Золотые Времена отрывок

Московский Дом Михаила Христофоровича Чайлахяна и его прекрасной и обаятельной супруги Тамары Карповны Чайлахян поистине был тем местом, где любили бывать и высокие, именитые гости и люди простые, без всяких регалий. Люди разных национальностей, вероисповеданий и взглядов, те, кто имел многолетний стаж дружбы, и недавние знакомцы находили здесь добрый ласковый прием, искреннее радушие и понимание. Многие признавались, что в этом оазисе любви и доброты как-то легче становилось дышать. Без всяких формальных установлений Дом Чайлахянов был Домом Дружбы, а сам Михаил Христофорович –“Полпредом” армянского народа на русской земле в Москве”.
А мама была душой всего этого содружества.

***
Спасение – это другие. Моя школьная подружка Наташа Михеева, у которой с мамой были свои доверительные симпатии посвятила нашему дому такие строчки:

“Квартира маленькой была,
но согревала многих.
И до сих пор ее тепло
Со мной в дороге”.

***
Тепло и гостеприимство ощущали и друзья младшего поколения.
Когда Миша Тарасов – мой сослуживец по курьерству в издательстве “Искусство”, отслужив в армии, зашел в наш дом,
там уже жила семья брата и Инночка гостеприимно впустила незнакомого юношу. А он с блаженной улыбкой ходил по комнатам и говорил, как хорошо из этого окна было встречать рассвет, а отсюда в ясные вечера был виден купол Университета, над которым гордо летали орлы, а отсюда… Думаю, что особенно хорош был монолог о рассветах, но честное слово - это был вполне невинный период, когда мы собирались небольшой кампанией, пили сухое вино. Какие нам победы рисовались в будущем…
Друзья Мои, это я чтобы не плакать смеюсь. Понадобилось много лет, чтобы я могла так писать о нашей жизни с мамой и папой, чтобы я поняла, что все это существует в каком-то другом измерении, и все это приношу Господу в благодарность за те
счастливые минуты, которых было так много. Они были освящены
светом и добром, и поэтому невозможно не любить эту память о
них.

***
Мамины слабости – конечно были. “Тамарочка не умела готовить”, – так считалось в нашей большой семье, где все невестки были отменные кулинарки. А лимонный пирог? И мамин холодец, такой вкусности я никогда больше не ела. А еще они с Соней здорово делали котлеты.

История Сони началась с печали, а кончилась свадьбой. Была она из Орловской губернии. К жизни относилась с серьезностью и большой долей иронии. Была самокритична и обладала крестьянским умом и интеллектом. Письма в деревню писала суровые без сантиментов. Мама иногда подтрунивала: “Соня, давай напишем: Жду ответа, как соловей лета”. Она обижалась, уходила к своему сундуку бормоча: не буду вообще письма посылать. Но все кончалось примирением. Соня рассказывала, что одна из домработниц нашего двора (был такой институт в 50-ые годы, демократичный вариант клуба для слуг, в котором состоял членом знаменитый мистер Дживс), когда звонили по телефону, брала трубку и осведомлялась: “Откеда звон”. А когда приходили гости, спрашивала у хозяйки: “Подавать или на кой”.
Наша Соня умела разговаривать с многочисленными гостями мамы и папы. И мамин однокурсник поэт Наири говорил: “Половину вашего семейного счастья составляет ваша Соня”. Она ушла, когда мы с тихой Таганки переехали на Ленинский проспект.
“Выехали на передовую”, - охарактеризовала ситуацию Соня, а
через три месяца удачно вышла замуж и осталась в том же доме
на Большой Коммунистической. Хэппи енд. Но это будет потом. А
пока – Таганка.

Каждый день эти Марфа и Мария (Соня и Тамара-мама) обсуждали, что приготовить на обед. И Соня отправлялась на Рогожский рынок покупать парное мясо, а мама садилась за стол переводить очередную книгу, если повезло, и кто-то из друзей-переводчиков подкинул кусок прозы, сказку и т.д.

***
Мама не лелеяла своей красоты, за нее работала природа. А
природа, как говорится, была “породистой”. Глаза сверкали, брови изгибались. Как это у Исаакяна: “Ее бровей два скрещенных луча, Изогнуты как меч у палача”. Только мама была нежной и доброй.
Соня мне рассказывала: мне три-четыре года, а мама на целый день уехала с дачи варить варенье на зиму. И я ходила весь этот
длинный день, заламывая ручонки, не находя себе места и канючила: где моя мама с красивыми ноготками.
Любимой сказкой в детстве была “Дюймовочка” Андерсена. Только я не понимала, почему конец считается счастливым. Насколько я помню, она улетала с эльфом принцем и все. А как же мама, которая вырастила ее в горшочке, любила? И моя мама сочинила радостный конец: они возвращаются и живут все вместе долго и счастливо.

