Глава 31. Мы в ответе за тех, кого приручаем

         
      (Рассказ Вячеслава Грека №1 - продолжение)

Наташа пропадала более трех дней, и все это время от нее не было никаких известий. Я за это время совершенно извелся. Во-первых: меня доставали ее, неизвестно откуда взявшиеся друзья, а во-вторых: я очень за нее волновался. Слухи из Ферганы поступали настолько ужасающие, настолько противоречивые, что вызывали, если ни страх, то опасение.

На следующий день, после отъезда Натали, я хотел выяснить хоть что-нибудь о нашей бесстрашной девчонке у Риты Ераловой, и направился к ней домой. Возле подъезда столкнулся с черноволосым мужчиной чуть выше среднего роста и, видимо, чуть старше меня. Этот мужчина, даже не представившись, схватил меня за грудки, и, основательно тряхнув, потребовал объяснений:
-Что ты сделал с Наташей?! Что ты сделал с ней, негодяй?!

Я попробовал освободиться от слишком серьезного товарища, но он, как клещ, вцепился в меня, не желая отпускать.
-Кто ты такой?! – разозлился я, - Откуда взялся?
-Я Сабир Усманов, - заявил он, не выпуская моего воротника из своих рук. – Надеюсь, Наташа обо мне рассказывала?
-Впервые слышу, – признался я, глядя сумасшедшему мужчине прямо в глаза.
-Ничего, - уверил тот, - теперь не только услышишь, но и почувствуешь!
-Разве так интеллигентные люди выясняют отношения? – поинтересовался я, все еще пытаясь стряхнуть с себя надоедливого клеща. – Может быть, ты отпустишь меня, я убегать не собираюсь?
-Попробовал бы ты это сделать! – отреагировал мужчина, наконец, разжимая руки.

-Так-то лучше, - сказал я ему, как можно миролюбивей. – Давай сядем рядком - поговорим ладком, как говорит одна наша общая знакомая, и ты изложишь мне свои претензии в более спокойной обстановке?
-Ты кто такой? – поинтересовался Усманов.
-Я? Музыкант. Руководитель группы. Грек Вячеслав.
-Что тебе надо от Наташи?
-Мне? Ничего. А что нужно тебе?
-Что же ты вцепился в девчонку? Заставил ее бросить работу, уйти от Риты, втянул в сомнительное дело. Ты что на ней деньги решил зарабатывать?! Ты сутенер, что ли?

-Вы не правы, уважаемый! – перешел я на цивилизованный язык. – Во-первых: я Натали с работы не срывал – это сделал руководитель прошлой ее группы, Кучинский, а во-вторых: от Риты она ушла еще до того, как встретилась со мной. И в- третьих: за оскорбление ведь можно и схлопотать. Я не посмотрю, что вы такой грозный, могу и обидеться. А в обиде я почти такой же страшный, как и в гневе!
-На испуг не бери, Грек – я не из пугливых и не уйду отсюда пока не узнаю, где Наташа!

-Позвольте полюбопытствовать, Сабир Усманов, а кем Вы приходитесь Натали?
-Я ее друг.
-И я Натали не враг. Это я ей помог, когда ей было совсем плохо, когда она стояла перед выбором: жить или умереть. Где были Вы в это время, защитник униженных и оскорбленных?
-Не заговаривай мне зубы, Грек! Сейчас мне не до цветистых выражений! Я хочу знать, где Наташа и хочу поговорить с ней.

Видя, что настырный Сабир не воспринимает моего желания говорить на цивильном языке, я перехожу на ты:
-Ты опоздал, Усманов, Натали сейчас в Ташкенте нет.
-Где же она?
-Она уехала к себе домой в Фергану.
-Когда уехала?!
-Вчера утром.
-Как ты ее отпустил, Грек?! – взвивается Усманов. – Там же черте что твориться! Ты знаешь, что там людей убивают, и не только турков, но и русских?!

-Она уехала никого, не предупредив, - пытаюсь оправдываться я. – Только на следующий день это стало известно.
-Если с Наташей что-то случиться – я тебе шею сломаю! – предупреждает Усманов. – За Наташу я тебе шею сломаю!
-Прежде, чем ломать, нужно поговорить с ней самой, - усмехаюсь я, думая, что добрые дела почти всегда наказуемы.
-И поговорю! – угрожает мужчина. – Сегодня же еду в Фергану. И учти, музыкант: если что – тебе с рук не сойдет!

