Часть 2. Война после Победы

Глава 1.  К одиннадцати - туз.      
   
«На основании ст. 2 Постановления 2 сессии Всероссийского центрального исполнительного комитета X созыва о порядке изменения Кодексов (Собр. узак., 1923, N 54, ст. 530) Всероссийский центральный исполнительный комитет и Совет народных комиссаров РСФСР постановляют:
Изложить ст. 167 Уголовного кодекса РСФСР в следующей редакции:
"167. Разбой, т.е. открытое с целью завладения чужим имуществом нападение, соединенное с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, -
лишение свободы на срок до 5 лет.
Те же действия, совершенные повторно или повлекшие за собой смерть или тяжкое увечье потерпевшего, -
лишение свободы со строгой изоляцией на срок до 10 лет.
Вооруженный разбой - лишение свободы со строгой изоляцией на срок до 10 лет, а при особо отягчающих обстоятельствах - высшую меру социальной защиты».

(из постановления СНК от 26 августа 1929 года)
 
       Отходя после войны, мир приходил в равновесие.
       Америка считала  полученные от нее прибыли и жировала, Европа зализывала раны, а в лежавшую в развалинах  Россию  шли эшелоны  с демобилизованными солдатами. 
       Дважды Краснознаменная, ордена Суворова, Новороссийско - Дунайская 83-я отдельная бригада  морской пехоты Краснознаменного Черноморского флота была отведена в небольшой венгерский городок Шопрон и  находилась в стадии расформирования.
       Те из матросов и старшин, кто  по состоянию на  июнь 1941-го отслужил   пять лет, отправлялись в запас, остальным  (фронт не учитывался), предстояло «огребать полундру»* дальше.
       -  И где же справедливость, твою мать? - высказался на этот счет Коля Алексашин. -  На начало войны я оттрубил три года на кораблях, плюс четыре - фронт, а теперь служить еще два. С какого хера?
       -  Мужиков здорово повыбило,   а бабы не успели нарожать, вот тебе и вся политика, - ухмыльнулся Сашка Кацнельсон. - Мне еще тоже год остался.
       Вонлярский с Морозовым на этот счет не беспокоились.
       Дим  собирался   вернуться в училище и  получить  лейтенантские погоны, а   у Петра   врачи обнаружили туберкулез, ему предстояла отправка на родину  с последующим лечением.
       Свободного времени стало много,   а обстановка  как говорят, «благоприятствовала».
       Раскинувшийся  в предгорьях  Штирийских Альп,  Шопрон   впечатлял прозрачным озером Нойзидлерзее, старинной  городской архитектурой, а также  зеленеющих на склонах  виноградными плантациями и садами, с  обильным урожаем.
Изголодавшиеся по витаминам ребята  отдавали ему известную дань, с удовольствием щипая  ягоды и поглощая фрукты, а по вечерам, покинув обрыдшую казарму, отправлялись прошвырнуться по городским улицам.
       В один из таких, возник повод  выпить.
       Утром  Петра вызвали в штаб, откуда он вернулся слегка обалдевшим.
       -  Вот, - разжал  смуглый кулак,  в котором блестела  золотая  звезда Героя.  -   Вручили  за  форсирование Днестровского лимана  в  сорок четвертом.
       Присутствовавшие при этом  Дим  и Сашка Вишневский искренне поздравили друга.
       - Ну, теперь в Одессе все девчата твои! - хлопнул Петьку по плечу Дим, а Сашка предложил  отметить столь знаковое событие.
       Сказано  - сделано.
       После ужина, отутюжив клеша и надраив ваксой ботинки, вся троица принарядилась и двинула в город, подыскать  достойное место.
       Такое нашлось  на одной из тихих, затененных каштанами улиц, в небольшом уютном ресторанчике. Он был наполовину пуст, а на импровизированной сцене   пели флейта,   скрипка и аккордеон,  бодро исполняя венгерский «чардаш».
       - Само  то, - обозрев пространство, сказал Сашка,  после чего моряки  расположились за одним из  столиков.
       Высящийся за стойкой, похожий на бульдога  хозяин,  что-то буркнул официанту (тот подлетел к гостям), и вскоре перед ними  аппетитно дымился гуляш, блестела слезой брынза с зеленью,  а  в центре рубиново искрился литр  «мушкотая»* в запотевшей бутыли.
