Семигрешье I. Глава 8

Когда меня выписали из больницы, уже наступила зима. Впрочем,  зимой декабрь-месяц назывался исключительно традиционно. Снег, - так уж исторически сложилось за последние годы, - не выпал в Москве вовремя. День, несмотря на прохладу и сильный ветер, выдался чудесный. Я вышел из больницы бодрым и полным сил. Хотя даже после выписки мне предстояло какое-то время наблюдаться у психиатра. Это слегка угнетало, но трагедии из этого я не делал. Посещать мозгоправа ближайшую пару месяцев, а то и всю жизнь, судьба всех выживших в той трагедии.
Отец, видимо, трудился на работе, потому что меня встретила только радостная мать, и мы вместе поехали домой. По дороге  она расспрашивала о том, как я провел время в больнице, и чем я занимался. За прошедшие недели я с удивлением обнаружил, что мои родители переживают за меня сильнее, чем показывают это, допустим, дома. Мама навещала меня в больнице при любой возможности и уже слышала, наверное, обо всех моих делах. Тем не менее, я начал рассказывать ей разные забавные истории о людях из соседних палат, всякие байки и сплетни, подслушанные у врачей и медсестер. Я чувствовал, что мамин интерес не поддельный, и мне становилось приятно.
Наконец я оказался дома. Это такое простое счастье – вернуться домой, после долгого отсутствия. Помыть руки в привычной раковине. Посмотреть на себя в родное зеркало. Войти в свою комнату, где царит вечный бардак или, как я сам его называю, творческий беспорядок. И рухнуть на собственную, любимую кровать. В тот момент меня переполняла радость. Однако из груди моей всё-таки вырвался тяжелый вздох. Я не терял из виду свою цель. Мне предстояло многое обдумать и распланировать. Благо времени теперь для этого в достатке. Школа была закрыта, и приступить к учебе мне надлежало только со второй четверти, после новогодних каникул. Всех выживших правительство распределяло по другим учебным заведениям, где нам предстояло доучиться.
По телевизору, как выяснилось, всё ещё обсуждали теракт на Арбате. Какие-то важные шишки из числа военных и полицейских выступали в разных ток-шоу, убеждая народ. С экранов вещали они с разной степенью нелепости и красноречия о том, что ситуация под контролем. Виновные задержаны и осуждены. Они уверенно заявляли – все видеозаписи в интернете подделка, фальсификация и вообще ужасная шутка в адрес жертв.
- Какая глупость, - говорили эти люди, - верить, что в теракте могут быть замешаны потусторонние силы. Это преступление дело рук людей.
- С этим никто и не спорит, - отвечал ведущий, - но разве люди не могут обладать такими силами?
На что все эти майоры, генералы и особо уполномоченные представители начинали возмущаться, приводя какие-то аргументы и доказательства. Или открыто высмеивали «мистическую» точку зрения. Сама улица находилась на реконструкции. Погибших активно оплакивали, приносили цветы. Президент грозился срубить дерево терроризма под корень. И вся эта тема до сих пор активно обмусоливалась.
Чего нельзя было сказать про мою школу. Очевидно, тему постарались замять, а информацию скрыть. Этой истории посвятили всего несколько выпусков новостей в первые дни после происшествия. Я тогда пропустил эти новости из-за постельного режима. Теперь же смог найти в Сети несколько интервью со школьниками, выжившими в тот день. Некоторых из них я действительно помнил. Видел их иногда в коридорах. А вот другие - явно заказанные актеры. Но и те, и другие как один пересказывали официальную версию произошедшего. Мне оставалось только усмехнуться. Кто бы что не говорил, но эта страна работала, как часы.