Слово музыкант он произносит с таким пренебрежение, словно оно ругательное.
-Я думаю, что тебе придется попросить прощения, - отвечаю ему.
И, оценив, предостерегающий взгляд, добавляю:
-Не сейчас, нет, потому что сейчас ты к этому, я вижу не готов, а вот по возвращению из Ферганы, я буду тебя ждать.
Посмотрев на меня, как на блаженного, Усманов уходит, даже не попрощавшись.

На следующий день меня находит Рита Ералова. Вид у нее такой воинственный, что я понимаю: она вцепится в меня так же, как и вчерашний друг Натали, Усманов. Чтобы разрядить обстановку, и предотвратить агрессивные действия девушки, я разулыбившись говорю:
-Риток, здравствуй! Какими судьбами? Как я рад тебя видеть! Давно не виделись!
-Не нужно словесных реверансов! – оборвала она мою речь. – У меня сейчас не то настроение!
-Но поздороваться-то можно?

-Можно, Грек. Здравствуй! Не стану спрашивать, как поживаешь: по твоей довольной физиономии вижу, что хорошо – даже очень хорошо.
-Улыбка бывает обманчивой.
-Да, уж, - соглашается Рита. – Как, впрочем, и внешний вид. Вид, как у Христа – душа, как у Сатаны!
-Ты о чем это, Риток? – не понимаю я.
-Кто о чем, а вшивый о бане! – отвечает она пословицей.
-При чем тут баня? – искренне удивляюсь я. – Ты что, в баню собралась?
-Ага, в баню: голову сейчас тебе буду мылить!
-Спасибо, мне вчера её уже намылили, - догадываюсь я о причине агрессии Ераловой.

-Кто же осмелился мылить голову такому великовозрастному мальчику?! – ехидничает Рита.
-Видимо, твой сообщник: некий Усманов Сабир.
-Добрался таки! – восхищается Ералова. – Ну и как твоя головушка после его посещения?
-Как ни странно – цела, - докладываю я.
-Действительно странно, а я надеялась, что он тебя немного придушит.

Моему возмущению нет предела:
-За что?! Одна готова придушить, другой – шею сломать. Воистину: добрые дела наказуемы.
-И ты называешь это добрыми делами?! – возмущается Рита. – Сорвал девчонку с работы, с квартиры, отправил неизвестно куда! Ты настоящее чудовище, Грек! Прямо монстр какой-то!
-Но-но, дорогуша, поосторожнее с определениями: так ведь можно и оскорбить ни в чем неповинного человека!
-Это ты-то неповинный, Грек? Не смеши меня, пожалуйста!
-Ты уверена, Риток, что попала по адресу? Не лучше ли тебе по всем вопросам, которыми ты меня засыпала, обратиться к своему непосредственному шефу: Кучинскому. Он-то, наверняка, знает, что произошло на самом деле!

Рита недоверчиво смотрит мне в лицо, лихорадочно обдумывая, сказанные мной слова.
-Кучинский?! – словно натыкается на невидимый барьер она. – Как же я об этом не подумала?! Вот идиотка!
-Спасибо, что признала... Свои недостатки! - смеюсь я от души. - Это мне нравиться больше, чем беспочвенные нападки... Так вы меня совсем отучите делать добрые дела: очень уж накладно получается.
-Я должна, наверное, попросить у тебя прощения? – чуть виновато интересуется Ералова.

-Не обязательно, но желательно, - отвечаю ей. – Не могу долго держать зла, и это, к сожалению, не единственная моя слабость.
-Прости, пожалуйста, Грек, а? Я больше не буду.
-Да что уж там?! – машу в ответ рукой. – Конечно, прощаю. Такую красотку, как ты, Риток, не простить невозможно.
-Это комплимент? – улыбается та.
-Наверняка. Я бы воспринял это именно так.
-Теперь, когда наши добрые отношения вновь налажены, - говорит Рита, - давай посидим рядком, да поговорим ладком. Поделись с Ритой хотя бы тем, что знаешь.

