Колготки

Учебные столы, один за другим, ощетинивались ровными кустами деревянных ножек. БорискОв водрузил очередной перевёрнутый стул на парту – дежурил по классу – и вот тут-то... Вот тут-то он и раскрыл рот, и – сказал... Всего четыре слова.

Борисков! Где ты сейчас? Что с тобой произошло за последующие несколько десятилетий? Ты, небось, нынче старый, лысый-плешивый, толстый одышливый хрыч, обременённый многочисленным семейством и недвижимостью, отечественной и зарубежной... или, наоборот, тощий жилистый измождённый алкаш из коммунальной дыры... Может, тебя уже и в живых нету?  Целая жизнь пронеслась, рухнули социальные системы, почили главы государств, взросли новые поколения – уцелел ли ты? Или ты есть, но уж точно не помнишь свои тогдашние четыре коротеньких слова, и себя, с этим стулом в руках.
 
А Света – помнит. Умудрился ты навечно впечататься в её память в этот самый момент, словно доисторический метеорит, воткнувшийся в тело Земли, на гОре динозаврам и мамонтам, и открывший новую планетарную эпоху... Для неё, что бы потом с тобой ни приключилось, ты остался невысоким — половина девчонок в классе тебя уже переросла — мальчишкой, с богатырской шеей, тёмными колечками волос на лбу и за ушами – так тогда носили все мальчишки, упрямо сражаясь с педагогами за каждый сантиметр шевелюры, – в нелепой форменной тёмно-синей курточке, усеянной дешёвыми металлическими пуговицами, как неуклюжий намёк на звёздное небо... Этакий крутошеий конёк-горбунок, раздувающий мощные ноздри, — неладно скроен, да крепко сшит. Почка на ветке, уже набравшая сил, но ещё не рванувшая в рост. Должен, должен был потом раздаться — вверх, или вширь, а пока созрел только голос: сиплый мужицкий басок, уже совсем не детский.

Но где было обращать внимание на какого-то Борискова-троечника, что там в нём зреет, — все и всё вокруг зрело не по дням, а по часам, и менялось ежедневно. Лето напролёт Света промучилась жаркой неловкостью: как плескаться в реке, у всех на виду, в одних трусиках, ежели спереди набухли нежные всхолмия с острыми твёрдыми завершениями? Мама ничего не замечает, сердится, гонит купаться — напрасно, что ли, приехали к воде, за тридевять земель? Зимой какая вода, кроме бассейна, да ещё запишись в него и езди! Света застенчиво и отчаянно отнекивалась, упрямо сидела на раскалённом камне, укрыв свои новости коленками и крепко обхватив руками лодыжки.

Только к осени недогадливая мама прозрела и приняла меры. Покупка полного купальника была отложена на следующий год — купальный сезон кончился, зато был обретён предмет непривычный, неуклюжий, дикий, который ещё надо было наловчиться-научиться надевать. Или выворачивать руки за спину, вслепую ловя концы пластмассовой застёжки, или освоить непростые  последовательные манипуляции, не путая верх-низ и лицевую сторону с изнанкой: опоясаться этой дурацкой некрасивой сбруей, так, чтобы два тканевых чехольчика повисли над попой, защёлкнуть пластик над животом, заключая себя в кольцо, а потом, пыхтя от напряжения, поменять перед и зад, перекрутив хитрое приспособление на теле, продеть руки в лямки, натянуть их на плечи, а холмики вложить в мешочки... уф! Словно йога — в ближнем кинотеатре с успехом шёл фильм «Индийские йоги — кто они?» Первые тренировки прошли тяжело, и Света засунула это уродство в шкаф, где оно смиренно и терпеливо стало дожидаться своего часа, когда его будут извлекать не по особым случаям, ведь Оно, то бишь Он, прекрасно знал, что этот час настанет — и навсегда! Впрочем, тощей худосочной подружке Тане Ивановой с незамысловатым прозвищем  «ИванОвка» Света продемонстрировала Его, лежащего на бельевой полке, с гордостью: это посильнее даже пионерского галстука, которым все поголовно поспешили украситься в конце третьего класса, дабы бесповоротно отличаться от младшеклассной мелюзги.
Как Его именовать — Света пока не определилась. Слово «бюстгальтер» было громоздким, манерно-старорежимным и неудобопроизносимым («бюсТгальтЭр»? «бюссгальтир»...), а простецкое «лифчик» заставляло вспомнить противное сооружение времён детского сада: полоса грубого холста на лямках, от подмышек до низа живота, к которой пришиты серые широкие резинки, снабжённые на концах крупной пуговицей или гнусными пимпочками в проволочных рамочках — для крепления верха чулок. Ненадёжная конструкция то и дело «разевала рот»,  пуговицы выскальзывали из растянутых петель, трикотажные чулки неряшливо сползали — у мальчишек из-под штанишек, у девчонок из-под платьица — и висели гармошкой на ногах... Однако Света была счастливо избавлена от позорной возни с чулками: мама привозила из Прибалтики детские колготки, бежевые и синие. С ними было просто:  спереди один шов, сзади два.

