Про Мамс и живопись

Однажды Мамс решила стать великим живописцем. Произведя операцию «захват-захват» в  магазине, торгующем принадлежностями для рисования, скатав в одной из комнат коврик и вынеся диван во избежание превращения их в гениальное полотно (точнее, объемную фигуру), Мамс налила чайку и села медитировать.
Живописать хотелось отчаянно, а вот с сюжетами была проблема. Точнее, даже не с сюжетами – одной квартиры Мамс хватило бы на десяток-другой шедевров – а с мировосприятием и передачей оного на холст. Говоря проще, рисовать Мамс не умела.
Впрочем, когда гениев смущали подобные мелочи?!...
Подкрутив шурупы на мольберте, водрузив на него подрамник с загрунтованным полотном, Мамс запятнала картонку красками и закрыла глаза в поисках вдохновения. Вдохновение пришло, что называется, свыше: с размаху влетевший в форточку воробей столкнулся с палитрой, шмякнулся в чашку с недопитым чаем, побултыхался там и, высказав все, что думал по поводу будущих гениев, шумно струсил перья.
Проводив взглядом ретировавшегося пернатого, Мамс посмотрела на холст – и тут ее озарило. Отложив кисточку и навязав на карандаш метелку из остатков попугайского хвоста, Мамс вдохновенно принялась за дело. Она тыкала  свежеизобретенным рисовальным инструментом в палитру, окунала в стакан с растворителем и, закрыв глаза, брызгала в сторону мольберта. Вскоре процесс так захватил Мамс, что она уже приплясывала, делала взмахи то резче, то плавнее, заходила с боков и даже залезала на стул, чтобы живопотрясать (о «живописать» тут речь явно не шла!) сверху.
Наконец, внутренний голос заявил, что дело таки сделано. Мамс пошире раскрыла глаза, а следом – непроизвольно – и рот.
Перед ней был шедевр. В полном смысле этого слова.
Буйство красок, экспрессия, ассоциативный ряд… Мамс покатала слова во рту, предвкушая статьи в журналах.
В комнату заглянул обеспокоенный Кардинал. Ронять челюсть ему не полагалось по статусу, поэтому он сделал глубокий вдох, затем выдох, добыл из пространства фотоаппарат и принялся запечатлевать Мамс и ее шедевр.
А затем пришла СЛАВА. Она прокралась по отпечаткам перемазанных краской мамсиных балеток, и прочно обосновалась на просторах СМИ. Журналы пестрели заголовками и фотографиями: вот Мамс открывает в галерее зал со своими шедеврами, вот она дает интервью под руку с Кардиналом на фоне фотографий, отображающих творческий процесс, вот знаменитые швеи городка N презентуют оригинальное платье в стиле «ЖивоМамс», разукрашенное хаотичными цветовыми пятнами.

Кардинал по вечерам курил кальян и цитировал изречения восточных мудрецов. Мамс продолжала животворить, увековечиваясь в глазах мирового сообщества. И лишь воробей, через месяц переставший быть сине-красно-желтым, окончательно уверовал в то, что в предыдущей жизни он был попугаем Жориком, жившим на 3 этаже по улице Розы Люксембург у будущей знаменитой художницы Мамс…