Ёлочные погромы

Что может быть нежнее и хрупче воспоминаний из того далёкого времени, когда  игрушки разделяли  веселье  и  боль,  мечту  и  тоску,  из тех  зимних  длиннющих  вечеров  театра теней на стенах,  когда  Плюшевому  Мишке  доверялись самые  страшные  тайны,  а  с  крошечными  куколками  и  пупсиками  оговаривался во всех мельчайших  деталях  будущий  дом.  Дом  из взрослой жизни.  Ох, уж  эта  манящая  и  такая обманчивая  взрослая  жизнь, с  её остановившимся ростом  и  высокими каблуками …
 Нет, ничего нет  хрупче…  Бесчисленные  осколки   разбитых вдребезги  елочных  игрушек  и  воспоминаний  хранятся в каких-то,  видимо  специально  для  этого  предназначенных,  закоулках памяти… и  иногда, по непонятным  причинам,  вдруг поднимаются  комом  к горлу  и  нехотя отступают   тупой  болью  к  сердцу.
Почему-то  погромы  всегда  случались  в канун  Рождества.  Наверное,  это  гораздо  эффектнее, чем  в  обычные  будни.   Всегда  есть  нечто  неординарное, а  значит раздражающее,  накрытый  Праздничный  Стол,  например,  или  расфуфыренная  Ёлка-дурёха.  Ну, что ж, сами  виноваты – под горячую руку попадают!   Столу - не привыкать.  А что  делать  бедняге  Ёлке?  Пригвоздённая  крестовиной  намертво  к  старинному  паркету,  она  никак  не  могла  увернутся  от  всё уничтожающего  Смерча Ярости.  Что и говорить,  Рождественский погром  берёт своё -  впечатляет!  И  никогда  не стирается  из памяти.  Так и живет до конца  состарившаяся тоска о каком-то разбитом  стеклянном  ёлочном  шарике. 

Хотя…  Шар  был не какой-то, а  особенный,  легчайшего  лунного цвета, почти  прозрачный, тонко  расписанный  кружевом  незамысловатых  цветов,  светящих в   потемках  неземным  фосфорным  светом!   Казалось,  он  владел  неким  кодом  Ночи  и,  в глубокой, все поглощающей,  темноте,  увлекал  куда-то  далеко  в  конец  туннеля.  С  рассветом  свечение таяло  и  изящное  кружево  цветов  угадывалось  среди  еловых  ветвей  намёком  ночной  тайны.   

Никогда  больше  не  откроется  старая  картонная  коробка, где,  укутанный  в  вату,  Лунный  Шар  целый  год  ожидал  своего  ёлочного  часа.  И когда, наконец,  желанный  час  наступал -  это было важно  и  значительно  для  всех,  кто торопился  украсить  Ёлку.   

В хвойном, мохнатом, колючем заповеднике, однако, были  не писанные  порядки.  Лунный Шар  занимал центральное место – сердце Ёлки!  Вокруг, на почётных местах -  располагались  старые  любимые игрушки времён детства Маги.  Затем безумное количество  различных  шариков,  многочисленное  семейство  хрупких  прозрачных шишечек,  отряд  цветных  колокольчиков и известная Троица Поросят. Наконец, Ёлка  украшалась  бусами, теперь  уже  антикварными,  и  гирляндами цепей  ручной  работы  из разноцветных  полосок  бумаги.

Но… с другой стороны Ёлки  игрушки   не  чувствовали  себя  празднично. Страдали и  те, которые  висели  внизу над паркетом.  Поникшие, никем не замеченные, ёлочные украшения второго плана. Они существовали слабыми  отблесками  праздника и были  несчастливы,  но  каждая игрушка переживала  это  по - своему.