       Первый стакан   подняли в честь Петра,  пожелав ему хорошего здоровья, а второй  махнули  за Победу, к которой так долго шли  и все еще  не  могли привыкнуть.
       Затем отдали дань закускам.
       Гуляш был выше всяких похвал:  мясо с паприкой и чесноком распаляли жажду, брынза таяла во рту, зелень дополняла вкусовую гамму.
       - А теперь за тех, кто в море! - провозгласил  очередной тост Дим, после чего стаканы в очередной раз сдвинулись,   им в унисон звякнули медали.
       После того, как бутыль опустела, заказали еще одну, теперь с белым «шардоне», а к нему жареную кефаль  и оливки.
       Когда за окном засинел вечер,  в ресторанчик ввалилась веселая компания  мадьяр  и заняла соседний столик.
       Новым гостям хозяин был явно рад и стал обслуживать их лично, а музыканты  принялись исполнять заказанную гостями  музыку
       -  Ну что, возьмем с собой еще одну и  в часть?  -  взглянули     Петька с Санькой  на Дима.
       -   Возьмем, -  согласился тот, вслед за чем подозвал ресторатора   и, сказав «бор»*, поднял  для убедительности   палец.
       -  Нич бор, -  скривил тот губы,    вызывающе вздернув подбородок.
       -  Как  нет?  А для этих?  - кивнул  старшина в сторону мадьяр, затянувших песню.
       В ответ хозяин   указал рукой  на дверь,  прошипел  «руссише швай»  и, сшибая по пути стулья, кубарем  покатился к стойке.
Компания мадьяр завопив вскочила, мелодия оборвалась на высокой ноте.
       - Всем тихо! - блеснули вороненые стволы в руках Петьки с Сашкой,  после чего вверх поднялась дюжина  рук, включая музыкантов.
       - Пошли отсюда, -  харкнул на пол Сашка,  и моряки, швырнув на стол несколько купюр, направились к выходу.
         Когда же  поравнялись со стойкой, пришедший в себя хозяин  выхватил из-под нее       небольшой с металлическими уголками саквояж    и попытался  садануть   Дима по голове. Но не тут-то было.
       Левой рукой  старшина вырвал орудие нападения, а правой  дал тому в лоб.  На этот раз ресторатор снес стойку.
       Выйдя наружу  и глотнув  свежего воздуха, моряки допетрили, что пересолили, в связи с чем решили  «делать ноги».
       А для этого разойтись  веером  и прибыть в часть окольными путями.
       Петька с Сашкой  исчезли в одном переулке, а  Дим  вразвалку направился в другой, где   у встретившегося фонаря обнаружил в руке вырванный  саквояж.
       Он хотел его швырнуть в сторону, но не успел. Сзади набегала  толпа  венгров с явно недружескими  намерениями.
       Впереди, топая по - слоновьи,  с топором в руке в руке пыхтел хозяин заведения.
       - Ну, держись, ****и, - скрипнул зубами старшина и рванул из кармана «парабеллум».
       Двух выстрелов поверх голов было достаточно, чтобы  герои  разбежались, а он свернул за угол  и прибавил ходу.
       Между тем,  мушкотай с шардоне делали свое дело.
       Ноги у старшины  стали заплетаться, навалилась усталость, и Дим решил немного передохнуть на свежем воздухе.
       Узрев в свете луны возникшую меж домов  каменную ограду, он из последних сил  махнул через нее  и оказался в  старом  саду, душисто пахнущем  ночной сыростью. Забросив в кусты  никчемный саквояж,  Дим  улегся под раскидистым деревом на траву, после чего сад огласился богатырским храпом.
       Проснулся  старшина от  боли в кистях рук, и, перевернувшись на бок, попытался подняться.
       В следующий момент, его сгребли под микитки, и  перед глазами  возник пехотный капитан, а  по бокам два, держащих моряка под локти, солдата.
       - Так значит, грабим  потихоньку? - скривил губы капитан, и ткнул в лицо Диму открытый саквояж, набитый разноцветными кредитками.
       -  В морду одному венгру  дал, -  взглянул на офицера исподлобья  Дим.  -  А грабежа никакого не было.
