Этот город храним благодатью святынь 2

ЭТОТ ГОРОД ХРАНИМ БЛАГОДАТЬЮ СВЯТЫНЬ (2 часть)

Уступим место поэтам писавшим о "Вильне стародавней" два века назад.
 
Одним из первых, оставивших письменное поэтическое упоминание о нашем городе на языке Александра Сергеевича Пушкина, по всей видимости был автор «Писем русского офицера» Фёдор Глинка (1786-1880), как адъютант генерала Милорадовича (1771—1825), участвовавший во всех главных сражениях отечественной войны 1812 года и награждённый «за кампанию» шпагой за храбрость.
Позже заведуя канцелярией генерал-губернатора С.Петербурга, Глинка рассматривал в ходе своей работы, дело молодого Александра Пушкина, которого вскоре выслали из города, но по отношению к поэту Глинка пытался проявить участие, напутствуя сочувственными стихами, на которые тот ответил, назвав его «великодушным гражданином»...

ПАРТИЗАН СЕСЛАВИН
 
Он в юности своей весь отдался наукам,
Дышал мечтой о жизни боевой;
И чтением он ум обогащая свой,
И душу приучал к волшебным славы звукам...
Но вдруг... Двенадцатый, с его войною, год!
Пожар! Отечество горит - и весь народ
К оружью от сохи... И косы на защиту...

Кто там на дереве сидит
И, пепельной золой покрыту,
Москву святую сторожит?
Кто так искусно нам дает правдивы вести?
Он храбр и прям, как меч! Ни трусости, ни лести!..

Вот Вильна, польский град, французами кипит!
Двадцатиградусный мороз трещит!
И русские сердца трещат от правой мести!
Кто ж воин сей с отвагою такой,
В крови, с подвязанной рукой,
С дружиной ломится в вороты?
Вот груды золота в разбитых сундуках:
Пусть гинет золото в снегах,
Ему важнее есть заботы,
Чтоб славу скользкую держать в своих руках...
Героям древности он благородством равен,
Душой прямой россиянин,
О нем вещал бы нам и предок-славянин:
- Се - славен! -

1812-1825 г.г.

Так вписался в историю нашего города будущий декабрист, правда, не упоминувший о том, что русские войска оставили город и французского императора без «исторической битвы» у стен Вильны, которую Наполеон, прошедший пол-Европы, всё-таки ожидал.
Но о «рекогносцировке» никто од не пишет - ни в восторженной, ни в грустной форме, а дома виленских жителей тогда были избавлены от разрушений, в связи с чем польский поэт Адам Мицкевич (1798-1855), учившийся в нашем университете, мог позже восторгаться:

ГРАЖИНА (отрывок)

...Все Витовту! На этих исполинских
Усильях наших мощь его растет;
Все города он взял себе - от финских
Заливов бурных до хазарских вод.
Ты видел, каковы его чертоги!
Я был в тевтонских крепостях. В тревоге
Глядят на них, бледнея, храбрецы.
Но трокский или вильненский дворцы
Еще величественней их. Под Ковно
Широкий дол открылся предо мной:
На нем русалки раннею весной
Цветы и травы расстелили ровно, -
Нет благодатней места под луной!
Но - веришь ли! - у Витовта в палатах
Узорчатые травы и цветы
Куда свежее на коврах богатых,
На тканях несравненной красоты!
То серебро, то золото... Богини
Таких цветов создать бы не могли,
Но выткали их ляшские рабыни.
Стекло для окон замка привезли
Откуда-то из дальних стран земли:
Блестит, как польская броня иль Неман,
Когда еще под ранним солнцем нем он
И с берегов уже снега сошли.

Пророчествует Мицкевич о возведении из небытия Дворца правителей в Вильнюсе, высланный ненадолго в почётную «санкт-петербургскую ссылку», он успел тесно пообщаться с Александром Сергеевичем Пушкиным (1799-1837), и плодом их дружбы стал литературный перевод последним поэмы «Будрыс и его сыновья»:
 
Три у Будрыса сына, как и он, три литвина.
        Он пришел толковать с молодцами.
«Дети! седла чините, лошадей проводите,
        Да точите мечи с бердышами.

