Ночной урок развора

     Отработавший на ферме смену краснощекий Леонид улыбчиво подошел к своему «драндулету», как он шутливо прозвал мотоцикл, и переменился в лице. Все черное сиденье «трехколесника» оказалось почти серым от успевшего с утра высохнуть воробьиного помета. «Ну, пта-а-ахи поганые, споткнись твоя телега!.. Неужель это такой жирный намек, что меня еще ждет и какая-то людская пакость?» – подумал он и начал удалять с трудом ночной птичий след. Поправил спавший на лоб закудрявленный черный чуб и ударил по педалям своего «ИЖака».
     Чтобы быстрее восстановить былое настроение, решил проехать домой по объездной дороге, вдоль околицы уже загалдевшего всеми голосами живности села. Навстречу, качаясь на теплом сентябрьском ветру, словно поплыли золотистые волны полей. Солнечными бликами заиграли окна белостенных домов, которые с детской игривостью выглядывают из-за теряющих крону деревьев. Оживленнее обычного клубятся лишь дороги. И такое ощущение, что сейчас они все, подобно степным речушкам, тянутся и впадают в единое пшенично-ячменное «море» зернотока. На его весовой закраснел уже потертый природой и знакомый Леониду еще с детства короткий лозунг: «Весенний день год кормит!» Он улыбнулся такому устаревшему по времени утверждению и мысленно добавил: «А каждый уборочный – закрома полнит»…


     Слегка задумался и чуть, было, не уткнулся своим «драндулетом» в левую фару спешно выехавшего из ворот самосвала. От неожиданности даже встрепенулся и, выпучив от испуга карие глаза, резко взял вправо. Глянул на шофера притормозившего грузовика и со свойственным ему юморком крикнул:
     – Несешься ровно за тобой наш хромой завскладом по-спринтерски гонится, споткнись твоя телега… Не всю пашеничку из кузова высыпал на ток, че ли? 
     – Ах, это ты, дядька Леонид, хулиганишь?! В пыли-то, блин, сразу и не разглядишь твою фигуру борцовскую, – приоткрыл дверцу кабины водитель. Прищурился и как бы в отместку на его шутку добавил: – Меня-то проверили, после разгрузки даже курице ничего не осталось. А вот ты   точняком эту самую «пашаничку» сейчас в коляске тарабанишь, ишь как прикрыл брезентухой-то. Зуб даю…
     – Да полова тут, Пашка, полова для курЕй, че б ковырялись, – расхохотался с содроганием накачанного жизнью живота Леонид. – А насчет пашанички, братан, ты градус шутки своей малость перебрал, споткнись твоя телега… Наше с тобою ТОО, ежели перевести с казахского, то даже называется со страшилкой – «Чужое не тронь». Кругом камеры наблюдения, стукачи и слухачи. Словом, ТООша!
     – Ну, не в поле же у нас такой технопрогресс, блин, – подошел к нему прикуривающий сигаретку Паша. – И даже, как ты сказал, наша ТООша для прихватки  может быть хоро-о-оша. Смекаешь, дядя?


     Мотоциклист не спешно заглушил движок, чтоб не тарахтел попусту.  Покряхтывая, встал и, поручковавшись с водителем, хитровато и все в той же эзоповской манере ответил:
     – А для всякой затеи хоро-о-ошей нужны и добрые гро-о-оши.
     – Да я с тебя много не возьму, не зря ж столько лет были соседями… Хочешь, могу и забросить к ночи кузовок.
Тот как-то замялся от столь неожиданного предложения, точно впервые смущенная парнем девица. Молча поправил опять спавший на лоб чуб и ударил ногой по стартеру мотоцикла.
     – Не парься, дядя, все пучком, – словно утопил в его рокоте свою шоферскую гарантию рыжеволосый Паша.   
     Улыбнулись друг другу, и каждый уехал в своем направлении.
     День сгорел с возвращением на подворья разноголосий домашней скотины. Порадовавшее крестьян солнце ровно раскаленной сковородой закатилось за темный, с маленькими просветами горизонт. И очень скоро он как будто превратился в Ленькину рабочую шляпу, которая наползла и закрыла собой еще недавно голубеющее небо. Эти сполна вобравшие в себя земное испарение тучи грозили уже вот-вот обернуться чуть ли ни ливнем, таким сейчас лишним для работающих в поле людей. И словно сама природа прислушалась к их мольбам – дождь так и не пошел. Однако небо по-прежнему оставалось закрытым, создавая ощущение пришедшей небывало темной ночи.


