Глава 40. Что у вас в рукаве, мистер Маг?

      (Рассказ Н.Аристовой № 4)

В день выписки в фойе меня встречала улыбающаяся физиономия Грека.
-Здравствуй, Натали! – приветствовал он меня. – Не ожидала?!
-Здравствуй, Грек, - попыталась я состроить обиженную мину. – Кто-то обещал всей палате, что появиться через пару дней?!
Грек изобразил на лице полнейшее раскаяние, и моя мина пропала даром, потому что повинную голову и меч не сечет – это известно даже обиженным в своих лучших чувствах больным.

Вместе со мной выписали и бабу Маню. Завидев Грека, она сказала:
-Здравствуйте, батюшка! Благословите рабу божью Марию!
-Бог с тобой, раба божья Мария! – подыграл ей Грек, широким жестом осеняя бабу Маню крестом, как настоящий священник.

И старая женщина кинулась целовать ему руку. Когда Грек, наконец, избавился от благодарной старушки, и мы вышли из здания, он сказал как-то не особенно весело:
-Видно, действительно мне придется в попы подаваться.
-Что так пессимистично? – поинтересовалась я, полагая, что он немного играет, желая произвести впечатление.
-Есть причины, - вполне серьезно отвечает Грек, и я понимаю, что это не игра.
-Расскажешь?
-Буду вынужден.
-Это касается меня? – предполагаю озадаченно.
-В какой-то степени.

-Ты говорил утром с Михаилом Ивановичем? И он наговорил тебе что-то ужасное?!
-Я действительно говорил с ним, - признается Грек, - но доктор ничего ужасного не сказал. Напротив, все, что он говорил, было разумно и очень ценно... Ты хоть с ним попрощалась, Наталья Дмитриевна?
-И не только попрощалась, но и взяла его домашний телефон, - успокаиваю я друга, понимая, что он специально перевел разговор на другую тему, чтобы не рассказывать о чем они говорили с доктором.
-«Расскажешь! – думаю я, с уверенностью поглядывая на Грека. – Никуда не денешься, друг ты мой ситный!»

Грек  приехал за мной на своей машине, не доверяя больше ни железной дороге, ни междугородному транспорту. Ведет машину он очень осторожно, словно везет какой-то очень хрупкий груз, и я внутренне  радуюсь тому, что обо мне есть, кому позаботиться в это непростое время.
Пока мы едем по городу, разговор не клеится, потому что все внимание друга сосредоточено на дороге, но вот скрывается за окнами автомобиля последнее здание, и Грек слегка расслабляется.
-Так, что же ты хотел рассказать мне? – пытаюсь припереть друга к стене прямым вопросом. – Я слушаю тебя, и очень внимательно.

И Грека прорывает. Оказывается его любимый, обожаемый мальчик Максим, «погорел» на наркотиках и сейчас находиться в КПЗ Юнус-Абадского района. Именно в этом районе он доставал наркотики, и именно там и его, и поставщика взяли с поличным.
Славка рассказывает об этом с таким сожалением, с такой болью в голосе, что я понимаю: сейчас он не в силах осуждать своего мальчика, не смотря ни на что, ни на какие его проступки.
-Ты простил его, Грек?! – удивляюсь я.
-Я любил его, - просто отвечает он. – Любил.
-Слава Богу, хоть в прошедшем времени, - с облегчением вздыхаю я.
-Ты не понимаешь, Натали! – не одобряет моего порыва он. – Я не могу простить себя, что не уберег Макса, что не остановил его! Этот грех всегда будет на моей совести!
-Не мог же ты ходить за ним по пятам?
-Чтобы спасти его, я должен был быть с ним рядом, а я смалодушничал, отступил...

-Не кори себя, Грек, - успокаиваю его. – Уверяю, что тут уже сделать ничего было нельзя... Нельзя...
-Почему? – не верит мне друг.
-Видишь ли, - сомневаюсь я говорить ему или нет, но потом все же решаю, что обязана открыть правду. – Макс сидел на игле... И мне предлагал попробовать это.
-И ты молчала?! – взрывается Грек. – Ты все знала и молчала?! Да, как ты могла?!
-Можно подумать, что ты этого не знал? Ты что его руки не видел? Они же все исколоты!
-Макс говорил, что болен, что ходит на уколы в поликлинику...
-Эх ты, наивная душа! Там же застарелые рубцы... Разве такие от уколов бывают? Где ты такое видел?
-Нигде не видел! – протестует друг. – Я практически не болею, и в больнице никогда не лежал.
-Даже в детстве?!
-Даже тогда.

