Кропс

Кропс

Алексей Губин

На задворках Галактики, не успев передать сигнал бедствия, погиб исследовательский звездолёт. Часть его экипажа спаслась на никому не известной враждебной планете. Прошло два столетия, их потомки выжили, колонизировали новый мир и снова мечтают о звёздах.



Кропс бежал в темноте уже четвертый час. На прозрачном забрале шлема плясали тонкие светящиеся линии компьютерной графики, раскрашивающие в весёлые цвета скучный пейзаж. Мир за пределами шлема был в двух красках – чёрной и белой. Белым был снег, и его было много, чёрным – всё остальное: небо, редкие скалы и торчащие из многометровых сугробов верхушки сосен с тёмной, почти чёрной хвоей.

Пошёл снег, пока слабый. Усилился встречный ветер. В левом углу забрала мигали, наливаясь красным цветом, цифры времени до начала бурана. Когда осталось двадцать минут, Кропс пошёл медленнее, успокаивая дыхание и приглядывая место для ночёвки. Вскоре ему попалась неглубокая ложбинка, вытянутая по направлению ветра.

В конце ложбинки Кропс остановился, повернулся спиной к ветру, разомкнул многочисленные замки и отсоединил рюкзак от спины. Поставив его на скрипучий снег, он вытянул из верхней части шнур с кольцом и несколько раз кряду дёрнул за него. Из рюкзака, шурша и трепеща на ветру, потянулись изогнутые лепестки. Вытянувшись метра на три, они сомкнулись краями и замерли. Получилось неровное приплюснутое яйцо светло-жёлтого цвета.

Кропс вынул из спинки рюкзака плоский котел с упрятанной в него печуркой, обежал палатку и скинул лыжи. Лыжи и палки легли в длинные узкие карманы в дне палатки. Печурку Кропс всунул в палатку, а котел наполнил чистым снегом и вместе с ним полез внутрь.

В палатке он нажал пару кнопок на лыжных ботинках, и они раскрылись. Получилось что-то вроде огромных ромашек с лепестками неправильной формы. Кропс соединил две «ромашки» и сунул их во входное отверстие. Лепестки спружинили, щёлкнули миниатюрные защёлки, и палатка надёжно отгородилась от внешнего мира.

Внутренняя поверхность ботинок озарилась неярким светом. Каждый ботинок был микро-электростанцией, использовавшей для выработки энергии всё, что можно, начиная от толчков ног и трения лыж о снег и заканчивая разницей температур внутри и снаружи ботинка. Кропс сдёрнул с головы шлем, разъединил его на две части и подцепил их к «ромашкам». Свет сразу потускнел: большая часть энергии, накопленной ботинками, пойдёт на зарядку шлема.

В палатке было ничуть не теплее, чем снаружи. Мороз тут же пробрал до костей, стал щипать нос, щёки и уши, холодить ступни в тонких носках. Стуча зубами, Кропс встал на четвереньки и шустро побежал в сторону рюкзака, подтягивая за собой печурку.

Через минуту входной патрубок печки и её труба были уже вставлены в отверстия в стенке палатки, а Кропс щёлкал зажигалкой, поджигая мелкую стружку и деревянную пыль, уложенные вокруг маленького полена из тяжёлого тёмного дерева.

Вскоре печка весело засопела, втягивая воздух снаружи и выбрасывая в трубу тонкую струйку дыма. Кварцевая пластина в верхней части замерцала жёлтым и оранжевым светом, по стенкам палатки побежали лучи и тени. Из тонких трубок, пронизывающих пузатое тело печки, потянулись струйки горячего воздуха.

Буран за стенами палатки разошёлся в полную силу – упругие стенки дрожали от ударов ветра, сухой колючий снег с шипением скользил по гладкой поверхности. Палатка покачивалась; казалось, она плывёт по бурной реке. Сколько бы ни насыпало снега, к утру она выкопается из любого сугроба.

Кропс отработанными движениями выдернул из печки стаканы, наполнил их снегом из котла и снова вставил в печку. Снег шипел и таял.

Из кармана рюкзака на свет появилась большая ложка. Ложка была произведением инженерного искусства двухсотлетней давности и могла разбираться на восемнадцать предметов разного назначения. Сейчас она использовалась по прямому назначению: Кропс подкладывал ей в стаканы снег, пока они не наполнились талой водой доверху. Потом он стал ждать, когда вода закипит, стараясь не думать о еде. Стало теплее; выдыхаемый воздух уже не оборачивался облачками морозного пара…

Первым закипел маленький стакан. Кропс сунул в бурлящую воду спрессованный коричневый кирпичик концентрата. Все кирпичики выглядели совершенно одинаково, угадать, во что он превратится после погружения в воду, было невозможно. На этот раз концентрат оказался гречневой кашей. Она сразу втянула в себя всю воду из стакана и распалась на отдельные крупинки, на глазах стала разбухать и немного поднялась над верхней кромкой. По палатке поплыл умопомрачительный запах орехов, вяленого мяса, соуса и душистых трав. В животе тут же заурчало, а рот наполнился слюной.

Хорошо, что почти тут же закипел второй стакан. Кропс опустил в него половину палочки напитка; к запахам каши прибавились ароматы шоколада, клубники и лимона.

Он поспешно схватил ложку и принялся за горячую кашу, стараясь не обжечься, но при этом подольше подержать её во рту.

Продукты для бегунов – таких, как Кропс, – тоже были шедевром, но уже кулинарного искусства. То, что совершенно разные блюда в сухом виде выглядели одинаково, составляло предмет особой гордости поваров.

Запивая кашу густым тёмно-коричневым напитком, Кропс чувствовал, как согревается тело, расслабляются натруженные за почти четырнадцать часов бега мышцы, рассеивается туман усталости в голове. Привычный уют крохотной палатки окутал его, как бабушкино одеяло.

Неожиданно где-то недалеко прозвучал громкий вой, настолько мерзкий, что от него заныли зубы. Кропс скривился, не переставая жевать, – снежный гризли во всеуслышание заявлял о своём выходе на охоту.

– Вот принесло! Скотина зубастая, – прошептал он. – Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват… Я – спрятался.

Глупость гризли, как, впрочем, и размер его зубов, давно вошли в поговорки. Однако позволять гризли проверять на прочность палатку не следовало. Скорее всего, он не смог бы нанести ей заметного вреда, но Кропс трепетно относился к вещам, сделанным его предками из обломков звездолёта. Он вернул стаканы в печку, достал из рюкзака маленький баллон из серо-голубого композита и принялся с усилием крутить на нём рукоятку насоса. Насос зачавкал, всасывая воздух. По поверхности баллона поползла чёрная полоска, показывая давление.

Зарядив баллон, он отложил его в сторону и снова принялся за еду, чутко вслушиваясь в свист ветра за стенками палатки и шуршание снега по её бокам.

Он едва успел доесть кашу и снова поставить кипятиться воду для напитка, как к звукам метели прибавился еле слышный скрип снега под широченными мохнатыми лапами гризли, не хуже лыж держащими его на рыхлых свежих сугробах.