- Разобралась? — спросил весельчак дедушка, которому как-то поручили проследить за утренним туалетом пятилетней Светы. — Где «ящик» — там зад!

В школе никто чулок уже не носил, но и детские хлопчатобумажные колготки, растянутые и разношенные, неизящно, многослойно морщились на коленях, и мешком, «ящиком», свисали с попы. В таких Света и ходила до этого критического лета.
Теперь потребовались новшества и «этажом ниже» Него: уже два или даже три раза Света становилась «зайкой на вате», как выразилась мама.

- Здесь нужна надёжность, — сказала она, — будешь надевать панталоны. Пора  осваивать женский гардероб.
Женский... ходить в том, в чём ходят мама, тётушка, бабушка? Целая система — некрасивая, сложная, неудобная... стыдная! Трусы — раз. Широкий, обнимающий весь таз, пояс с болтающимися резинками, родственник детсадовского лифчика, — два. Чулки, прицепленные к этим резинкам верхней кромкой — три. Длинные панталоны, защищающие голые полоски бедёр выше чулок, — четыре. Наконец, комбинашка, скрадывающая все эти безобразные детали — пять...
- Да нет, — успокоила мама, — чулки — это уже анахронизм, из экономии. Панталоны упрячем под колготки, конечно. Вот и всё.
Примерка вышла удручающей: простые детские колготки бесхитростно являли эти самые панталоны. Одно неловкое движение — и они видны из-под короткой школьной формы, выпирают, толстят и неприлично просвечивают... это немыслимо, невозможно.
И Света — получила — во владение и пользование — Чешские Колготки!

Ах, как они были хороши и совершенны во всём, начиная с плоской целлофановой упаковки с яркой картинкой: чьи-то дивные стройные ноги («у меня не такие красивые...») вытягивали острый мысок, и согнуты были так, что невозможно разглядеть, есть ли под колготками трусы... неужели на голое тело? — молча недоумевала Света. Извлечённые из пакета, колготки оказались крохотными — неужели налезут?

- Увидишь сама, — торжественно пообещала мама и устроила подробный инструктаж по надеванию чешского чуда. В них нельзя было заполошно совать ногу и тащить, как поступают с бумажными. Их осторожно, уважительно берут за самый верх и кропотливо собирают одну половину мелкими складочками до самого мыска, обращая в неглубокий мешочек... Пальцы ноги («ногти подстричь и подпилить! пятки отскоблить пемзой!») бережно вставляют в плотный двойной, «усиленный», мешочек-мысочек и расправляют с величайшей осторожностью... до колена, только до колена! Всё так же, без резких движений («сесть удобно! на мягкое, на диван — не на стул: там занозы!!») собирают вторую половину... вставить... облечь вторую ногу... до колена, тоже до колена! «Теперь поднимайся, осторожнее... коленки не растопыривай — порвёшь! Натягивай... одну половину... другую... понемногу, по очереди...»
И вот тугая резинка облегает талию... готово! А что, ничего себе — не хуже, чем на картинке! Идеальная, небывалая ровность и гладкость. Ни морщинки, ни складочки. Упаковано прочно и упруго. Света дивилась новым ощущениям.

