Одиноко сидящий на стуле

   Прежде чем отвернуться от картины Адольф Гитлер задернул её зелёными шторками, как это делают военные, пряча от любопытных взглядов карту военных действий. Это была картина немецкого художника Макса Эрнста «Встреча друзей». Раньше эта картина воодушевляла фюрера, придавая энтузиазм его планам и действиям, как в свое время литературные эссе Ницше и музыка Вагнера. В ней, в картине, был заключен некий символизм, до сих пор не разгаданный незадавшимся художником Адольфом Гитлером.
   Все персонажи в картине Эрнста были помечены цифирками, как это делалось на заказных групповых фотографиях в Германии в 1910-е годы, а слева и справа – помещены списки изображённых. Здесь можно было найти портреты художников и писателей, которые оказали влияние на судьбы искусства двадцатого века.
   Хотя картина писалась в Париже, она была хорошо знакома любителям искусства всей Европы. На скалистой вершине горы, изображавшей Парнас, было помещено много людей, одни из которых стремительно вбегают в картину, торопясь занять своё место, а другие уже сидят, как на групповой фотографии. И хотя на картине рядом с великим Рафаэлем был изображён коммунист Луи Арагон, а также революционеры, художники Георг Гросс, Джон Хартфилд и русская жена Поля Элюара Галя, не это было главным, что приводило в бешенство фюрера. Немецкий художник нарисовал себя, сидящим на коленях у Ф.М. Достоевского! Конечно, Достоевский мог быть близок Эрнсту, так как Макc изучал в университете психологию и историю искусства, а великий русский писатель был в начале столетия властителем дум читающей молодежи. Но как он мог, немец, ариец, поклоняться авторитету какого-то русского?! И что это значит: художник на коленях у писателя? Не значит ли это то, что русский воспитал дух немца, картины которого признаны в Париже! 
 – Предатель! – В бессильной ярости, сжав кулаки, закричал маньяк-полководец. В последние дни нервы его совсем были расшатаны: русские войска подошли к Дунаю, реке, символизировавшей его родину – Австрию.
   Мировоззрение юного австрийца Адольфа Шикльгрубера было сформировано не только националистом Шерером, но и Карлом Люгером. Многолетний бургомистр Вены создал массовую Христианско-социальную партию, объединившую в своих рядах германских рабочих и мелких буржуа с целью защитить их интересы в борьбе с евреями, а также славянами, составившими серьёзную конкуренцию коренному немецкому населению. Эта партия во многом была прообразом будущей национал-социалистической партии.
   Национализм расцвёл в Австро-Венгрии совсем не случайно. Австрийцы, титульная нация, оказались в значительном меньшинстве в своей стране на рубеже двадцатого века, когда в Вену стали в большом количестве съезжаться представители входивших в империю народов.
   …Услышав крик гражданского мужа, в комнату вошла Ева:
 – Что-то случилось?
 – Случилось! И ты такая же предательница, как все они!
 – Не понимаю…
 – Да, как же! Ты не понимаешь… Думаешь, мне не докладывали, что когда я надолго отлучался из замка, твои собственные собаки пользовались большими привилегиями, чем моя Блонди.
 – Как ты можешь говорить о предательстве в таком контексте? Блонди – всего лишь овчарка.
 – Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак.
 – Ну, здесь ты не оригинален. Именно так, но только более обобщённо, имея в виду всех животных, выражался и твой любимый художник Франц Марк…
   Вместо того, чтобы обидеться на любовницу за её протестующий тон, Адольф смягчился, опустил голову, руки при этом сомкнул внизу на уровне паха, словно футболист перед штрафным ударом. Ева сжалилась над ним, или сделала только вид, что смягчилась:
 – Помнишь его картину «Волки» в Ленбаххаусе Мюнхена?
 – Разумеется, помню. Как раз в мае 13-го я покинул Австрию и перебрался в Мюнхен. Знаешь, не помню, рассказывал ли я тебе, что заполняя таможенную декларацию, обозначил себя лицом без гражданства?