– Чтоб тебя! – с чувством выговорил Кропс, бросаясь к рюкзаку за затычками для ушей. Пристроив их, он, заранее сморщившись, нажал кнопку на баллоне и зашвырнул его подальше, к выходу из палатки. Рёв, который начал издавать баллон-ревун, ощущался уже не только зубами, но и всем телом. Ныли пальцы, локти, колени. На поверхности воды в стакане дрожала стоячая волна. Ушам тоже доставалось: затычки не спасали, звук проникал через кости черепа. С этим рёвом гризли было слабо тягаться. Выждав минуту, Кропс дополз до баллона и выключил его.

Наступила благословенная тишина.

Кропс выдернул затычки и напряг слух, пытаясь услышать, как удирает гризли, но в голове, казалось, гуляло эхо только что умолкнувшего чудовищного звука. Он махнул рукой: ревун действовал на хищников планеты так, что они мчались прочь, сломя голову и не разбирая дороги, и далеко не сразу возвращались на свой охотничий участок. Хуже обстояли дела с крупными травоядными в брачный период. Их самцы – и так-то не слишком умные, – в это время утрачивали последние остатки ума, а вместе с ними уходил и страх…

Впрочем, у ревуна был недостаток: напуганный грили мог оставить след из продуктов своей жизнедеятельности. Тогда пришлось бы, несмотря на буран и усталость, сворачивать палатку и спешно искать новое место для ночлега – в радиусе ста метров от такого следа дышать было бы абсолютно нечем. Кропс с тревогой принюхался, но никаких посторонних запахов к запахам его ужина не примешивалось. Должно быть, гризли не слишком сильно испугался.

После ужина Кропс осоловел и его неудержимо потянуло в сон. Засыпать, однако, было ещё рано. Он дополз до шлема. Одного взгляда на прогноз погоды оказалось достаточно, чтобы испортить настроение – окончание бурана ожидалось не раньше полудня…

Трогаться в путь против почти ураганного ветра не имело смысла.

Вернувшись к печке, он передвинул рукоятку заслонки на отметку «12 часов». Сегодня ночью спать будет холодновато: полено в печке будет гореть медленнее…

Опять придётся спать одетым. Поспать без опостылевшей одежды было мечтой каждого бегуна. Кропс вытащил из рюкзака тонкий, но тёплый шерстяной плед, завернулся в него с головой и моментально уснул.

Он проспал почти десять часов. Его разбудило тихое попискивание шлема – пришли сообщения. Хитрая программа, составленная им для своего шлема, позволяла принимать и передавать сообщения там, где другие гаджеты уже не могли связаться ни с одним из двух работающих спутников-ретрансляторов. К сожалению её можно было использовать лишь в некоторых десантных шлемах.

Младший брат, Грег, вторую неделю тащился в экипаже упряжки волов, тянущих сани с двадцатью тоннами коксующегося угля, и, как всегда, жаловался на невыносимый смрад, привыкнуть к которому было невозможно. Ещё Грег перечислял имена девчонок, передававших Кропсу привет, и само количество приветов (в этой части сообщения Кропс скривился, как от кислого, – надоело). Игорь Степанович, начальник Кропса, сдержанно хвалил его за быстрое продвижение по маршруту, однако просил соблюдать максимальную осторожность. Мать с отцом интересовались, появится ли сын дома до весны. Кропс отправил предельно лаконичные ответы, потом с чувством позавтракал (бурый кирпичик концентрата на этот раз оказался омлетом с беконом и твёрдым сыром), свернул палатку и тронулся в путь, торопясь наверстать задержку из-за бурана.

Нужно было спешить: одного аварийного генератора было явно недостаточно, чтобы уберечь колодец Петерсена от замерзания. Если повезет, Кропс добежит до его стоянки через два дня.

Он привычно втянулся в ритм бега. Лыжонки, из которых состояли лыжи, растопыривались на подъёмах и сжимались на спусках. Лыжи пружинили, сухой снег шуршал и поскрипывал. После хорошего отдыха вес рюкзака, равномерно распределённый по поверхности тела, почти не ощущался. Небо по-прежнему было затянуто плотными облаками, но встречный ветер утих, и лишь редкие крупные снежинки медленно опускались на землю.

Солнце низко висело над горизонтом, близились ранние сумерки середины зимы. Шлем, хорошо зарядившийся за долгую стоянку, увлечённо рисовал на забрале оптимальный маршрут с синими и красными точками в местах, где нужно будет оттолкнуться левой и правой ногами.

Ровно дыша, Кропс размышлял о том, насколько приятнее проходить маршруты зимой, чем летом или, тем более, весной и осенью. Да, конечно, бывает холодно, но до минус тридцати в его снаряжении холод вообще не ощущается. Зато нет гнуса и прыгающих пиявок. Нет пыли, налипающей на потное лицо, нет ручейков пота, стекающих по спине. И скорость! На лыжах много быстрее, чем даже на гусеничном велосипеде, не говоря уж о прыгалках или внедорожных самокатах. Про пешие маршруты совсем без транспортных средств в ремонтной группе быстрого реагирования уже успели подзабыть – оснащали группу самым лучшим. В народе она считалась элитным предприятием, её ремонтников окружали почёт и уважение (и соответствующие материальные блага), зато и требовали от них чинить что угодно и где угодно. А износившееся за двести лет оборудование ломалось постоянно…

В этот день Кропс бежал до полуночи и спал всего пять часов. Зато поздним вечером следующего дня его шлем поймал слабый цифровой сигнал стоянки Петерсена, а чуть погодя, поднявшись на гребень холма, он через оптику шлема увидел вдали, на границе видимости, мерцающую точку маячка. Внизу, у подножия холма расстилался ровный белый ковёр, скрывающий мёрзлую тысячелетнюю болотную топь.

Здесь, на окраине болота, под тридцатиметровым слоем зловонный жижи в искорёженном транспортном отсеке корабля лежал почти целый атмосферный десантный катер. Его нашли случайно больше десяти лет назад по слабому радиосигналу, пробивавшемуся через толщу болота.

Люди народа Кропса были реалистами: никому и в голову не пришло бы вытаскивать катер из болота. С их технологиями и энергетикой это было абсолютно невозможно.

Но вот попытаться дотянуться до катера электрическим кабелем и подключиться к его мощнейшему реактору теоретически было возможно. Теоретически.

А практически уже восемь лет здесь существовала стоянка Петерсена, размещённая на плоту из пяти понтонов, соединённых между собой в кольцо и плавающих по поверхности болота. В центральном окне плота на тросах лебёдок висела бетонная труба, уходящая вглубь болота. Каждое лето эта труба удлинялась на пять метров, всё ближе подбираясь к заветному отсеку.

Чтобы лёд не разорвал трубу, зимой болотная водица в горловине подогревалась. И вот неделю назад снежный шторм вырвал из разъёма кабель основного пьезоэлектрического генератора стоянки. Именно этот кабель и предстояло чинить Кропсу.

