Сила любви

Часть вторая.

В небольшой деревеньке Комаровка, что расположена была в самом центре солончаковых полустепей Новосибирской области, в начале шестидесятых годов прошлого века, в июне месяце шла "помочь."  На краю деревни весело стучали топоры, повизгивали двуручные пилы марки "дружба-2", натужно скрипели ручные сверла, разухабисто  "вжикали" рубанки. Но  весь этот разноголосый шум заглушала громкая дружная песня "Эх, дубинушка, ухнем." Запевал, как всегда, мой дед по маме Александр Зайцев. Заводил зычным сильным басом первую строку. За ним дружно вступал самодеятельный хор -экспромт. Уж не знаю, за сколько километров был слышан этот мощный хор простых сельских крестьян, не имеющих понятия, что такое музыкальная грамота, что такое "первый и второй" голоса. Но точно знаю, что не каждый заслуженный артист нынешнего поколения, поет сейчас так, как пел почти каждый, обыкновенный колхозник шестидесятых годов прошлого века. Никому не надо было ставить голосов, никому не надо было показывать как петь "первым" или "вторым."  Люди сами это знали. И песни, сменяя одна другую, лились как весенние ручьи, естественно и непередаваемо красиво. В первый же день "помочи", достаточно внушительный по размерам сруб будущего дома для семьи Кирсановых, поднялся до потолочного перекрытия. Уставшие, но довольные односельчане, сытно отобедав, вернее, отужинав пельменями и студнем, отправились отдыхать по своим домам.  Завтра, после колхозной поденщины,"помочь" продолжится. Последними со стройки уходили супруги Кирсановы. Дочка Лидочка была дома с бабушкой, а  десяти месячного Витюшку, отец нес на руках, прижимая к груди, как самое  дорогое и хрупкое сокровище. Дом строили ровно неделю. Подвели под крышу, оштукатурили стены. Печник, мастер своего дела, известный на всю округу дед Прошка, единственный, кто брал плату за свою работу, выложил печь в доме назаглядение.  Прохор жил в соседнем селе, ездил по вызовам по всему району, выкладывал печи, камины, банные очаги, кирпичные перекрытия. Был он одинок, другой работы не имел и в "помочах" не участвовал. Он для всех выступал, как наемный работник. И деду платили по договоренности. Кто деньгами, а кто натуральными продуктами. С Матвея дед Прохор запросил  мешок муки и шмат соленого сала. И хотя цена была, по тем временам великоватой, но Матвей согласился. Когда для пробы, затопили сразу и плиту, и русскую печь, Маша, прихватив на руки Витюшку, вышла во двор, посмотреть, как идет первый дым из трубы ее нового дома. Она стояла в толпе помощников односельчан, громко, вместе со всеми, выражая свою радость. И вдруг, как ледяной водой по разгоряченному телу, в ухо ей плеснул злобный шипящий голос "Рано радуисся, змеина. Горькими слезьми умоисся в этом доме!" Маша дернулась всем телом от неожиданности и оглянувшись натолкнулась взглядом на злобную ухмылку "черной бабки." Она стояла совсем рядом в толпе односельчан. Сглотнув ком, застрявший в горле, Маша бросилась в дом, прикрывая собой Витюшку, как птица прикрывает своего птенца от хищника, напавшего на гнездо. Муж, занятый разговором с печником, не заметил состояния жены. Да Маше этого и не нужно было. Она хотела поскорее забыть, выкинуть из головы неприятный инцидент. Воспитанная в  духе атеизма комсомолка, активная участница борьбы с "мракобесием", молодая женщина, как обычно, решила просто отмахнуться от противной старухи и по совету мужа, не верить "бабкиным сказкам". В новом доме не было еще никакой мебели. Неокрашенные полы решили пока что, застелить домоткаными половиками. Достать краску для пола и белила для рам и дверей, по тем временам, было очень сложно.  