***
Мамины прикосновения обладали волшебной силой. Много лет спустя после детства, когда я должна была сдавать последний госэкзамен в институте и никак не могла уснуть, мама сидела и всю ночь гладила меня по голове. Я, наконец, заснула и на следующий день благополучно сдала философию и меня даже отметили, (“склонность к обобщениям была заложена во мне с детства”). Такая была поговорка в наше время. Правда я спутала нумерацию билетов. Дежурная разложила их в условленном порядке, и я вытащила не “свой” билет, не тот, к которому готовилась. Но никого не подвела, слава Богу. Так что тут я не обманула ожиданий.

Правда, иногда на маму “находило”. До сих пор боязно вспомнить тот день, когда мама отпустила меня с каким-то дядей плавать в 4-х балльном Черном море. Если поднырнуть под волну и плыть дальше, так как я это делала потом, то все нормально. Он же решил со своей дочкой и со мной попрыгать на волнах. Меня пару раз подшвырнуло, протащило по мелкому дну, накрыло волной и выбросило на берег. Так что я оказалась стоящей метрах в четырех от кромки воды. Все радовались, такому счастливому исходу. Я же совершенно ошалелая от бешенства стихии, со звоном в ушах, тоже принужденно растягивала рот в улыбке и с внутренним укором к маме, толкнувшей меня на эту игру с морской волной.
Должна пояснить, что плавать меня научила мама в знаменитом кратовском пруду, и очень верила с тех пор в мои плавательные способности.

***
А Лева не может забыть другой случай из своего раннего детства. Левка был очень хорошенький “кудрый” мальчик и очень доверчивый, как все дети 4-5- лет. Мама его учила не открывать
двери незнакомым людям, на предмет похищения или еще какой
выдуманной родительскими страхами или не очень выдуманной
злокозненной истории.

“Даже если будут говорить, что знакомые, не открывай”.
“Ладно”, – сказал Левочка. А через час, какая-то женщина постучав в дверь, медовым голосом сообщила, что она хорошая
знакомая его мамы. “Деточка, открой, я – подруга твоей мамы”.
“Честное слово?” Голос ответил: “Честное слово”. Дверь была
открыта и…немая сцена…на пороге стояла Левочкина мама. Левка заплакал. Почему? Обидно стало, объясняет он теперь. Обидно, что доверился и обманулся.

***
Правда это все ничто по сравнению с тем, что делали и как закаляли от превратностей судьбы своих детей другие родители.
Друг и однокурсник папы Хайк Арутюнян спускал своих мальчишек на веревке с балкона второго или третьего этажа, чтобы они были готовы к побегу на манер теперешних суперменов. Если враг приблизится к дому.

Слава Богу, не понадобилось. А мы учили наших детей, как задерживать дыхание и нырять в нашей московской ванне. Очень
увлеклись этим занятием и совсем забыли, что у наших принцесс длинные волосы, и что в квартире не так уж тепло в зимнее время. Надо ли говорить, что следующую неделю мы их лечили
от насморка. Нырять они научились чуть позже в своем любимом
«Прибалтийском» море.

***
Дверь нашего дома была всегда открыта для друзей. “Когда вы закроете свою гостиницу?” - спрашивала нас Мария Павловна, интеллигентная старушка, мама нашего соседа Алексея Андреевича. К нам приезжали из Еревана, Ленинграда, Харькова и т.д. Один случай помню очень хорошо. Тетя Грета, друг мамы и папы еще с Ленинградской голодной молодости, дочь знаменитого лингвиста Ерванда Тер-Минасяна, а теперь еще и профессор энтомологии на лето всегда вывозила своих девочек Верочку и Наташу в Армению, в Народину, чтобы знали язык и помнили места родные. И по дороге из Ленинграда в Ереван заскочила к нам на два часика, а оказалось на две недели. Так как сначала Наташка, а потом и сама тетя Грета заболели гриппом.
Какое это было счастливое для меня время. Мама сразу наладила врачебный уход, Соня отвечала за обеды, а папа, приходя с работы, рассказывал последние научные новости. Мы тогда очень сдружились с Верочкой, она мужественно ухаживала за своими больными, оставив щелочку в двери, через которую микробы не проникали. Действительно, больше никто не заразился, а к нам стал наведываться Григорич (Григорий Георгиевич Башмаков). Он и так любил к нам приходить, а тут новые привлекательные лица. Я обнаружила у Верочки музыкальность и приятный голосок и каждый раз перед Григоричем просила ее исполнить “Ты, друг мой прекрасный, выйди на балкон”. А мама и тетя Грета вспоминали свою Ереванскую молодость, жизнь в домике поэта Иоаннисяна в
Эчмиадзине с его дочерьми - мамиными подругами. Они были ревнивы и говорили: “Что ты выходишь замуж за аспиранта, ты могла бы составить партию и выйти за наркома”. Что было с наркомами в скором времени, вы уже, наверняка, представили, а
папу они все вскорости полюбили и оценили. Вспоминать это было забавно.

Потом одна из них будет жить в Москве, будет приходить к нам, иногда подкидывать переводы. Это тетя Аник даст маме “Иван-бея” Бакунца. Прочтя этот рассказ, я приободрилась, армянская проза имеет своего великого представителя в лице Бакунца, и его достойного переводчика на русский язык в лице мамы.