Зимой Петерсен на несколько месяцев оставался на стоянке один. Ему было хорошо за семьдесят лет и он, естественно, был не в состоянии влезть на сорокаметровую вышку, на вершине которой торчал огромный плавник генератора, и снова подсоединить к нему кабель.

Кропс остановился на гребне и, подняв забрало шлема, вгляделся в глубокое чёрное небо с яркими неподвижными звёздами. Спираль галактики пронизывали бледные зелёные стрелы полярного сияния. От восторга перехватило дыхание. Полюбовавшись картиной несколько мгновений, он тяжело вздохнул, закрыл шлем и, с силой оттолкнувшись палками, съехал с холма. Ни ему, ни хоть кому-нибудь из его народа никогда не увидеть звёзды вблизи. Хотя волновало это, похоже, одного только Кропса. Его друзья посмеивались над «звёздной» мечтой, считая её откровенной блажью. Престижная профессия – ремонтник группы быстрого реагирования – означает многосоткилометровые марши, приключения каждый день, почёт и уважение, самое лучшее оснащение и питание… Девчонки обмирают от таких, как он. Чего ещё надо?! Звёзды ему подавай! Послужил бы кочегаром на воловьей упряжке…

Он уже втянулся в ритм движения по равнине, когда увидел впереди на снегу параллельные цепочки следов, пересекающие маршрут его движения. Кропс похолодел. Аналитик шлема тут же подтвердил его опасения, пометив эти следы фиолетовым цветом. Вверху забрала побежала повторяющаяся пульсирующая надпись «ВНИМАНИЕ! СНЕЖНЫЕ ВОЛКИ, 5 ЕД.».

Это конец. От пятерых волков не отбиться.

Снежные волки были вымирающим видом. И, одновременно, самыми опасными хищниками планеты…

Кривоногие лохматые теплокровные ящерицы размером с крупную собаку были глухими. Единственными глухими из всех хищников планеты. Ревун на них не действовал…

В стае всегда было нечётное количество особей. Их оставалось всё меньше, пять волков могли считаться большой стаей. Стаю связывала телепатическая связь, жертву они атаковали одновременно. Последний раз волки нападали на людей два года назад. Тогда погибло четыре человека.

Через минуту на забрале появился прорисованный светящимися фиолетовыми линиями расчетный маршрут стаи. Дуга поисковой спирали пересекала оставленную Кропсом лыжню в паре километров у него за спиной. Потом маршрут стаи ломался, и волки устремлялись в погоню. Нагнать Кропса они должны были через полчаса.

Пробежавшая по всему телу волна страха быстро прошла, сменившись холодной расчётливой яростью. Кропс криво усмехнулся – ещё посмотрим кто кого…

Он быстро продиктовал шлему текстовое сообщение для Петерсена и прибавил ходу. Волков надо встретить как можно ближе к стоянке. Добежать до стоянки он не рассчитывал, но, если что, так хоть похоронят по-человечески. Сил Петерсена на это хватит. И потом: шлем, рюкзак, лыжи ещё понадобятся его народу…

Кропса вывел на врезку забрала картинку с камеры заднего вида шлема и теперь время от времени поглядывал на неё, ожидая появления волков. Те, должно быть, были совсем голодными, потому что пять пар тусклых красных огоньков появились на врезке раньше ожидаемого времени.

Кропс тут же остановился и, вывернув руку, вытянул из бокового кармана рюкзака связку серебристых шариков, соединённых электрическим проводом с плоской коробочкой в середине связки. До сих пор он держал их в руках только на тренингах. Зажав палки подмышкой, он уложил шарики на лыжню позади себя так, чтобы они образовывали тупой угол, припорошил их снегом, а затем медленно двинулся вперёд, активировав взрыватель голосовой командой. Из ножен на поясе он выдернул длинный узкий нож из композита и стиснул в кулаке его рукоять.

Волки на врезке экрана стремительно приближались. Белая шерсть делала их почти неразличимыми на фоне снега, видны были только красные, близко посаженные глаза. Шлем очерчивал контуры фиолетовыми линиями. Во главе стаи, точно по лыжне, мчался крупный вожак. Справа и слева, чуть отставая, неслись младшие волки. Из-под лап летела снежная пыль, шлем уже прорисовывал оскаленные пасти с двумя рядами зубов. Акустика шлема передавала отдалённое хриплое дыхание множества ртов.

Когда до уложенных на лыжню зарядов осталось метров тридцать, Кропс начал считать: «Десять, девять, восемь…». Он ошибся – волки домчались до зарядов раньше, чем он досчитал до нуля.

Термитные шашки вспыхнули одновременно. За спиной Кропса развернулась  стена белого огня, в которой целиком скрылась стая. Огонь погас через несколько секунд; на месте стаи расползалось плотное шаровидное облако белого дыма.

Палки полетели в снег. Кропс подпрыгнул и развернулся на лыжне. Присев на полусогнутых ногах и выставив вперёд нож, он ждал, когда из облака дыма вынырнет первый волк. Если убить хотя бы одного, второй – парный – сдохнет сам. Шли секунды, но волки не появлялись. По спине между лопаток ползла холодная струйка пота, лёгкие хрипели, во рту было сухо.

Дым стал рассеиваться, на месте подрыва шашек проступили бесформенные неподвижные кучи, ушедшие, большей частью, в подтаявший снег. Вверх поднимались струи дыма и пара, что-то тлело, шипела испаряющаяся вода. Аналитик шлема пытался угадать очертания тел, но фиолетовые линии всё время ползли и рвались. Волки были мертвы.

Кропс разжал судорожно стиснутые зубы и шумно перевёл дыхание. Сердце колотилось о грудную клетку, пыталось выскочить.

Ветерок донёс смешанный запах дыма, палёной шерсти, горелого мяса и хитина. Кропса передёрнуло. Он поспешно сунул нож в ножны, подхватил палки и, пошатываясь от пережитого волнения и всё время оглядываясь, двинулся в сторону стоянки Петерсена. Ему не просто повезло, ему невероятно повезло. Он встретил волков на идеально ровном поле, двигаясь по прямой. В лесу волки шли бы на перехват по запаху, по кривой погони. О нападении он бы узнал только в момент атаки. А тут он смог выложить термитные шашки точно на пути стаи.

Такой охотничий подвиг, безусловно, войдёт в анналы его народа. В одиночку отправить на тот свет пять волков! И шлем зафиксировал весь поединок. Будет чем похвастаться в школе. Если, конечно, не встретится вторая волчья стая. Два раза таких удач не бывает. Впрочем, новая встреча со снежными волками тоже маловероятна. По крайней мере, он и увидел-то их вживую только сегодня. Надо же, какие глупости в голову лезут…

Тут он спохватился и отправил Петерсену сообщение о том, что жив и скоро будет на стоянке. Время от времени он всё же поглядывал на врезку на экране, которую не стал убирать, – вдруг произошло невероятное, и какой-нибудь волк выжил и сейчас снова мчится по его следу.