-Я знаю немного, - предупреждаю ее заранее. – Натали после вашей группы здорово замкнулась в себе... Я встретил ее в «Студенческом кафе» совершенно пьяную.
-Не может этого быть: она же не пьет! – перебивает меня Рита.
-То же самое подумал и я. Но из песни слов не выкинешь: она была настолько пьяна, что чуть было, не отключилась прямо в кафе. Я привез ее к себе домой – больше было некуда, потому что она сказала, чтобы я отвез ее на вокзал. Девушка переночевала у меня, а утром сказала, что не знает, что ей дальше делать, куда идти. Сказала, что ушла из группы, а жилья у нее нет...

Рита слушает меня очень внимательно, и по ее лицу пробегает не то тень сострадания, не то нетерпения. Поэтому я продолжаю в ускоренном темпе:
-Я думал недолго, и предложил ей место певицы в своей группе, ведь Виктория выходила замуж и оставляла работу. Предложил и свое жилье – на первое время, пока она не найдет подходящего. Сам перешел жить к Максиму...

Я останавливаю свой рассказ, наблюдая за реакцией Риты.
-Дальше, дальше! – просит та, выражая нетерпение.
-А дальше все просто: Натали тоже долго не думала и сразу же согласилась на мое предложение. В тот же день я взял ее в работу, потому что был уверен, что в ее состоянии, только уйдя в работу с головой и с ручками, можно забыть.
-Что забыть? – перебивает меня Ералова.
-То, что с ней произошло.
-А что с ней произошло?!

-Не знаю. Она мне не сказала, а я не стал допытываться. Чрезмерное любопытство не всегда приносит успех: она бы мне все равно ничего не сказала... Тебе бы, наверное, сказала, ведь ты ее подруга. А я человек посторонний, можно сказать, первый встречный.
-Именно первым встречным зачастую и рассказывают все о своих проблемах! – не соглашается Рита. – Как в поезде, в самолете, в гостинице...
-К сожалению, этого не случилось, - отвечаю я. - Мне очень хотелось помочь ей, но я не знал в чем и не знал как.
-Ты итак помог, - уверяет Рита. – Если бы не ты, я не знаю даже, что с ней произошло дальше...

Ералова молчит несколько секунд, глядя на меня, хочется думать, благодарным взглядом и, наконец, говорит:
-Мы должны были сказать тебе спасибо, Грек, вместо того, чтобы нападать: мы оба, и я, и Сабир... Ты уж прости нас, Славка – прости обоих.
-Ну, нет! – улыбаюсь я. – Тебя, конечно, я простил, а его буду ждать с извинениями. Я так и сказал Усманову, что буду ждать его извинений, сколько потребуется. Почему-то мне кажется, что он человек слова и все доводить до конца.

-Это, правда, - соглашается Рита. – Он такой.
-Между прочим, - докладываю я девушке, - Сабир Усманов кинулся вслед за Натали в Фергану.
-Так он туда поехал?! – пугается Рита. – Там же идет настоящая бойня! Там убивают людей!
-Откуда ты это знаешь? – удивляюсь я. – По телевидению об этом ничего не говорят.
-Из достоверных источников, - уверяет Ералова. – Оттуда Паркин со своими ребятами еле ноги унес.
-Что он там делал? – не понимаю я.

-На свадьбе у одного местного «князька» был. Туда отвезли, а назад группа добиралась своим ходом, ночами: где пешком, где ползком, а где на попутных. Половину инструментов оставили по дороге.
-Да, - соглашаюсь я, - дела плохи. Поэтому Усманов так испугался и сразу забыл, что пришел мне шею ломать. Убежал без оглядки. Думаю, что уехал в Фергану в тот же день.
-Когда ты видел Сабира?
-Вчера вечером, у твоего дома. Разве тебе не рассказали твои вездесущие соседки?

-Значит он уже там, - вслух рассуждает Рита, пропустив мои последние слова мимо ушей. – Но почему не звонит?
-Может быть, номера твоего не знает?
-Ну, конечно же, не знает! – возмущается Ералова. Не знает! В этом все дело. Кому он тогда может позвонить?... Домой? Видимо, да. Нужно туда ехать! Сейчас же!
-Мне тебя довести?
-Нет, спасибо, я с Володей.
-Володя – это кто? – любопытствую я.
-Володя – это мой муж, - просто, без рисовки, отвечает Рита.
-Поздравляю. Когда успели пожениться?
-В Белоруссии. Ездили к родителям. Там и расписались.
-Поздравляю от души, Риток! Надеюсь, что твой муж достоин тебя, иначе – разведу.
-Думаю, не сможешь: для этого нет причин.
-Рад за вас. Очень рад, дорогуша.