 – Ты эту историю не раз рассказывал. Хотя эта уловка не помогла: в январе 1914 тебя арестовали и доставили в австрийское посольство. – Лицо тирана приняло хитрое, лукавое выражение:
 – Я до сих пор помню, как мне тогда удалось сделать так, чтобы меня признали негодным к службе в австрийской армии. – Бесноватый скрючился, сложил в молитвенном жесте руки, упал на колени и процитировал:
 – «Я никогда не знал прекрасного слова «молодость»». – Он продолжал юродствовать, довольный собой:
 – Как ни странно, это письмо подействовало, – сказал смеясь, вставая с колен, вождь Третьего рейха. – Через две недели в Зальцбурге меня отпустили, и я вернулся в Мюнхен. Там я продолжал рисовать свои акварели, и понемногу продавать их. – Он отряхивал невидимую и несуществующую пыль с брюк:
 – Зато, когда Германия объявила войну России, я предпочёл отправиться на службу в германскую армию, надеясь, что победоносная война позволит объединить два германских государства. Германская армия, в противовес австрийской, не была испорчена славянами и евреями.
 – Но ты, слава Богу, остался жив и даже дослужился до чина ефрейтора. А твой любимый художник Франц Марк, добровольцем поддержавший героическую войну, погиб.
 – Да, к глубокому прискорбию настоящих немцев, почитателей его колоритной экспрессии. Под Верденом, в бессмысленном сражении, продолжавшемся едва ли не полгода, он свёл счёты с жизнью на поле брани. – Скорбный тон, соответствующий поминовению усопшего, «преемник Священной Римской и Германской империй», резко изменил на тон противоположный. Гитлер снова сжал кулаки, издав вопль:
 – Этого я Франции никогда не прощу! – Фюрер посмотрел на Еву, подобострастно глядевшую на Адольфа Гитлера в этот момент, и предпочёл продолжить. В последнее время, она не так часто подобным образом смотрела на «своего фюрера». Жизнь в последние дни постепенно превращала их в животных, страх овладевал ими, он становился неподконтрольным властному Гитлеру. Собственное подсознание фюрера довольно часто ставило ему подножку, перерастая в неконтролируемое бессознательное. Гитлер принял позу актёра, читающего монолог; немного прокашлялся и продолжил:
 – Хотя, если следовать Фридриху Ницше, путь Марка-художника был героическим. Он следовал философии настоящего арийца. – Адольф Гитлер поправил воротничок и продекламировал:
 – «Должен же наконец каждый подумать про себя: лучше в диких странах мира быть господином и прежде всего господином себе самому; менять место до тех пор пока будет грозить хоть малейший признак рабства; испытать всяческие приключения, идти навстречу войне, в худшем случае умереть, но только дальше-дальше от этого позорного рабства, отравляющего жизнь, делающего человека злобным, недовольным, заговорщиком! – На последнем слове фюрер снова сорвался, вспомнив другого художника, чьё полотно висело в этой комнате за зелёной шторкой из лидского сукна.
   Политический вождь немецкой нации не мог до конца объяснить себе, чем притягивала его спрятанная от чужих глаз картина Макса Эрнста. Он ненавидел этого художника не только потому, что тот поддерживал тесные контакты с антифашистскими группами. Хотя и это также могло быть причиной ненависти главного фашиста мира: по личному приказу Гитлера Макса Эрнста преследовало гестапо…
   Адольфа Гитлера не приняли в Академию изобразительных искусств. Самоучка Гитлер и не подозревал, насколько трудно поступить в выбранное им учебное заведение. Ему удалось пройти первый тур творческого конкурса, но во втором туре его отсеяли.
   Признанный же Европой Эрнст создал свой собственный художественный мир, обладающий только ему присущей поэтикой.
   Когда молодой Гитлер попытался опротестовать решение приемной комиссии Венской Академии изобразительных искусств, директор академии прямо заявил ему, что молодой человек не способен стать художником…
   …В своё время Гитлер был благодарен Фридриху Ницше за то, что тот развязал фашистскому неучу руки, написав: ««Человек должен иметь нечто такое, чему он может безусловно повиноваться», – вот немецкое чувство, немецкая логика: такое положение лежит в основе всех немецких моральных систем. Личное отличие – вот античная добродетель». Но в то же время Адольф Гитлер ненавидел гения немецкого народа за то, что тот процитировал Аристотеля, написав в «Утренней заре»: «…у вполне добропорядочных людей могут рождаться тупые дети». Эта цитата почему-то калёным железом жгла виски бесноватого фюрера, доводя его до истерик.