Петерсен встречал его в полукилометре от стоянки. В руках у него был тяжёлый лазерный резак, окладистая борода и усы ощетинились иглами инея. Когда Кропс добежал до Петерсена, тот бросил резак в снег и неловко обнял Кропса.

– Живой, живой! Как ты, сынок? – голос Петерсена срывался на фальцет.

– Ничего, дядя Петерсен, ничего, не волнуйтесь! – Кропс торопливо поднял забрало шлема. – Всё в порядке, обошлось. Волки нарвались на термитные заряды и сгорели. Повезло, нагнали меня в чистом поле…

– Точно, повезло… – Петерсен перевёл дух и торопливо продолжил: – Давай, быстро на плоты… – он подхватил резак и двинулся в сторону стоянки. Его качало и заносило, лыж у него не было, и он проваливался в рыхлый снег чуть не по колено.

«Эх, знать бы, что выживу, – ни за что бы сообщение о волках отправлять не стал!» – подумал Кропс и очень медленно двинулся следом. Пятьсот метров они шли минут двадцать. Плот был едва освещён и заметён снегом до самого помоста. Высоко вверх поднималась решетчатая мачта, собранная из грубых кованых профилей работы кузнечных мастерских Посадка-тауна. На вершине мачты гнулся под порывами холодного ветра плавник пьезогенератора с белой мерцающей точкой маячка на конце. На помосте теснились разнокалиберные бревенчатые строения. Протоптанная в снегу тропинка вела к дверям самого большого из них; из высокой трубы шёл дым и летели искры. У сходен Кропс снял лыжи, перехватил у Петерсена резак и следом за ним поднялся на помост.

В доме было жарко и темно, светился только экран компьютера.

– Вот твоя комната, – Петерсен распахнул низкую скрипучую дверь. – Располагайся, сейчас ужин накрою…

– Да я не голодный… Мне бы кабель посмотреть…

– Сначала – ужин, – не терпящим возражений голосом сказал Петерсен. Кропс мысленно застонал.

Ужин был тяжким испытанием. Кропс подумал, что гостеприимство Петерсена как угроза для жизни до снежных волков, конечно, не дотягивает, но с гризли вполне может потягаться. После ужина его живот был размером с рюкзак. Сил хватило только на то, чтобы вразвалку выйти на платформу и найти свернутый в кольцо кабель, припорошенный снежком.

Кропс попытался нагнуться к кабелю, но живот не пустил. Тогда он поковырял кабель носком лыжного ботинка. Выкопанный из-под снега наконечник был цел – судя по всему, лопнул запорный штифт разъёма. Это обнадёживало.

Кропс задрал голову. В темноте видно ничего не было. Он снял с пояса и натянул на голову шлем. Забрало тут же запотело от горячего и влажного дыхания. Кропс ругнулся и стал ждать, когда обогрев стекла уберёт мутную пелену перед глазами. Наконец компьютерная графика очертила основание генератора с болтающейся рядом люлькой подъёмника, распахнутый бокс разъёма и торчащий вбок сломанный штырь фиксатора с косым разломом.

Кропс снова ругнулся: кому пришло в голову поднимать люльку вверх?! Теперь придётся лезть почти на сорок метров по обледеневшим ступенькам сервисной лестницы, а потом ещё и лебёдку отогревать, смазка в ней точно замёрзла. Только влезть наверх после такого ужина он сможет не раньше завтрашнего утра и при условии хорошей разминки.

Он подошёл к окну в платформе. Сквозь тонкий ледок просвечивала погруженная в мутную болотную водицу бетонная труба, подвешенная к вышке на ржавых стальных тросах.

Семь метров в диаметре. Двадцать пять метров в длину. В наступающем году её должны нарастить ещё на пять метров. Тогда она уткнётся в транспортный отсек с заветным катером, и у его народа снова будет столько же энергии, сколько было двести лет назад.

У дверей домика Кропс задрал голову к ясному звёздному небу и простоял так несколько минут, глядя на звёзды. С трудом оторвавшись от завораживающей его картины, он скосил глаза на прогноз погоды в углу забрала и хмуро отметил, что мороз усиливается и к утру температура упадёт до минус сорока. Лезть вверх придётся ранним утром...

***

Компьютер издал тонкий писк. Грег отвёл глаза от скучного белого пейзажа за лобовым стеклом, скользнул взглядом по табличке на рамке монитора с надписью «КАЮТА 3327» и прочитал текст сообщения. Подошло время утренней кормёжки волов. С тяжким вздохом Грег натянул на голову респиратор, одел очки и выскользнул в шлюзовую камеру. Сергей Семёнович, капитан упряжки, насмешливо посмотрел ему вслед.

Грег плотно закрыл дверь в рубку и всунул руки в кожаный полукомбинезон, висящий на стене, потом, толкнув плечом внешнюю дверь, выбрался наружу. В глаза ударил яркий дневной свет, в нос – отвратительный смрад, успешно пробившийся через фильтры респиратора. Грег налёг на рычаг, со скрипом открылась крышка бункера, в лоток плюхнулся плотный соломенный тюк корма, пропитанный серо-зелёной жижей. Зловоние усилилось, защипало глаза под очками. Грег сдёрнул с крюка кованые клещи-захваты, подхватил ими тяжеленный полутора пудовый цилиндр и, обогнув рубку, резво потащил его к трапу. Показались необъятные воловьи спины. Где-то далеко за ними, в зловонном мареве, маячили многометровые загнутые рога.

Грег осторожно ступил на узкий трап, тянущийся между волами до ярма и дальше, к мордам, и, балансируя, помчался вперёд. За ярмом стали видны округлые затылки волов с рядами торчащих ушей, огибающих жёлтые рога. Уши синхронно задвигались, заслышав топот человеческих ног по трапу. Ряды ушей переходили в ряды крохотных выпуклых глазок, сбегающих к самому концу воловьей морды. Поперёк рядов глазок располагались ноздри волов. Сейчас они начали возбуждённо сопеть, улавливая запах приближающегося корма.

Добежав до конца трапа, Грег ловко затормозил и в развороте разжал захваты. Тюк, кувыркаясь, пролетел метра три и задёргался в плетёной сетке перед мордой левого вола. Тут же распахнулась огромная пасть, высунулся скрученный в спираль язык, подхватил корм и втянул его внутрь. Послышалось громкое чавканье. Правый вол обиженно загудел.

Не останавливаясь, Грег помчался обратно и ровно через две минуты сбросил корм в сетку правового вола. Повторив эту операцию дважды, он вернулся в шлюзовую камеру и включил обновление воздуха. Ввалившись после шлюзования в рубку, Грег первым делом бросился к умывальнику и долго с остервенением тёр руки щёткой и полоскал рот.

– Волы как? – прогудел из-за штурвала Сергей Семёнович.

– Что им сделается? – скривился Грег. – Жрут и гадят день и ночь…

–К запаху никак не привыкнешь? – усмехнулся капитан. – Уже год кочегаришь и всё никак?