Прежде, чем перейти в дом на постоянное жительство, необходимо было дать ему время на естественную усадку. А потом, еще надо было дополнительно подбить мха в пазы между бревнами. Раньше вместо пакли применяли мох в деревнях. Впрочем, это ничуть не ухудшало  теплоизоляцию построек. Ночью Маша плохо спала. За стенкой мощно храпел Николай, рядом посапывал муж. Все как обычно. Мария давно привыкла к храпу Кольки и  раньше он ей не мешал. Но сегодня уснуть  не удавалось. Маша несколько раз поднималась с постели и тихонько подходила к спящему в подвесной люльке, сыну. Лидочка спала в бабушкиной комнате. Что-то томило, терзало материнское сердце.  Неужели, старая ведьма так смогла напугать  убежденную атеистку, что она поверила в её злобное предсказание? Да нет же, ерунда это все. Просто перетомилась  со стройкой! Но как бы не успокаивала себя подобными мыслями молодая мать, на  сердце было более чем тревожно. Уснула она далеко за полночь. Усталость дала о себе знать крепким, без сновидений сном. Утро встретило женщину ярким солнцем и щебетанием птиц. Проснувшийся Витюшка радостно заулыбался навстречу матери. Вбежавшая в спальню родителей Лидочка, засыпала мать тысячью "почему". И все встало на свои места. Жизнь снова засияла радостными красками и надеждами на будущее. Маша просто посмеялась над ночными страхами и постаралась выкинуть из головы "всякую ерунду". Прошел месяц.  Новый дом был окончательно "доведен до ума", как говорил Матвей. За этот месяц построили загон для скота, баньку, туалет. Обнесли ограду штакетником, распахали пустырь под будущий огород.  Помогали хозяину уже не всем селом, а те, кто был свободен, кто  сам хотел помочь. Матвей щедро расплачивался с добровольными помощниками хорошим ужином, сдобренным стаканчиком крепкого самогона. В середине августа, молодая семья Кирсановых торжественно въехала в новый дом. Мария работала бухгалтером в колхозной конторе, совмещая основную работу с обязанностями  сельского комсорга.    На время декретного отпуска ее подменяла молоденькая неопытная помощница. Но Маша достаточно часто прибегала на работу, просмотреть отчеты и "разгрести" накопившиеся бухгалтерские дела. Дети, как всегда, оставались с бабушкой, матерью мужа. Родители Маши, едва выдав замуж единственную дочь, уехали куда-то на север. Витюше исполнилось 11 месяцев и малыш достаточно уверенно уже, топал ножками по деревянному полу. Однажды, возвращаясь из конторы, Мария увидела картину,от которой недобро сжалось сердце. Свекровь сидела на крыльце нового дома. Витюшка, радостно гукая и растопырив для устойчивости  пухленькие ручки, топал по дорожке ограды. Но всю эту очаровательную картину портила затаившаяся за смежным забором "черная бабка". Бабушка ребенка, увлеченная внуком, не видела  неприятную соседку, спрятавшуюся за частым переплетением ивовых веток, из которых был сделан плетень.  Так называли плетенные ограды из гибких тонких веток. Остальная часть ограды была обнесена штакетником.  Плетнем новоселы отгородились только от двора "черной бабки." Старуха, присев на корточки, внимательно следила  за  Витюшкой.  Ограды у дома Агафьи не было, лишь только этот плетень на меже с участком новоселов.  Подойдя ближе, Маша окликнула старуху -"И чего это вы у нас выглядываете, бабка Агафья? Что вам там нужно? В гости заходите, а через забор выглядывать нечего!" "Черная бабка" вздрогнув от неожиданности, резко подскочила и не удостоив ответом Марию, скрылась в дверях своего домишка. Маша подхватила на руки "бегущего" ей навстречу сына, поцеловала выскочившую из дома Лидочку и опустилась рядом с матерью мужа на ступеньку - "Вы, мамаша, не допускайте эту ведьму до детей. Неприятная она, злая. Не хочу, чтобы бабка на детей смотрела"    -"А я тебе, безбожница, сколько талдычу, чтоб детей окрестила! Так нет же, уперлись, коммуняки. И ты, и Мотька. Слышала, он в партию запросился, дурак набитый. Там в партиях ваших, особо злобятся на Господа нашего" - Свекровь не была особо набожной, но считала, что необходимо окрестить детей. Хотя бы потому, что и сама, и Матвей были крещены. Отпустив домой свекровь, Маша занялась привычными домашними хлопотами. Вечером, когда все, сидя за столом ужинали, Витюшка вдруг раскапризничался. Он выгибался дугой, рвался из рук матери и плакал все сильнее.  