Книга II. Эсгал. Глава 1. Ристанийская дева

В тишине: топ-топ-топ, как капельки по луже – каблучки по каменному полу. Звук отдаётся в вышине, в перекрестии узорных чёрных балок. Неужели это снится мне. Топ-топ-топ, каблучки по каменному полу, не сидится мне. Что вижу я в окне? Город, Флаги, Башни, Горы – всё словно в зеркале, точнее, в луже крови в ясный день.
Но перед зеркалом не голубое небо, не флаги, а тёмный и таинственный узор покоев освещённых факелами.
«Ах, как живуча в моём сердце клевета. От слов гнилых душа моя сгнила. Эомер побыстрей бы приезжал и поддержал, и поругал меня. Он обещал. Эомер, брат мой, приезжай! Я оказалась тут одна».
Но, как известно, всякая от одиночества тоска недолговечна.
Тра-та-та-та! – труб ласковые звуки возвещают о прибытии посла:
– Посол Ристании Великой в Гондоре Великом!
Вошел, чуть сгорбившись, и ноги колесом, весь запыленный Мерри Брендизайк. Он приблизился к Эовин, чопорно сидевшей на ступень пониже трона, встал на колени и молчал. Кажется, что сбился ритуал. Наконец, заговорил таинственный гонец:
– О, Великая Наместница Гондора Великого, Эовин Ристанийская! Я, посол Великой Ристании, Мерриадок Брендизайк, хоббит, прибыл с вестью, которая, о небеса, омрачит горем, день твоего законного вступления на наместническое правление Гондором и его столицей Минас-Тиритом.
Мерри передохнул и с усилием продолжал заученный по дороге текст:
– Конунг Ристании Эомер тринадцать дней назад попал в засаду, устроенную враждебными Ристании и Гондору дунландскими кланами. Во главе небольшого отряда конунг размечал места новых поселений на северо-западе своих владений и подвергся неожиданному нападению горцев. Ристанийцам удалось отбиться, но конунг был ранен стрелой в плечо. Мы в Эдорасе предприняли все усилия для излечения раны, но стрела оказалась отравленной. И через два дня Эомер, завещав престол конунга сестре, скончался.
Настала тишина, которая обычно наступает навсегда.
Эовин задумалась:
– Но никогда ещё женщина не была конунгом Мустангрима, на это нет ни закона, ни обычая.
Мерри был поражен ее самообладанием и удивленно взглянул на прекрасную в своей скорби Ристанийскую Деву.
Эовин причитала:
– Все было хорошо, и очень плохо стало. Двенадцать лет прошло со дня победы над врагом, два года минуло с тех пор, как Арагорн пропал, Арвен куда-то убежала с наместником своим и мужем моим. Теперь Эомера не стало!?
Эовин посмотрела на чертог устало:
– Кровь конунга отомщена?
– Дунландцы скрылись, госпожа.
– Ну, что же, я теперь везде сама.
О том, как кровь Эомера была отомщена, в Гондоре сложена песня. В этой знаменитой карательной экспедиции особенно ярко просиял полководческий талант Мерри Брендизайка, великого хоббита, одного из  Девятерых, личного оруженосца Теодена Ристанийского. В дунландских горах он, сидя на дунландской лошадке, одержал ряд блистательных побед над многопревосходящими силами хитрых и решительных горцев.
Но приближалась зима, горные перевалы скоро закроются глубоким снегом, а дунландские князья, во главе с Хот-Табом, умело ускользали от отмщенья. Тогда Эовин решила прекратить бои, и вызвала Хот-Таба на поединок. Злословили Хот-Таба глашатаи Ристании, позорили его во всех аулах и угрожали: если не примет вызов, прийти на следующий год с огромной армией, сжечь горные леса и вырезать народ. Ещё во всеуслышанье напомнили дунландцам, что Эовин убила главного назгула, сражалась наравне с мужчинами на поле Пеленора, и что, не трус ли попросту Хот-Таб? Тогда откликнулся дунландский князь.
Недалеко от Изенгарда избрали место. Оно окружено дремучим лесом. В лесу торчит высокая скала. Два небольших отряда подошли к подножию. Бойцы взлетели на вершину. От непривычной высоты немного голову кружило.
Хот-Таб был выше всех похвал: черняв, красив, мохнат, высок, широк, как обезьяна ловок. И вот, раскрывши рот, он выпустил не клич, а яростный обвал.
Ну, а Эовин промолчала. Так, например, поток с ужасным ревом нападает на равнину, но, вмиг растекшись, затихает.
Хот-Таб Дунландский на Эовин глянул. Она была красива: ровна, как пальма иль сосна, гибка, как ива, проста, как камень, и светла, как вечное сиянье Сильмариля. И опрометчиво подумал горский князь: чем не жена? Зачем такую убивать, гораздо лучше в жены взять. И вынул меч. Эовин свой давно достала.
– О, Полуночная Звезда Небес! – так принято в Дунланде обращаться, – зачем я встретил тебя здесь, а не на празднике. Здесь нет даров, лишь это утреннее солнце и сердце горца, сердце чести, и голова, которая сейчас пьяна. Глаза мои видят тебя, уши слышат дыхание твое, а нос мой обоняет аромат твой, о сладостный цветок, рожденный под луной! Вот меч мой, владей мной, моей землей и будь моей женой, – и на колени встал мужчина, побежденный женской красотой.
Эовин меч не приняла, но как была пряма, так прямо и срубила дурную голову, которая себя сама сгубила. За бороду взяла, с собою забрала и со скалы спустилась.
Так завершилась первая карательная экспедиция Эовин, наместницы Гондора Великого, царевны, а потом царицы ристанийской. К тому же, княгини дунландской, ведь по закону гор, кто князя в поединке победит, тот и сидит на троне, пока его не уберёт другой, с более сильной рукой или более спокойной головой.
Эовин изменилась. Её душа, свершивши вероломство, побаиваться жизни стала, и с этих пор: искала, и искала, и искала.