     «Ну, и хорошо, споткнись твоя телега, хоть сегодня высплюсь… Не могу, когда звездатое небо в окошки заглядывает», – подумал уставший от домашних хлопот Леонид. Переоделся во все чистое, поужинал и благостно разлегся на своем любимом, подаренном еще на свадьбу тридцатилетней давности диване. Едва прикрыл глаза с воспоминанием наиболее приятных эпизодов этого события, как за окном послышались тормозной визг и глухой лязг железа. Он повернулся на бок, но тут как-то неуверенно гавкнула пару раз собака. Перевернулся на – другой. Все затихло. А когда мощный пучок света ударил сквозь окно по стене комнаты, пес залаял уже протяжнее и чаще. «Ну, споткнись твоя телега!» – мысленно ругнулся хозяин и вышел во двор.
     – Че ты тут разбранился, Граф? – подошел он к старому, но смекалистой породы псу. – Опять на кошечку зубы точишь… Сколь же раз говорить тебе, че любить ее надо маленькую, прощать по-графски еные проказы. «Поглядел бы я на твои прощения жене, когда та прям когтями в зенки лезет», – подумал тот и уже более сердитым голосом залаял в сторону едва различимых в темноте ворот.
     – Да не обижайся ты, мы ж с тобой мужики, – освобождая пса от дневной цепи, буркнул хозяин.


     Граф радостно взвизгнул и, настороженно выпрямив высокие черные уши, всем своим коричневым силуэтом кинулся вперед. Поспешивший вслед за ним Леонид присмотрелся и сразу за штакетником увидел прикрытый чем-то большой бурт. Приподнял под затаенное дыхание пса край этого темного брезента и с недоумением прошептал ему на ухо:
     – Ка-а-ак это!... Откель же тут пашани-и-ичка-то, споткнись твоя телега?
     Опять прикрыл выказывающий себя во мгле золотистый зерновой уголок и стал спешно, с испуга перебирать свои мысли: «Неужель то Пашка нашу с утряка шутку превратил в дело… Почему ж не брякнул на мою мобилу… И я его номера не знаю… Бежать к нему тоже смешно, колесит сейчас по полям». Не успел выйти из раздумий, как послышался тихий голос невесть откуда появившегося соседа:
     – ЗдорОво, Ленька... Выходит, и ты не выдержал, девственность своей честности распечатываешь.
     – Да не моя это… дддевка, споткнись твоя телега, – встрепенулся от неожиданности тот и почти прошипел, ровно уже уснувший в сарае гусак. – Не знаю даже, кто ее под мои воротца-то…
     – Это ж хорошо-о-о. Покамест найдется хозяин, можно пару-тройку  мешочков себе насыпать, – чуть не воскликнул от радости сосед. – Так что не хлюзди… тожеть не разевай варежку.