Тем не менее, многие люди не потеряли способность свободно мыслить. Пипл, как говорится, не схавал. Как и следовало ожидать, в интернет просочились слухи об истинных событиях и нечеловеческой форме Тишкина. Некоторым даже хватило ума сложить два и два, связав Арбатскую трагедию с аномальной резней в средней школе. Нашел в парочке статей информацию и о себе любимом. Упоминалось, что это я, Полтыщин Сергей Сергеевич, остановил преступника. В другом источнике СМИ утверждали, будто я отказался от показаний и интервью. Тут же представили мою страшную фотографию. Видимо, с общего школьного фото, где был весь класс.
Особое внимание обратил на комментарии. Удивительно большое количество людей, прочитавшие данные статьи, тоже считали меня героем. Тем, кем я решил стать. Странное волнение теплом разливалось в груди. Сердце начинало биться быстрее, хотя я-то лучше других понимал, насколько сильно заблуждаются эти люди. У меня просто не было выбора в тот момент. Так необычно читать о самом себе. Я выходил этаким романтическим персонажем. Из бесславного троечника и труса превратился в защитника справедливости. Смешно.
Постепенно я вернулся к повседневной рутине. Дни мои наполнились раздумьями и скукой. Правильно кто-то заметил однажды: самая тяжелая работа – это ничегонеделание. Разумеется, я не изменил себе, продолжая периодически играть в РПГ и шутеры, зато начал чаще выходить на улицу. Стал прогуливаться по городу и наблюдать за людьми. Где-то среди этих миллионов незнакомцев затерялись ещё пять монстров, олицетворяющих пороки. Кто они и откуда нападут? Каково их отношение ко всей этой ситуации? Эти вопросы не давали мне покоя. Раз за разом заглядывая в лицо случайного прохожего я задумывался, чем он живет и что он за человек. Может статься, именно он Грешник? Как-то раз в метро меня долго сверлила неприятным взглядом суровая полная старушка. И я уж было решил, что она пришла по мою душу. Периодически собирал информацию. Следя за слухами и последними новостями в Сети, искал следы других «игроков». Пока что внимание привлекали только участившиеся случаи пожаров на окраинах города. Что-то подсказывало мне, что в этом замешан тот же метающий огонь парень с Арбата.
Ещё я взял за привычку сохраняться при пробуждении. И часто переживал тот или иной день по два-три раза. Так я мог и развлекаться, и тратить время с пользой. Иногда даже готовился к грядущей учебе. В общем, использовал сохранение, получая почти неограниченный запас времени для своих дел. Но этим не ограничился.
Как-то раз, прогуливался по Тверскому бульвару и собирался завернуть в ближайший фаст-фуд. Тут, недалеко от выхода из метро, прямо на холодном асфальте сидел пожилой музыкант. Грязная потертая куртка местами чернела дырами, седые длинные волосы собраны в хвост, лицо покрывала неровная щетина. И этот тощий старик, похожий на бомжа, буквально зажигал свое музыкальное представление. Перед ним был ряд картонных коробок, а в руках две барабанные палочки. И я никогда в жизни не вообразил бы, что коробки могут так звучать! Он играл на этих импровизированных барабанах, и как играл! Ловкие пальцы крутили, стучали и перебрасывали палочки, из-под ударов которых рождалась быстрая и динамичная мелодия. Горячая и сердечная. Я, никогда особо не увлекавшийся музыкой, остановился. Не только заслушавшись, но и засмотревшись на этого мужика. Я частенько видел людей играющих на скрипке на улицах или на баянах и трубах в переходах, и только этот одинокий оборванец-барабанщик вызвал желание кинуть ему монетку. Кажется, в деревянной коробочке, стоящей перед коробками-барабанами, уже лежало немного мелочи и даже пара бумажных десяток.
«Как такой человек мог оказаться на улице в обносках?» - подумалось мне.
Дилетантское мнение подсказывало: палочками дед владеет профессионально. Конечно, откуда это знать старшекласснику, никогда не интересовавшемуся такими вещами? Но впечатление создавалось. Музыкант, если и был не талантлив, то дело свое явно любил. И по каким неведомым причинам такой человек прозябает на холодной во всех отношениях улице, вместо заработка денег в какой-нибудь группе – для меня загадка. Видимо, таков музыкальный шоу-бизнес.