Известие было не из приятных, но я подумала с облегчением:
-«Одна проблема отпала сама собой, осталось решить вопрос с квартирой».
Но оказалось, и этот вопрос тоже решился сам собой, потому что Грек, чуть помолчав, сообщил мне «пренеприятное известие»:
-На днях мне позвонил Александр и сказал, чтобы я забрал твои вещи.
-Какой Александр? – не сориентировалась сразу я.
-Хозяин квартиры, где ты живешь.
-А-а-а, - разочарованно протянула я, - он продает квартиру?
-Уже продал. Твои вещи у меня.

-Опять между небом и землей! - пробую «юморить» я. – Между небом и землей поросенок вился, и нечаянно хвостом к небу прицепился... Да так и остался висеть.
-Ничего, - веселиться Грек, - мы этого поросёночка живо сдернем на нашу грешную землю: нечего ему там болтаться, и здесь дел предостаточно!
-Уж и повисеть нельзя?! – не соглашаюсь я. – Вот так всегда: только взлетишь, тебя уже норовят за ноги, да на грешную землю.
-Летать и болтаться – вещи разные, - принимает мою игру друг. – Хотя и летать можно по- разному... Вот, например, один из наших общих знакомых долетался... А теперь надевает хомут на шею.

Взгляд Грека настороженный, испытующий, и я понимаю, что этот разговор он начал неспроста.
-Ты, что, Славка, решил мне сразу все «хорошие» новости выложить?! А не боишься, что «шапка Мономаха», которую ты пытаешься водрузить на мою бедную головушку, окажется слишком тяжелой?
-Лучше ты это услышишь от меня, чем от людей посторонних.
-Ну что же, - выдыхаю я, - бей, раз замахнулся!
-Я не хочу – жизнь заставляет.
-Обойдемся без реверансов, Грек! Выкладывай!
-Кучинский женится.
-Да ну?! – вспыхиваю я. – И на ком же?!
-На Ставинской.
-Лолке?! – моему изумлению нет предела. – На бесцветной Лолке?! Такие девушки его окружали, и на тебе: Бледная Поганка взяла верх!
-Тут не любовь, - поясняет Грек, - тут шкурный интерес: они женятся и всей капеллой уезжают в Израиль.
-Скатертью дорога! – усмехаюсь я в ответ.

Грек бросает на меня беглый взгляд и говорит:
-Я рад за тебя.
-Почему? – не понимаю я.
-Я ожидал совсем иной реакции на это сообщение.
-Какой же? – повторяю усмешку. – Что я буду рыдать, биться головой о стену, падать в обморок?
-Что-то вроде того.
-Не дождешься!
-Поэтому я и рад.

Искоса смотрю на Грека и думаю: - «Что у тебя еще припасено в рукаве, мистер Маг?"
А вслух интересуюсь:
-Что еще новенького, маэстро, у вас, т.е. у нас?
-Что еще? – повторяет за мной он, соображая, что еще мне выдать такого же сногсшибательного. – Еще Рита и Володя собираются переезжать в Белоруссию – вопрос уже решенный.
-Только этого мне и не хватало для полного счастья! – возмущаюсь я. – Да, что вы все с ума посходили что ли?!
-Я – нет, - отвечает на мой вопрос Грек, - а за остальных ручаться не могу.

Какое-то время мы едем молча, пережевывая, выявленные в процессе общения, новости, думая каждый о своем. Затем разговор возобновляется вновь.
-А как отреагировали ребята на арест Максима? – интересуюсь я.
-По-разному, - уклончиво отвечает Славка.
Но спустя пару минут поясняет:
-Виктор сказал: - «Этого и следовало ожидать»! А Батыр посочувствовал... Оказывается Макс и к нему испытывал «сострадание», и его пытался втянуть в свою компанию.

Из всех новостей, выданных Греком, более всего меня взволновала последняя: моя подруга Рита со своим парнем уезжает в Белоруссию.
-«А как же я? – думала я обеспокоено. – Только что обрела друзей и вновь судьба разлучает с ними. Не слишком ли много в этом мире потерь, не слишком ли много разлук?