Решив, что ребенок желает походить ножками, мать отпустила его с рук. Но ребенок  не сделал попытки подняться на ножки. Наоборот, он упав на пол, продолжал выгибать спинку, приподнимая ее от пола и все громче продолжал кричать.  Не на шутку испуганные родители, по очереди пытались успокоить Витюшку, но все было напрасно.  Мальчик странно изгибался и кричал до хрипоты.  Матвей, передав  кричащего сына жене, побежал за фельдшером в ее дом. Был уже вечер и медпункт, естественно, закрылся. Спустя пол часа, немолодая женщина фельдшер, осматривала мальчика. Витюша к тому времени, настолько охрип, что уже не плакал, а сипел. По тревожному лицу фельдшерицы, Маша поняла, что все слишком плохо.- "Ну, что, Галина Федоровна? Что, ради Бога скажите. Что с ним?"  -"Не пойму я, Машенька. Симптомы как при столбняке, или эпилепсии. Выгибает его всего. А вот температура у ребенка понижена. Едва 35 градусов нагнало. В район срочно нужно. А может он съел что-нибудь?"  -"Не знаю я, Галина Федоровна. Я на работе три часа пробыла.  Но мама не допустила бы. Она за Лидочкой так не ходит, как за Витенькой".   Ребенку быстренько собрали все необходимое и уже через час, предупредив председателя колхоза, Матвей сам на  Николаевом грузовичке выехал за село, направляясь в Ирмень, большой районный поселок. До района, где имелась неплохая, по тем временам больница, было около 60 километров. Маша, сидела рядом с мужем, прижимая к груди  хрипло дышащего ребенка.  Он затих после укола успокоительного, уснул, но продолжал и во сне  подергиваться всем тельцем, вызывая у матери приступы дикого страха. В больнице к счастью, оказался дежурный квалифицированный доктор. Он долго и внимательно осматривал и выслушивал мальчика, задавая родителям необходимые в таких случаях, вопросы. После осмотра, доктор  велел медсестре сделать мальчику глубокое промывание желудка, поставить клизму и после этого  капельницу -"Не переживайте мамаша, столбняк я полностью исключаю.   Возможно - эпилепсия. Неприятно конечно, тяжело, но с этим живут и неплохо. Следов укусов насекомых я не обнаружил. Возможно ребенок съел какой-нибудь ядовитый цветок, белену, например. Или дуст где нашел. Дети они все такие! Залезут туда, куда и не подумаешь". Маша попыталась доказать доктору, что этого не может быть, но тот лишь ободряюще похлопал женщину по плечу и вышел из палаты. Ночь Витюша проспал почти спокойно, лишь изредка подергиваясь во сне. Матвей провел эту ночь без сна в машине, а Мария - на коленях рядом в постелью сына.  Лишь к утру она осторожно прилегла рядом с ним и провалилась тут же в сон.  Ей приснилась "черная бабка". Она стояла на пригорке напротив их дома и злобно усмехаясь шипела  -"Вы еще меня попомните, попомните". С утра, Матвей, проведав жену с ребенком, уехал домой с тяжелым сердцем. Маша осталась рядом с дорогим сердцу,  беззащитным ребенком.  Её не хотели оставлять в детское отделение. И лишь после долгих уговоров и слез, оставили, но предупредили, что за больничную еду, она должна следить за остальными детьми, мыть палату и часть коридора, выносить и мыть горшки четверых детишек, лежащих с ее сыном в одной палате.  Маша и этому обрадовалась! На все что угодно согласна была несчастная мать, только бы оставили ее рядом с Витенькой.  