Перестройка наше прошлое или наше будущее для ЛитГ

Три минувших десятилетия – совсем небольшой срок для исторического события, чтобы оценивать его «с позиций вечности». Тем более сейчас, когда наше будущее снова становится совсем неясным, неочевидным. Человеческая жизнь коротка, и для нашего, уже изрядно поредевшего, а тогда молодого, в самом расцвете сил, поколения, перестройка, наверное, так и осталась главным, самым значительным и интересным событием жизни, в которое стоило вложиться целиком. Событием неожиданным, так как, кто бы чего не говорил о «неизбежности падения любых империй», несмотря на очевидные симптомы системного кризиса, в 85 г. ничего не предвещало столь стремительных перемен. Советская система казалась прочной и монолитной, способной протянуть еще десятилетия.
За эти тридцать лет страна сделала огромную петлю, наподобие речной, когда гребешь целый день, и становишься на ночлег почти рядом с тем местом от которого ты отплывал утром. Глядя на то, как восстанавливается многое из того, что и призвана была смести перестройка, невольно задумываешься – а для чего были все эти усилия, жертвы, распад государства, революции и войны? Чтобы «на выходе» создать общество государственно монополистического капитализма, приоритетно развивать оборону и поддерживать оборонное сознание, централизованную систему управления – нужно ли было «новое мышление», разоружение, демократизация, гласность? С чем с чем, а с этим вполне справлялась и советская власть. Если это уж такое огусдарствление неизбежно, выражаясь научным языком «имманентно» нашему российскому укладу и традициям и что сегодня поддерживается более чем 80% населения – значит наверное где-то было можно спрямить дорогу?  Сегодня мы находимся прямо в «антифазе» перестроечным идеалам.  Впрочем, история развивается по законам маятника, и трудно исключить, что перестроечные идеи и идеалы когда-нибудь (а может быть и совсем скоро) снова будут востребованы. Тем важнее провести в голове их ревизию, понять что из идеалов тех лет живо, или может ожить, а что списано историей насовсем. В чем же были основные идеи перестройки и почему они получили в то время поддержку, которая, правда, оказалась достаточно краткосрочной.
В самом начале перестройки доля тех, кто ее не принимал изначально, составляла немногим более 30%. Это и были собственно советские консерваторы. Они отнюдь не тождественны «настоящим коммунистам», от которых к 80-м годам практически ничего не осталось. На их месте возник сложный синтез советского мировоззрения и традиционного крестьянского сознания, архаичного по сути. Факторы, предопределившие последующий раскол общественного мнения, появились значительно позже - с 1988-89 гг., а уже в 1990 году отношение к идеям перестройки и оценка личности ее автора - М. Горбачева - стали стремительно меняться не в лучшую сторону. Да и сегодня, одни, вспоминая перестройку и М. Горбачева, видят энтузиазм и небывалый общественный подъем тех лет, другие - пустые прилавки магазинов и распадающуюся великую страну.
Главной социальной базой перестройки на ее первоначальном этапе стала массовая научно-техническая интеллигенция СССР, а также культурная и научная элита страны, зарождающийся, хотя и в скрытых рамках "теневой советской экономики" бизнес-класс, тесно связанный со вторым эшелоном партийных и комсомольских органов. Желание перемен объединило все активные слои общества. Перемены назрели, причем не сразу, вдруг, а на протяжении как минимум последних 10-15 лет советской власти. Тот социальный «костюм», который был вполне по росту вчерашнему крестьянину, составлявшему общественное большинство в первые десятилетия советского строя, стал нестерпимо жать обществу горожан уже не в первом а во втором и третьем поколении, хорошо образованных людей, ориентированных уже вовсе не на коллективизм, коммуну, а на потребительские ценности, на обустройство своего индивидуального мира, частной жизни. На свой дом, дачу, семью, свой собственный жизненный успех. На поверхности факторов, определявших недовольство тогдашним советским режимом и стремление к переменам, выделяется дефицит товаров и услуг. Все это было свойственно для большей части советского периода истории России, а в 30-е и 40-е годы даже был массовый голод, что не сказывалось ощутимо на популярности советского режима в массовом сознании. Советский строй оценивался тогда по иным