Менди

На ее белой коже менди смотрелись особенно красиво.
Кто-то разжигал костры на пустырях и танцевал около огня, держа милую за руки, кто-то приглашал даму сердца в кабак. Наши с ней встречи были совершенно иными. Мне не достаточно было обнажать ее тело, касаться его, покрывать поцелуями, мне необходимо было оставлять на ней свои рисунки.
Я наносил хну тонким орнаментом на все поцелованные мной участки кожи, прекрасно зная, что краска со временем смоется. И тогда она придет снова, спросит меня, не могу ли я взять какой-то другой краситель, иначе нанести его, чтобы рисунок остался на ней навсегда. Я всегда отвечал, что такого у меня нет, заранее припрятывая тюбики и склянки. Мне не хотелось портить иглой ее кожу. Мне не хотелось, чтобы она вдруг перестала сюда приходить.
Дни складывались в месяцы и пролетали незаметно, но какие-то мгновения длились бесконечно: листья кружили в последнем танце невообразимо медленно, снежинки словно замирали в воздухе, луна не торопилась проститься с ночным небом. Время заставляло меня думать и верить в то, что так будет всегда.
Мне казалось, я способен ее удержать, но это было ошибкой.
Когда она неожиданно пропала я принялся искать ее по городу. Опутав следами каждый из домов, я душил дворы, тонул в их колодцах и задыхался вместе с ними от тоски и тупого бессилия. Наш городок хоть и называется столицей, но все равно достаточно мал, и за несколько дней я успел опросить практически всех горожан. Поиск не дал ничего, потому что даже обо мне – затворнике, почти не показывающемся на людях – было известно хоть что-то, в отличие от нее.
Она не появлялась столько же, сколько приходила ко мне прежде. Каждое утро я спешил в город, чтобы под вечер вернуться ни с чем, и изо дня в день продолжал ждать. Однажды, неторопливо подходя к своей оградке после очередного поиска, я увидел, что из открывшейся двери моего дома на крыльцо вышла она, ничуть не изменившаяся.
В порыве бешеного счастья я крепко обнял ее и предложил то, что хотел предложить еще до исчезновения – быть вместе. «Только если ты выполнишь одно условие, - прозвучало ответ. – Рисунок, который ты создашь на моей коже, будет сделан иглой».
Я согласился. Мне очень хотелось быстрее прочувствовать, что теперь мы с ней навсегда, и работа над узорами не заставила себя ждать. Сперва стебельки и ветви украсили спину, затем они распространились на руки и ноги, грудь и живот.
Чем больше я набивал иглой диковинные загогулины, тем громче вокруг слышался хруст веток и чириканье птиц. Лес действительно находился близко к моему дому, и я не обращал внимание на какофонию, ведь окно могло остаться открытым. Однако в какой-то момент за моей спиной раздалось утробное рычание. Я с ужасом обернулся и увидел, что окно плотно закрыто. Вдруг откуда ни возьмись в дом ворвался ветер, и ветви, нарисованные на стенах, радостно и даже торжественно зашелестели. Комната ожила, наполнилась звуками, тут и там послышался топот лесной живности. Я вгляделся в рисунки на стенах, которых доселе не было, и обомлел: то были те самые узоры, которые я все это время рисовал на возлюбленной. Мне стало страшно оглянуться. Не так я хотел быть вместе, не так хотел любить.
С тех пор я перебрался жить в другой дом, но иногда возвращаюсь. Меня встречает выжидающий свист ветерка в пустой комнате и гуляющие по стенам узоры и рисунки. Я ждал ее, когда она не готова была остаться со мной, теперь она ожидает день, когда я закрою за собой дверь дома изнутри.