Потянулись  больничные дни, наполненные для ее ребенка бесконечными анализами, таблетками,  инъекциями, которые Витюша воспринимал на удивление спокойно. Он вообще сделался каким-то равнодушным. Куда-то делось беспричинное веселье, радость  ребенка, открывающего для себя новый мир. Он послушно открывал ротик, глотая больничную кашку, послушно закрывал глазки, когда ему говорили "пора спать", послушно пил горькие таблетки, растворенные в воде. Сколько бы мать не уговаривала ребенка, сколько бы не пыталась поставить на ножки, Витя неизменно валился на пол. Маша боялась даже себе признаться в том, что у ребенка отказали ножки, но доктор на очередном обходе, пряча глаза, сам сказал ей об этом - "Но вы, мамаша, особенно не переживайте. Такое бывает. На нервной почве. Возможно ребенка кто-нибудь напугал. Собака например. А ваша свекровь побоялась вам в этом признаться, но я думаю, со временем, все наладится". Не наладилось! Через месяц Витюшу отвезли в областную поликлинику.  Годовалого ребенка подвергли электрошоку, спинномозговой пункции, многочисленным анализам, рентгену и прочим медицинским процедурам, которые тяжело переносятся даже взрослыми людьми. Мальчик провел в областной больнице еще около месяца. Маша, уволившись с работы, поселилась в сторожке медицинского учреждения и  навещала сына столько, сколько позволяли ей мед работники. Не смотря на то, что ножки Витюши не потеряли чувствительности и кровь в них циркулировала совершенно нормально, ребенок так и не встал на ноги.  Выписывая безнадежного инвалида домой, лечащий врач предложил Марии искать "бабку", которая возможно, излечит мальчика.  "Какая бабка, о чем вы говорите, - рыдала Маша - Вы, доктора городские не вылечили.  Бабку какую -то советуете. Вы же советские врачи, а не шарлатаны."  - "Глупости говоришь, мамаша. Есть в нашей стране не шарлатаны, а народные целители. У них практики врачевания еще побольше, чем у традиционных докторов. Конечно, настоящих лекарей осталось может быть с десяток на весь Союз, но они есть. У них опыт из поколения в поколение передается. Они свои знания в тайне хранят. Был такой старик  на Алтае. Да вот  пару лет, как помер. Но лет семь назад поставил на ноги девчушку шестилетку. Та от рождения с пороком была. А  твой ребенок ходил,  сама говорила.  Травму он перенес психологическую.  Или испуг, или  наговор. Ты не веришь, вижу. И я бы не поверил, если бы не встречался сам с порчей.  Есть такие сволочи, что живут только ради того, чтобы кому-нибудь подлость сделать". И тут Машу сразила мысль, которая давно не давала ей покоя. "Черная бабка" - прошептала она одними губами. Пожилой доктор  с удивлением взглянул на побелевшее лицо женщины. И тут Машу словно прорвало. Она говорила и говорила, прерывая свою речь горькими рыданиями. Несчастная мать подробно расскзала доктору о своих взаимоотношениях с "черной бабкой", о её злобных обещаниях, на которые Мария раньше старалась не обращать внимания. Внимательно выслушав Марию, доктор предложил ей попробовать наладить взаимоотношения с соседкой - "Ради ребенка и в ноги упадешь, и прощения за Мишу её попросишь, не переломишься. А не поможет, иди по белу свету, ищи настоящих знахарей из народа.  Даст Бог, повезет" Провожая Марию до дверей, доктор оглядываясь, словно боясь, что его кто-то услышит, негромко сказал женщине -" Ребенка, окрести. Хуже не будет". Вернувшись в родной поселок, Маша в первую очередь, попросила свекровь заняться крещением Витеньки. - "Ладно, дочушка, ладно, в первый же выходной поеду с внуками к батюшке в Ирмень. Один он остался, батюшка-то. Церковь закрыли, так он тайно, на дому крестит детишек".  - "Вот и займитесь, мама. А мне нужно одно дело сделать. Неприятное, но очень нужное". Мария тем же вечером, едва стемнело, подошла к двери Агафьиной избушки.  Долго стояла, не решаясь постучать. Но шагнув к просевшему порожку, все же стукнула пару раз костяшками пальцев в косяк двери.  