К таким уличным исполнителям все давно привыкли. К ним испытывали либо симпатию, либо пренебрежение. Поэтому картина, увиденная дальше, немало удивила меня. Какой-то гоповатый тип с расфуфыренной девицей и компанией подельников подошел к музыканту. Явно выделываясь перед своей женщиной и друзьями, краснолицый коренастый парень в красной бесформенной шапке решился ржать над стариком, прогоняя его бранью.  С гыгыканьем пнул коробки. Те оказались полые и легко разлетелись. Музыканта такое отношение не устроило. Он попытался отбиться от негодяев, но те затолкали его и опрокинули наземь. Полиции, дежурившей обычно здесь, рядом вовремя не оказалось. Вероятнее всего, они как раз сидели сейчас в теплом фаст-фуде. Под гнусный смех я прошел мимо.
Увиденное давило. В конец оскотинившиеся люди больше не стеснялись света дня, чтобы творить свои бессмысленные зверства. И мои вялые поиски Грешников-игроков бессмысленны. Такие мысли посетили меня. Тут каждый второй – грешник. И почему я ухожу? Почему не заступлюсь за деда-барабанщика? Герой я или нет? Нет. Сейчас я ничем не способен ему помочь. Но я это запомнил. А в моем случае, помнить – значит предвидеть.
Дожил день до конца. Я вернулся с прогулки, занимаясь своими повседневными делами. И перед сном, пожелав родителям спокойной ночи, лег в постель и вколол себе инсулин. Вернулся. Мои глаза открылись ранним утром того же дня. Всё как обычно. Подобная карусель уже не казалась чем-то пугающим и сводящим с ума. Теперь это обычная рутина. И весь день был у меня на ладони.
В нужное время я пришел на Тверской бульвар. Вновь с интересом наблюдал за чудесной игрой барабанщика. Заметив компанию хулиганов, направился им наперерез. Их краснолицый, как бабуин, главарь уже замахнулся ногой. В этот момент я вроде как случайно натолкнулся на него, проходя мимо, и поставил подножку. Парень упал на задницу и уставился на меня. С плоским носом, пучеглазый, воняющий одеколоном, вблизи он выглядел ещё отвратительнее. Покраснев ещё сильнее, хулиган вскочил. Его друзья обступили меня с двух сторон. До боли знакомая ситуация.
- Ты че, берега попутал? Смотри куда прешь! – гаркнул он на меня.
Схватил одной рукой за грудки.
- Простите, я случайно, - виновато улыбнулся я.
- За случайно бьют отчаянно! - взвизгнула девица из-за плеча своего мужчины. – А если бы он руку сломал!?
- Тань, заткнись, - бросил ей через плечо вожак этой стаи. Повернулся ко мне. – Ты че, пыльный, проблем хочешь? Нахрена меня толкнул?
- Я же говорю, мне очень жаль, это вышло случайно, правда. Я честно не хотел. Простите, пожалуйста, - затараторил я, строя из себя дурачка.
- А че руку в кулак сжал? – ухмыльнулся краснолицый. – Ударить хочешь? А если я с тебя за моральный ущерб стряхну, пыльный?
Я с удивлением обнаружил, что действительно сжал правую руку в кулак от напряжения. И мне действительно больше всего хотелось сейчас разбить нос этому грязному созданию, по ошибке считающемуся человеком. Пусть мне и предписан строжайший покой, после боя с Гневом обычный гопник меня уже не пугал.
- Деньги есть? – дернул меня за куртку подельник краснолицего. Бледный рыжий парень с жиденькой бородкой.
Вдруг мне на плечо легко и тепло легла широкая мужская рука. Тот самый старик-барабанщик стоял за моей спиной. Я и не обратил внимания, что он перестал играть. Старик провел языком под верхней губой, прищурив один глаз, и цокнул.