Уже возле двери Рита обещает:
-Я непременно позвоню тебе, Грек, о результатах. Думаю, что ты захочешь знать, как там наша Наталка.
-Попробуй не позвонить! – делаю сердитое лицо. – Обижусь на всю оставшуюся жизнь.
И тут только до меня доходит, что у Риты нет моего телефона.
-Стой, Рита! Телефон, мой телефон! Куда звонить-то будешь: на деревню дедушке?
-Видимо, да, - смеется та в ответ. – Черкни на листке: я подожду.
Торопливо пишу номера телефонов домашнего и в студии и, вручив клочок девушке, прошу:
-Только не забудь, пожалуйста, Риток, звякнуть мне. Я ведь тоже очень волнуюсь о Натали.
-Позвоню, - обещает она. – Непременно позвоню.
-Даже, если не будет никаких результатов! – настаиваю я.
-Даже тогда.

Но проходят сутки, а известий нет никаких. И тогда я начинаю разыскивать Ералову, чтобы узнать от нее хоть что-то. Но Риты нет ни дома, ни в группе. Причем парни из «Белого Лимузина» не знают совершенно ничего. Никита, который живет в одном доме с нашим Виктором и общается с ним время от времени, рассказывает мне по секрету, что Рита накануне приезжала на репетицию. Они с Кучинским уединились в кабинете и там, видимо, шел разговор на высокой ноте, потому что раздался сильный шум, а затем звонкий шлепок, как от пощечины. Рита выскочила из кабинета с глазами, мечущими гром и молнии, а Андрей вышел за ней следом с красной щекой.

-«Молодец, Риток! – радуюсь я про себя. – Хорошо вмазала негодяю! У меня на него тоже руки чешутся. Если встречу, гада, то в обязательном порядке отоварю, и уж, конечно, не по щеке, как Рита, а носик его очаровательный расквашу! Заслужил, подлец!»
После посещения «Лимузина», я был зол и расстроен, потому что не узнал ничего, что могло бы хоть частично удовлетворить или успокоить мою озабоченность судьбой Натили. Почему-то я был уверен в том, что у нее крупные неприятности.

             *     *     *

Наталья появилась у меня через два дня, после того, как я пытался выяснить о ней хоть что-то у Риты, но так её и не нашел. Когда я увидал Натали, то невероятно испугался: это был совершенно другой человек с почти черным, непроницаемым лицом и глазами, похожими на замерзшие ледяные озера.
Девушка вошла в комнату и застыла возле дверей, уставившись себе под ноги. Я несколько секунд смотрел на нее молча, не зная, что сказать, как к ней подойти.

Наконец, Натали выдавила:
-Я очень устала, Грек.… Не спала трое суток…
И пошла прямиком к кровати, ничего больше не видя на своем пути. Как сноп, свалилась на постель, в чем была, и в ту же секунду уснула.
Я сидел в кресле неподалеку и рассматривал лицо спящей девушки. Даже во сне её лицо не прибрело более мягкий оттенок: оно было до того жесткое до того ненавидящее, что мне стало не по себе. Было ясно, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Но что? Этот вопрос не давал мне покоя, требуя немедленного ответа. Но я не мог ждать, когда Натали проснется, потому что у меня была назначена встреча с одним «спонсором», обещавшим вложить некоторую сумму в мое новое предприятие: запись и раскрутку нескольких талантливых ребят из Ташкента и области.

Я закрыл дверь снаружи на нижний замок, понимая, что Натали не сможет уйти из квартиры, потому что у нее нет ключа.
-«Холодильник у меня забит продуктами, - размышлял я по дороге в центр города. – С голода девчонка не умрет».
Поймал себя на мысли, что до сих пор считаю ее девчонкой, хотя через каких-то семь-восемь месяцев она станет мамой.
-Для меня она будет всегда девчонкой, - решаю я вслух. – Натали, рыжая Натали.

И тут вспоминаю, что, когда рассматривал её спящее лицо, обратил внимание на светлую прядь над левой бровью. Сначала подумал, что просто Натаха, как она себя называет, где-то вымазалась. Вид у нее был не ахти: одежда не первой свежести, кое-где порвана, да и сама она была покрыта пылью. Но сейчас я вдруг понял, что эта прядь – седая.
-О, боже, девочка, - прошептал я вслух, - что же ты там увидела такого?! Что тебя так потрясло?!