Не отвечали долго. Маша еще  постучала пару раз, уже погромче. Наконец  дверь, с противным скрипом отошла от косяка и через низкий порожек шагнула "черная бабка".  За те два  месяца, что Маша  с сыном  провели по больницам, старая Агафья сильно сдала. Стоял уже конец сентября. Заметно похолодало. Старуха, кутаясь в черную шаль, с насмешкой смотрела на Марию. Было достаточно темно, но Маша ясно видела эту злорадную ухмылку, оскал  остатков гнилых зубов, чувствовала затхлый запах исходящий от старых лохмотьев "черной бабки." Ей стало вдруг невыразимо страшно. Взгляд старухи пылал ненавистью, такой осязаемой, что она пронзала Машу насквозь, вымораживая кровь.. -"Ну чо, приперлась? За выродка своего просить? Пожалеть тебя? Ну уж нет! Ты Мишеньку моего пожалела, когда он за твоей поганой юбкой волочился? Когда он из-за тебя, шалавы жизни себя лишил?" -"Тетка Агафья, побойтесь Бога!  Не виновата я в смерти Миши. Сердцу не прикажешь. Я Мотю ждала из армии. Ни на кого не глянула. Побойтесь Бога, тетя Агаша!" -"Бога вспомнила,  паскуда. А мне твой Бог на черта сдался?  Он у меня поначалу, вместе с твоими погаными коммуняками, отца отнял. Потом мужа моего, офицера, не вам чета голодранцам, отнял. Все бы забыла. Даже сыночка своего, что и  до войны не доехал. А вот за Мишеньку моего, я весь твой род изведу. И ты сдохнешь, и мужик твой и твоя щербатая Лидка. Все подохнете до срока!" Старуха с трудом отворив плечом скрипучую дверь, скрылась в черном проеме. Мария не выдержав напряжения последних месяцев и старухиных страшных слов, упала без чувств. Она пролежала на ледяной земле, под пронизывающим ветром не менее получаса. Неизвестно, что было бы дальше, если бы ее не обнаружил, вернувшийся с работы муж. Мария хотя и простыла основательно, но сила воли, желание во что бы то ни стало, поставить на ноги сына, не дали ей серьезно разболеться. После крещения Витюши, жизнь молодой его матери превратилась в одно, не прекращающееся, жгучее желание вернуть ребенку радость движения. Она чувствовала себя виноватой в происшедшем. Не надо было соглашаться на этот участок, ведь не хотела изначально! За последующие пять лет, Мария с ребенком изъездили почти всю страну. Маша писала подругам, родственникам, матери своей на север, с просьбой найти для её сына знахаря или бабку подходящую.  Ей давали адреса, советовали к кому и через кого обратиться и  Мария, продав  как обычно, бычка или поросенка, отправлялась на вырученные деньги куда-нибудь на Кавказ или Украину к очередной бабке. Но все её старания оказались напрасными. За эти пять лет, молодая женщина превратилась в пожилую уставшую тетку, на которой уже не задерживались глаза мужчин. И даже собственный муж заметно охладел к любимой, некогда женушке. Тем более, что Мария под любым предлогом старалась отказать мужу в его законных правах на супружескую ласку. Марии казалось это кощунством по отношению к страданиям ее сына. Да и очередной беременности женщина старалась избегать. В доме все чаще вспыхивали ссоры. Однажды, когда Маша  в десятый раз засобиралась к очередному  знахарю, куда-то на север, муж разъярился не на шутку. Он кричал, что жена совсем сошла с ума, что она  осиротила и разорила их хозяйство, что забросила старшую девочку, которая пошла уже в  четвертый класс. В общем -то, Маша в глубине души понимала, что муж во многом прав. В этот раз она отказалась от поездки. Да и  шестилетний  Витенька стал слишком тяжел для ее женских рук. В этом году умерла мать Матвея и отец перебрался в дом сына. Еще достаточно сильный старик, всю свою любовь и заботу посвятил  обезножевшему внуку. По своим каналам, как герой ВОВ, он добился для внука  инвалидной коляски. Очень удобной. Мальчик, в общем- то, достаточно подвижный и жизнелюбивый, отныне разъезжал по поселку в собственном "транспорте" и казался вполне довольным жизнью. А Мария, словно что-то потеряла. Причем настолько важное и нужное, что эта потеря полностью выбила ее из колеи.  