       -  Не было говоришь?  - щелкнул застежкой офицер и приказал бойцам «ведите!»
       - Давай, топай,   - сделал  шаг в сторону один,   передернув затвор автомата.
       Как оказалось,  «отдыхал» моряк  на территории  особняка, в котором находился отдел контрразведки «СМЕРШ»  армейского корпуса.
       В ходе последующего общения в помещении дежурного,  задержанный рассказал капитану все, что случилось накануне,  не упоминая других участников, после чего тот немного подобрел.
       - Судя по наградам, парень ты лихой (кивнул на форменку Дима), а поскольку разной хренью мы не занимаемся,  передам - ка я тебя   в гарнизонную комендатуру.
       После чего  вызвал конвой, и старшину  отправили по принадлежности.
       Там уже лежали заявления потерпевших.
       Мол, учинил в ресторане дебош и отобрал у хозяина крупную сумму, а затем едва всех не перестрелял. Просим наказать и все такое.
       Военная Фемида тут же завертелась.
       Опросив, Дима  поместили в камеру, где обретался еще десяток  служивых различных родов войск, совершивших правонарушения, а чуть позже состоялась встреча со следователем.
       Тот был преклонных лет майор, в пенсне* и  с бородкой, чем-то похожий на Всесоюзного старосту Калинина.
       - Ну как же ты так, батенька?-  изучив несколько бумаг в тонкой папке, снял майор пенсне и протер носовым платком стекла.  - Нехорошо получается. Давай, рассказывай все как на духу. После чего водрузил  пенсне на место.
       - Нехорошо, - вздохнул Дим  и повторил то, что говорил ранее, более подробно.
       -  И как фамилии тех двоих, что были с тобою?
       - Я их не знаю, товарищ майор. Встретились случайно. (Дим принял решение не путать ребят «в историю» и взять все на себя. Как  часто было на фронте).
       - Ну-ну, -  качнул седой головой  майор,  после чего достал из стола бланк  и стал заполнять протокол допроса.
       А когда выяснил, что старшина москвич, оживился.
       - Где жил в столице?
       - У Чистых прудов, на Солянке.
       -  Выходит земляк, я  с Ордынки, -  взглянул на Дима следователь. А потом, заполнив  анкетную часть протокола, заявил следующее.    
       -  Вооруженный разбой в твоих действиях и тех, кого  покрываешь налицо. Показания  мадьяр,  бумага  из «СМЕРША»  а также  обнаруженный  саквояж   это подтверждают.
И за него тебе светят десять лет или  высшая мера социальной защиты.
       -  Расстрел? - заиграл желваками  Дим. - Я правильно понял?
       -  Правильно, -  повертел в руках «вечное перо»* майор. - А теперь слушай и  мотай на ус (скрипнул стулом).
       - Тех двоих, что были с тобой, я искать не буду, хотя   ясно, что  вы из одной части.
Закрою глаза и на стрельбу во время погони.  В результате у тебя будет только разбой.  За него до пяти лет лишения свободы.
       - Я понял, товарищ   майор, - кашлянул Дим. -  Все так и было.
       - Только так, - нахмурился тот и заскрипел пером по бумаге. 
       На последующих допросах  потерпевший  со свидетелями   начисто забыли   приметы двух других,  быших с Димом,  а  заодно и  применение теми  оружия.
       В один из таких дней майор сообщил, что разрешил свидание с подследственным двум его сослуживцам. Ими, как и следовало ожидать, оказались  Морозов с Вишневским.
       -  Пять минут, -  буркнул  заведший их  помещение с зарешеченным окном,  сержант - охранник. Вслед за чем вышел.
       -  Ты прости нас  Димыч,  - сказал  Петька спустя минуту. - Мы, как только узнали, что ты здесь, сразу пришли к следователю с повинной.
       -  А он нам вставил фитиль, разъяснил,  что к чему  и выпер, - продолжил Сашка.
       -  Правильно сделал, -  последовал ответ. -  Все троим нам светила «вышка».
       - Кстати,- поглядев на дверь, наклонился к Диму Петро. -  Того венгра с его шоблой мы предупредили, что если будут болтать лишнее,  кабак взорвем, а их передавим как крыс.   