– Никак… – Грег с силой вытерся полотенцем и, усевшись на краешек своей койки, добавил оборотов вентилятору, втягивающему чистый воздух через пятиметровую трубу на крыше рубки. – Невозможно терпеть этот смрад. Хуже ассенизатора… Хорошо Кропсу – всё время на свежем воздухе…

– Странные вы ребята. Твой брат рискует собственной башкой двадцать четыре часа в сутки. Ест через раз, носится, как дурная собака. Годами дома не видит, а вы ему завидуете… – Капитан всмотрелся в экран компьютера и повернул штурвал на пол-оборота. Мерно раскачивающаяся рубка чуть заметно дрогнула. – Кстати, а почему ты брата по фамилии зовёшь?

– Так он же знаменитость! Нашу семью только из-за него и знают в народе! Особенно после экваториального спутника…

– Да, молодец, парень! В восемнадцать-то лет!

– В семнадцать, это в прошлом году было…

– Тем более! Ретранслятор пятьдесят лет не работал, а Кропс через телеметрию влез, заводскую защиту взломал и мозги ретранслятору перепрошил. Наши учёные мужи взвыли, когда спутник заработал!

– Ага, девчонки за ним теперь табуном ходят, а он от них прячется и прыгающими пиявками обзывает.

– Ты хоть спрашивал у него, ему-то самому такая жизнь нравится?

– Спрашивал… – хмыкнул Грег. – Он у нас чудной, голова – в облаках, точнее – за облаками. Всё о космосе мечтает, о звёздах. Слава для него – что прошлогодний снег. А про работу свою говорит: «Работа как работа, ничего особенного…». И ведь не врёт, что самое интересное! И не боится ничего.

– Так уж и ничего?

– Ну, не совсем. Говорит, что ему страшно, аж пот прошибает, но только после того, как всё кончится.

– Завидуешь ему, что ли?

– Что вы, Сергей Семёнович! Он же брат, притом старший! Я за него радуюсь, а ещё всё время страшно. И потом: я так, как он, бегать не могу, хоть тресни. И головоломки его ремонтные мне не по зубам… – Грег помолчал и добавил: – Как-то он там сейчас…

***

В это время Кропс раскачивался под ударами ледяного ветра, стоя на сервисной лестнице метрах в двадцати над платформой и разглядывая согнутые и обломанные ступеньки у себя над головой. Выскочивший из разъёма бронированный кабель слизнул ступеньки как змеиный язык. Ремонт, как всегда, оказался сложнее и опаснее, чем казалось сначала…

Придётся лезть по тому, что от ступенек осталось. Кропс вытянул из кармана на спине второй страховочный трос и, обхватив им бугристую от ржавчины опору вышки, защёлкнул на поясе. Потом, произнеся про себя пару-тройку волшебных слов из числа тех, которые не используют в присутствии девочек, зацепился носком ботинка за первую – согнутую, но не сломанную! – ступеньку и начал подъём, поочерёдно передвигая страховочные тросы. Дважды у него соскальзывали ноги, и он повисал на тросах, с размаху грохаясь об опору и обломки ступенек всеми частями тела. Внизу каждый раз вскрикивал наблюдающий за ним вконец замёрзший Петерсен.

Наконец, минут через сорок, взмокший и весь в синяках, он вылез на первую целую ступеньку и вскоре уже разогревал коптящей паяльной лампой шестерни лебёдки…

Поднять кабель, воткнуть его в разъём и закрепить новым штифтом удалось только вечером. Когда по кабелю пошла энергия основного генератора, мороз уже усилился до минус сорока пяти. Пока шёл ремонт Петерсен несколько раз плавил лёд в окне лазерным резаком. После подключения кабеля платформа и вышка светились, как рождественская ёлка, а над оттаявшим окном поднимался столб пара, оседавший блестящими иглами инея на стойках вышки и тросах.

Люльку подъёмника Кропс гнал вниз уже на последнем издыхании. Ему и в голову не пришло бы считать свои синяки и ссадины, но Петерсен мазал его заживляющей мазью так, будто красил забор.

Два дня отдыха – и никаких разговоров! – это был совместный приговор Петерсена и начальника Кропса Игоря Степановича. За эти два дня Кропс отъелся, отоспался на настоящей мягкой кровати, помылся аж четыре раза, перечинил всё, что нашлось сломанного и неисправного, и под конец готов был уже выть от скуки.

***

Ранним утром следующего дня Кропс, снова навьюченный своим снаряжением, торопливо попрощался с Петерсеном и двинулся в обратный путь.

В полдень впереди показалась пара утёсов, преграждающих спуск с плоскогорья в долину. Их Кропс определил для себя как место короткой остановки на обед. Когда до скал оставалось не более пяти минут ходу, навстречу из-за сугроба вывернулся очередной гризли. Они столкнулись почти лоб-в-лоб. Медведь тут же оскалил вершковые жёлтые зубы и бросился на Кропса, вздымая фонтаны снега из-под лап. Кропс едва успел бросить лыжную палку, завести руку за спину и хлопнуть ладонью по клапану баллона-ревуна, убранного в карман рюкзака.

Баллон взревел. Гризли остановился в прыжке так, будто налетел на невидимую стену. В следующее мгновение он обрушился в снег, круто развернулся и бросился удирать, высоко вскидывая толстый зад и потешно встряхивая длинными трубчатыми ушами. Следом за ним по снегу потянулся бурый след…

Кропс выключил ревун, помянул медведя недобрым словом, спешно развернулся в противоположном направлении и – едва ли не быстрее удирающего хищника – рванул прочь от места неожиданной встречи: след, который оставлял испуганный гризли, по поражающему действию мало уступал боевым отравляющим веществам прошлых эпох.

Теперь гряду утёсов придётся обходить слева. Это удлинит его путь на добрых тридцать километров. Отойдя на безопасное расстояние от места встречи с медведем, Кропс открыл забрало шлема и опасливо принюхался. Ничем особым не пахло. Он пристроил на скальный уступ свой безразмерный рюкзак, вытащил из него ещё тёплый стакан с напитком и сладкий сухарь с цукатами и орехами и четверть часа смаковал лакомства. Судя по ощущениям, и сухарь, и напиток переварились, не достигнув желудка.

Через пару-тройку часов утёсы остались далеко справа и сзади. Идти было легко: пологий склон тянулся на километры вперёд. Солнце уже касалось линии горизонта. Его лучи светили Кропсу прямо в лицо, но поляризационный фильтр шлема защищал глаза, и по забралу ползало и раскачивалось в такт движению размытое чёрное пятно. Из-за пятна он увидел обломок звездолёта, уже почти уткнувшись в него лыжами.

Из снега на добрый десяток метров выпирал плавный изгиб серо-голубого композита внешней брони корабля.

У Кропса перехватило дыхание. Таких находок в его народе не делали уже лет сто. Временами попадались обломки внутренних конструкций или кают разрушившихся отсеков, пучки трубопроводов и проводов. Любая такая находка ценилась высоко, но найти даже небольшой кусок брони, тормозных или эволюционных двигателей звездолёта было особой удачей – это был материал, пригодный для изготовления инструментов.