- Проблемы, мужики? – дерзко дернул подбородком музыкант.
- А тебе проблем отсыпать, хрыч? – просипел один из подручных.
Главарь посмотрел на деда, потом на меня. Вокруг уже собиралась толпа зевак, предвкушающих малоприятное зрелище. Это тоже не укрылось от хулигана. Он отпустил меня и поправил свою шапку.
- Пошли. Хрен с ними, - бросил парень своим. Потом повернулся ко мне и прошипел, дав подзатыльник. – Чтоб я тебя больше не видел, беспризорник!
Эти унизительные слова и удар, заставили мое нутро вспыхнуть от злости. Желание врезать подонку возобладало. Забыв обо всем на свете, я был готов броситься на обидчика. Рука на моем плече сжалась, остановив порыв. Я покосился на старика. Он покосился на меня и помотал головой. Отпустил меня только тогда, когда вся эта упырь-бригада скрылась из вида.
- Не переживай, дураки были во все времена, - улыбнулся барабанщик. – Не попадай в неприятности, братушка.
Неопределенно хмыкнул в ответ. Теперь, несмотря на то, что я на самом деле помог ему избежать беды, выходило, что это старик спас меня. Он похлопал меня по плечу и вернулся обратно за свои коробки. Я смотрел, как он садится на твердую, холодную землю, разминая кисти перед новой игрой. Меня что-то дернуло. Возможно, знание того, что сегодня меня не ждет ничего интересного, или я просто соскучился по задушевным беседам. А этот человек чем-то притягивал к себе. Необъяснимой ли печалью серых глаз, или противопоставленной этому глубокомысленной улыбкой, но барабанщик вызывал симпатию.
- А вы не хотите перекусить со мной? – спросил я у пожилого человека, указав на расположившийся рядом ресторан быстрого питания.
Несколько секунд, будто бы сомневаясь, дед смотрел на меня.
- Ну, если ты уверен, - пробормотал он, наконец, - я бы перекусил.
Прищурился. Улыбнулся мне.
- Тебя как звать?
- Сергей.
- А я Максим Максимыч, - представился музыкант. – Помнишь, как у Лермонтова?
- Э-э, да, конечно, помню, - бессовестно солгал я.
Наблюдая за тем, как новый знакомый складывает коробки одну в другую и ставит их в сторону, я подумал:  «А может зря я это затеял?». Мне бы уйти, но предчувствие требовало поговорить с этим незнакомцем. Хотелось узнать его, как человека. Да и отказываться от собственного предложения уже было поздно. Максим Максимыч убрал палочки во внутренний карман своей драной куртки, и мы зашли в цитадель общепита.
Пока он шел рядом, я почуял солоноватый запах вокруг него. И это не запах мочи, как можно было предположить. От пожилого бродяги тянуло не грязью или псиной. От него веяло запахом моря. Что странно, ведь я никогда не бывал у моря. Отчего-то казалось, что оно должно пахнуть именно так. Мы отстояли в очереди, среди красно-желтых тонов, слушая гомон и чавканье толпы, сливающиеся в гул пчелиного улья. Старик, казалось, не обращал внимания на брезгливые и недоуменные взгляды некоторых посетителей и персонала. Ничего удивительного, учитывая его внешний вид.
Купив пару бургеров, картошечку и кофе, направились искать место. Это самое сложное в таких заведениях, обычно заполненных народом до отказа. Однако нам удалось устроиться в уголке под лестницей. Небольшой столик здесь располагался удобно, но незаметно для зала, за счет чего и оставался пустым. С минуту мы сидели молча, в окружении какой-то модной зарубежной песни, играющей фоном. Мне стало неудобно. Затем Максим Максимыч протянул руку, взяв из пачки горсть картошки-фри.
- Спасибо, - произнес он.
- Да угощайтесь на здоровье, - хмыкнул я.
Развернув обертку, пился зубами в свою булку с котлетой. Приятный аромат наполнил рот. Кто бы что ни говорил о безусловном вреде такой пищи, она была чертовски вкусной!
