Однолюб

                Он трудился в больнице городской, хирургом. Не простая работа, нервная, и всё равно он уже несколько лет  не был в отпуске, спасаясь на работе от одиночества в тесных домашних стенах. Зато сегодня он отпускник, и поезд  везёт его в сторону горняцкого города, города его далёкой юности.  Ему сорок с хвостиком. А между тем поехал он на поиски предмета любви юной.  Колёса вагона звучно отстукивают мгновенья его давно неприкаянной жизни. Лёжа в купе, он прокручивает, в который раз, картины давних дней.
                Начало учебного года, седьмой "Б" класс, перекличка.  Его рассмешило имя и фамилия ученицы, которая его накануне поразила своими глазами - Михайлова Маша. Нет, он не смешлив: смех этот, неосознанно радостный, вещал о том, что оригинальным способом пришла к нему любовь.               
              Чудный жар овладел им, не отступая ни на шаг. Неспокойно-восторженные взгляды его в сторону Маши на школьных переменах стали, конечно, всем заметны. Одноклассники подшучивали, школьницы хихикали. Не могла и она не заметить его взглядов.   И, чувствуя сопровождающие её пылкие взоры, она с любопытством нет-нет да и косила глаза в его сторону.  Но  эта его природная робость...   И всё-таки однажды он догнал её после уроков, пошёл рядом и едва не открыл рот, чтоб, наконец, высказаться. Но робость была на чеку, она и заставила его спросить девушку о каких-то пустяках.               
              А вскоре отца его, начальника погрузки на шахте 4-6, по собственному его желанию, отправили председателем колхоза в тьму тараканью. В стране шла в то время компания по привлечению города к подъёму села.
              Старое село на московском тракте. До сих он пор помнит, как оно поразило его убогостью изб. Средняя школа от села была далеко - в районном городишке. Ходил в школу пешком, но это пустяк -  главное, в  этой школе не было Маши...
              А жизнь шла, он учился, взрослел. Облик Маши, казалось ему, стал рассеиваться и исчезать. Он поглядывал  на одноклассниц и ядрёных деревенских девчат с предчувствием нового чувства. Однако облик Маши нет-нет  да и  заслонял всех от его взоров.
              Окончив школу, он отпустил усики и этим как бы подготовил себя к  жизни в большом городе, где поступил  в медицинский институт.
Кто-то и внутри его, казалось, отпустил  усики: он посерьёзнел. Да и работа с трупами в анатомическом корпусе и повседневное изучение болезней организма приземлили его поэтическую душу и привили ей некоторый прагматизм. Возможно, впечатлительным натурам выбирать профессию врача противопоказано.
                Последний курс института жил в предчувствии свободного плаванья, рисунки личных планов обводились начисто, иглами колола под ложечку мысль о скорой ответственности за человеческую жизнь. И участились  бракосочетания между студентами, разумно откладываемые ещё год-два назад.
                Он женился. Скоропалительно, неожиданно. Его сокурсница  блистала, притягивая к себе взгляды студентов и молодых преподавателей. Она предпочла его.  Красота её была ослепительной. Впрочем, они оба выглядели удивительно красочной парой. И великолепно смотрелись  на бракосочетании.
                Пролетело ещё тринадцать лет. Совсем не старый, он вдруг почувствовал усталость. Убегающие годы запоминались какими-то мелкими радостями, суетой,  ни чем не заполняющей душу. Жену, раскрасавицу, сердце не приняло и отнеслось равнодушно к её измене, предсказуемой. Скучно, спокойно разошлись. 
                Вот тогда-то он окончательно и ощутил, что школьница с синими глазами всегда жила рядом с ним. Не зря у него появлялись слёзы, когда он смотрел фильмы, показывающие юношескую любовь, способную на жертвы ради  любви. Слёзы он всегда вытирал тайком от жены, которая, ничего не поняв, брякнула бы что-нибудь.
                Полетели годы одиночества. Робкая мысль о поисках той девочки натыкалась на холодное препятствие: время потеряно, у неё своя  семья. Но как-то, чего-то испугавшись и от страха готовый лезть в петлю, он, вопреки логике, решился на поиски. Душа его рванулась к свету. И вот он взял отпуск и сел в поезд.