       - Так они и не болтают, - чуть улыбнулся старшина. -  Лишнего.
       -  В дежурке мы для тебя оставили  вещмешок, следователь разрешил, - шмыгнул носом Петька. - Там  жратва,  ватник  с робой и  яловые сапоги. А у них в голенища зашиты пять тысяч  рублей. Наши собрали.
       - Спасибо,- ответил Дим, и у него запершило в горле.
       Вскоре майор сообщил  подследственному, что дело завершено и  направлено в трибунал,   а  его отзывают в Москву, к новому месту службы.
       - Если  есть желание, могу передать весточку родным, - предложил он Диму.
       - Буду обязан, - кивнул тот,  после чего продиктовал адрес, а заодно попросил завести матери  оставшиеся в части его личные вещи, фотографии и документы. Следователь согласился и, как выяснилось потом, все выполнил.  Встречались и такие.
       Военную Фемиду впечатлило боевое прошлое старшины, отмеченное шестью орденами не считая медалей, но на приговоре это не сказалось.
       Диму влепили пять лет лагерей, а заодно лишили наград и воинского звания.
       После этого, теперь уже осужденного, его переодели в робу, ватник и сапоги, вслед за чем отвезли  в городскую тюрьму, для отправки «в места не столь отдаленные».
       Лишенцев там было как  сельдей в бочке». И в основном военная братия.
       Соседом по «шконке»* у Дима оказался  старший лейтенант-танкист, которого подловили и отметелили  ночью дружки хахаля его венгерской подружки. «Старшой» обиделся, влез в  свой  «ИС»*  и  снес дом хахаля, задавив того насмерть. Дали голубю за то семь лет, для перевоспитания.
       А напротив, на верхней у окошка, лежал, глядя в потолок, бывший летчик и Герой Советского Союза. Комэск* на вечеринке повздорил  со штабным начальником, после чего офицеры учинили дуэль.  Начальник промахнулся и получил пулю в лоб, а майора приземлили на десятку.
       Помимо  «романтиков», вроде Дима и этих двух,  в камере  сидели насильники с мародерами,  воры  и грабители, а  также  другие  «антисоциальные элементы».
       Утро начиналось с подъема, умывания и очереди к параше, затем следовал скудный завтрак, состоявший из куска черного хлеба,  каши-размазни  и  пахнущего соломой чая, после чего  проводилась перекличка  и тянулась резина времени,  муторная своей однообразностью.
       Когда  тюрьма набрала норму, Дима вместе с другими подлежащими отправке, партиями погнали  в баню.
       Она располагалась на первом этаже в смежном корпусе.
       Арестантам выдали  по четвертушке стирального мыла, в гулком  зале на каменных скамьях имелись жестяные тазы, в кранах наличествовала вода. Горячая и холодная. 
       - Ну что, смоем грехи перед дальней дорогой, - сказал танкист и первым потянул жестянку.
       Мылись  по - фронтовому быстро  и хмуро. Впереди ждала неизвестность.
       В жидком пару светлели  военные тела, многие с отметками от пуль и осколков, изредка соседи  перебрасывались фразами   типа «потри спину».
       -  Где ж тебя так размалевали, парень? -  натираясь  вехоткой*,  покосился на Димкин, изукрашенный наколками торс, сидящий рядом пожилой дядя.   
       -  На флоте отец, - обрушил тот на голову  таз с водой,  после чего довольно крякнул. 
       -  А в центре на спине малец  с крылышками и трубой, это что, навроде ангел?
       -  Точно, - кивнул бывший старшина. - Ангел - хранитель.
       -  Не уберег, он тебя, - вздохнул  пожилой. - Как и меня  молитвы.
       - А ты за что сюда попал отец? -  спросил Дим. -  Если не секрет, конечно.
       -  Какой секрет, - махнул рукой сосед. -  Мне дали срок за  мародерство.
       - И чего же ты намародерил?
       - Пару недель назад  вызывает меня к себе ротный и говорит, «готовься дед в запас». Я был автоматчиком в пехотном взводе.
       Ну, ребята, кто помоложе, надарили мне разного шматья, а к нему  золотой портсигар с сережками. А потом в казарме случился шмон, все это обнаружили, подключилась прокуратура, и  мне  влепили три года.