Справедлива весть эта: на три стороны света
        Три замышлены в Вильне похода.
Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков,
        А на русских Кестут воевода.

Люди вы молодые, силачи удалые
        (Да хранят вас литовские боги!),
Нынче сам я не еду, вас я шлю на победу;
        Трое вас, вот и три вам дороги.

Будет всем по награде: пусть один в Новеграде
        Поживится от русских добычей.
Жены их, как в окладах, в драгоценных нарядах;
        Домы полны; богат их обычай.

А другой от прусаков, от проклятых крыжаков,
        Может много достать дорогого,
Денег с целого света, сукон яркого цвета;
        Янтаря — что песку там морского.

Третий с Пазом на ляха пусть ударит без страха;
        В Польше мало богатства и блеску,
Сабель взять там не худо; но уж верно оттуда
        Привезет он мне на дом невестку.

Нет на свете царицы краше польской девицы.
        Весела — что котенок у печки —
И как роза румяна, а бела, что сметана;
        Очи светятся будто две свечки!

Был я, дети, моложе, в Польшу съездил я тоже
        И оттуда привез себе женку;
Вот и век доживаю, а всегда вспоминаю
        Про нее, как гляжу в ту сторонку».

Сыновья с ним простились и в дорогу пустились.
        Ждет, пождет их старик домовитый,
Дни за днями проводит, ни один не приходит.
        Будрыс думал: уж, видно, убиты!

Снег на землю валится, сын дорогою мчится,
        И под буркою ноша большая.
«Чем тебя наделили? что там? Ге! не рубли ли?»
        «Нет, отец мой; полячка младая».

Снег пушистый валится; всадник с ношею мчится,
        Черной буркой ее покрывая.
«Что под буркой такое? Не сукно ли цветное?»
        «Нет, отец мой; полячка младая».

Снег на землю валится, третий с ношею мчится,
        Черной буркой ее прикрывает.
Старый Будрыс хлопочет и спросить уж не хочет,
        А гостей на три свадьбы сзывает.

О нравах в княжеской столице при великом литовском князе Ягайло, сыне великого князя Ольгерда и тверской княжны Ульяны Александровны,можно прочитать у Александра Александровича Навроцкого (1839-1914) в исторической драме «Крещение Литвы». Ягайло крещеный в православие, был союзником Мамая в Куликовской битве 1380 г., остановив свои войска на расстоянии одного дня пути от поля сражения.

КРЕЩЕНИЕ ЛИТВЫ (отрывок)

ГЕДВИГА

   Что здесь за шум?
   Как смели вы в покоях князя
   Скрестить мечи? Отдайте оба
   Сейчас их мне!
   
РОТЕНШТЕЙН (отдавая меч).

 
   Охотно, панна.
   Прошу прощенья; но не мог
   Оставить я без отомщенья
   Тех дерзких слов, которых даром
   Еще никто передо мною
   Не смел сказать (указывая на поляков). Спросите их!
   
ГЕДВИГА (к Вейдавутису).

 
   Отдай и ты!
   
ВЕЙДАВУТИС.

 
   Нет, никогда
   Не отдавал меча я бабе,
   И не отдам! Коль ты вмешалась
   В наш поединок, так его
   Нам отложить возможно, точно;
   А уж меча не получить тебе от истого литовца.
   Мы для него ножны имеем, (вкладывает меч)
   И вот куда ему дорога!
   А вашим ручкам непригоже
   Держать меча, ведь он не легок
   И не игла.
   
ГЕДВИГА.

 
   Молчи, презренный!
   Иль этот меч... (подымает меч).
   
ВЕЙДАВУТИС.

 
   А как же мне
   Твердил сегодня жрец, что с вами
   Приехал в Вильну, что ваш Бог
   Велит прощать врагам обиды.
   Соврал, должно быть!
   
ГЕДВИГА (опуская меч).

 
   Да, ты прав...
   Погорячилась я, забыла,
   Что ты наш гость. (входит Ягелло).
   
ЯГЕЛЛО.

 
   Зачем в руках
   Ты держишь меч?
   
ГЕДВИГА.