Один  небольшой  шарик  был особенно  несчастлив.  Он, видимо,  родился  вместе  со своим  несчастьем.  Звали его Уродец.   Дело было вовсе  не  в его  внешности.  Скромный  с виду, шарик  как  шарик,  круглый,  блестящий,  но  по  его  кажущейся  округлости  шли  почти  невидимые  глазу  тонкие  грани,  странно  искажающие  отражавшуюся  в нём  реальность.  Старая  Ветряная  Мельница  с  проволочными крыльями, унизанными зеркальными бусинками,  как-то,  ненароком  взглянув  на  несчастного,  отшатнулась  в  недоумении,  и  растянуто  проскрипела:
 
-Господи Иисусе Христе! Что за уродец!

Так и пошло.  Уродец!  Он и раньше был  нелюдимый,  но  с  этим  именем, с каждой  следующей  ёлкой  его  желание  никого не видеть  становилось  всё  сильнее.  Внутри  этого  стеклянного  существа  теснились  накопленные  страхи.   "Меня  никто  не  любит! Никому я не нужен! Если меня бросят, упустят? Я – разобьюсь? Жить так опасно!"   

Переполненный  страхами  внутренний  мир  преломлялся  в  хаос  отражённых  оборотней  и  они  кривлялись  и  глумились  и  дергались  на веревочках,  и  Уродцу  хотелось  крикнуть   страшным  голосом,  чтобы  Хаос  оставил  его  в  покое.

Лунный Шар помнили давным-давно, ещё со времен Золотых Орехов и Картонных  рукодельных  зверюшек  с  нарисованными  глазами и зубами.  Не понятно было,  как  и  откуда  он  появился,  такой таинственный,  изысканный и светящийся. Это  необъяснимое  чудесное  явление завораживало, гипнотизировало и оставалось магическим центром  ёлочных  праздников  долгие годы.               

Лунный  Шар никогда не замечал  Уродца. А бедный Уродец не выносил  таинственного свечения и пытался спрятаться в тени  мохнатых  лап, чтобы никак  не коснулось  его  отражение чужой славы.

В тот роковой день ёлочного погрома Лунный Шар сладко дремал, утомлённый предпраздничными приготовлениями. Старая  Мельница  шёпотом  рассказывала  прошлогодние  истории  молодой  доверчивой  Обезьянке.   

Ангелочки  чистили пёрышки, готовясь к вечерним порханиям возле  Рождественского стола  и  время,  казалось, задержалось  где-то  по  дороге  из  Вифлеема  в Одессу.   

Вездесущей  Судьбе,  видимо,  мечтательное  настроение  ожидания  праздника  пришлось  не  по душе и она беспокойно  засуетилась  вокруг  Ёлки,  пока  не  заметила  Уродца.  Он  безнадёжно повис  в  полном  одиночестве  и,  казалось,  жаждал  этого  уединения.  Судьба  посмотрела  на  него  пристально  и  отразилась  в  зеркальной  кривизне  какой – то  озлобленной  сущностью…   

Мгновенно  Смерчь  Ярости  закружил  Ёлку,  выдернул  с  крестом  и  гвоздями   из  паркета,  поднял  в  неистовстве  и  с  грубой  силой  ударил  об  пол.  Ёлка  жалобно  застонала и замерла среди тысячи осколков  боли  и  непонимания. 

Лунный Шар  не успел  проснуться. Ему снилось, что он  летит  по ночному небу,  как  падающая  звезда,  что  Земля,  летящая  ему  навстречу,  покрытая  снегом  или  ватой  вдруг превращается  в  паркет, он начинает  танцевать,  красиво, легко, едва  касаясь паркета, и этот восхитительный  танец  вдруг  замирает на  мгновение  между  небом  и паркетом,  мгновение,  когда ещё можно успеть...подставить  ладони  и спасти...но... мгновение  ускользнуло и жизнь раскололась на нежные хрупкие прозрачные стёклышки с тонким намёком  кружевной росписи.               

Уродец запутался в ёлочных ветвях и - уцелел. Он уныло оглядел  бессмысленное  разрушение,  паркет,  усеянный  невинными  жертвами, и  волна  смешанных  чувств  сожаления  и  довольства  захлестнула его.               
-Как жаль! Но, возможно, пробил и  мой  час?               

Одесса  2012