я побегу пупырышками дрожи сказка

              сказка о двух руках

          было бы странно, если бы рук или ног было по' три
(но ведь и это возможно)


    Разумеется даже разумом, что эта история началась с рукопожатия. Более того, если бы у человека было две или три головы (а в компьютерных играх и такое возможно), эта история началась бы с мыслепожатия: мы с тобою, читатель, попытались бы мыслями обменяться, и у нас ничего бы не вышло.
    Разумеется даже разумом, что история началась именно с разумения: мы с тобой, читатель, поздоровались (подразумевая здоровье). А ещё мы обрадовались друг другу (подразумевая радость). А ещё мы протянули руки на встречу друг другу (подразумевая, что возможна и реальная, а не виртуальная, встреча).
    Разумеется даже разумом, что это всё под разумом, а мне очень хочется над.
    Потому я попросту бросил взгляд и увидел тебя, читатель. Не таким, каков ты есть для себя, но таким, каким тебя видят мои глаза (а так же стоящее за этими глазами за-зрение: мое образование, мое само-мнение и прочие само, не имеющие к тебе самому никакого прямого отношения).
    Итак мы поздоровались, читатель. Даже пожали друг другу руки.
    И за всем этим как раз наблюдала та самая черная кошка, что перешла санкт-ленинградскую речушку (то ли Карповку, то ли Малую Невку) по волнышкам. Она даже не мурлыкнула при виде нашей встречи. Она была более чем умная кошка и при менее чем умных лицезрениях не удивлялась.
    Она ожидала и она дождалась настоящего лицедейства.
    Кошка сидела у самого края дороги: с одной стороны от кошки бежала (впрочем, выходило это у неё едва-едва) речушка, а с другой из-редка (словно бы рядок за рядком) бурлила дорога (этакие волнышки-автомобили отчасти её наполняли): сначала кошка просто сидела, вдохновенно подергивая чутким хвостом...
    Потом черная-черная кошка вообразила себя мостом (то есть попросту встала на лапы и выгнулась). При этом (а так же при том) сразу стало ясно, как ещё (кроме хождений по волнышкам) кошки могут ходить по воде и среди людей и машин... При этом (а так же при том) стало ясно... Это сквозь санкт-лениградскую слякоть небес брызнуло недолгое солнце.
    И стало ещё более ясно, что было бы странно, если бы рук или ног было по' три (но ведь и это возможно), и для этого достаточно протереть собственное зрение (не надо протирать штанов, не надо протирать очки, не надо вообще ничего про-тирать, но следует протереть: утро бросило лед и медь, дабы я мог его (этот лёд) обогреть, а медью - звенеть...
    Но это только слова. А что кошка?
    Кошка, что прежде всего сидела у самого края дороги, а потом вообразила себя мостом (то есть попросту встала на лапы и выгнулась), была прекрасна: она могла бы сейчас вообразить себя какой-нибудь Камчаткой или даже островом Сахалином... Да, именно (и скорей всего) островом: ведь тогда и только тогда между нами (материком) и данным нам в кошачьем воображении островом понадобился бы удивительный мост...
    ...Кошка,
    …...что только что сидела
    …......у самого края дороги, стала дорогой моего зрения: она встала на все четыре лапы моего зрения и выгнула одну (и это очень важно: у птолемеева плоского глобуса всего одна ось) спину. И это очень важно: нам с тобой, читатель, дано сейчас удивительное право: иметь свой взгляд.
    Ибо даже кошка может смотреть на королеву.
    Ибо даже кошка может (выгнув свой взгляд) переступить через голову королевы.
    Тогда кошка увидит свой (исключительно свой, хотя и относительно свой) вид.
    Вот и я сейчас (разговаривая, читатель, с тобой) встаю на все четыре лапы своего вполне кошачьего взгляда и переступаю через голову разговора... Вот и я сейчас понимаю, как кошки умудряются существовать в нескольких мирах одновременно (или разновременно, или разно-существовать).
    Вот и я - сейчас, когда надо бы быть - всегда.
    Итак, кошка выгнула спину, а я выгнул свой взгляд. Кошка, меж тем, оглянулась назад (через спину) на реку: внешне ничего вокруг не происходило, зато происходило очень внутренне.. То есть (продвигаясь из внутреннего во внешнее) я как бы видел одно: машины бежали по дороге, река текла в своём русле, кошка выгибала свою спину, а я (я ведь тоже бываю внешним) разговариваю с тобой, мой вполне виртуальный читатель.
    И всё это происходит на одной из набережных Санкт-Ленинграда.
    А вот что (и - главное - где) происходит сейчас внутренне: кошка во мне выгнула спину, вытянула лапы и выпустила коготки. Согласитесь, сейчас очень с руки взять эту кошку на руки и тотчас погладить...
    ...Согласитесь, что кошка (когда её будут брать) вцепится коготками в пространст-во
    …...и не отдаст ни пяди, но потянет всю набережную (и небо над ней) за собой,
    …......и даже облачность над го-ловами сде-лается го-лубой: кошка словно бы за-