 
   Произошли,
   Среди гостей, горячий спор
   И ссора; рыцарь Ротенштейн
   Не выдержал и обнажил
   Свой храбрый меч, но тотчас отдал
   Его любезно.
   
ЯГЕЛЛО.

 
   На кого же
   Так рассердился Ротенштейн?
   
ГЕДВИГА (указывая на Вейдавутиса).

 
   Вот на него. Все старики
   У вас сварливы. Но пойдемте
   Мы на балкон. Какая ночь!
   Как блещут звезды! Что за воздух! (к гостям)
   Надеемся, что здесь без нас
   Не будет ссор? Пойдемте, рыцарь!
   Вот вам ваш меч. Он здесь не нужен.
   Здесь наше слово охраняет
   Всех от обиды...

В Литве литературные достоинства этого поэта и драматурга «перечеркнула» его должность виленского прокурора в чине генерал-лейтенанта и участие в подавлении восстания 1863 года. Лишь «народный» романс «Есть на Волге утёс» на стихи Навроцкого до сих пор любим и исполняется.

 

Старшему поколению виленчан ещё со школьной скамьи знакомы «виды» с Замковой горы на русский район города, где издавна селилась «Русь купеческая и ремесленная»,от одного из самых выдающихся представителей философской и политической лирики Фёдора Тютчева (1803-1873):

Над русской Вильной стародавной
Родные теплятся кресты -
И звоном меди православной
Все огласились высоты.

Минули веки искушенья,
Забыты страшные дела -
И даже мерзость запустенья
Здесь райским крином расцвела.

Преданье ожило святое
Первоначальных лучших дней,
И только позднее былое
Здесь в царство отошло теней.

Оттуда смутным сновиденьем
Еще дано ему порой
Перед всеобщим пробужденьем
Живых тревожить здесь покой.

В тот час, как неба месяц сходит,
В холодной, ранней полумгле,
Еще какой-то призрак бродит
По оживающей земле.


Помнит это поколение и современника русского поэта того далёкого ХIХ века, жившего в «Вильне стародавной», крестьянина Ивана Кодратьева, бесхитростно восторгавшегося Пречистенским собором:

Пречистенская церковь
Кого из русских не пленяет
Великолепный этот храм?
Кому он дум не навевает,
Отрадой сердце не ласкает,
И не уносит к временам
Отживших братий христианства,
Которых добрыя дела
Латинопольского тиранства
Рука разрушить не смогла?
А был, ведь, вид такой печальный!
Где нынче ряд святых дверей,
Недавно бил на наковальне
Железо пасмурный еврей, –
И там, где требы совершались,
И хор святую песню пел –
Железа звуки раздавались,
И мех усиленно шумел.
Теперь опять гудит, несется
Призывный звон колоколов,
Святая песня раздается
Давно не слышанных в нем слов,
И снова там, где многи лета
Любил лишь ветер песню выть –
Святою верою согретый
Молитву русский там творит.
И как молитва там отрадна!
И ей предела в сердце нет!
И так внимает ухо жадно,
Что не внимало столько лет!..
Но сердце наше не забудет
И тех, кто всем руководил:
Их каждый долго помнить будет,
Их имя каждый затвердил!..
 
 
ВИЛЬНА

Было время ты страдала –
Жизнь была куда горька!
Ты томилась и стонала
Под рукой поляка.
Над тобой грозой сердитой
Латинизм тогда ходил,
И рукой иезуита
Русский дух в тебе давил…
Храмы русские пустели:
В них, запущенных, одни
Только ветры песни пели,
Да кричали воробьи…
Был твой вид угрюм, печален. –
Но теперь ты расцвела:
Храм за храмом из развалин
Сила веры подняла.
И твоя окрепла сила,
Ты другим путем пошла,
Горе прежнее забыла,
Новой жизнью зажила.
И теперь тебе, счастливой,
Про тяжелый прежний гнет
Лишь волной своей игривой
Тихо Вилия поет.
И поет, и чутко внемлет
Песне – звукам русских слов,
И молчит, и тихо дремлет
Под трезвон колоколов.
Расцветай же ты без меры,
За расцвет благодаря,
И молись за край, за веру,
Да за русского Царя!