   Ева, увидев, что её любовник задумался, встала, покорно сказав:
 – Пойду, приготовлю что-нибудь к ужину.
   На кухне Ева Браун застала пастора, который приходил к ним не только для отправления религиозных нужд любовницы политического владыки. Пастор не терял надежды соединить церковным браком пару, живущую «в грехе». Иногда он говорил о новостях, которые не доходили до ушей Адольфа Гитлера. В этот раз он старался поддержать боевой дух подруги фюрера:
 – Да кто они такие эти русские? Сброд! Банда безбожников! Очевидно, Бог подвёрг нас испытанию за грехи наши. Но Он смилостивится и остановит их, я не сомневаюсь.
 – Ева, стараясь хранить мужество, спросила у пастора:
 – Говорят, русские уже в Венгрии. Какие они, венгры? Вы ведь там служили. Наверно, Вам до сих пор приходят вести с тех мест?
   Пастор не стал отнекиваться, но отвечал уклончиво:
 – Да, у меня был приход в Галде, недалеко от Будапешта...
 – Ну и как там настроение в венгерских войсках?
   Пастор снова  уклонился от прямого ответа:
 – Пива не любят. Говорят: с пива пучит. Называют пиво бесхарактерным пойлом. В еде и напитках венгр ищет характер… Говорят о том, что русские метко стреляют… – Поняв, что сболтнул лишнего, отец Герд осёкся. Поклонился Еве и спешно вышел вон.
   В 1944 году созданная Гитлером империя потерпела полный крах. Наступающие армии противника часть за частью отвоёвывали у неё территории быстрее, чем она создавалась, в особенности после 6 июля 1944 года. Советники стали говорить Гитлеру, что всё кончено. Но он был полон решимости.
   Территория Венгрии являлась в эпоху правления Рима провинцией, называемой Паннонией. Теперь часть империи, властелином которой Адольф Гитлер объявил себя в августе 1934, после смерти Гинденбурга, была в руках врага.
   …Ева вошла в гостиную с бутылкой шотландского виски для фюрера и благоухающим кофейником. Она решила не рассказывать любовнику о разговоре с пастором, отцом Гердом. Но Адольф сам начал разговор:
 – Есть донесения о том, что венгерские войска переходят на сторону русских. – Ева вздрогнула от неожиданности. Столько времени они вместе, а она никак не может привыкнуть к его ясновидческому дару. Переменчивое поведение, скорбь и смех, соединённые  устами в откровения трансцендентной воли и истины. Часто он казался ей закутанным в  покрывало пророком, охваченным Божьей Силой. Ей и в голову не приходило, что её возлюбленный – орудие дьявола, осуществляющего человеконенавистническую жатву на полях Смерти. Ева восхищалась его умением сосредотачивать силы группы единомышленников на одной цели и в одной индивидуальной воле. Она, подобно большинству избирателей Гитлера, являющихся немецкими женщинами, считала фюрера Проводником неба. Теперь же после июльского покушения на его жизнь группы высокопоставленных военнослужащих, фюрер замкнулся в себе. Ныне он являлся воплощением безумства и потери инициативы. Становилось ясно, что его активность и большая сила воли, приобретаемая только в компании, осуществилась при руководстве людьми в мероприятиях, кончающихся крахом. И это оттого, что он не знает, что делать с теми людьми, которых он совратил…
   Умение вождя германских националистов мыслить символами, идеями захватывало не только её, оно наполняло слушающих речи Адольфа Гитлера, энтузиазмом. Он придумал факельные шествия, объясняя ей потом, что этим осуществлялась символическая битва между мечами и факелами. В этой битве он видел отказ зависеть от прошлого. Он говорил, что идущий в факельном шествии превращается в бойца, вновь вступающего в вечную Великую Битву.