- Вторая кожа, — сказала мама, почему-то грустно, — красивее первой. Ну всё... девушка у нас! Барышня вылупилась.

Всё остальное — «зацепки... стирать... некоторые в холодильнике держат...» — Света слушала уже вполуха, очарованная своим волшебным преображением.

Новый учебный год начинался замечательно: чешские колготки; модный светло-серый плащик с карманчиками, погончиками и блестящими пуговками; румынские кожаные туфельки на платформе, которые бабушка обозвала непонятным словом «баретки»; новая классная — биологичка — и новый, соответственно, кабинет, весь в горшках с растениями, с лаборантской, полной любопытных приспособлений, вроде печки, и «наглядных пособий», вроде скелета и манекена с раскрытым раскрашенным нутром — сердце, лёгкие, печень вынимаются...

На второй сентябрьской неделе, ясной, сухой, прохладной, но ещё хранящей цвета и запахи ушедшего лета, в урок физкультуры класс повезли на стадион, сдавать нормы ГТО. «Всем взять спортивную форму, футболка с длинным рукавом, кеды или тенниски, деньги на трамвай — шесть копеек». О, эти ненавистные стометровки, прыжки, метание мяча, унизительные потные раздевалки..! Света впервые обнаружила преимущества эры «зайки на вате» — поход к школьной медсестре, устное лукавое (доказательства не требуют!) заявление о «временном недомогании», запись в дневник: «Освобождена...»

- Всё равно, едешь со всеми. 
Да пожалуйста! С удовольствием. Все будут в трениках-футболках-кедах пыхтеть-потеть, а она, красивая и недоступная этим издевательствам, — в плащике, «баретках» и — Чешских Колготках!  «Барышня». Предполагается полный триумф, вон Ивановка верная как приклеилась, даже первые красавицы класса, тощие кудрявые дылды Бабкина и Кочерга, заинтересованно поглядывают исподтишка. Военный папа Кочерги ещё в третьем классе пришёл в школу и веско объявил, что его дочь — никакая не КочергА, а КочЕрга, и все давно привыкли, тем более что она первая в классе истребила косы, а на её нескончаемых ногах уже в прошлом году красовались чешские колготки... Зато они дурочки: Кочерга едва четвёрки вытягивает, а Бабкина всегда на жидких троечках сидит, частенько и пару схлопочет, и даже не расстраивается, а для Светы тройка — позор, не говоря уж о двойке.

В стеклянном коконе трамвая, пока он неторопливо пробирался через залитые ярким осенним солнцем парки и мосты, к Свете стянулись постепенно, треща без умолку, все девчонки. Даже Бабкина с Кочергой прилепились — спрашивали, завистливо-одобрительно блестя глазами, «чей плащик, немецкий?», и где добыты туфли тёмно-жёлтой кожи. На конечной остановке у стадиона «Динамо» Света вышла из трамвая просто-таки королевой, в сопровождении «особо приближённой» Ивановки и целой свиты фрейлин, а Бабкина с Кочергой держались параллельно-дружественным курсом, признавая в Свете равную державу.
 
На стадионе новый королевский статус Светы был нежданно укреплён ответственной ролью: показатели на стометровке фиксировал у мальчишек сам физрук, а девчонок отдал Свете, вручив «скипетр и державу», символы и орудия власти, — тяжёлый блестящий секундомер и разграфлённый блокнот с ручкой. Света осуществляла «властные полномочия» с истинно королевским милосердием и сообразно своим понятиям о высшей справедливости. Очкастенькой слабосильной Наде Гордеевой, пухляшке Лене Ильиной, тщедушной Ивановке зажимала стрелку чуть раньше, чтобы хоть на четвёрочку вышло, а долгоногим Бабкиной и Кочерге замеряла секунды честно — хватит с них и их кудрявости... То есть, некоторым образом «вершила судьбы», поправляя неравенство природы.