       - Это они умеют, - сжал губы Дим. -  А чего же твой ротный и те дарители?  Очко сыграло?
       -  Через сутки, как меня забрали,  нашу часть отправили в другое место, - вздохнул  солдат. - Так что вступиться за меня было некому.
       - Ясно, - ответил  старшина. -  Налицо закон подлости.
       Еще через несколько минут в  зал  вошел охранник и заорал «все на выход!». Помывка закончилась.
       Спустя  сутки   эшелон с бывшими военными, а  ныне заключенными, двинулся на восток. Гремели  колеса  на стыках,  паровоз тревожно  ревел  в ночи, мирным сном почивала освобожденная Европа.
       Как водится  в дороге, люди быстро сошлись,  чему способствовало боевое прошлое.
       Еще при посадке  были назначены старшие вагонов. В том, куда попали Дим с Егорычем  (так звали автоматчика)  им определили    Героя-летчика.
       Тот  сразу же установил в теплушке* воинскую дисциплину, что остальные восприняли с пониманием.    Сказалась  сила привычки.
       Впрочем, не обошлось без эксцесса.
       Двое  бывших воров,  попавших на фронт из лагерей, сначала отказались подчиняться.
       -  Это ты там был командир и Герой Советского Союза,   -  встав   перед летчиком,   блеснул фиксой  первый. 
       -  А  теперь мы едем в страну Лимонию, где   закон - тайга, медведь- хозяин, - нарисовался рядом с дружком второй, плечистый крепыш с одним ухом.    После чего обвел взглядом вагон и  процедил, - кому,  что не ясно?
       - Мне, - сказал  Дим и   по - кошачьи  спрыгнул с верхних нар, оказавшись перед блатными.
       - Разъясни ему, Колян, - тряхнул косой челкой фиксатый.
       - Ща.. - осклабился крепыш, поводя широкими плечами, но в следующий момент  получив резкий тычок в дых, закатив глаза, повалился на пол.
       Второго сгребли  еще  двое солдат и молча заработали кулаками.
       - Будет с них,- сказал через  пару минут  комэск. - Парни  немного погорячились.
       - Ага, погорячились -  прогундел, утирая разбитый нос фиксатый, когда  его отпустили. - Вставай, братан, - наклонился  к   зевающему ртом Коляну. - Нас тут не понимают.
       По Европе поезд шел  несколько  дней,  с короткими остановками. Они были, как правило,   на полустанках  или запасных путях станций.
Там  поездная бригада    заправляла паровоз водой с углем, а   конвой с автоматами    оцеплял эшелон,  после чего заключенным производили оправку.
Назначенные старшими вагонов, дневальные  выносили  и опорожняли под насыпь параши*,  затем делали вторую ходку,  доставляя арестантам скудный харч, положенный по норме.
       -  Да, с такой жратвой  долго не протянешь, -  разбирая хлебные пайки,  вздыхали  недавние фронтовики, запивая  их  пустым кипятком  из котелков и кружек.
       Потом  следовал длинный гудок,  конвой занимал свои места  на площадках вагонов, по составу  звенел  лязг сцепок,  и, провернув колеса,  паровоз трогался с места.
       За решетчатыми окошками теплушек бледнело осеннее небо,  в которым к югу тянули  журавлиные клинья,   на душах было муторно и тоскливо. 
       Тревожный сон в дороге  перемежали разговорами,  пускали по кругу  цигарки с последней махрой   и наблюдали как  Колян с фиксатым  (того звали  Грек),  режутся  с желающими в карты.
       Оба  не держали на соседей зла  и оказались вообщем-то,  неплохими ребятами.
       На фронте они были с 42-го, воевали  в артиллерии и имели награды, а  после победы закуролесили. Для начала, уйдя в  самоволку, несколько дней пьянствовали  в пригороде Шопрона, а  когда их  попытался задержать  комендантский патруль, набили морду лейтенанту.
       -  Вам-то ничего, - глядя на неунывающую пару, сказал  штопавший гимнастерку  Егорыч. - Следуете можно сказать в родные  места. Небось, там  дружки дожидаются.