Кропс откашлялся и осипшим от волнения голосом скомандовал:

– Шлем, идентифицировать обломок корабля GL3219! – перед глазами на внутренней поверхности забрала появилась и начала вращаться приплюснутая чечевица звездолета, прорисованная тонкими голубыми линиями. Через пару оборотов вращение прекратилось, и четверть чечевицы окрасилась в бирюзовый цвет. По забралу побежал текст: «ОТСЕК-2-GL3219… ОТСЕК-2-GL3219…». Кропс взвыл – это был легендарный второй отсек! После аварийного катапультирования отсеков и спасательных капсул его народу удалось установить судьбу почти всех частей корабля. В атмосфере разрушились и упали на землю дождем обгоревших обломков ядро корабля с рубкой и первый отсек, прошитые насквозь метеоритом неизвестной природы. Двигательный отсек с остановленным реактором рухнул в океан и затонул на глубине в несколько километров. Разбились при посадке несколько капсул. Даже в успешно приземлившихся отсеках и капсулах были раненые и погибшие.

И лишь судьба второго отсека, в котором в момент катастрофы не было ни одного человека, оставалась загадкой.

И вот он, перед ним! Стоит, засыпанный снегом на дне долины в глухом углу этого континента.

Связь, ему немедленно нужна связь хоть с кем-нибудь из народа! Но даже его перепрограммированный шлем показывал нулевой уровень сигнала.

– Проклятая дыра! – прошипел Кропс, лихорадочно соображая, как передать сообщение о находке – мало ли что с ним может случиться, пока он доберётся до зоны уверенного приёма.

Додумать эту мысль он не успел: в шлеме вдруг прозвучал переливчатый сигнал вызова. Кропс подпрыгнул от неожиданности – голосовые каналы в шлемах были отключены давным-давно, потому что расходовали слишком много энергии стареющих аккумуляторов. Следом ровный женский голос произнёс:

– На связи ОТСЕК-2-GL3219. Нахожусь в состоянии глубокой консервации в течение 202,3 стандартных года. Внешние повреждения после катапультирования и посадки – 7%, системы и комплексы отсека повреждений не имеют. Остаток ресурса реактора – 84%, остаток топлива в тормозных двигателях и двигателях опорной тяги – 17%, – голос сделал паузу и продолжил: – Вы идентифицированы как человек, не принадлежащий к экипажу корабля. С учетом срока консервации считаю, что экипаж прекратил своё существование. Объявляю о готовности подчиняться вашим указаниям. Прошу представиться и определить свой статус…

В горле окончательно пересохло. Кропс с трудом сглотнул и прохрипел:

– Я – Кропс, Саймон Кропс. Ремонтник группы быстрого реагирования… Мои предки были членами экипажа корабля. Но все они давно умерли…

– Приветствую Вас, Саймон Кропс, ремонтник. Жду команды на расконсервацию отсека.

– Подтверждаю расконсервацию отсека… – слова с трудом выдавливались из пересохшего горла.

– Команда на расконсервацию принята, ремонтник Кропс. Время выхода реактора на двадцатипроцентную мощность – сорок пять минут. Согласно данным внешних сенсоров отсек погружен в снег. Очистка отсека от снега возможна путем кратковременного включения двигателей опорной тяги.

– Подтверждаю…

– Принято, ремонтник Кропс. Размер опасной зоны – сто метров. Прошу отойти на безопасное расстояние.

Кропс торопливо развернулся и побежал в сторону от отсека. В углу забрала мигали, быстро уменьшаясь, цифры заряда аккумулятора – радиосвязь сжирала энергию на глазах.

– Вы покинули опасную зону, ремонтник Кропс. Импульс двигателей опорной тяги – 0,3 секунды. – Кропс резко остановился и развернулся. Включение двигателей больше всего походило на взрыв. Над отсеком взлетело белое облако, по шлему забарабанили комочки слежавшегося снега. Облако оседало минут пять. Когда оно осело, взгляду открылся отсек. Он стоял идеально ровно на сухой мёрзлой земле в пологом углублении, вырытом двести лет назад тормозными и посадочными двигателями, и был просто огромен, в высоту метров двадцать, а сколько там в длину отсюда вообще было трудно определить.

– Ремонтник Кропс, уровень заряда Вашего шлема снизился до тридцати процентов. Перехожу на визуальный режим… – женский голос замолчал, по забралу побежали строчки и линия маршрута – отсек приглашал его, Кропса, на борт. Отсек был обращён к нему внешней стороной, воздушный шлюз был далеко, со стороны внутренних помещений.

Торопливо пробежав метров двести вдоль края воронки, Кропс перевалился через невысокий снежный бруствер и скользнул вниз по склону. Открылась тыльная сторона отсека в обгорелых клочьях рваного металла, образовавшихся при подрыве плазменных патронов, отрезавших отсек от тела корабля при аварийном катапультировании. В нижней части, раздвигая со скрежетом рваный металл, раскрывался проём шлюза. Его внутренний объём осветился ровным зелёным светом. Под лыжами захрустела жухлая прошлогодняя трава. Удары сердца отдавались в ушах.

Из шлюза вынырнула, раскладываясь, лёгкая лесенка. У неё Кропс остановился, сбросил лыжи и, схватив их в охапку вместе с палками, неуклюже полез внутрь отсека, цепляясь за раму люка лыжами, палками и рюкзаком.

– Приветствую Вас на борту отсека, ремонтник Кропс. Начинаю шлюзование и антибактериальную обработку, прошу закрыть глаза, – звук шёл из-под потолка шлюза. Створка наружного люка пошла вниз, вверху вспыхнул ослепительный свет, загудели воздушные насосы. Забрало мгновенно потемнело и снова стало прозрачным, лишь когда свет погас. Впереди медленно и бесшумно раскрывалась створка внутреннего люка.

Кропс посмотрел себе под ноги: его лыжные ботинки оставляли грязные следы на рифлёном полу шлюза. Он торопливо положил лыжи и палки на пол, разулся (ледяной пол обжёг подошвы), поставил рядом ботинки, сбросил рюкзак, потом, глубоко вздохнув, будто нырял в холодную воду, шагнул в прямой коридор, уходивший в глубину на десятки метров.

– Ремонтник Кропс, прошу пройти в ситуационный пост управления отсеком. Он находится в кают-компании, – по обеим стенам коридора заскользили синие стрелки, указывающие вглубь коридора. Пол коридора был мягким и шершавым и не обжигал холодом ноги. Стены коридора тоже были затянуты бежевой тканью, что-то смутно ему напомнившей. Он глянул на рукав своего комбинезона и мысленно рассмеялся: конечно же, комбинезон был сшит из обрывков такой ткани, только он был грязным и весь в блестящих пятнах лазерной штопки. Медленно, на ватных ногах, Кропс пошёл вперёд.