     Спустя всего несколько минут, он уже покряхтывал здесь вместе с сыном,  наполнял мешки зерном нового урожая. Вслед за ними крадучись, почти на четвереньках подобрался к этой еще пахнущей полем «халяве» другой сосед. Граф тихонечко взвизгнул, словно выражая хозяину  недоумение его молчаливым поведением, и подбежал к воротам. За ними уже никого не было, и он огрызнулся в сторону Леонида:
     – Гав-гаввв… Чего остолбенел-то посредь двора? Уже делай что-нибудь.. или спать отправляйся!
     Тот, словно понимая сейчас лишь собачий язык, переступил с ноги  на ногу и подумал: «Так ведь всю пашаничку могут растащить, споткнись твоя телега… А ежели она моя, то че же я тут стою-ю?» Быстро облачился в рабочую одежду и под охраной Графа приступил к первой в жизни такой загадочно-ночной операции. К операции по тайному перемещению зерна в свою сарайную кладовую. Перенес один десяток полновесных ведер, другой… И раздался тревожный голосочек бегущего ему навстречу пса. Леонид выглянул из-за угла сарая и увидел огни приближающегося транспорта. Прислушался – трехколесный мотоцикл. «Неужель то наш участковый уже все прознал?» – мысленно встревожился он. А когда стало видно, что моторный гул приближается именно сюда, вполголоса сказал блеснувшему глазами кобелю:
     – Ну, Граф, выручай. Если вдруг, споткнись его телега, он начнет меня кликать, попридержи хоть как-то…Только того, не хватай этот ходячий закон за фалды.
    

     Сам же скрылся за чуть приоткрытой дверью. Когда услышал зычный голос сельского полицейского и сторожевой лай Графа, словно потерял координацию. Метнулся по сараю из стороны в сторону. Потом смекнул и быстро, едва не застрявши в штанине, снял с себя уже пропахшую свежим пОтом робу. Оставшись в одном нижнем белье, снова прикоснулся к двери и точно обжегся шальной мыслью: «Как это я из сарая… да в подштанцах? Нет, из хаты надо… как будто с посте-е-ельки». Кинулся по внутренним переходам в дом и вскоре появился на крыльце его парадной веранды.  Настороженно спустился на тускло освещенный мотоциклетной фарой кружок двора, и не ждавший его с этой стороны даже Граф с псиным смехом рявкнул:
     – Ну, чем не ангел? Весь такой в белом… Только не тряси коленкам, ровно с мороза… И тесемки-то, тесемки подвяжи у кальсон… а то еще зацепишься и... прям в руки менту.
    

     Леонид, уловив рычание гладкошерстого помощника, стиснул застучавшие зубы и словно сжал себя в собственный кулак. С  кряхтящим присестом устранил указанное псом неудобство и нарочито стал зевать с вытягиванием рук, протирать глаза. «Какой же все-таки мой хозяин артист, а? Как будто только что с постели соскочил, – заметил про себя повизгивающий из конуры кобель. – Ему бы детишек забавлять, а не на ферме среди телок париться».
     – Ты что, дядь Леня, уже спал?! – приглядываясь к нему, с удивлением спросил человек в пагонах.
     – Ммда-а-а, товарищ капитан,… малость уже того… после ночной я, – еще больше прикидываясь едва проснувшимся человеком, почти промямлил он.
     – А почему ботинки у тебя какие-то навозные, не под кальсоны?
     – Таккк… так ведь того, – растерянно стал почесывать свой чуб Леонид. – На веранде-то всякая обувка водится… Какова попала сгоряча, ту и натянул вот.
     – Так торопился, и когда тебе привезли с поля это ворованное зерно? – уже строго спросил капитан, указывая своей кожаной планшеткой на полуоткрытый бурт.
     – От… откуда это, зззачем?... И почему ж именно за моим забором така подляна?! – наигранно повысил голос хозяин. «Ну, капец ему теперя», – встревожено подумал все еще внимательно смотрящий из конуры пес.