 
Подготовка текста © Павел Лавринец, 2006.
Публикация © Русские творческие ресурсы Балтии, 2005.

Одна из немногих сохранившихся книг в Вильнюсской публичной библиотеке имени Мажвидаса, с «изящной словесностью» о литовской столице, это стихи изданные Павлом Кукольником, Аделаиде Романовне Гейнрихсенъ - «Воспоминания о Вильне».
 
«ВОСПОМИНАНИЯ О ВИЛЬНЕ»

Где ты столица Гедимина?
Где замки грозные твои?
Где та священная долина,
Где крови пролиты струи
В честь бессловесных истуканов?
Где огнь останки пожирал
Князей – героев, великанов,
Тогдашней черни идеал;
Откуда бор непроходимый,
Шумя, тянулся без конца;
Где Зничъ горел неугасимый
Под стражей сонного жреца. -
Где мрачные вельмож палаты,
Громадой славные одной?

 
Типография А.К.Киркора в 1861г.

О делах давно минувших дней пишут и наши современники.Один из них Вит Балашов (1966 г.) из г.Караганда, Казахстан. Выпускник  Карагандинского государственныого университета им. Е.А. Букетова

ДОРОГИ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА 
ВИЛЬНА, 1812

Императоръ Наполеонъ:
-Какая ближайшая дорога въ Москву?
А.Д.Балашовъ:
-Карлъ Двенадцатый шёлъ на Полтаву.


Год двенадцатый веку идёт…
Кирасирская конница сильно
И легко переходит в намёт,
Вырываясь из улочек Вильны.

На крыльце гренадёр-часовой.
Покрывается пыльной вуалью
Багинет на ружье у него,
Знак Европы, бряцающей сталью.

И, пресыщенным ухом ловя
Восхищённый и преданный ропот,
Куртуазно выходит к дверям
Властелин покорённой Европы.

-Это кто аудьенции ждёт?
Не спеша, доложили драбанты:
Александр послом к нему шлёт
Своего генерал-адъютанта.

-И о чём же мне с ним говорить?
Подобру-ка уносит пусть ноги!
Да изволит пускай доложить,
На Москву есть какие дороги!..

…Император стоит перед ним:
Щёлкнул пальцем - и Вены не стало!
Сдвинул брови - и рухнул Берлин.
Бонапарт! Что ему генералы…

Ты к тому же не Кульнев-герой,
Не залит кровью вражеской чёрной…
Каково тебе спорить с судьбой,
Адъютант, царедворец, придворный?!.

Но, как русский, не видеть не мог
Ты вдали нашей воинской славы,
Вражьих трупов вдоль русских дорог,
Над замёрзшей рекой переправы…

И сказал, глядя в хищный зрачок
Императора супердержавы:
-Sire, к Москве ведёт много дорог…
Есть и мимо Полтавы…

В творчестве еще одного русского советского поэта узнается прошлое нашего города - Дмитрия Кедрина (1907 — 1945).Его стихи появлялись на страницах газет «Комсомольская правда», «Прожектор», «Молодая гвардия». В 1929 году, был арестован за то, что не донес на своего приятеля, отец которого был генералом армии Деникина. С мая 1943 до начала 1944 года находился на фронте в качестве корреспондента газеты «Сокол Родины».

ХРУСТАЛЬНЫЙ УЛЕЙ
Историческая повесть в стихах

«По приказанию виленского губернатора
фон Валя тридцать демонстрантов подверглись
наказанию розгами. В ответ на это рабочий
Гирш Леккерт стрелял в фон Валя»
(«История ВКП (б)» Е. Ярославского).