- Давай на «ты», - предложил барабанщик и спросил следом. – А чего это ты меня покушать позвал?
- Да просто так, - я пожал плечами. – В знак благодарности, ты же мне помог.
- Эва оно как, братушка, - старик хмыкнул. Задумчиво пожевал ломтик картофеля и испытующе посмотрел на меня. – Только кто ещё кого спас?
Я заглянул ему в глаза. Растерялся. Не сообразил сразу, прикинуться ли шлангом или признать, что я намеренно влетел в того парня. Хотя моей реакции Максиму не требовалось. Очевидно, что он и так всё понял, и теперь по-отечески улыбался мне.
- Тебя беспокоит эта ситуация? – спросил он, разворачивая свой бургер и надкусывая его.
Вздохнув, я признался:
- Есть немного. Просто не могу понять, откуда берутся такие уроды? Вот реально, конченые люди! – жарко воскликнул. – Самовлюбленные долбоклюи, считающие себя в праве унижать других.
- Э, братушка, я ж говорю, дураки были во все времена, - махнул рукой старик. – Взять хоть терроризм.
- В смысле? – не уловив суть, уточнил я.
- Ты послушай, что Я об этом думаю, - Максим глотнул кофе. - Терроризм самый глупый и недейственный способ добиться желаемого. Честно говоря, я даже не знаю, чего все эти группировки пытаются добиться, и какая у них цель. Так или иначе, они пытаются достигнуть этой цели, если она вообще есть, террором. То есть - сея страх, правильно?
- Правильно, - ответил я, уже ощущая неподдельный интерес.
- Это бесполезная тактика. Они что-то взрывают, на день поднимается паника, а потом об этом все дружно забывают и живут своей жизнью. Сколько ни взывали метро, поезда и торговые центры, разве люди боятся в них ходить и пользоваться ими? Ни разу. Своими действиями, кажущимися им самим справедливыми, они вызывают лишь ненависть у мира. Можно ли добиться успеха, если тебя все ненавидят? Шанс есть, но маленький. А эти смертники? Это вообще идиотизм! Какой смысл взрывать себя? Допустим, взрывая себя, ты уничтожаешь врагов, верно? Но какой в этом смысл, если умираешь сам? Тебе уже будет всё равно.  Даже ради такой расплывчатой вещи как месть - это слишком глупо. Стоит так же заметить, что смертники чаще всего обычные люди, а не солдаты. Они идут на это ради внушенных им чужих идей. Проще говоря, они марионетки, которые предпочитают подчиняться, а не думать своей головой, зачем им взрывать себя. И жертвы терактов, которым эти типы вроде как мстят, это тоже обычные люди, не имеющие ни какого отношения к этим войнам. Не это ли называется трусостью? Почему бы солдатам не воевать с солдатами? Всем этим боевикам просто страшно признать, что они продолжают сражаться на войне, проигранной давным-давно.
Максим Максимыч говорил медленно, размеренно и искренне. Все его эмоции, пока он произносил эту речь, отображались на его подвижном лице. Его дребезжащий, немного грубый голос звучал ровно. И он говорил это не просто так. Не читал мораль, не делился своими чувствами. Когда он говорил, он констатировал факт. Закончив, дед сделал ещё глоток кофе.
- То же самое касается и всех этих революций, когда один  народ разделяется, и брат убивает брата. Это бред. Когда такое происходит, значит дураков, желающих насилия ради насилия, собралось много. И у каждого своя правда.
Легонько помотав головой, я стряхнул с себя груз обрушившейся информации. То, что говорил этот мужчина, имело смысл. Он оказался не просто талантливым бродягой. И отсюда возник вопрос, ради которого я его сюда позвал. Этот вопрос назревал ещё с тех пор, как я увидел его играющим на улице.
- Мне интересно, почему ты играешь на улице? Как так-то?
