Кому чо, кому ничо

                Своим, с любовью
   - По...бень кашгарская, замыслы великие, а также синусы и гипотезы !
   Ярмарочный зазывала переминался на месте, копытя желтый снег, наверное, отыскивал олений мох ягель. Пошехонец бесцеремонно прервал это воодушевляющее к подвигам действо, просто подойдя и молча уставясь на прасола. Тот вынул из-за уха козью ножку и сипло каркнул:
  - К оружию, граждане !
   Граждан не было. Был народ. Всякий, разный, разнообразный, а в иных местах - ракообразный и даже членистоногий. Фасеточные глаза блистали огнями пакистанских ресторанов, кулаки шевелились в карманах, а ноги послушно несли к краю бездны. Пошехонец не был бы пошехонцем, задержись еще на минуту возле гения маркетинговых ходов и запАсных выходов, а потому побрел дальше, ориентируясь на звуки духовых оркестров и детских хоров. Оркестры играли туш пополам с похоронным маршем, а дети пели о недостижимых идеалах юности, плавно перетекающей в убогую старость, а там, само собой, в старческое слабоумие и маразм.
   В центре базара стоял столп. На столпе сидел, свесив намекающие на тайну копытца, деятельный тамада Ломбард Мольбертович Зильберштейн. Он хмурился и многозначительно подмигивал. Стоящие внизу пигмеи догадывались, что все не так просто, как кажется наощупь, все куда сложнее и замысловатее, нежели уловки прасолов, разбегавшихся в разные стороны, чаще - на закат, вослед солнечной свастике и потокам звонкой монеты.
  - Щепа - три пражских гроша, самовывозом - два, а фьючерсом вообще за так, - шептались шептуны, а кликуши выкликали о концах времен, но только пошехонцы помнили о временах года. Ну, и о датах, естественно. Даты ондатрами прятались в норы, вырытые замысловатыми хорьками в песчаных утесах, суровых и неприступно-опасных, как руины сталинградского универмага или избушка Унабомбера. Но пошехонцы на то и пошехонцы, чтобы идти дальше, а не задерживаться на чужом пиру в похмелье, вот он и шел, сначала налево, потом направо, стараясь не наступить ненароком на бормочущих суржиком ежиков, суетливо снующих в сумеречной зоне сознания.
  - Джои Заза и баронесса Скотфилд ! - выкрикивал скороход и мажордом, оглоблей раздвигая толпу. За ним выступала пара, он - в белых штанах, она - голая, как и положено по всем законам военного времени. Пошехонец неожиданно ослаб сердцем при виде черноглазой девчонки, замерзающей на подлом ветру вихрей смутного времени, сучьего периода родной истории, пакостного ****ства вчерашних красот и говоруний. Снял с себя рубашку и отдал ей, вынул из лукошка найковскую майку, натянул и ускорился, но затем замедлился, вспомнил придурковатого начальника уральско-еврейской ориентации и захохотал. Надо же, такую шнягу втюхивает многомудрым благомыслам, от подобных речей Бенисио Дель Торро недоумевал и о...евал, а потом надоедал Хантеру наивными вопросами : " Это ж как надо облупошиться, чтоб рефрижиратор назвать тараканом ? Он сам-то понимает, что гонит ?".Мир наизнанку, это мир наизнанку, но только не лысого мужика, а французского араба, английского вахаббита, норвежского горца, афроамериканца и испаноязычного шведа. Пошехонец не мог принять такой мир и шел навстречу заре.