Глава 11. Загадки

Город Брефиль расположен в южной оконечности Барского хребта в широкой котловине на берегу прекрасного озера. Устройство Барских гор резко отличается от других горных систем: Мглистого, Изгарных гор, Железного кряжа и любого другого горного хребта Средиземья. Его весьма крепкая гранитная подошва высоко поднята в небо, и лишь на высоте трехсот-четырехсот футов начинаются собственно горы. Внизу же сплошь отвесная стена, делающая этот прекрасный плодородный край совершенно неприступным. Остается только гадать, как древние халадины и вастаки, бежавшие от Моргота, забрались на такую неприступную скалу? Но, попав сюда, они оказались в раю.
Благодать горного воздуха, хрустальные водопады, обильные вечно цветущие луга, дремучие леса, неисчислимое количество всякого зверья, рыба, которой старалась похвалиться каждая речушка! И неприступность для врага!
Город Брефиль стал сердцем этого благословенного края. Бор-халетцы, наученные эльфами-нолдорами и синдарами всяческим ремеслам, дополнили красоты природы чудесами своего искусства.
Одно из них – три колокольни Тур-Харета, что значит на старохаладинском «Могила Владычицы», ее еще называют Хад-иль-Арвен.
Вот только отзвенел рассвет на колокольнях Тур-Харета, вершины окружавших гор расцвечены животворящим светом, и птичий хор, и народ, прервавший суетливый разговор, – все собралось сюда в священном ожидании суда.
– Ну, что ж, начнем, – угрюмо произнес Хольдрун, верховный судья Высшего Дома. – Вам, самозванец, надлежит дать пять точных ответов на пять вопросов. И если будет хоть одна ошибка, то вы – не Бог. Бог знает все ответы.
– Согласен.
Алатар на ухо зашептал:
– А ты хоть знаешь, о чем спрашивать будут?
Эсгал пожал плечами.
– А кто вопросы придумывает?
– Он, Хольдрун, и придумывает.
Два друга разговаривали под шумок, пока на помост выставляли большие, прикрытые темно-вишневой тканью щиты. На них пять правильных ответов. Народ шумел! Он, как любой народ, досмерти, любил играть в загадки.
Хольдрун поднял руку: на колокольнях Тур-Харета ударил средний колокол. Повисла гробовая тишина.
– Вопросы начинаются! –  провозгласил глашатай.
И сам Хольдрун угрюмо по бумажке прочитал:
– Кто говорит молча?
И стража луки подняла, готовая стрелять в подсказчика. Толпа ещё мертвее замерла.
Эсгал поднял руку. Ударил малый колокол на колокольнях Тур-Харета. Хольдрун взглянул на мальчика и головой кивнул. Эсгал ломким голосом выкрикнул:
– Книга.
По толпе прошёл дух удивления. Хольдрун не дрогнул. Дал знак, и ткань слетела с первого щита. Толпа враз выдохнула: «Книга».
Но через мгновение вновь Хольдрун, вновь средний колокол на колокольне Тур-Харета, вновь тишина, и стражники готовые стрелять в любого человека.
– Что нельзя вернуть?
Эсгал шагнул вперёд, едва успел ударить малый колокол на Тур-Харета, он уже ответил:
– Время.
Вздох изумления. И, когда со второго щита слетела драпировка, толпа обрадовалась: всё правильно, пока!
– Я тоже угадал, – шепнул Алатар.
Хольдрун, однако, продолжал:
– Что было вчера, и что будет завтра?
И вот, когда повисла тишина, Эсгал замешкался. Не так решительно он поднял руку:
– День.
Все замерли. Когда открыли третий щит, народ воскликнул: «День»!
– Как ты угадал? – зашептал Алатар.
– Нам повезло, – еле слышно, одними губами ответил Эсгал. – Могло быть три ответа. Пошли нечестные вопросы.
Алатар легонько потрепал Эсгала по плечу. Хольдрун угрюмо протянул:
– Что видно только ночью?
Вопрос был ерундовый, поэтому, когда Эсгал сразу сказал: «Звёзды», толпа на площади просто кивнула головами.
Итак, оставался последний вопрос. Хольдрун, казалось, сомневался.