     – И что, даже он тоже не видел и не подал тебе голоса? – указал на Графа участковый.
     – Нет, конечно! То дворняга какая-нибудь заливается на любой чих…  А мой, ровно хозяин своего двора, бережет только его-о-о, – наконец-то почувствовав прилив уверенности, почесал штанину в промежности Леонид. Взбодрился в ответ на его похвалу даже пес. Он радостно стряхнул с себя конурную пыль, подбежал к своему кормильцу и громко гавкнул дважды на развернувшегося к выходу капитана…
     «Че ж, теперя можно и дальше поносить пашаничку, раз никто за ней больше не идет», – подумал Леонид и пошел уже в сарай. Едва натянул робу, как прибежал тихо повизгивающий Граф. Тот выглянул осторожненько, присмотрелся и опустил в молчаливом недоумении ведра. «Какой-то мотоцикл на той стороне дороги остановился!… Неужто капитан че учуял и вернулся?» – учащенно забилось его сердце. Но вскоре оттуда подошел к бурту неразличимый в темноте мужчина и начал набирать в мешок зерно. Потом появился еще один, и мотоцикл уехал. Пес хотел уже, было, ринуться на них с лаем, но хозяин шепотком придержал:
     – Сто-о-ой, дурень… Всем же вправляем, че пашаничка-то не наша… Стало быть, надо ждать… пока не уйдут.
     И стал он втихомолку, чуть ли ни в обнимку с кобелем выглядывать из слегка  приоткрытой двери на все убывающий ворох зерна. Не успели толком эти отвезти свою поклажу на тележке с резиновым ходом, как подкатил мотоцикл с куда более емким прицепом. Работали грузчики очень осторожно и тихо. Как будто боялись причинить беспокойство такому же, как сами, только скрытно стоящему сейчас за дверью хозяину.


     – Наконец, кажись, уехали. Давай теперя и мы потаскаем, – зашептал он псине, – Рассчитываться-то с Пашкой все одно нам придется.
     Сделал пару ходок, и стоящий на «атасе» пес опять с повизгиванием перекрыл ему дорогу. У зерна появилась все та же тележка с мешками. Потом пришлось ждать пока загрузят уже прицеп, еще один и еще… Простояли они так у сарайной двери до рассвета, когда на месте пшеничного бурта не осталось даже пОлога. Отнятую у хозяина радость попытались восполнить лишь его утки и куры, которые до зернышка очистили тот пятачок «развора».
     А сам он, разбитый бессонницей и неудачей, еле дотянул до нового заката солнца и, даже отказавшись от ужина, приготовился ко сну. Но едва разделся, как опять в окно ударил с протяжным гулом пучок фар грузовика. На этот раз уже злее залаяла собака, и он нехотя вышел во двор. Увидел у ворот самосвал Паши и чуть не вскрикнул:
     – Че тебе еще надо? Уже и за расчетом прикатил, споткнись твоя телега!
     – Ты куда гонишь, дядь Леня, какой расчет, блин? – начал переходить на мат водитель. – Я тебе зерно привез, а ты мне своей телегой по хребту…
     – Че, еще одну машину хочешь втюрить мне?!


     И только тут приехавший понял, что это именно здесь один из шоферов, скрываясь от участкового, спешно высыпал свое зерно. А уже потом его родственники пустили в ход и мотоцикл, и тележки. Перетаскали в личные амбары все, что с такой боязнью охраняли Леонид с кобелем.
     – Все-все, дядька, угомонись! – весело замахал руками Паша. – То один  барыга из города нанялся к нам на недельку… порулить, подзаработать. Но с утреца участковый уже забрал его для беседы… Так что отворяй, старотА, свои воротА…
     Леонид аж передернулся, приблизился к нему и, чуть ли ни скрежеща оставшимися от курева зубами, процедил:
     – Ттты… ты че это… той самОй пашанички объелся?! Никаких ворот, Пашка, ничего не на-а-адо!
     – Охренел, что ли?.. Я же тебе привез пер-со-наль-но… Все пучком. Не пасуй, блин!
     – Христом Бо-о-огом прошу… езжай ты отсель, а! Иначе ты тоже станешь сейчас «собеседником» участкового.
     Молча следивший сидя за их перепалкой Граф, и тот потерял собачье терпение – грозно рявкнул и с рычанием медленно двинулся на водителя. Тот попятился, крутанул пальцем у виска и как будто вихрем взлетел на подножку грузовика. А когда он с ревом сдвинулся с места, Леонид вытер с лица холод своего последнего страха и, благодарно поглаживая псиную голову, резюмировал:
     – Урок нам ночка притаранила крепкий. Выходит, не наше это, не графьев это дело – прикарманивать народное добро. Не графьв, споткнись твоя телега…