас здесь гостил? - интересуюсь я.
-За полчаса до вашего возвращения явился, - отвечает мама, наливая чай для Наташи в яркую пиалу. - Прямо с порога начал запугивать. Но отец такой ему дал отпор — я даже удивилась.
-Наглецов сразу на место нужно ставить, - поясняет отец, - иначе они на шею садятся.

-Сынок,  - вдруг вспоминает мама, -  ты сказал: бывший тесть. Когда  же ты успел развестись с женой?
Я улыбаюсь ей, вспоминая один древний обычай:
-Уезжая из Ферганы, я трижды сказал Рахиле - талак. Теперь я от неё свободен.
-В наше время этого не достаточно, - с сожалением реагирует мама.
-Да, сын, - вступает отец, - развода они тебе не дадут, хотя бы просто из вредности... Ещё и алименты потребуют...

Мы пьём чай, говорим о насущном, стараясь больше не касаться вечернего происшествия — просто наслаждаясь тишиной, общением, душевным теплом. Думать о плохом не хочется: первый раунд «боя без правил» мы выиграли, но как говорил один великий полководец «это ещё не виктория».
Затем расходимся по своим комнатам. Мне не спится, и я вновь достаю заветную коллекцию значков, с улыбкой думая о том, как было всё легко и просто в той, не взрослой жизни, и как хотелось поскорее стать взрослым...

На огонёк заглядывает мама.
-Проходила мимо,  - говорит она, - увидала у тебя свет... Как ты, сынок?
-Я-то нормально, - стараюсь говорить бодро, видя её обеспокоенный взгляд. -  Как отец? Что его давление?
-Выпил таблетку от давления и лёг, - отвечает мать. - Кажется заснул: сон для него — лучшее лекарство.

-Хорошо, - облегчённо вздыхаю в ответ. - Я о нём беспокоился.
-А он — о тебе, - признаётся мама.
-И напрасно! - реагирую я. - У меня всё хорошо. Вы же видели: тесть уехал к себе, не солоно хлебавши! Думаю пока прижмёт хвост. А за это время я что-нибудь придумаю, посоветуюсь с юристом...  В крайнем случае — найму адвоката, чтобы он занялся моим разводом...
На вопросительный взгляд матери отвечаю твёрдо:
-Назад, в Фергану я не вернусь!

-Дело не в этом, - мнётся мать. - Он переживает из-за девушки, которая живёт у нас...
-Из-за  Наташи? - не понимаю я. - Почему?
-Углим, -  смотрит вопросительно мама, - как ты относишься к Наташе?
-Хорошо, - кратко отвечаю я, стараясь понять что она имеет в виду.
-Наташа не должна теперь жить у нас, -  неожиданно объявляет мать, поглядывая на меня с сожалением.
-Почему? - удивляюсь я. - Почему вы думаете, что  Наташа не должна жить у нас?
-Потому, что это не хорошо, - отвечает мать мягко, не желая обидеть меня. - Потому, что это неправильно... Молодая девушка не должна жить в доме, где живёт зрелый, одинокий мужчина.

-Матушка, - улыбаюсь ей в ответ, - нас ничего не связывает. К чему такая предосторожность? Наташа — сама по себе, я — сам по себе.
-Тебе так кажется сынок, - с лёгким нажимом произносит мать. - Или тебе хочется, чтобы так казалось всем. Но мы то с отцом видим... Что девушка нравится тебе...  Так не должно быть, углим! Вы совершенно разные люди... Она, словно из другого мира. Такая светлая, воздушная... Но она, сынок — чужая...

-Мамочка, дорогая, - улыбаюсь я успокаивающе, - вам с отцом всё показалось. Мы - только друзья, и ничего больше. Только друзья...
-Ты говоришь с сожалением об этом? - всматривается в моё лицо мать, пытаясь найти ответы на свои вопросы. - Это меня тревожит, сынок... Ты — взрослый мужчина... Наташа ещё девочка... Ты должен обещать нам с отцом, что оставишь её в покое. Должен обещать!
-Я не могу, ападжон.
-Тогда отец будет просить Наташу-хон, чтобы она искала другую квартиру, - твёрдо произносит мама, голосом, не терпящим возражений.
И всё же я возражаю, возможно, впервые не соглашаясь с мнением родителей:
-Разве это что-то изменит?

После ухода матери, я уже во след ей, с болью в голосе произношу
-Прости меня, мама... Я старался... Я, как мог, старался...

 Продолжение:http://proza.ru/2008/12/02/275