    …......играет ветрами: такое вот пламя (а так же движения племён, континентов и раз-
    …...веванье знамён, два-веванье знамен, три-веванье знамён: словно море - на месте фи-
    …гура замри: ну да, губа у меня не дура! Я наслаждаюсь видом моего Санкт-Ленинграда. Я вижу, как небо отодвигает возможность слякотного снегопада и позволяет всему - быть радостным... И на нёбе моем - сладостно. И на кошке (а это черная-черная кошка!) клином сошёлся свет: на четыре стороны света кошка сейчас свободна вытворять с этим миром всё, что кошачьей душе угодно!
В том-то и дело, что всё можно тем, кому это всё - не надо.
    Кошка может формировать миры, но ей и этого мира не видно. Куда её прочие-прочие-прочие гни за-ведут (глаза её завидущие) - на деле всё происходит так: она просто сидит себе (а так же мне и тебе) на обочине космической трассы! Ибо - я мну эту реальность как глину, и ты мнёшь эту реальность как глину, но лишь при условии, что мы не свое-корыстны... Тогда мы (и кошка, конечно) совсем не вселильны, но у каждого в руках или лапах словно бы кисть для завершающего мазка!
    Так мастер, видя работу ученика, единым штрихом её превращает в шедевр.
    И здесь из дремы, из бытия немоты пробудился мой читатель:
    -  А вы что думали? - спросил он меня. - Зачем еще может такая кошка щуриться на такой мир?
    -  Это ясно, - ответил я с удивлением (до сих пор читатели только и делали, что внимали или не внимали мне). - Разумеется, что кошка надеется мир переделать под себя, сделать себе угодным. Ежели не получается, кошка не приспособится (в отличие от нас с вами), а продолжит щуриться.
    -  Вот видите, - обрадовался читатель. - Кошка видит мир краешком глаз. Щурясь, она видит мир таков, каков он есть: на краю перемен.
    -  Вижу, - молча сказал я, глядя на читателя краем глаза.
    Так мастер, видя работу ученика, единым штрихом превращает её в шедевр.
    -  Ну и что вы будете делать с кошкой и со мной, - не менее молча спросил понятливый читатель.
    -  Ничего, - ответил я. - Вы и сами с собой всё сделаете.
    Здесь я могу сказать еще больше: я могу за себя ответить. Ведь мне удается себя услышать. Поэтому мне (наконец-то) удается разглядеть моего читателя (то есть оформить его: придать ему его место и время)... Поэтому я повторил:
    -  Ничего. Вы и сами с собой всё-всё (равное ничему-ничему) сделаете.
    Всё было не "просто" - просто, а еще проще: моим читателем был весь мой мир. А уж размеры моего мира, его время и его форма, я как-нибудь вы-беру-по-утру или по-вечеру. Вот так и кошка присутствует в моей речи, себе по норову слова под-бирая или над-бирая: над-зирая за моим выбором просто-напросто потому, что она почти не-причастна.
    Ибо кошка, сидящая на берегу санкт-ленинградской речушки, честна (а не сей-часна или еже-часна)...
    ...Ибо с кошки и начались все эти мои рас-сказки (что означает: рассказывать сказки, не более)...
    …...Ибо с кошки и продолжились все эти два-сказки или три-сказки: это только кажется, что продолжение человека - это его рука, желающая протягиваться и брать...
    …......Эта рука (моя рука, надо заметить) сейчас очень хотела взять на руки кошку и начать её гладить по черной тёплой шерсти (а кошка нервно бы теребила хвостом окружающий воздух...
    …...Вот так и должно было бы случиться: мы с кошкой (она у меня на руках) стоим на санкт-лениградской набережной, а мимо спешат (то есть мимо нас и мимо речушки) ма-ши-ны...
    ...Вот так всё и должно было бы, но не получалось никак, ибо: вмешался ты, непонятливый мой читатель. Ибо - мир (мной написанный) должен быть с-читан (пере-листан, ежели угодно)...
    Ибо - мир (мной написанный) должен быть со-считан (по пальцам, ежели угодно)...
    Ибо - мир (не смотря на с-читанность и со-считанность) должен быть...
    И только кошка (а она сидит на обочине космической трассы) понимает, что всё нам с тобой, читатель, по силам, но мы ничего не можем изменить в этой всевозможности: поэтому кошка всё принимает, как есть. Поэтому с кошкой (как и с этим миром) можно сделать всё, что угодно, но нельзя ни к чему принудить.
    Так что действительно: всё не просто «просто», а ещё проще.
    Поэтому, вместо того, чтобы протянуть тебе, читатель, руку для рукопожаьтия, я наклонился и поднял кошку.
    Так мы и стояли: ты напротив меня, я напротив тебя, кошка у меня на руках, а всё мы - на обочине. И космос здесь ни при чем, ежели не понадобится.

    p. S. Voт vидишь (или не vидишь), читатель: мы не пожимали друг другу рук (хотя я и написал об этом), но каждый из нас (vедь нас очень много) vзял на руки по кошке (или по миру), и этого оказалось достаточно. А что до пупырышкоv дрожи, так это vетер vечности гладит кожу реальности, и мне немного зябко.