1-412

__

Итак, изменение курса: всяческий уклон в сторону литературы и искусства. Моя идейная часть сформировалась навечно и теперь это единственный повод к движению.

…Завелся с полуоборота, написал плач-ахинею, потом расстроился, увидев пропасть, потом испытал  подобие решимости…

Да, земля без солнца – не земля.

Часто внутренние недовольства  присутствуют, а  это же  кто-то с кем-то борется, кто-то кем-то недоволен.

Стоит тебе решить «начать» и ты ничего не начнешь, стоит тебе пожелать страстно стать лучше и ты не станешь – будешь крутить себя за хвост и, если и шел до того, то этим точно помешаешь себе идти хотя бы как прежде.

Это естественно, что они не умеют думать – часто  я и сам не могу - пыль, влекомая ветром обстоятельств.

Получается, что зло всегда с соком и кровью, а добро бессильно и мертво…

Не случайно, верующих Бог обязал делать добро - оно не их суть, они срываются то и дело, и потому не могут  не раззвонить про это добро другим  в доказательство. Иначе у неверующих – их подпирают снизу законом: живи, как хочешь, с соком и кровью, но не ломай загородок.

Вообще, можно ли не малодушно признавать себя малодушным?

Пожалуй, мне будет удобна  маска фаната и любителя искусства /тем более, что перед искусством я действительно благоговею, но это  не все, это удовольствие и сфера, где чувствуешь себя богатым, а у меня еще есть и такая сфера,  где только мука, нищета и работа души  до  страдания/. «Беззаветный поклонник искусства» – это благопристойно и безобидно; главное, впрочем, мне самому чрезвычайно нравится.

Ведь как было: в детстве читать любил, погружаясь и переживая так, что и сейчас помню те свои ощущения. Однако, когда дошел до серьезной литературы, испытал скуку и неинтерес, а многое просто не понимал…

Второй курс техникума. Занятия обычной фотографией  и знакомство с художественной фотографией – самым понятным и наглядным видом искусства. К этому времени начал понимать, что такое скука,  одиночество, тоска, рутина и прочие ягоды жизни -  и начал понимать свое отличие от других: болезненная замкнутость, нерешительность, граничащая с малодушием, какой-то страстный романтизм, впрочем, затертый на глубину бодрячеством и вульгарностью. Может, уже тогда главным было самое ощущение обособленности - мир навсегда раскололся на «я» и «они». Но все эти годы я очень мало думал – вот так, наверное, думают они, но я даже и «соображать» не научился.

 Достоевский – «Братья Карамазовы» – дал мне толчок и я из ничего перескочил туда, где всё. Это было настоящее чудо. До того на моей почве  ничего не росло, а тут я сразу почувствовал, что принял зерно; несколько месяцев ростков не было видно, но я каждый миг чувствовал, что что-то произошло, что зажегся некий свет и жить «просто» уже  нельзя.

Помню, что предыдущей осенью  я был очень нервен и несчастен, даже до истерик доходил; меня мучили угри, а тут еще  сломанный передний зуб – это подлинное горе окончательно выбило из меня всю бодрость, и я постоянно ощущал, что нет света, что я ущербен, и что можно только ужасаться убожеству моего существования…

И в конечном счете, дело в том, что лишь в этом состоянии –  в котором, например, нахожусь сейчас – я чувствую себя хорошо; никакие удовольствия, никакое потребление и никакая работа ничего подобного  мне не дадут.

А то, что мы путаемся в своих понятиях, когда пытаемся с их помощью осмыслить быстротекущую действительность, говорит лишь о том, что понятия  еще недостаточны.

Всегда  надо помнить о пустоте и молчании - и помнить, что говорить по инерции, значит, убивать живое; это очень трудно – незаметно опять оказываешься на истоптанной и недостаточной  дорожке…