Меня самого потрясло это открытие, и я чуть не врезался в идущую впереди машину, не заметив предупреждающего сигнала. Хотел немедленно развернуть машину и вернуться назад, но я не имел права срывать встречу. К тому же я вряд ли мог поговорить с Натали сейчас, ведь она спала.
В моей голове билось единственная мысль, стуча набатом в висок:
-"Мы в ответе за тех, кого приручаем!"

На встречу я едва не опоздал: Исламов Кудрат, мой потенциальный спонсор, уже собрался уходить, но я уговорил толстяка выслушать меня. Тот сначала слушал с недовольным видом, затем недовольство переросло в недоверие. Но когда я перешёл на конкретные фамилии, почти целиком узбекские, он начал проявлять некоторый интерес. Я намеренно называл только узбекские фамилии, думая, что Исламов не захочет помогать "иноверцам", и не ошибся. Толстяк, довольно корявым языком дал мне понять, что «европейцам» помогать не намерен. Как я вынес его не слишком образованное и не слишком любезное изъяснение – не знаю: видимо, очень хотелось помочь ребятам.

Домой я вернулся часа через три, решив все-таки все свои вопросы, в очень гордом расположении духа.
-«Видимо, это компенсация за все мои унижения», - думал я, подъезжая к своему дому.
-Ну что ты такой кислый? – доставал меня всю дорогу Максим, подсевший ко мне в машину на обратном пути. – Такая удача, как сегодня, бывает не часто.
-Да-да, - пытался я состроить для него менее унылую физиономию, решив, что ему о Натали знать не обязательно: слишком ревностно он относиться к нашим с ней отношениям.

К дверям собственной квартиры подхожу с такой опаской, как если бы собирался проникнуть в чужое жилье. Минут пять стою возле двери, прислушиваясь к звукам, пытаясь определить, откуда они исходят. Но оказывается – это в соседней квартире кто-то скребётся в дверь.
-Господи! – возмущаюсь вслух. – Так у них же собака! Видимо, это она так упорно проситься на улицу.

И все-таки дверь открываю тихо, с опаской, осознав, наконец, что боюсь: боюсь увидеть вновь совершенно изменившееся лицо Натали, с седой прядью над бровью. Боюсь того, что произошло что-то ужасное, непоправимое. Захожу в комнату на цыпочках, но мои предостережения оказываются напрасными: Наташа спит, разметавшись по кровати все в той же одежде и все с тем же выражением на лице.
-Видимо, как уснула, так и не просыпалась, - решаю вслух. - Напрасно я так торопился: она еще долго проспит. Успела сказать до того, как свалилась, что не спала трое суток...

Ухожу на кухню с намерением приготовить что-нибудь свеженькое, вкусное, что девчонка так любит.
-Что же любит, Натали? – рассуждаю наедине с собой. – Манты. Она очень любит манты
-Нет ничего проще, - продолжаю «беседовать» сам с собой. – Мясо у меня есть, мука – тоже. Лук и специи – это уж само собой. А больше для них ничего и не надо... Курдючный жир?... Неужели закончился?

В самом углу морозильника нахожу небольшой кусочек грамм на сто и вздыхаю с облегчением:
-Есть! Оказывается есть! Какой ты славный кок, Грек! И главное, какой запасливый. Все-то у тебя имеется в наличии, как у хорошей хозяйки.
Определение хорошая хозяйка мне не нравиться, и я поправляюсь:
-Как у хорошего хозяина.
И добавляю рассудительно:
-С такой, как Натали, хорошим хозяином быть не трудно: она совсем непривередлива, в отличие от большинства женщин.

Манты получаются не хуже, чем в ресторане, но мои старания пропадают даром: Наталья не просыпается, и мне приходиться есть одному.
Девчонка проспала почти сутки. Сон ее был, хоть и беспокойным, но крепким. Во сне она что-то кричала, разговаривала и даже плакала, но разбудить ее я так и не посмел, пустив все на самотек.
-Сон – лучшее лекарство, - вспоминаю услышанные, где не помню, слова. И досочиняю от себя:
-Во сне зарубцовываются все раны - даже, надеюсь, душевные.