– Держись, Эсгал. Сейчас будет что-то подлое. Я это чувствую.
Эсгал кивнул.
– Вопрос последний! – закричал глашатай. Хольдрун возвысил руку. Звякнул колокол. И Верховный судья Высшего Дома проклекотал:
– Что написано на пятом щите?
Толпа вздрогнула. Несколько человек крикнули: «Нечестно» и упали, сраженные стрелами.
Хольдрун устрашающе ступил вперед, на край помоста и навис над народом:
– Божий народ Бор-Халет знает, что Богу ведомо всё. Если этот самозванец угадает, то у него ум Бога.
Мертвых унесли, а тишина осталась. Над площадью жужжала большая чёрно-синяя муха. А дело вот в чем, как только Алатар услышал вопрос, он тут же шепнул растерянному Эсгалу:
– Не бойся мальчик, я сейчас узнаю.
И покуда шум да гам, он превратился в большую чёрно-синюю муху и слетал к щиту, забрался под занавеску, там довольно долго провозился и, вот, в нависшей тишине, магическая муха возвращалась…
– Говорите, самозванец. Немедленно. Бог умом не медлит!
Пока Хольдрун кричал, тут Алатар вернулся, тихонько сел и прожужжал:
– Там надпись: «Бог».
– Там надпись: «Бог», – во всеуслышанье проговорил Эсгал.
– Неверно!!! – Хольдрун с каким-то диким ликованьем закричал. – Там ничего! Там ничего нет! Казнить его! Немедленно казнить его!
Эсгал ничуть не испугался, но, если честно, растерялся. А Алатар тихонько рассмеялся:
– Потребуй, чтоб открыли щит.
– Я требую, чтобы открыли пятый щит, – прорезался сквозь дикий гул, уверенный Эсгала крик.
Хольдрун надменно искривился:
– Ах ты, змеёныш! Откройте ему пятый щит.
И когда ткань была сброшена, над площадью повисла гробовая тишина.
Хольдрун сказал:
– Ну, видишь?! – и сам к щиту оборотился, и подавился.
Там красовалась надпись: «Бог».
Народ молчал. В народе каждый знал, что за минуту до суда Хольдрун сам пишет на щитах ответы. Потом из рук своих не выпускает, их на помосте выставляет и больше никого не подпускает.
Хольдрун растерянно глянул на Эсгала. Прищурился со злостью, но что-то вспомнил и приободрился. Он распрямился и вскинул руки, хотя и так висела тишина. На колокольне Тур-Харета ударил средний колокол, и Верховный судья Высшего Дома опять прокричал:
– Самозванец прошел первое испытание и допускается ко второму. Завтра. Утром.
И Эсгала стража увела.

На следующий день, рано утром, едва взошло солнце, мальчик уже стоял перед высоким черным столбом и, запрокинув голову, смотрел вверх. Алатар Невидимый довольно громко хохотал, над самым ухом. Неподалеку Хольдрун Проклятый колдовал, скалился искривленной злой и всё же неуверенной улыбкой.
Вокруг собрался озадаченный народ. Толпа гудела и шумела. Эсгала ожидал странный подвиг. Всего-то надо было как-нибудь сломать столб толщиною в целый фут, сделанный из чистого железа. Его воздвигнул Высший Дом в знак своего владычества.
– Удивительно тебе везёт, мой мальчик! – Алатар давно бросил хохотать и говорил совершенно серьёзно. – Сейчас увидишь действие любимого тобой меча. Глаза только не выпучивай. А просто руку подними и опусти, и чуть в сторонку отойди.
Эсгал послушно поднял правую руку. Толпа в мгновение затихла. Он постоял, пока рука не затекла и, переступив с ноги на ногу, опустил тихонько руку. Раздался какой-то странный резкий и свистящий звон. И всё. Столб остался на месте.
Эсгал отошел немного в сторону и поднял глаза к небу. Оно было синее-синее, ярко-синее небо гор, и по синеве летели легчайшие, чуть расширяющиеся облачка, и, казалось, вершина столба плыла. Толпа тоже смотрела на небо и забыла, зачем сюда пришла.