- Ну, начнем с того, Сергей, что я только играю на улице, - произнес он, - а не живу там.
Он поднял ладонь, опережая мои слова. Улыбнулся.
- Я вижу твой взгляд. Я не бомж. Пусть маленькая, но квартирка у меня есть.
- Да, я понял, - оставалось только стушеваться.
- Эх, братушка, на улице играют не от хорошей жизни. Обстоятельства такие. Конечно, некоторые просто хотят делиться своей музыкой с людьми. А другие пытаются свести концы с концами. Зарабатывать на еду надо.
- А какие у вас обстоятельства?
- Да зачем тебе это? – удивился музыкант.
Связного ответа он не получил. Только ожидающий взгляд. Максим Максимыч помолчал немного. Откусил ещё кусок своего бургера, запил его кофе. Тяжело вздохнул.
- Знаешь, единственный человеческий недостаток, который проходит со временем – это молодость.
- Не понял, - признался я.
- Ну, когда-то я тоже был молодым. Раньше-то я в оркестре играл, - начал старик. – Ещё в советские времена. Видный человек был. Часть коллектива. У барабанщика, кстати, самая неблагодарная роль. Надо все выступление стучать, держать ритм. Так вот, молодости свойственны эгоизм и глупость.
Ещё один вздох со стороны моего собеседника.
- Я рано женился. Семью захотел завести, а семья не кошка. Одним словом, дурной я был в свои двадцать семь.
- Разве ж это рано? – мои брови поднялись, выдавая удивление.
- Да не смотри на возраст, - поморщился Максим. – В те годы я продолжал вести себя, как подросток. Понимаешь, система ценностей у меня ещё не та была. Думал, раз водятся деньги и есть отличное образование, то я самый лучший. А у самого в голове ветер и рубаха нараспашку. А всё туда же, захотелось в семью поиграть. Эх…
Голос его смягчился и зазвучал тише.
- А девушка была хорошая. Красивая, умная, из благополучной семьи. Сына мне родила. Я обещал сделать её счастливой. Золотые горы обещал и море любви.
Старик встряхнулся. Посмотрел на меня.
- Но все это оказалось пустым лицемерием с моей стороны. Начались проблемы с моими родителями. Жили-то мы у них, а она им не полюбилась. Они думали, будто специально залетела, чтоб я с ней расписался. Давили на нас сильно.
- А почему вы с ними жили?
- Ну, я мог бы сказать, что времена такие, не было денег на отдельное жилье. Но на самом деле я просто не хотел ничего менять в своей жизни. Меня всё устраивало. Было привычно и удобно жить с родителями. В общем, я ставил свой комфорт превыше её интересов, да и вообще вел себя как эгоист. Продолжал где-то кутить. Больше времени уделял друзьям, а не жене. А стоило ей начать серьезный разговор, я закатывал скандал. Вел себя, как баба. Список моих ошибок можно продолжать бесконечно.
Музыкант устало махнул рукой и откинулся на спинку стула. Он принялся доедать бургер – выиграл себе время для раздумий. Затем продолжил.
- Потом ей всё это надоело. Она забрала ребенка и ушла. Я обещал измениться, просил прощения, затем грозился забрать сына. Но и это оказались только пустые слова… Я начал пить. Сильно. Меня выгнали из оркестра. Влез в долги. Постепенно все близкие люди оставили меня. Пришлось продать инструменты и другие вещи. Когда умерли родители, продал и квартиру. Переехал.
Выяснилось, что я неприспособлен к самостоятельной жизни. Собственно, тогда я и начал играть на улице. Сперва было стыдно.
- Стыдно?
- Ага. Играть для прохожих. Одному. Под всеми ветрами. Опускаться с классики до этих ваших забугорных барабанщиков. Но когда надо заработать денег, стыд уходит. Кушать-то хочется. Самое хреновое, братушка, что поздно я повзрослел. Только став морщинистым стариком я осознал свою никчемность. Для родителей я являлся козлом отпущения. Для друзей – легким источником денег. И только Ольга меня по-настоящему любила. Пыталась вытянуть из всего этого дерьма.