 – Если во что-то верить, то и будет, – с жаром, яростно отстаивал Адольф Гитлер свои взгляды. Иногда даже в ущерб фактам, объективности. Ибо главным для него было – поддержать идею. Фюрер умел воздействовать на других, обладал гипнотическими способностями. Помимо ясновидения, ему была присуща  двойственность, приспособленчество, а также  ловкость, хитрость, коварство. Когда-то у него было много друзей, которых он хитро использовал. И ещё он обладал многосторонними талантами, которыми он мог пользоваться с большой ловкостью.
   Адольф Гитлер, как и многие его приспешники, считал, что мир держится на ярких личностях, что на ход истории оказывают наибольшее влияние цари, короли, президенты, диктаторы, а также учёные, писатели, артисты, люди искусства.  Не получилось стать художником, – «пришлось» идти в вожди…
 – Я знаю то, что если немец попадёт в состояние, когда он бывает способен к великому, он становится тогда выше морали!
   Выпив виски, фюрер снова обрёл дар полемики. Он высказывал своё недовольство пораженческими настроениями в венгерских войсках:
 – У нас так повелось со времён Франца-Иосифа. У кого ранги, тот – чиновник, службист. Наши офицеры – не исключение… Присягнут любому режиму, только бы им оставили звания и платили жалованье. – Сказал это в сердцах, зло сплюнув на пол. Ева неодобрительно глянула в сторону рейхсканцлера. Тот, не обратив внимания на её недовольство, постарался объяснить подруге в духе Ницше:
 – Служебная субординация – всего лишь деликатное определение той рабской зависимости, которая заставляет тебя предать даже собственную мамашу.
 – Но при этом совсем не обязательно плевать на пол. Ты мне напомнил своего старинного друга. Герсенфельдер, так кажется его фамилия?
 – Да, и я ему ничего уже не должен.
 – Почему? Ты и его исключил из списка своих друзей? – Стоп! - В сознании Гитлера словно молния мелькнула. Друзей?… Да, именно друзей! Именно за такое название картины в последнее время ненавидел мнительный фюрер художника Макса Эрнста – «Встреча друзей»…
   Он прекрасно помнил кровавую ночь «длинных ножей». Десять лет назад 30 июня 1934 года по приказу Гитлера был расстрелян его лучший друг Эрнст Рэм вместе с шестьюдесятью другими главарями штурмовиков, подозревавшимися в не совсем полной преданности делу партии. В этом проявилась маниакальная боязнь Гитлера – предательства.
   Ева вышла в другую комнату, а когда вернулась, фюрер сидел на стуле, напротив расшторенной картины Макса Эрнста, съехав с сидения, словно он был пьян. В задумчивости, не слыша шагов вошедшей женщины, фюрер с горькой иронией произнёс:
 – «Трусливый не знает, что значит быть одному: позади своего стула он постоянно чувствует врага» – А когда заметил присутствие любовницы, сказал удивительно трезвым голосом, как будто вместо него говорил совсем другой человек:
 – Ответственность – это заключительный аккорд катастрофы. Что бы там ни было, а виноват всегда побеждённый.
   Гитлер познакомился с Евой Браун в 1929 году, но их постоянная связь обрелась несколько позже. Фюрер купил ей дом в Мюнхене, а в 1936 году перевез её в Бергхоф, в расположенный в горах замок.
   Она вспомнила, как один из близких друзей Гитлера и Евы говорил ей:
 – Неужели ты не видишь, что он – маньяк с галлюцинаторным бредом, одержимостью, самомучениями. Он не осознает скольжение по краю пропасти, которая в конечном итоге приведёт к могиле. И не только собственной.
   В конце 1944 года, когда советские войска вошли в Германию, фашисты практически уже проиграли войну. Но Гитлер мобилизовал молодежь. Вместе с собой он подвел к краю гибели всю немецкую нацию, а затем, в полном соответствии с его образом жизни и особенностями собственной психики, среди пылающих руин покончил жизнь самоубийством.
   Когда в Берлине шли уличные бои и советские войска рвались к рейхсканцелярии, Ева Браун и «фюрер всего германского народа» поженились. В какой мере самоубийство Евы Браун было добровольным, сказать довольно трудно...