Вдруг в толпе завизжали. Вершина столба действительно медленно поплыла. И все увидели падение столба. Он стремительно рухнул, на крышу ближайшего дома и разрушил весь дом, чуть ли не до фундамента. Хольдрун стоял с разинутым ртом. Видеть старика в таком разбитом состоянии неприятно. Дом был его собственный, самый богатый и красивый в Брефиле. Потом верховный судья вспомнил, что он муж и отец, и с криком отчаяния бросился спасать своих домочадцев.
Большая часть толпы разбежалась. К оставшимся людям Эсгал хотел обратиться с речью, но потом махнул рукой и, склонивши голову на грудь, побрёл в тюрьму.

На третий день все собрались опять на площади перед святыней Тур-Харета. Пришел Хольдрун, расстроенный и жалкий. Из домочадцев у него никто не пострадал, но от удара дом всю ночь разваливался, падал, а утром окончательно упал.
Когда пришел Эсгал, народ кричал. Все требовали отменить последнее испытание. Хольдрун стоял перед толпою на помосте, ничего не делал и старчески кивал.
Смешно судить того, кто манием руки железный столб поверг, служивший символом судьбы.
Эсгал поднял руку. Толпа послушалась. Ударил колокол на Тур-Харета:
– Жители Бор-Халета. Я - сын изгнанного вами Первожреца. Это его Эммануэль у меня. И вот я вас прощаю от имени моего отца и от себя лично. И Высший Дом прощаю, и Хольдруна.
Толпа молчала. Хольдрун по-старчески кивал. Эсгал передохнул и продолжал:
– Я здесь закон наш исполняю. На третье испытание сам иду, и, повернув голову к старику, сказал:
– Я жду.
– Да-да, я объявляю, – руки Хольдрун не поднимал, не звякал колокол на Тур-Харета, ни звука в городе. Все ждут ответа:
– Он должен добыть… Рыбу.
Все, сразу поняли какую. Эсгал сначала не поверил чуду, потом сказал:
– Пойду. Добуду.

Надо отдать должное этому народу. Три дня подряд он пытался предотвратить неизбежную смерть мальчика.
Беда не в том, что эту рыбу нельзя добыть, а в том, что от неё живым ещё никто не уходил. Эсгал решительно воспротивился всем попыткам отменить его третье задание. В конце концов, его доставили к морю. И на своей лодочке, вдвоем с невидимым Алатаром отправился он на «последнюю охоту».
Люди смотрели им вслед со слезами на глазах. Мальчику было стыдно. Он их обманывал. Ведь это будет просто очередная рыба. Алатар тоже приуныл и напевал что-то протяжное, морское. Рассветало.
С восходом солнца крепкий попутный ветер погнал их к берегам Запустенья. Эсгал не стал подходить близко к своему отечеству, чтобы не трепать сердце. Отец не велел возвращаться.
Рыба долго не нападала, но когда солнце склонилось к вечеру, раздался шумный всплеск, и чудовище невиданных для Эсгала размеров объявилось.
Беда этой твари в том, что она играет со своей жертвой. Если бы она сразу разила своим смертоносным хвостом, то ни у кого не было бы надежды справиться с таким врагом. Но рыба обычно три или четыре раза подходит к лодке с разных сторон, присматриваясь.
На сей раз, она стремительно выплыла и ушла под килем так, что Эсгал не успел прицелиться. Зато разглядел рисунок костных пластин на её черепе. Для первого раза – это главное.
Во второй раз она ушла в глубину далековато от лодки. Рука мальчишки, казалось, прилипла к гарпуну. Он не стал бросать, боялся промахнуться.
Третий раз рыба вышла как-то странно, повернувшись на бок, и место для удара было под углом и скрыто в воде. Зато можно было разглядеть её пасть.
Всё! Теперь она может ударить. Началась игра. Алатар почувствовал это и сказал:
– Эта штука, пожалуй, опасна и для меня. Как ты думаешь?
Эсгал промолчал и отрицательно помотал головой.
Теперь можно было ожидать удара хвостом в любой момент. Средств защиты не существовало. Сама охота была придумана отцом Эсгала, Первожрецом Бор-Халет. Только два человека во всем мире охотились на эту рыбу: отец и его сын.