критериям. Но на снижение уровня жизни в 70-е и особенно в 80-е годы наложилось на трансформацию системы ценностей массового советского человека, формирование системы потребительских ценностей. На этом фоне идея строительства коммунизма, идея "общего блага", идея жертвы ради счастья будущих поколений оказалась просто не востребована, к ней общество потеряло интерес, а в качестве "живого идеала" все в большей степени воспринималось современное западное потребительское общество. В какой-то период времени эта идея овладела массами и стала, таким образом, движущей силой истории. Из-под отмирающей оболочки так и не построенного коммунизма стал проглядывать родственный, но все же принципиально отличный тип человека советского. Этот человек хотел потреблять «как на Западе», читать любые книги и смотреть любое кино, иметь социальные гарантии, любить свою страну и ей гордиться, работать в меру, не на износ, оставляя силы на самое главное – свою частную жизнь, ее обустройство. В свое время Маяковский посвятил много сил разоблачению такого вот «советского мещанина», но он, мещанин, выжил и не просто выжил а захотел изменить жизнь под себя, под свое понимание жизни. И наверное имел на это полное право. Более того, примерно того же наше общество продолжает хотеть и сегодня, и благодарно властям за то, что в «нулевые» годы как раз и стали строить что-то похожее – общество в котором все имеют право жить как умеют, взяв что-то «хорошее» из советских времен, и отбросив все то, что превратилось в шелуху. Собственно говоря, если бы «архитекторы перестройки» трезво взглянули бы на этот тренд, они возможно спрямили бы дорогу к цели, заодно минимизировав социальные и политические потрясения.
Но.. на все эти вполне разумные обстоятельства, носившие объективный характер, наложились факторы субъективного ряда. Итак, можно подвести первый итог. Идея коммунистического строя как была мертвой к началу перестройки, так и не ожила до сегодняшнего дня, и даже силы выступающие под коммунистическими брэндами не имеют к идеям коммунизма прямого отношения. Хотя…если сегодня послушать некоторых сторонников «восставшего Донбасса», то какие-то параллели даже с Парижской коммуной или с платоновским «Чевенгуром»  можно отыскать. А вот тип советского человека, пытающегося совместить «сильное социальное государство», социализм, -  с частной жизнью - сегодня слегка подкрасившегося в цвета национал-патриотизма и православной идентичности – этот тип жив и процветает.
Другой составляющей "перестроечной мифологии" стали антиноменклатурные настроения, особенно характерные для советской научно-технической интеллигенции. На фоне медленного, но неуклонного снижения уровня жизни большинства слоев населения в позднесоветский период, особое раздражение стали вызывать блага и привилегии, которыми пользовалась советская и партийная номенклатура. Массовому сознанию все это представлялось в преувеличенном гипертрофированном виде, но "антиноменклатурные" выступления действовали безотказно. Во многом это определило популярность андроповских попыток реформ, за которыми общество видело или хотело видеть антиноменклатурную направленность. Этим объясняется и популярность раннего Б. Ельцина, который, согласно мифологии того времени, выступил на Октябрьском Пленуме 1987 г. с критикой номенклатурных привилегий (хотя в реальности этого не было). Памятна Х!Х Партконференция летом 1988 года, когда с самой высокой трибуны «досталось на орехи» и нам, группе социологов, проведших по заказу «Московских новостей» опрос об отношении к привилегиям партноменклатуры. Не случайно, на первых свободных выборах депутатов весной 1989 г. самый высокий процент голосов в своих округах получили как раз Т. Гдлян и Б. Ельцин, неутомимые в те годы разоблачители злоупотреблений партноменклатуры. Излишне говорить, что в итоге борьба со вполне безобидными по сегодняшним меркам привилегиями обернулись наверное невиданным в истории размахом коррупции и откровенного воровства, олигархатом и расслоением общества Так что вторая перестроечная идея тоже оказалась вполне на вырост, несмотря на то, что задача кажется еще более нерешаемой, чем тридцать лет назад. Однако ненависть к нашей сегодняшней «номенклатуре» велика, и если народ сегодня чего-то ждет от власти, то в первую очередь – «голов проворовавшихся бояр». И власть воспользуется этим ресурсом, если будут исчерпаны все другие.