1. Утро над Вильной

Точно ломтик лимона, на краешке неба заря,
Закрывают глаза золотые сонливые звезды.
Господин Цукерман просыпается благодаря
Всемогущего Бога за то, что он зачат и создан.
Тесен пояс ему и жилетка в подмышках тесна,
Рынок вымели дворники, месяц стоит
на ущербе,
Нищей польскою девочкой бродит по Вильне
весна
В бедном ситцевом платье
в сережках голубенькой вербы.
Брызнул солнечный луч, купол церкви
позолотя,
Водовозы кричат, ветерок занавеску колышет,
Стонут пьяные голуби, всхлипывает как дитя,
Очумев от любви, тонкогорлая кошка на крыше.
Сунув ноги в чувяки и пальцы водой омочив,
Господин Цукерман надевает субботнюю пару,
А по улице ходят обугленные грачи,
Издалека похожие на головешки пожара.
Он изрядно позавтракал и, перед тем,
как идти,
Погляделся в трюмо, одичавшее в сумрачной
зале.
Из стекла с ним раскланялся рыжий
безбровый сатир
С желтой вдавленной плешью и жидкими
злыми глазами.
Что ж! Ему пятьдесят! Пятьдесят –
далеко не пустяк!
И блестящую плешь, не спеша
накрывает ермолка.
Он мужчина в соку! Он здоров!
Он еще холостяк!
Он влюблен как мальчишка!..
На днях состоится помолвка.
Он выходит на улицу. Жирный.
С довольным лицом.
Благодушный до рвоты и праздничный
до безобразия.
Вот стоит на углу, словно вымазанное яйцом,
Золотушное здание провинциальной гимназии.
С каланчи над пожарной –
навстречу идущему дню
Улыбается карлик с топориком в каске
крылатой.
На оконце пивнушки, молитвенно подняв
клешню,
Рак стоит, словно рыцарь закованный
в красные латы.
А на рынке содом!
Это ж прямо не Вильна – Мадрид!
 
Советский поэт, драматург и переводчик Дмитрий Кедрин в исторической поэме «Хрустальный улей» добротными и несколько тяжёлыми строчками запечатлевает картинки утренней жизни просыпающихся горожан, узнаём Константино-Михайловскую церковь, ведь только на ней, возведённой в канун Первой мировой войны в честь 300-летия дома Романовых, были покрытые золотом купола...

КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНЬСКИЙ (1905-1953)польский поэт, в стихах которого переплетаются лирика, юмор, ирония переходящая в гротеск. Автор поэм "Конец света" (1930), "Ниобея" (1951), "Вит Ствош" (1952). Сборники его стихов, рассыпанных по журналам и газетам, появились лишь посмертно.



СЧАСТЬЕ В ВИЛЬНО.

Вдоль по улице Вильно - так-то так, мой Буланко...
Как стряслось, любимая, это?
Вдоль по улице Вильно - так-то так, мой Пеганко,
Нужно мчаться в санках с рассвета.

Разве мало, что с нами на целую вечность
Эти кольца в их тихом мерцанье...
А в придачу - надёжные ставни, сердечность,
И Буланко - динь-динь бубенцами.

Здесь ты розою станешь, здесь родишь ты мне дочку...
Стойте, кони! Вон дом с палисадом,
Дверь - на улицу, окна выходят к садочку,
А в садочке - две яблони рядом.

Перевод А. Штейнберга
1934

НОЧЬ В ВИЛЬНО

В сердце нежно, а в воздухе слёзно.
И промозглая ночь замогильна.
Не безумного ли бредом тифозным
рождена вся эта хмурая Вильна?
И с такими вот мостками кривыми,
где всего романтичней - топиться,
и плывущими в туман мостовыми,
и пивными, где охранка толпится.
Займа требует плакат из простенка.
В дым извозчики, а улочки узки.
И сварливая речонка Виленка
плачет, тёмная, надрывно, по-русски.

Перевод А. Гелескула

ВЕСЁЛЫЙ МОСТ

Смиренно сгорбясь над Виленкой,
он ничего не ждал такого:
Ходил на службу пан Домейко,
и лёд царапали подковы -
был мост как мост.
Тряслись повозки,
горланил нищий кривоносый,
и тлела лампочка в киоске
и золотила папиросы.
Вдруг зазвонило, словно в церкви,
и ты возникла, смуглый ангел, -
и фонари, как офицеры,
блистая, замерли на фланге.
От снега веяло по-майски -
и запах, винный и кадильный,
был как "Баллады и романсы",
когда смеркается над Вильной.
А мост был в отсветах сапфира,
стыл серебром, тускнел опалом,
стал золотым - и, как порфира,
остался алым.

Перевод А. Гелескула