Наталья просыпается только рано утром. Я слышу сквозь сон, как она идёт на кухню, как гремит чашками, чем-то, утоляя свой голод и жажду. Из кухни она направляется в ванную и отмокает там минут двадцать.
Я тихонько поднимаюсь, нахожу чистую пижаму, потому что те вещи, в которых она появилась, надевать невозможно. Повесив пижаму на ручку двери в ванную,  негромко говорю:
-Натали, я тут тебе пижаму приготовил – оденешься, как вымоешься. Может быть, что-нибудь приготовить поесть?
-Нет, спасибо, - доносится из-за дверей, - я уже перекусила.
-Хорошо, - соглашаюсь я и иду менять постельное белье, оказавшееся очень грязным: песок, черные разводы и масляные пятна красуются на нём вместе с родными полосочками и цветочками.

-Где же ты так изгваздалась? - задаю вопрос скорее себе, вспоминая излюбленное слово матери: «изгваздалась». Именно его она кричала обычно мне, когда я в детстве возвращался домой после прогулки: - «Опять изгваздался, как свинья?!»
И била меня, чем попало. А я закрывал голову и лицо руками и молчал.
-"Христосик! – обзывала меня мать, когда у нее уставала рука. – Опять молчит, как партизан: ни слезинки, ни крика! И в кого ты таким уродился?!"

Впрочем, разговор не обо мне, а о Натали. Пока она моется в ванной, я ломаю голову над тем, что произошло с ней в Фергане, представляя невероятные картины, опасаясь, что мои представления ничто в сравнении с тем, что пришлось перенести ей.
Натали выходит из ванной отмытая, с мокрыми волосами цвета слегка потемневшего золота, в моей новой пижаме, явно не подходящей ей по размеру и, поэтому свисающей с нее живописными складками.

Я смотрю на нее молча, не решаясь задать мучающий со вчерашнего утра вопрос:
-«Как ты, дорогуша?». А Натали смотрит на меня и тоже молчит. Замечаю скорбную складочку возле губ, которой еще несколько дней назад не было, морщинку меж бровей, чуть впалые щеки и светлую седую прядь волос.
Передо мной стоит взрослая женщина, которая за каких то три дня превратилась в таковую из неопытной девчонки, видимо, испытав за эти дни столько, сколько не каждый испытывает за несколько лет жизни.
-Может быть, сядем? – предлагаю я.
И добавляю, натужно улыбнувшись:
-Как говорит Ералова, сядем рядком – поговорим ладком?
-Откуда знаешь, Грек, как она говорит?

-А она была у меня и устроила такую головомойку, что я с тех пор её не мыл, - шучу я, пытаясь поднять настроение Наталье. Но мои старания, как утверждает литературный язык и, как его иногда излагает сама Натали, пропадают втуне.
-Рита была у тебя? Когда? Она уже вернулась? – вопросы звучат как-то безжизненно, без должного интереса.
-Вернулась. Была у меня дня два назад – хотела узнать, где ты. Но поначалу жаждала меня задушить.
-За что? – автоматически спрашивает Натали.
-За тебя, - отвечаю кратко, опасаясь, что пространный ответ до нее не дойдет: какая-то она отрешенная – вся сама в себе.
-Можно я еще посплю? – вдруг спрашивает она и, не дождавшись ответа, направляется к кровати.
-Можно, - растеряно произношу ей в след. – Конечно, можно.

Но Натали, добравшись до постели, падает на нее плашмя, и у нее начинается истерика. Она плачет, кричит, мечется по постели, комкая постельное белье в один сплошной ком. Опасаясь, что девчонка может навредить себе, я пытаюсь удержать ее, но мне это не удается. В Наталье столько силы, столько неистовства, что мы падаем с ней вместе на пол и продолжаем кататься на нем, сшибая все на своем пути. Наконец, мне удается скрутить ее, и я хлестко бью ее по щекам, пытаясь привести в нормальное состояние.
-Ты что?! Ты что?! – повторяю одну фразу, не находя иных слов. – С ума сошла что ли?!