После всех замеров возбуждённых и распаренных девчонок обуяла жажда. Пить, пить! – до дома не вытерпеть, что ж это нигде автомата с газировкой не видно?
- А-а-а! – вдруг радостно возопила шустрая Ивановка. — Девчонки, знаю! Здесь фонтанчик есть! Поилка! Я видела! Вон там!
Вся девчоночья стайка в момент шумно встрепенулась и понеслась на обещанный водопой...

Света стометровку не бегала, и жажда её не томила. Зачем, зачем она подхватилась вместе со всеми, бежать сломя голову, — все в теннисках, а она на своих румынских платформах? Как же королевское достоинство? Или — королеве пристало быть с народом, разделяя его нужды? Нет, скорее, Света вмиг забыла о своей померещившейся «высокой роли», обратившись в одну из беспечных птичек... Куда же ты рванулась, новоявленная «барышня» и королева, как простая смертная? Стометровку не захотела бегать, а тут... Может, её хотели вразумить высшие силы, чтобы не очень-то заносилась, Кочергой не обернулась? Близок, близок крах твоего «королевского величия», секунды щёлкают...

Света не долетела до фонтанчика метров пять, больно и сильно впечатавшись в серый колкий асфальт круглыми коленками. Коленками, обтянутыми волшебными чешскими колготками!
В одно мгновение Колготок не стало. Кровавые ссадины в ладонь величиной, грязные чёрные лохмотья вокруг ран, немой ужас в глазах, бесчувствие внезапности, а потом горючие, безутешные слёзы от непоправимости...

Девчонки не бросили — захлопотали, заохали, отмывали водой из злосчастного фонтанчика, перевязывали мокрыми носовыми платками, заботливо везли «раненую» на трамвае... Мама даже не ругалась, только вздохнула:
- В первый раз надела... девять пятьдесят коту под хвост. Я как чуяла. Ладно... сколько ещё порвёшь...

Назавтра классная, тревожно сдвинув брови, стала спрашивать после уроков — что ж такое, как, мол, так вышло, и Света жалобно расписывала свой конфуз-несчастье, и вот тогда-то сиплый Борисковский басок донёсся из-за спины:
- Ага... завалилась, как ду-у-ура...

Света осеклась и обернулась в изумлении. Чем это она «дура»? Почему это Борисков так? Все жалеют и сочувствуют, а этот — злорадствует? За что?

Борисков улыбался, навалившись через парту поближе, смотрел ясными карими глазами. Ну и глаза — любая девчонка позавидует. И глаза эти смеялись и блестели, но — не зло... нет, не зло! Сияли глаза Борискова. Отчего? Никакого обычного мальчишеского дразнения-задирания, тупо-злобного, кошачье-собачьего, хулиганисто-хамского. Чего ты хочешь, что ты «имеешь сказать», нелепый троечник Борисков, зачем ты встрял со своим «комментарием»? Это «дура» звучало — нежно и покровительственно... Много времени прошло, прежде чем Света догадалась: конёк-горбунок мечтал взять тебя на спину, под защиту, и провезти через все ухабы и рытвины, чтобы ты больше нигде не упала и не расшиблась. Но откуда тебе было знать это тогда, в одиннадцать лет? Тогда словно сфинксову загадку задали, приоткрыв неведомое. Осталось робкое недоумение, долгое и неразрешимое, но стронувшее нечто глубинное и тайное — подземные геологические пласты. Колготки — лишь малая, ничтожная жертва за глаза Борискова и за это предчувствие, хоть и стоили они целых девять рублей пятьдесят копеек...