– Ремонтник Кропс, обнаружены дисфункции Вашего организма. Предлагаю пройти срочное освидетельствование в медицинском блоке.

–А? – От неожиданности Кропс вздрогнул. Какие дисфункции, какое освидетельствование?! Переломы, вывихи, растяжения, ожоги и укусы – всё давно зажило! Он здоров, как бык. Как вол. Только очень маленький. Вслух он сказал:  – Я думаю, это можно сделать потом…

Двигаясь по коридору, он лихорадочно вспоминал, какое специальное оборудование нёс на себе второй отсек, и чем оно может быть полезно его народу.

Память молчала, сколько он ни взывал к ней. На уроках технической истории об этом говорилось совершенно точно, но ленивый мозг запоминал только то, что имело какую-то практическую ценность. А какую практическую ценность имела информация о навсегда потерянном отсеке? И ведь отличником всегда был!

Бесконечный коридор закончился большим пустым залом. Теряющийся в вышине потолок был голубой бездной, по нему плыли лёгкие кучевые облака. В конце зала, у огромного – во всю стену – экрана, одиноко стояло кресло с высокой спинкой. Кропс пересёк зал, неуверенно присел на краешек кресла и, отчаявшись вспомнить, воззвал:

– Отсек-два, доложите о своём оснащении!

Отсек начал перечислять, на экране стали появляться плоские картинки систем и комплексов. Кропс слушал вполуха – такое же оборудование было и в других отсеках. Вдруг отсек произнёс «Резервный комплекс дальней космической связи…».

– Стоп! – выкрикнул Кропс. Вот оно! Вот какое воспоминание мучило его, вот что он не мог извлечь из своей памяти. Комплекс дальней космической связи! Шанс докричаться до звёзд, позвать на помощь! – Отсек-два, вы можете связать меня с людьми моего народа? Ну, с потомками экипажа GL3219?

– Могу установить связь с работающими информационно-коммутационными устройствами. Для связи необходимо развернуть в рабочее положение тактический комплекс связи. Подтверждаете развёртывание?

– Подтверждаю! – по отсеку прошла лёгкая дрожь, от экрана отделилось и повисло в воздухе схематическое изображение отсека. В верхней части сдвинулась броневая плита, из люка выехал и раскрылся многоэтажный зонтик антенны.

– Комплекс развёрнут. Начинаю вызов абонентов. – Зазвучал переливчатый сигнал вызова, на экране в разных местах стали вспыхивать синие пульсирующие точки. Некоторые точки гасли, на их месте возникали квадратики, в которых появлялись лица людей его народа. Недоумевающие лица, удивлённые лица, радостные лица.

Кают-компания загудела от множества голосов, на разных языках повторялись слова «Второй отсек». Скоро квадратики перестали появляться. На Кропса уставились десятки глаз. Зачем-то он встал с кресла и хрипло сказал:

– Здравствуйте, я – Кропс… Я нашёл второй отсек, – сначала наступила тишина, а потом снова загомонили голоса.

– Медбокс целый, нетронутый! Регенератор с полной зарядкой!

– Молодец Кропс! Герой…

– Как его туда занесло?

– Консервы, камбуз…

– Транспорт, есть там какой-нибудь транспорт?!

– Что там ещё есть?

– Братцы, заживём теперь!

– Стволовых процессоров сколько? Кто знает, а?

– Десантное снаряжение, оружие…

– Малая механизация…

– Мы – богачи!

– ТИХО!!! – крик прервал гомон, наступила тишина. Кропс пошарил глазами по экрану, пытаясь найти того, кто кричал. Потом до него дошло, что кричал он сам. Сбиваясь и захлёбываясь, он торопливо заговорил: – Вы что, забыли? Вы же меня сами учили! На борту отсека – резервный комплекс дальней связи! Мы можем позвать на помощь… – голос у него сорвался на писк, он покраснел и умолк. После долгой паузы послышался удивлённый голос:

– А ведь верно… – И разговоры сразу сменили направление:

– Ерунда, через атмосферу никуда не добьёт!

– Топливо осталось… Инженерная служба, а можно на этих остатках километров на тридцать подпрыгнуть? Заодно бы к Посадка-тауну отсек перегнали бы…

– С ума сошли? На огрызке корабля в атмосфере летать! У него же баллистика нестабильна…

– Ничего не с ума! Он же совершенно спокойно приземлился! Двести лет назад…

– Так то – посадка, а тут – взлёт. Разницу видите? Нет, точно с ума сошли!

– А сообщение-то какое?

– Что там думать? Стандартный SOS с координатами…

От экрана отделился голографический квадратик, выдвинулся вперёд и превратился в большой круг. В круге было сухое морщинистое лицо, увенчанное шапкой пышных седых волос. Грубер, председатель совета руководителей. Выцветшие голубые глаза требовательно уставились на Кропса:

– Кропс, задайте вопрос отсеку! Может ли он взлететь в верхние слои атмосферы, успеет ли развернуть там комплекс связи и передать сообщение? И сесть вблизи Посадка-тауна? – голос председателя стал заметно громче и выделился из общего хора голосов.

Кропс прокашлялся:

– Отсек-два, слышали вопрос? Отвечайте!

– Произвожу расчёт. Осталось сорок пять секунд. – По экрану побежали уменьшающиеся секунды оставшегося времени. Потом ударил гонг и пространство перед экраном заполнилось цифрами, траекторными схемами и графиками. – Запас топлива при существующей аэродинамике отсека позволяет взлететь на высоту тридцать семь километров. Время пребывания на высоте достаточно для развёртывания комплекса дальней космической связи. Вероятность получения сообщения ближайшей известной базой «3-16» с использованием только комплекса – ноль три. – Раздался общий разочарованный вздох. – При задействовании спутников-ретрансляторов для создания синтезированного антенного раскрыва вероятность составит ноль семь. – Вздох разочарования сменился гулом оживлённых голосов. – Вероятность повреждения первого спутника вследствие перегрузки – ноль шесть, второго – ноль девять. Место посадки отсека будет удалено от Посадка-тауна на две тысячи километров. – Новый стон разочарования и – молчание. Молчание прервал Грубер:

– Иными словами, попытавшись подать сигнал бедствия, мы рискуем не быть услышанными, да ещё и остаться без планетарной связи. А сам отсек окажется на вдвое большем расстоянии от Посадка-тауна, чем сейчас …

Вновь зазвучал голос отсека:

– Указанные показатели достижимы при оптимальном взаимном расположении планет системы, их спутников и спутников-ретрансляторов. Ближайшее по времени оптимальное положение ожидается через пятьдесят восемь минут, время старта – через двадцать минут. Повторение оптимального положения ожидается через три стандартных года.

– Ещё и времени на размышления и принятие решения нет… – горько усмехнулся Грубер. Он перевёл взгляд со схем на Кропса: – Что скажешь, мальчик? Что бы выбрал ты?

Кропс открыл было рот, чтобы ответить, но тут из разных точек экрана зазвучал многоголосый смех:

– Да что его спрашивать, он только о звёздах и думает!