Рыба всплыла в четвертый раз так, будто собиралась лбом перевернуть лодку. Эсгал ударил. Алатар услышал, как хлопнули тугие мышцы мальчика. Гарпун хорошо вошел между костных пластин. Эсгал успел приналечь на рукоять и углубить рану, притом оттолкнул лодку чуть дальше, чем ее отбросило волной. Это хорошо, потому что рыба начала биться.
Уже ночью огромную рыбину плотно привязали к лодке, и ночной бриз погнал их обратно. Утром бор-халетцы увидели парус.

Мы с вами были бы меньше поражены возвращению солнца на небосклон, после забвения ночи, чем брефильцы узревшие из-за горизонта парус. Хольдрун, прибывший сюда с последней надеждой на побег самозванца, стал совсем удручен. Его искушенный ум уже не искал победы над мальчишкой. Он мрачно перебирал пути бегства.
– Пусть он вернётся без рыбы, и мы сделаем его Первожрецом!
Услышав такое мнение толпы, Хольдрун внутренне передёрнулся. Народ любит беззаконие, а ему, Хольдруну, любое беззаконие противно. Он бы жизнь отдал, лишь бы казнить всех, кто хочет мальчишку посадить на трон. Но его размышления прервали. Заорала толпа. Лодка подошла достаточно близко. В солнечных бликах блеснул плавник. Люди сначала побежали от берега.
Если бы вам всю жизнь внушали, что Рыба – это смерть. Если бы с детства рисовали плавник над водой, пасть из воды, хвост из воды и пугали морем, побежали бы и вы. Потом паника улеглась, и были минуты тишины. Парус приближался. Крепкий ветер довольно быстро гнал сильно отяжелевшую лодку. Рыба, перед смертью наглоталась воздуха и хорошо шла на буксире. Люди верили теперь в мальчишку. Хольдрун для них умер. Его лукавство стало нестерпимым. Его бы убили, наверное, если бы не забыли.
Эсгал деловито спрыгнул на пирс и пришвартовался. Невидимый Алатар за ним. Народ отпрянул и нерешительно стоял. А что теперь?
Чуть в стороне купцы из Ульфанга продавали лошадей. Черный конь вздыбился, заржал и вырвался. Его схватили за узду, уже не ульфангцы, а бор-халетцы и подвели, сверкающего сбруей, к Эсгалу, чтобы он воссел и отправился в Брефиль, как Бог и Царь, и Победитель.

Где Эсгал мог видеть лошадей, не в Запустенье же. Он сразу испугался. Но сделал вид: мы трудностей не боимся. Продевши ногу в стремена, повис сначала на подпруге, потом, схватившись за седло, полез, и красный от натуги, едва не рассмешив коня, лёг животом на луку, и только, перекинув ногу, хотел колено подтянуть к лицу, как конь переступил, и мальчик рухнул на ту сторону, коню под брюхо. У нас такой случай рассмешил бы толпу. Но Бор-Халет молчал. Повисла гробовая тишина. Пока Эсгал вставал, смущенно и озлобленно глядя себе в живот, ум Хольдруна восстал. Хольдрун спокойно, гневно, властно прокричал:
– Какой он Бог?! На лошадь влезть не может. Он обманул вас!
И такой же сообразительный подпевала вдруг истерично закричал:
– Достоин смерти, в сей же час!
Не понять, кто на кого бросился, но вся толпа разом повалила на Эсгала. И в ужасе лягал всех бедный конь. Разбрызгалась кровь. Полетела кусками одежда. Лишь спустя мгновение, народ отпрянул. На земле лежало затоптанное неузнаваемое тело. Раненые конем кричали.
Толпа любила и убила. Над морем поднимался ор. Решили убивать убивших, но вдруг народ затих, глазами провожая парус. Используя отлив, скользила лодка, парус наклонив. Эсгал стоял в ней и прощально махал рукой. А на песке, у моря Рун, затоптанный лежал Хольдрун. Так умирает всякий врун.
На прощание Алатар, довольный своей ловкостью, подражая голосу Эсгала, громко и протяжно крикнул:
– Прощайте! Я никого не виню! Не забудьте съесть рыбу-у-у!