                Одноэтажная школа, в которой когда-то  учился он, никуда не делась. То же изогнутое здание, похожее на букву Г. Двор тот же. Только теперь в нём почему-то полно дошколят, которых водила, как гусыня гусят, девушка. Девушка и объяснила ему,  что теперь это не школа, а детсад. А школу перенесли в то  двухэтажное здание. Её пальчик ткнул в сторону видневшегося вдали белого сооружения.

                Пожилая учительница  литературы, по совместительству заведующая Красным уголком, показала бывшему ученику этой школы, как бы случайно оказавшемуся в городе, старые фото. Он разглядывал их с видимым интересом, в тайне ища лицо Маши. Увы. А ведь висело, он помнил, её фотография на доске отличников.  Пришлось напрямик спросить. Как же, Машу учительница хорошо запомнила: активная девочка; и знает, что она отучилась после школы в педагогическом институте, отработала по распределению, а теперь трудится в средней школе, но не в этой, а которая в центре города. Такой подробной информации он не удивился, потому что не раз слышал, что  большинство учителей запоминает на всю жизнь лица и фамилии учеников. И интересуются их судьбами.
                И вот уже несколько часов он сидел на лавочке в скверике, что напротив средней школы. Душа его дрожала, встать и войти в школу было, казалось, невозможно.  Хватало сил  лишь смотреть на здание. Его двери почти не закрывались: входили и выходили подростки и взрослые. И ему стало  страшно: неужели  прямо сейчас покажется в дверях Маша Михайлова...
                Она появилась. Он её почувствовал в высокой средних лет женщине, спустившейся по ступенькам крыльца и направившей ( о, ужас! ) шаги в его сторону. На её плече висела сумочка. Она приближалась. Он не помнил себя. В глазах запестрели страницы прошлых лет. А она уже приблизилась. Он поднялся и преградил ей дорогу.      "Здравствуйте, Маша..."  - шёпот вырвался из груди его. "Здравствуйте, мы знакомы?" - в синих глазах удивление. Это они, это её глаза! Но ему не четырнадцать лет.   "Кто вы?" - вопрос её прозвучал, как толчок в грудь. Сердце его кольнуло.     "Я с тобой... с вами учился , нет не в этой школе, это давно было - в седьмом классе..."  " Боже мой, а я ведь узнала вас... Я вам кажется нравилась... Это было так заметно. Потом вы исчезли.  А я вспоминала вас. Так это вы?" " Это я, Маша..."  "Кино...   Отойдёмте подальше.  Откуда вы, простите, взялись?" - в голосе её появились нотки строгости. " Наверно, она завуч в  школе, - невольно подумалось ему. - Наверняка давно замужем".
                Они сели в скверике на одинокую лавочку. Она, видимо, уже как-то уложила в порядок мысли - так обычно учительницы, проверив, укладывают в стопку тетрадки. Он это почувствовал по её ироничному взгляду. И едва нелепо не спросил, как она сейчас поживает, но спохватился. И тут вспомнил о проклятой робости своей.  И его прорвало: волнующим, прерывающимся на вздохи и паузы голосом он поведал ей о школьной любви, о мечте многих лет отыскать её, хотя бы глянуть на неё. Душа его в процессе волнительной исповеди бурлила и на части разрывалась, но, в итоге, успокоилась. " Прости меня... Я это не мог тебе не сказать... Я для этого здесь...". Произнося заключительные слова, он не решался поднять глаза. Когда же поднял, страшно боясь увидеть во взоре её непонимание или, что хуже, насмешку, был удивлён: в её глазах  блестели слёзы.  Рядом с ним сидела не волшебная, непостижимая, а земная женщина. И плакала. А она плакала, ещё не осознавая сама, отчего, только чувствуя, как будни летящих её молодых лет окатило внезапно сказочное сияние.  И оно стало заслонять всё, чем спокойно, но так серо жилось ей. Это была минута то ли слабости, то ли ещё чего-то ей пока неосознанного. Понял ли её слёзы он?
               Они сидели долго-долго в молчании. Ни он, ни она в эти минуты не заглядывали в завтра неожиданной, необыкновенной встречи. Настоящее  было дивно-торжественно, неповторимо для него и слишком необычно для неё. Они молчали, возможно, невольно продлевая необыкновенные в этой обыкновенной жизни мгновенья.