Она потеряла надежду, ту нить, что давала ей возможность жить, совершать какие-то поступки, делать что-то по дому и иногда ублажать жадного до любви мужа. Маша совсем  сникла. Она жила, как во сне. Вставала по утрам, что-то ела, не чувствуя вкуса, что-то делала, не чувствуя желания к работе. И только при виде сына, она оживала. Лидочку  мать любила конечно же. Но девочка была очень уж здоровенькой, хорошенькой хохотушкой, прекрасно училась и сердце матери было спокойно за старшего ребенка. Совсем недавно цветущая красавица Мария Кирсанова продолжала худеть. Кожа ее пожелтела, появился нехороший, постоянный кашель, но несмотря на уговоры фельдшера Галины Федоровны, пройти обследование, Мария только отмахивалась. -"Что со мной-то сделается?  Худею от того, что за Витеньку переживаю". Витюшу в этот год отдали в школу.  Старая учительница, что обучала еще отца Витюши, наконец-то ушла на давно заслуженный отдых. На ее место прислали по распределению молоденькую Татьяну Сергеевну. Девушка, родом из Новосибирского детского дома, ничего хорошего не видевшая в своей недолгой жизни, всем сердцем прикипела к инвалиду ребенку, который к тому же, оказался удивительно талантливым мальчиком. Мария каждый день провожала и встречала ребенка после занятий. Она опекала его во всем, временами вызывая недовольство Вити. -"Мама, я сам могу в школу поехать. Мама, не надо  меня встречать, я сам". Но Маша, не внимая просьбам сына, продолжала  ухаживать за Витенькой, как за младенцем.  Однажды, особенно сильно раскашлявшись, Мария увидела на платке пятно крови. И только тогда, поддавшись уговорам мужа, согласилась лечь в больницу. Прощаясь с сыном, она обняла мальчика и боясь поцеловать, чтобы не причинить тому вреда своей болезнью прошептала, гладя его светлые кудрявые волосы -"Запомни, сыночек мой, может меня не станет, может я на небо переселюсь. Но ты всегда знай, что я и от-туда буду защищать тебя. Никому в обиду не дам". Три месяца пролежала Мария в областном тубдиспансере. Болезнь была слишком запущена. Да еще и тоска по детям не давали женщине покоя.  За это время в Комаровке произошло  заметное событие:  Умерла "черная бабка".  Умерла на кладбище, отправившись проведать своего внука.   Схоронили её по быстрому. Многие  в тайне, даже вздохнули с облегчением, поговорили немного о ней и забыли.  Марии, которая чувствовала себя в больнице все хуже, и хуже, некому было сообщить об этом происшествии. Муж и свекор были слишком заняты  детьми, работой и хозяйством. Но  Агафья сама  напомнила о себе на девятый день после своих похорон. Мария лежала в отдельной палате. Ей было очень плохо. Молодая женщина задыхалась. Не помогали и кислородные подушки.  Дежурившая у её постели медсестра уснула на кушетке, выполнив все назначенные больной процедуры.  Тоска по детям, неизбежность надвигающейся смерти, не давали  Маше уснуть - " Что будет с ними? Как без меня Витенька проживет?  Может еще вылечат меня и порадуюсь немного хотя бы на детей своих".  В палате горел  не большой, тусклый ночничок. И вдруг у постели больной женщины, словно из воздуха, появилась она!  Мария попыталась закричать, пошевелиться, но все тело онемело,  не было сил даже пошевелить рукой. А "черная бабка" пахнув на неё могильным холодом и смрадом, наклонилась к самому лицу умирающей женщины.   Несколько секунд старуха смотрела в глаза задыхающейся Марии. Глаза ее злобно и торжествующе сверкали. -"Пошли, подлюка! Никуда тебе не деться".  Маша захрипела, пытаясь приподняться, разбудить медсестру, но голова её упала на подушку и она умерла, не отрывая  тускнеющего взгляда от страшных глаз "черной бабки."