Он замолчал. Глянул своими серыми, как запотевшее стекло, глазами. Теперь ясно, отчего в них поселилась такая печаль. А ведь когда-то его глаза наверняка беззаботно смеялись и блестели. Я не мог представить себе этого старца тем дураком, о котором он сам поведал. Наверное, это и значит не судить книгу по обложке. Задумался. Нахмурился. Отпил из своего стаканчика начавший остывать кофе. И задал важный для себя вопрос:
- А вам, - уважительно обратился я, - хотелось когда-нибудь изменить свое прошлое? Исправить ошибки?
- Эх, большинство людей тебе гордо ответят «нет», - улыбнулся Максим Максимыч. – Только это неправда. Отказаться от такого могут только по-настоящему сильные личности. А людям свойственно быть слабыми. Каждый о чем-то жалеет и хочет что-то исправить. Но все люди идут ab ovo usque ad mala.
Он с усмешкой почесал небритую щеку.
- Это переводится с латыни «от яиц до яблок». У древних римлян обед обычно начинался с яиц и заканчивался фруктами, в частности яблоками. И эта поговорка означает "от начала и до конца". Понимаешь? Да и боюсь, что если бы вернулся, то ничего не изменил бы. Совершил бы новые ошибки.
- Понятно, - глухо ответил я.
Мы неторопливо доели и распрощались. Не уверенный до конца в том, отчего музыкант поделился со мной столь личными воспоминаниями, я был ему благодарен. Разговор оставил меня в смешанных чувствах. Тепло и приятно от того, что незнакомец доверился и открылся мне. С другой стороны, участь старика Максима вызывала жалость. Прислушался к себе. Нет, не жалость. Она слишком унизительна по отношению к нему. Я сострадал ему. Живо представлял себе, как повел бы себя, оказавшись на его месте, и сопереживал. Да, именно так.
Но он прав: человеку свойственно оступаться и желать исправить ошибки.
А ещё человеку так же свойственно меняться, не хватает только желания – таков сделанный мной вывод. По этим причинам в моих силе и желаниях нет ничего противоестественного. Не зря я решил поговорить с барабанщиком. Убедившись в этом, я вышел из фаст-фуда.
Огляделся. Пошел к метро. Остановился резко, почувствовав на затылке чей-то взгляд. Зловеще заскреблись в глубине души серые крысы страха. Такое уже случалось. Обернулся. Кто? Бабушки и дедушки, несколько детей, мужчины в куртках пальто, какие-то громогласные студенты. Слишком много людей сновали туда-сюда, и наблюдателя определить не удавалось. Внутренне съежившись, я спустился в метро и поехал домой.
На следующее утро выпал снег. Белые и чистые, пушистые кристаллы замершей воды сыпались с неба на радость дворовой детворе. Москва оделась в свет, пряча грязь и отбросы под белым платьем. Похолодало. Теперь зима действительно пришла. Дни опять потянулись за днями. Пусть и белые, но полные рутины. Обычные и удачные. Хотя что такое, в сущности, счастливый день? Как бы день не был великолепен, он запоминается гораздо хуже и вскоре стирается из памяти. В противовес ему день неудачный обычно запоминается во всех своих деталях.
Но эти зимние деньки и вправду были неплохи. Отметили день рождения папы, а затем и Новый Год. При чем, новогоднюю ночь я встретил несколько раз подряд. Уж очень вкусный стол накрыла мама. Уж чересчур много нашлось развлечений и мало времени.
А потом приблизился и тот самый день. Мне предстояло пойти в новую школу, куда меня определили. Восторга и умиления возвращение к учебе у меня не вызывало. Однако новая школа, где я никого не знал, открывала передо мной перспективы. Чистый лист, так сказать. Начинался новый этап жизни.
И для меня это был переход на следующий уровень Игры.