Третья идея перестройки - самая очевидная, и именно она сегодня скорее определяет отношение к ней сегодняшних россиян. Это незабываемые «гласность, демократизация», постепенно перетекшие в идею политического плюрализма и многопартийности, отмены цензуры и прочих обременительных ограничений. Это не было требованием большинства, но было важно активному меньшинству, засидевшемуся во времена застоя, накопившему за годы сидения на коммунальных кухнях каких-то идей и стремившихся размять онемевшие ноги и руки. Однако политическая «оттепель» быстро переросла в политический «пожар», что во многом и предопределило последовавший катастрофический сценарий. Конечно, сегодня из нынешних времен вообще сложно понять почему при советской власти так боялись печатать, скажем, Бродского или Набокова, и какой и кому вред могло принести их чтение, тем более что все кому было действительно надо не тем путем так этим их все равно читали. А сегодня при потере общей культуры чтения напротив надо уговаривать современных молодых людей прочесть хоть что-то из того, чего мы отвоевывали себе с боем. Это бесспорно, но вот с политической демократией произошла явная и очень болезненная неудача. Свободные выборы в 89-90 гг. при утрате КПСС функции кадрового управления в стране стали непосредственной причиной резкого усиления центробежных сил в стране, в конечном счете ее и обрушивших. А вполне жизнеспособная идея самоуправления через систему избранных «советов» была похоронена событиями 93 года.. когда были распущены первые и последние в новейшей истории России демократические советы всех уровней, которые в период 1990-93 гг. стали сосредоточием реальной низовой активности масс при всей своей внешней безалаберности. Режим снова предпочел опереться не на народ, не на национально мыслящую элиту, а на горстку фаворитов.  На финише, пусть и промежуточном, процесса – мы пришли к тому же, отчего и уходили – доминирование беспринципной «партии власти» (как ее не называй), несколько эрзац-партий, единственной целью которых является поддержание республиканского фасада при фактически монархическом правлении «двора» (в лице Администрации Президента),  вялое и бессильное правительство, во многом «потешная» представительная власть. Вот и возникает вопрос, надо ли было к примеру в 1990 г. так торопиться с отменой пресловутой 6-ой статьи Конституции, если можно было ту же КПСС просто переименовать в «Единую Россию» или во что либо иное, и поставить перед ней новые задачи?
И, наконец, немного о четвертой перестроечной идее – которая далеко не сразу, но постепенно пробила себе дорогу. Это идея западничества, европейского выбора, вхождения страны (СССР, потом России) в число стран современной западной цивилизации. Она тоже имела два важных аспекта – создание современной рыночной экономики «как на Западе», и политическое сближение с Западом, разоружение, окончание холодной войны. Кроме ограниченной группы городских либералов, «русских европейцев», сохранившихся и до нынешнего дня (не более 10%), эта идея получила с свое время и массовую поддержку (вспомним ту же программу «500 дней») слоев населения, рассчитывавших на быстрое установление в стране потребительского рая или хотя бы на элементарное наполнение товарами пустых прилавков. Обе эти идеи тоже если и не провалились, то сегодня оказались сильно задвинуты с первых рядов в последние. Последовательное развитие рынка уже в после-горбачевские времена натолкнулось на непреодолимые препятствия и культурного и экономического характера, о которых надо писать и говорить отдельно, понятно. Что общество и экономика оказались не готовы к последовательному рынку без основательной государственной поддержки. А «медовый месяц» отношений с Западом , растянувшийся на полтора десятилетия, постепенно перерос в новое издание «холодной войны», опирающееся на «консервативное большинство» уже нынешнего российского общества. Сделать Россию Западом не только не получилось, но мы видим глубокий откат даже с того зыбкого состояния, которым было отмечено самое начало перестройки, еще во времена Рейгана и Тэтчер. Российские западники  столь сильно перегнули канат в свою сторону, что маятник столь же сильно сдвинулся в сторону противоположную, минуя искомую «золотую середину».