Дорога до Ташкента неблизкая, и хотя машина у Грека новая, идет хорошо, быстро, на разговоры времени хватает. Я продолжаю начатую тему, скорее не из любопытства, а, видя несколько подавленное состояние Вячеслава. Как не пытается он скрыть от меня это, но взгляд его больших и выразительных глаз выдает беспокойство. Грек сам не знает того, что все состояние его души отображается в его глазах.

Возможно, это и не слишком хорошо для него, потому что корыстные люди, такие, как, например, Максим, часто пользуются его добротой, но мне нравиться эта его черта. И еще мне нравиться в нем то, что он не умеет, как некоторые, увиливать, уклоняться, когда ему задаешь прямой вопрос. Поэтому я и спрашиваю его прямо:
-А сам ты как?
-Я сам? – переспрашивает Грек. – Я уже сказал тебе, что сам я в печали, потому что  не смог спасти человека, не смог помочь ему.
-Для того, чтобы это сделать, нужно чтобы он этого хотел: против воли помочь никому нельзя.
-Наверное, ты права, Натали, - соглашается Славка.

Уже при въезде в Ташкент он интересуется:
-Куда едем?
-Домой, - машинально отвечаю я. – Мне нужно смыть больничные запахи, привести себя в порядок.
И Грек поворачивает по направлению к железнодорожному вокзалу, в районе которого находиться его квартира. И тут только я осознаю, что на его вопрос «куда едем», я ответила: «домой», а он ничуть этому не удивился, словно иного и не ожидал.
-«Зря ты его «обвиняешь» в ясновидении, - улыбаюсь про себя. – Здесь обычное логическое мышление: из двух зол выбираешь меньшее, т. е. квартиру Грека. К тому же вещи мои у него».

Славка завозит меня на квартиру, а сам отправляется по делам, не забыв за несколько минут рассказать, что у него есть съестного.
-Натали, в обязательном порядке поешь! – наказывает он. – Ты на больничных харчах стала совсем прозрачной.
-А кто мне говорил, что я толстая? - смеюсь ему в ответ.
-Не было такого! Не было! – протестует Грек. – Я говорил, что ты в теле, а это разные вещи. Между прочим, не люблю тощих женщин!
-Ты вообще женщин не любишь, - напоминаю ему. – Разве забыл?
-Когда это было? – улыбается мне в ответ Грек. – Я их просто не понимал.
-А теперь понял?
-Теперь, кажется, да.
-Ну и что же это такое, женщины? – интересуюсь я.
-Непременно поделюсь с тобой своими соображениями, Натали, - отвечает он. – Только немного попозже: сейчас, к сожалению, опаздываю на одну очень важную встречу. Вернусь – поговорим.

И Грек уходит, а я остаюсь хозяйничать в его преображенной квартире. Кроме кровати, в комнате красуется новый диван, двустворчатый шкаф для одежды, и на видном месте, у окна, черный концертный рояль.
-Боже, Грек! – восхищаюсь я. – Какой же ты лапочка!
Сажусь за рояль с опаской: никогда не играла на таком большом инструменте. Сначала робко пробую звучание своих любимых верхних, насыщенных эмоциями, нот, повторяя их звучание собственным голосом. Затем пытаюсь вспомнить то, что учила в музыкальной школе, самые свои любимые произведения: полонез «Огинского», «Лунную сонату» Бетховена, на ходу вспоминая и повторяя не совсем удачные куски.

Увлекаюсь так, что совсем забываю о времени. И удивляюсь: почему в школе делала это из-под палки? Может быть, потому, что заставляли? Кое-какие вещи начинаю «мурлыкать» под музыку, совершенно забыв, где нахожусь, и выдаю уже в полную силу.
В таком состоянии меня и застает Грек. Я сижу спиной к входной двери, и поэтому упускаю его появление. Но после очередной вещи, когда я опускаю руки вниз, чтобы передохнуть, раздаются негромкие аплодисменты и голос Славки:
-Браво, Натали! Браво!

Поворачиваюсь на звук его голоса всем корпусом и, как мне кажется, смущенно улыбаюсь:
-Не перехвалите, маэстро, скромную ученицу.
-Какой я маэстро?! - машет рукой Грек. – Это вы у меня дипломированные музыканты, а я так, самоучка...