Истерика Натали настолько озадачила меня, что я бегу на кухню, наливаю в стакан граммов пятьдесят водки и заставляю ее выпить, чтобы хоть чуть-чуть успокоить девушку.
Водку Натали пьет с таким отвращением, что мне становиться жаль её, но иного выхода не вижу: уж очень острая реакция у девушки на стресс. Понимаю, что даже это, сильнодействующее «лекарство», может не подействовать: при сильном нервном напряжении водка иногда организмом воспринимается, как обычная вода.

Около пяти минут девушка сидит без движения, сжавшись в комок, обхватив голову руками. Я уже решаю повторить дозу. Вдруг она начинает раскачиваться из стороны в сторону, как маятник, и говорить как-то странно-странно, словно причитая:
-Их нет, Грек, понимаешь... Их нет... Совсем нет... Ни папы, ни мамы... Эти нелюди убили моих родителей...
-Как убили? – не хочу верить я. – Этого не может быть! Так не бывает... В мирное время убивают людей?!
-Там война идет, Грек, настоящая война... Там убивают людей ни за что, просто так.... За то, что ты турок.... За то, что русский... Разрубают голову топором, как папе... Или протыкают вилами, как сына тети Айше с первого этажа…
-О чем ты говоришь?! – все еще не верю я.
-О том, что эти нелюди хотят уничтожить всех нас только потому, что, что мы другой национальности, другой веры... Потому, что мы помогаем им: строим, учим, лечим...

Видимо, я смотрю на Натали такими глазами, что она отвечает мне:
-Не думай, Грек, я не сошла с ума. Хотя, увидев все, что там твориться, можно было свихнуться... Но, Грек, скажи, как жить после всего этого?... Как жить?!

Наконец, лихорадка Натальи сменяется слезами. Она плачет так отчаянно, так безысходно, так горько, что мне становиться ясно, что она не только глубоко переживает случившееся – она потрясена, раздавлена. И это пугает меня больше всего. Сможет ли выстоять это юное создание после таких ударов судьбы: сначала обман, предательство любимого человека, теперь – гибель родителей?

Чуть выплакавшись у меня на груди, Натали просит:
-Налей мне еще водки, Грек.
-А не много ли будет? – протестую я.
-Нет, не много, - отвечает она. – Душа у меня горит, Грек! Душа горит!
-Душу водкой не залить, - усмехаюсь я, вспоминая похожие слова моей мамы - алкашки: от спирта пожар разгорается еще сильнее.
-Пожалуйста, Славка, - просит она, - иначе я действительно сойду с ума...

И я думаю с сомнением: - «А вдруг и вправду сойдет?!» И бегу на кухню к проклятой бутылке.
Натали, выпив еще пятьдесят грамм, не стала больше ни причитать, ни плакать, а устроилась на кровати, и, завернувшись в одеяло, как в кокон, стала рассказывать мне все по порядку, что с ней произошло. Девушка рассказала, что добиралась до дома более суток, потому что на дорогах везде посты военных, бронетранспортеры, проверка документов.

-Пришлось обходить посты стороной. Шли мы ночью с одним русским парнишкой, который возвращался в Фергану от друга из Коканда. Перед самой Ферганой его забрал патруль, а я успела спрятаться...
Фергану не узнать... В городе твориться что-то невообразимое: разбитые окна, сожженные машины, перевернутые ларьки... Толпы обкуренных и обпитых басмачей собираются вместе, как волки в стаи, и ходят громить то УВД, то военкомат, то магазины. Их разгоняют. То тут, то там раздаются выстрелы. Из толпы стреляют по кордонам милиции, а милиция в ответ стреляет в толпу по ногам. Есть раненные... Есть убитые...
Это происходит сейчас, когда в городе наводят порядок и милиция, и военные. А несколько дней назад толпы местных басмачей громили, грабили, жгли, убивали... Начали с турок, а закончили русскими.

-В Ташкенте говорят, что все началось на базаре. Поговаривают, что турок оскорбил узбека: не то плюнул ему в чашку чая, не то оскорбил его мать, - вступаю я.
-Ложь! Все ложь! Это местные сочиняют для того, чтобы оправдать свои зверства! Ты же знаешь, Грек, какой чай пьют эти, с позволения сказать, товарищи. На базаре напьются этого «чая» до одури и начинают потом ржать, как ишаки в столье...