Грубер вдруг стал серьёзным и, нажимая что-то на своём пульте, громко и отчётливо проговорил:

– Всем кто меня слышит! Объявляю референдум по вопросу об отправке сигнала бедствия с помощью Отсека-два GL3219. Время голосования – три минуты, принятие решения – простым большинством голосов. Время пошло!

На экране появился круг, в него из разных квадратиков и просто точек экрана стали слетать синие и красные стрелки, их становилось всё больше и больше. Внутри круга появилась и задвигалась граница между синим и красным секторами.

Кропс задёргался: а как же он?! Его голос точно должен стать решающим! Тут на подлокотнике кресла вспыхнули две кнопки с надписями «ДА» и «НЕТ». Он судорожно стукнул по клавише «ДА», в круг улетела ещё одна синяя стрелка. Кропс перестал дышать: пока красный сектор оказывался больше синего, сейчас его мечта будет похоронена на долгие три года, а, может быть, навсегда!

Стремительно улетали секунды, поток красных стрел слабел, а синих, наоборот, набирал силу. Синий сектор разбухал, теснил красный. Ещё немного, ещё! Прозвучал гонг и на экране вспыхнула надпись «ВРЕМЯ ИСТЕКЛО. 62% - «ЗА». РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО».

– Ур-р-р-а-а!!! – завопил Кропс. Ответом ему был общий нервный смешок.

– Отсек-два, начинайте подготовку к старту. – Грубер тоже голосовал «ЗА», но в его голосе не было восторга, одна только усталость и напряжённое ожидание. После ответа отсека он посмотрел на притихшего Кропса. – Отсек-два, Кропс может остаться на борту?

– Ремонтник Кропс, вы можете остаться на борту. Прошу пройти в медицинский отсек и занять место в противоперегрузочной капсуле.

– Давай, мальчик. Ты будешь первым космонавтом в нашем народе.

В стене раскрылась до того незаметная дверь лифта. Кропс рванулся было туда, но потом остановился и оглянулся. С экрана на него молча смотрело бесчисленное множество лиц. Он махнул им рукой и вбежал в лифт.

Переговоры отсека и людей были слышны и в лифте, и в медицинском отсеке:

– Сворачивание тактического комплекса будет произведено через семь минут. Связь с абонентами будет потеряна. Возобновление связи будет произведено в верхней точке атмосферного манёвра ориентировочно на пять минут.

– Жаль. Значит, всё от начала до конца увидит только Кропс…

– Он заслужил…

– Ну, пан или пропал!

– Не сглазь!

Голоса отдалились и стали затихать. Медицинский отсек оказался большим светлым помещением на третьем этаже отсека. Ближе к лифту громоздился куб полной регенерации, дальше вдоль изогнутой стены тянулись ряды яйцевидных противоперегрузочных защитно-восстановительных капсул на карданных подвесах. В третьем отсеке, вокруг которого и возник двести лет назад Посадка-таун, всё это оборудование уже не работало: кончились запасы медико-биологических реактивов.

Ближайшая капсула развернулась в вертикальное положение и раскрылась.

– Одежду и снаряжение прошу поместить в шкаф. До прекращения работы комплекса связи – две минуты, до старта – шесть. Займите место в капсуле. – Кропс торопливо разделся до трусов, попихал вещи в шкафчик и спиной вперёд влез в капсулу. Тёплый мягкий мех обхватил его всего, свободным осталось только лицо. Капсула повернулась в горизонтальное положение.

Перед ним появилось объёмное схематическое изображение отсека, с исчезающим в шахте складывающимся зонтиком тактической связи.

– Связь прервана. – Броневая плита встала на место, под отсеком появилось синеватое свечение. – Запуск двигателей. – и, после паузы, – Ремонтник Кропс, провожу диагностику вашего организма.

«Господи, а это-то зачем?!» - скривился он. Сбоку от изображения отсека побежали слова и цифры диагностики с перечислением сросшихся костей, травмированных сухожилий, гематом и укусов, последствий воспалений и отравлений, отклонений в функциях внутренних органов. Список был длинным, его начало уже исчезло из поля зрения, а он всё тянулся и тянулся. Мелькнула мысль: «Похоже, могу быть только пассажиром…». Свечение под отсеком усиливалось и меняло цвет, появился мощный гул и вибрация.

– Диагностика окончена. Прошу согласия на поддерживающие инъекции.

«Только уколов мне не хватало!» – подумал Кропс, но вслух сказал «Разрешаю!».

Уколов он не почувствовал, только в лицо ударила влажная струя воздуха с приятным свежим запахом. Под отсеком уже было не свечение, а ослепительно белый поток пламени. Гул превратился в оглушительный рёв, на грудь мягко нажала лапа перегрузки. Изображение отсека пропало, сменившись схемой атмосферного манёвра, по которой, разгоняясь, ползла синяя точка.

Перегрузка росла, стало труднее двигать глазами. Так длилось довольно долго, потом перегрузка стала быстро ослабевать, синяя точка на схеме почти доползла до верхушки дуги траектории. Двигатели смолкли, и Кропс вдруг перестал чувствовать свой вес.

– Начинаю раскрытие комплекса дальней космической связи. – Отсек задрожал. Снова появилось его объёмное изображение, в верхней части сдвигались бронеплиты, из трёх шахт выдвигались и раскрывались ёлочки антенн. – Установлена связь с ретрансляторами. Начинаю синхронизацию.

– Кропс, слышишь нас? – послышался голос Грубера на фоне многоголосья конференц-связи.

– Слышу! Всё в порядке!

– Пространственная антенна сформирована. – На схеме появилась поверхность планеты и оба спутника-ретранслятора. Тонкие линии соединили их в треугольник. – Начинаю передачу сообщения… Сообщение передано. Начинаю повторную передачу сообщения… Повторное сообщение передано. Спутник-два вышел из строя. – В эфире прозвучало несколько сдержанных ругательств. – Передачу прекращаю, перехожу на приём. До прекращения работы комплекса связи семьдесят секунд. – На экране побежали уменьшающиеся цифры секунд. Кропс замер и совсем перестал дышать.

За десять секунд до закрытия дальней связи отсек задрожал – антенны на схеме поползли в корпус. Точка на схеме атмосферного манёвра перевалила вершину и двинулась вниз. В эфире кто-то тоскливо произнёс:

– Не дошло… всё зря…

Тут экран вдруг вспыхнул голубым цветом, и по нему побежала надпись: «СИГНАЛ БЕДСТВИЯ ПОЛУЧЕН БАЗОЙ «4-11». НАПРАВЛЕНЫ ДВА АВАРИЙНО-СПАСАТЕЛЬНЫХ ЗВЕЗДОЛЁТА КЛАССА GQ. ПОДЛЁТНОЕ ВРЕМЯ 50 ЧАСОВ. ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ОПЕРАТОР САЙМОН КРОПС».

На планете услышали, как выдохнул Кропс, потом связь прервалась…