Грек кладет на столик какие-то бумаги, и с видом человека жаждущего выговориться, садится в кресло, а я приготавливаюсь слушать его, взирая со своего круглого «насеста», как голубь.
-У меня не было возможности учиться в музыкалке, - начинает Славка. – А так хотелось выучиться играть на баяне, или на гитаре. В нашем дворе жил Гришка Давыдовский, который ходил в музыкальную школу... Наверное, в каждом дворе есть свой Гришка, или Яшка, который ходит в очках и со скрипкой, и которого дразнят очкариком, или скрипачом. Почти каждый день из своего укрытия я завистью наблюдал за ним, но подойти не решался.

Когда же в соседний подъезд, переселился Мишка Завьялов, я подружился с ним сразу, и только потому, что тот учился играть на баяне…. Я учил все, что ему задавали в музыкальной школе, и удивлялся тому, как можно не хотеть учиться, как можно отлынивать от занятий?

Мать Мишки, тетя Вера, относилась ко мне хорошо, потому что дружба со мной подтягивала сына. Глядя на мои старания, на мой интерес к музыке, и Мишка начинал заниматься с большим усердием. Видимо, поэтому тетя Вера привечала меня и даже подкармливала... Теперь-то я понимаю, что она меня просто жалела: мать пьяница, мальчишка без внимания, не особенно ухоженный, не особенно сытый...

Доучиться я не смог: отец Завьялова был военным, и через три года их семья переехала в другой город, и моим занятиям пришел конец.
Потом я ходил во «Дворец пионеров» и занимался там. Руководитель музыкального кружка, Геннадий Петрович, относился ко мне, как к взрослому: доверял, и даже иногда оставлял вместо себя. Это была моя самая главная музыкальная школа: именно с нее я начался, как музыкант, и как руководитель.

Музыка поднимала меня из той грязи, в которой я находился. Я так хотел, так мечтал жить так же, как и мои приятели. Хотел выглядеть так же, как они. Поэтому, как мог, оберегал свою одежонку, которую мне подарила тетя Вера. Хорошо, что я долго не рос: был едва ли не самым маленьким среди ребят своего возраста, и эта одежонка служила мне года три – четыре. Я стирал ее вечером, сушил во дворе и долго, старательно утюжил доисторическим, чуть ли ни бабушкиным, утюгом.

Во «Дворце пионеров» я создал свой первый вокально-инструментальный ансамбль «Школьный урок»…
-Почему урок? – наконец, подаю голос я.
-И сам теперь удивляюсь, - отвечает Славка. – Кто-то из взрослых, видимо, подсказал.
Грек  умолкает, молчу и я, думая, что, видимо, зря перебила его. Но Славка, собравшись с мыслями, продолжает:
-И в Армии я продолжал свое любимое дело. Там у меня был ансамбль «Солдатские гитары». Мы бывали на смотрах солдатских песен, занимали призовые места, выступали перед друзьями-однополчанами...

Вернулся я из Армии и сразу же пришел к Геннадию Петровичу, как к самому большому своему другу. Он устроил меня во «Дворце» вести вместо себя кружок, потому что сам к тому времени был уже на пенсии, но продолжал работать: некому было передать любимое дело. Там я работал больше двух лет. Потом был «Дворец Культуры» Авиазавода. Затем своя группа «Рандеву», с которой и по сей день я работаю...

Почти все деньги, заработанные на концертах, гастролях, свадьбах, я вложил в студию звукозаписи: в помещение, аппаратуру, инструменты. Это моя жизнь. Друзья-музыканты – это моя семья. Натали Аристова – тоже моя семья. Как говорят грузины: мой дом – твой дом...
-Спасибо, - растроганно благодарю я, - Ты удивительный человек, Грек. Таких, как ты, я в своей жизни еще не встречала.
-В своей жизни? – удивляется Славка. – Ты говоришь так, словно уже немало пожила на свете и немало видела... Да ты еще, можно сказать, девчонка зеленая.
Я усмехаюсь криво, таким образом, реагируя на слова Грека.
-Не ухмыляйся, дорогуша, я знаю, что говорю! У тебя еще все впереди. Попомни мои слова: у тебя всё ещё впереди.

На следующий день я была у Риты в гостях. Она мне очень обрадовалась, взахлеб рассказывает о своей поездке в Белоруссию, о маме Оле и папе Коле, о зиме, белорусской природе, людях. Я слушаю ее очень внимательно, хотя немного и огорчена, видя, что моя лучшая подруга уже не со мной, что она там и умом и сердцем.

