1-408

__

…Вроде бы есть у них нравственное здоровье - у некоторых даже чуть ли не безмятежность.

Или это лишь кажется? – гнильцой-то и фальшью частенько пованивает.

Знание же обременительно и все по-умному ничего не желают знать.

Театр, спорт, музыка  – вот радужные шары, малые иные миры с иными, яркими законами, куда изнывающий от знаний человек  может погрузиться, будучи не в силах без притворства раскрасить саму жизнь.

Нет, земля – это грязь или пыль, и то, что из нее произрастает, есть плод и корм не во славу ее, а в низменность плода и корма; не случайно голова человека удалена от земли: человек – вертикаль от земли к небу, а зверь – горизонталь. С помощью знаний мы должны настолько усилиться и освободиться от земли, чтобы уже не бояться к ней вернуться свободными.

Бесконечно разнообразен как мир видимый, так и мир невидимый, идейный. Собственно, форма и есть мир видимый, а содержание – невидимый. Лишающий себя содержания, делает призрачной и свою форму.

Однако, не казуистика ли  эта «новая ступень мышления», эта особая изворотливость и гибкость, когда все можно вывернуть наизнанку? С одной стороны, в таком понимании есть жизнь, краски и ощущение подлинности, а не мертвенность схемы, но с другой – принципиальная относительность, зыбкость и зависимость от чувства, т.е. состояния.

Но уж лучше это, чем  их бесцеремонность и  некультурность, которую они выдают за простоту, и толстокожесть и твердолобость,  выдаваемую за мужественность.

Глядя на таких, не хочу быть слабым и беспомощным. Самые-то замечательные и самые беспомощные – и скольких их, наверное, задавила антижизнь, устроенная танками…

«Я не знал, я всё делал как лучше, по совести» – вот что скажут они в свое оправданье – и  надо будет или оправдать их или поставить им в вину то, что они недостаточно думали. Ведь все говорит об одном и  каждый может дойти до постановки этого вопроса, а потом и  этой сути.

Не только мир вещей, мир красок и звуков  легкомысленен и даже случаен, но этому подобны и многие мысли –  блестящие пустячки,  украшения…