В чем же состоит причина перехода инициативы преобразований к сторонникам радикального трансформации в сторону Запада и рынка в конце 80-х? Почему эта группа, которая и сегодня, и в то время, составляла общественное меньшинство сумела навязать свой политический и экономический сценарий? Анализ публицистических выступлений и общего состояния массового сознания в первый период перестройки показывает, что национально ориентированная российская интеллигенция поддерживала ее на первом этапе, влившись в ряды "перестроечного консенсуса", а после 1987 г. стала чем дальше, тем сильнее отходить от концепции и практики перестройки, переходя к ней во все более радикальную оппозицию Уже к концу 1980-х годов. перестройка приобрела явно антинациональные черты, которые оттолкнули от нее эти слои, а прозападные силы, оставшиеся в качестве ее основной социальной базы, сдали М. Горбачева и его перестройку вместе с идеей социализма, пусть гуманного и демократического. Идеи социал-демократии и гуманного социализма в интерпретации инициатора перестройки носили космополитический, вненациональный характер. "Гуманизация" брежневского социализма сопровождалась ослаблением СССР, потом и России на международной арене, распадом государственности, активизацией националистических сил, преимущественно антирусской направленности. Сегодняшний магистральный запрос на социализм носит ярко выраженный социал-национальный (или, если этот термин вызывает плохие ассоциации – социал-патриотический) характер.
Сегодня, оценивая перестройку "задним числом", в качестве основных дилемм, стоящих в тот период и перед властью, и перед обществом, мы видим следующие:
- сохранить социалистический строй в "обновленном виде", построить "демократический социализм с человеческим лицом", что собственного и составляло "генеральную линию" перестройки, сформулированную еще в апреле 1985 г.;
- отбросить социалистическую идеологию, ускоренно продвигаясь к демократии и рынку западного типа;
- продвигаться к рынку, не торопясь с введением политической демократии, проведением демократических реформ (то, что с известной долей условности получило название "китайского варианта"), а обветшавшую коммунистическую идеологию постепенно заменять социал-патриотической.
По сути, первые два варианта и были опробованы в перестройку и последующий политический период, а при В. Путине, в первое десятилетие его правления, страна пыталась испробовать как раз "третий" сценарий - авторитарной модернизации, развития рынка и экономического либерализма, при одновременном сворачивании и выхолащивании демократических процессов. Уже в постперестроечный период возобладала точка зрения, что все же не следовало разрушать социализм, что перестройка не должна была выходить из рамок заявленных первоначально целей, определенных как обновление и демократизация социалистического строя. На вопрос, какой социально-политической строй в наибольшей степени подходит для России, заданный в ходе исследования ИС РАН о «Русской мечте» были получены следующие ответы. Так за рыночный капитализм высказались лишь 20% опрошенных, за социализм, который был во времена СССР - 16%, а большинство опрошенных - чуть более 50% - выступают за строй, который бы совмещал бы в себе и социалистические, и рыночные отношения, его можно назвать "иным социализмом".
Таким образом, перестроечный консенсус на ранней стадии перестройки был обусловлен объединением двух массовых тенденций в общественном мнении и идеологии - сторонников быстрейшего вхождения в Запад ("западников") и сторонников "обновленного  демократического социализма", восстановления принципов социальной справедливости, узурпированных тогдашней партийно-государственной номенклатурой. Понятно, что рано или поздно подобный союз должен был распасться. Если в первый период перестройки ее поддерживали почти 55% населения, то после 1989 г. эта цифра сократилась более чем в два раза, до 25%. Уже во второй половине 1989 г. инициатива реформирования СССР стала стремительно переходить к иным политическим силам. М. Горбачев оказался в арьергарде набиравших силу разрушительных революционных процессов. Перестройка как таковая оказалась зажатой между двух тенденций и связанных с ними политических сил - тех, кого пугали и не устраивали происходящие события, и тех, кто, напротив, стремился их еще ускорить и радикализировать. Сегодня в совсем непохожей на те времена России мы тоже наблюдаем что-то похожее: жесткое противостояние «партий войны» и «партий мира» не оставляет места для поисков разумного компромисса и делает власть заложником такого противостояния.
Все это заставляет говорить о перестройке в широком смысле слова как о процессе незавершенном. Историческая "перестройка", начатая М. Горбачевым, возможно, и потерпела поражение, но поражение потерпели и иные попытки реформирования общества. За прошедшие двадцать лет с начала преобразований советского общества, страна так и не нашла своего собственного исторического пути, адекватного своему самосознанию, не построила ни национальной модели экономики, ни национальной модели демократии. И сейчас, независимо от субъективного отношения общества к "той самой" перестройке и личности ее инициатора, поставленные перестройкой проблемы остаются по-прежнему актуальными.  Вопрос лишь в том, научил ли нас чему-то опыт той, первой перестройки, или же новая перестройка, которая обязательно рано или поздно произойдет, снова обернется катастрофическими потерями и разрушениями.