Рита радостным голосом сообщает мне о том, что они с Володей в Белоруссии поженились, и родители одобрили её выбор.
-Мама Оля всплакнула, вспоминая сына, – рассказывала Рита, - а я обняла ее за плечи и сказала: - «Мама, не плачьте, мы никогда Никиту не забудем – никогда!»

Когда я пытаюсь рассказать о себе, мы обе начинаем ронять слёзы.
-Как же так?! – восклицает Рита, глядя на меня глазами, полными слез. – Неужели в наше время может быть такое зверство, такое дикое варварство?! Я никак не могу в это поверить!
-Я сама не могу поверить... Не хочу в это верить. Но, к сожалению, все именно так, а не иначе: я осталась одна... У меня нет больше ни папы, ни мамы... У меня нет ребенка... У меня нет дома... У меня нет ничего...

Рита, видя мое состояние, перестает всхлипывать и говорит:
-Я понимаю твое горе, Наташа. Ты же знаешь, что я и сама прошла через это.… Когда убили Никиту, я не хотела жить, но мама Оля сказала: - «Нужно жить, дочка! Нужно жить ради Никиты! Пока мы живы, пока мы помним – живы и наши родные, любимые люди. Мы не имеем права предавать их». Не думай, подруга, что это только высокие, красивые слова – это, правда: человек жив, пока его кто-то любит и помнит!

-То же самое мне сказал Грек, - припоминаю я.
-Вот видишь, - вскидывается Рита, - не только я так думаю. Если два совершенно разных человека высказывают одну и ту же мысль, значит это верно…
-Может быть, это и так, - не совсем уверенно произношу я, - но то, что я никогда не забуду ни того, что произошло, ни тех зверей, фашистов, которые убили моих родителей... Я буду до конца жизни помнить об этом, и до конца жизни буду ненавидеть узбеков... До конца своей жизни...

Я смолкаю, потому что мой голос срывается, и меня душат слезы. Отворачиваюсь в сторону, пытаясь скрыть свою злость, свою ненависть и свои слезы. В комнате воцаряется на некоторое время молчание, а затем возникает почти звенящий голос Риты:
-Ты не права, Наташа! Не права! Нельзя из-за нескольких выродков обвинять и ненавидеть весь народ.… Вспомни, как Сабир Усманов кинулся спасать тебя и попал в аварию. Вспомни друзей отца, которые ночью, под пулями хоронили его, рискуя своими жизнями. Вспомни соседку тетю Айше.
-Она не узбечка!
-Она тоже мусульманка…
-У нее самой узбеки сына вилами закололи!
-Не узбеки, а выродки, бандиты... У бандитов нет национальности, нет Родины. Это не люди – это выродки... Моего Никиту убили такие же выродки... Такие же...

Когда затихают последние слова, я поворачиваюсь к подруге и, не в силах скрывать боль и обиду, говорю:
-Ты слишком добра к ним, Рита! Народ, позволивший, чтобы на его глазах бандиты, как ты их называешь, убивали ни в чем не повинных людей, и при этом злорадствующий, поддерживающий этих выродков, не достоин прощения... Не достоин... По крайней мере, я его простить не могу...

То, что затем мне ответила подруга, я думаю, что запомню навсегда:
-Нет, Наташа, я не добрая, совсем не добрая... Но я поняла, что злость и ненависть в человеке убивает все хорошее, все доброе, делая его похожим на тех выродков, которых он ненавидит. Я не хочу быть похожей на них! Я не хочу стать такой же, как они! Понимаешь, Наташа, не хочу!

Продолжение http://proza.ru/2010/11/09/615


Рецензии
Тома!

В Греке проснулся мужчина. Если бы Наташа тоже полюбила его,
он мог встать на путь истинный. Мне так кажется. А? И я
согласна с Ритой - она абролютно права. Ты меня должна понять.
Спасибо!

С теплом!
Доброй ночи!

Пыжьянова Татьяна   17.10.2019 19:52     Заявить о нарушении
Судьба Грека уже предрешена -
он сделал Натали намёк на
это. Просто она приняла его
слова за шутку.
С благодарной и дружеской
улыбкой:

Тамара Злобина   19.10.2019 11:00   Заявить о нарушении
На это произведение написано 6 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.