Натали смолкает на несколько минут, словно собираясь с мыслями, и я не тороплю ее.
-Знаешь, что рассказал мне Белялов Мухлис, который работал с папой?... Он турок. Замечательный человек. Каждому старается сделать что-нибудь хорошее, помочь... Так вот он прятался с женой и двумя маленькими дочерьми на работе... И эти басмачи пришли убивать их...
Папа не пускал толпу. Говорил, что никого нет, что Мухлис с семьей еще неделю назад уехал к родственникам жены в Азербайджан. Толпа не слушала его, напирала...
Папа держался до последнего, пока один громила не рубанул ему топором по голове... А знаешь, кто был этот громила?

В который раз я не отвечаю на вопрос Натальи, понимая, что он чисто риторический, что задает она его скорее себе, чем мне.
-Это был мамин ученик: Рахимов Имамоли! Она учила это животное английскому языку шесть лет! Потратила на него столько сил, нервов, здоровья! Для того чтобы он убил моего папку...
Зачем?! Зачем ему английский?! Зачем его вообще нужно было учить?! Убивать людей он смог бы и без этих знаний...
-А как же спаслись Мухлис с семьей? – наконец, осмелилился спросить я.
-Пока папа сдерживал толпу, Мухлис с женой и девочками успел убежать и спрятаться у сторожа узбека... Тот почему-то спрятал его и не выдал... Видимо, потому что был участником Отечественной Войны...

Мне очень хочется спросить у Натали, что произошло дальше, как погибла ее мама, но та, проглотив комок, продолжает сама:
-Папу похоронили ночью сотрудники, сколотив какой-то ящик... Мама узнала об этом только на следующее утро.... Это на нее так подействовало, что она не выдержала...
Тайком от соседок, которые пришли соболезновать и утешать её, она поднялась на крышу и бросилась оттуда вниз... Мама разбилась насмерть...
Теперь у меня нет никого... Никого нет, Грек, понимаешь... Ни папки, ни мамы... А я еще на нее обижалась...
И на папу тоже сердилась на то, что они не сказали мне, что мама на самом деле мне тетя, а её сестра Ася - моя настоящая мать.

-Но у тебя в таком случае осталась родная мать! – почти радуюсь я.
-Нет, Ася умерла во время родов. Она умерла, а я зачем-то осталась – не умерла.
-Типун тебе на язык!- сержусь я. – Что ты такое говоришь?! Да это счастье, что ты осталась жить!
-Кому счастье?!
-Твоему папе... Да-да, твоему папе. Не смотри на меня такими глазами. Разве ты не была его счастьем все эти годы?...
Твоим друзьям, наконец! Рите, Володе, Никите. Да и мне, старому дураку. Я тоже счастлив, что выпала возможность познакомиться с тобой, что смог заслужить твое доверие, что хоть чем-то могу помочь. Знаешь, Натаха, ведь до встречи с тобой, я к женщинам относился не очень хорошо: жизнь с матерью алкоголичкой принесла свои горькие плоды...

Я тебе об этом не рассказывал: все было как-то недосуг, не вовремя... Встреча с тобой перевернула мое представление о женщине. До этого я был просто уверен, что женщины - слабые, бездушные существа, у которых нет ни ума, ни сердца. Видишь, какое примитивное представление?...
Только, общаясь с тобой, я понял, что женщина - это настолько глубокий духовный мир, настолько тонкий, чувствительный, что стал бояться за тебя: сможешь ли ты выдержать все те пакости, которые есть в нашем, далеком от совершенства мире....
Я и сейчас за тебя боюсь, дорогуша. То, что ты рассказала мне – это ужасно. Об этом даже слышать ужасно, а перенести и подавно.

Наташа отвечает с такой тоской в голосе, что у меня начинает подрагивать левое веко: со мной всегда происходит это, когда я очень волнуюсь:
-Я до сих пор не могу поверить, Грек... Ведь я не видела их мертвыми... Слышала только рассказ соседок, рассказ Мухлиса... Я не хочу в это верить! Мне кажется, что и папа, и мама живы, что уляжется всё, и они вернутся назад, домой. Как ты думаешь, Грек, они вернутся?
Отвечаю ей то, что чувствую, как понимаю:
-Они никогда и не уходили, Натали. Разве ты не чувствуешь, что они всегда рядом с тобой? Пока ты будешь их помнить, пока будешь любить их – они будут рядом, они будут жить в твоем уме, в твоем сердце, в твоей душе.

Продолжение: http://proza.ru/2014/12/28/313