       -   Ага, дожидаются  папаша, -  невозмутимо ответил Грек, ловко тасуя колоду. -  Приедем  и нам сразу устроят «правилку»,  вроде второго суда, но только воровского.
       - Это как? -  удивился  один из  зрителей. - Расскажи, интересно.
       - Все просто, -  сказал сидевший  по-турецки рядом с приятелем Колян.  - Мы теперь, посученные.
       - Ну и слова у вас, какие - то басурманские,  - натянув на костистое тело гимнастерку, застегнул    ворот Егорыч. - Или не можете по-русски?
       - Почему? Могем, -  принял из рук  соседа цигарку Грек  и разбросал  карты.
       - Там, куда мы едем, - выдул из ноздрей синеватый дым, - всем заправляют воры.
       - Брешешь, - свесил вниз голову старший лейтенант - танкист. - А как же лагерная администрация?
       -  Администрации  на это наплевать, главное чтобы зэки пахали и  строили светлое будущее. Воры, кстати, ей в этом помогают.
       -  И каким же образом?
       -  Они держат всех «мужиков», ну в смысле тех, кто работает, в узде. Чтобы ударно  трудились и не  возникали.  А если что,  перо* в бок и  «гуляй Вася». 
       - Так сами что же, ничего получается, не делают, эти самые воры? -  спустился с нар танкист, устроившись  рядом с игроками.
       -  Вор работает только на свободе, лейтенант, - многозначительно изрек Грек, выдав карту, сидящему напротив  узкоглазому казаху. - По специальности.  А в зоне ему пахать западло. С работы кони дохнут.
       - Ну, дела, -  переглянулись сразу несколько слушателей. - Чего делают  гады.
       - Так  а вы с дружком, кто были по специальности? - поинтересовался  Егорыч. - Не иначе душегубы?
       - Обижаешь, -  повертел башкой Колян,  после чего  шмякнул свои  карты на брезент мастью вверх, - очко! Ваших нету.
       - Мы батя, - честные воры,  -  стал собирать колоду в очередной раз Грек. - Я  был домушником, а Колян  шнифером.  Работа умственная и можно сказать,  культурная.
       -  И в чем она состояла? - скептически  вопросил Егорыч.  - Эта самая работа.
       - Я чистил  сейфы и сберкассы, - приняв цигарку от  приятеля, затянулся Колян, а Грек   квартиры состоятельных граждан.
       -   Ясно, - сказал  лейтенант. - Вы ребята почти Робин Гуды.
       -  Ты полегче бросайся словами, танкист - заиграл желваками   Грек. - Мы можем и обидеться.
       - Робин Гуд  был  старинный английский  герой, - хлопнул его по плечу лейтенант. - Отбирал у богатых и отдавал бедным.
       -  Ну, если так, то тогда ничего, - переглянулись дружки. - Только мы хрен кому чего давали. Толкали барыгам.
       По вагону пробежал смех, а потом  лежавший  до этого молча  Дим,    пожелал узнать, за что их будут судить в  лагере.
       - Больше  не мечу, -  передал колоду соседу Грек. - Без интереса* скучно. И задумался.
       - По нашим законам, - сказал спустя минуту, - вор не  должен работать на государство   и брать в руки  оружие. Ну а кто  это сделал, считается  сукой.  Таких   братва судит и  строго карает.
       Мы же с Коляном  пошли  на войну и  взяли.  Теперь за это придется отвечать на сходке. По полной.
       - И что вам светит?  - нахмурился танкист, а слушатели воззрились Грека
- Да много чего, -  криво улыбнулся тот. -  Могут и зарезать.
       - Только хрен им в нюх, -  отвлекся от игры Колян. -  Кое - что изменилось.
       - В смысле?      
       - Сейчас  в лагеря гонят много  фронтовиков из бывших заключенных. Считай в этом эшелоне, таких как я с Греком, человек двадцать.  Сами сделаем  авторитетам*  козью морду.
       - Правильно, -  заблестел глазами танкист. - Мы четыре года в окопах, а они там жируют, гниды. - Надо взять   эту погань  к ногтю!
       - Точно! - зашумели в вагоне.   - Приедем,  поубиваем   как фашистов!
       - Ну, это уж как получится, - переглянулись Грек и Колян. - А  что жмуров* будет много, это точно...