Я не люблю арбузы и рисовый чай

Август, 2005

Донхэ закидывает в рот крупные горошины винограда, а Пак Сандара вонзает зубы в розоватую мякоть арбуза.

- Рей Бредбери «Вино из одуванчиков», - вслух говорит Дара, кивая подбородком на свою сумку.

Она лениво вытягивает длинные ноги, блаженно щурясь, и слизывает сладкий сок с тонких пальцев.

- Я не люблю лето. И арбузы не люблю, - сообщает она, выкидывая зеленую корочку с белой кромкой.

- Да, а еще ты не любишь тень, солнце и мексиканский кофе по утрам, - он усмехается, выливая на голову бутылку воды, которая уже успела нагреться, лишив его живительной прохлады. Губы обиженно кривятся, выдавая его раздражение. Ли Донхэ обмахивается журналом в мягкой обложке, с которой ему улыбается собственное лицо с ловко подрисованным фингалом. Каждый раз, когда он видит это безобразие, у него играют жвалки, а у Пак Сандары весело дергается уголок губ.

- Я хочу уехать, - говорит она, а Ли Донхэ с тоской понимает, что слишком многого не учитывал, поднимаясь сегодня на раскаленную солнцем лоджию.

- Я тоже, - Пак Сандара с тоской понимает, что у них вновь ничего не выйдет и молча уходит прочь, прихватив с собой круглое блюдо, истекающее розоватым соком.

Интересно, а если я съем все, то буду плакать такими же розовыми слезами?

Сентябрь, 2006

Ли Донхэ сменил цвет волос, а Пак Сандара сменила жизнь. Хотя, теперь она просто Дара и она смотрит на него с плохо скрытым раздражением, распахивая все окна на лоджии. Капельки влаги блестят на худом теле, стекая наперегонки по бледной коже.

- Йесима Банана «Цугуми», - говорит она, имея в виду себя. И с усмешкой добавляет: - А ты характером похож на Марию, - Ли Донхэ непонимающе смотрит и обещает себе обязательно прочесть, а уже затем ответить на потенциальное оскорбление.

Дара стоит напротив окна, расставив руки в стороны. Полотенце едва прикрывает линию упругих ягодиц, а ветер неприятно холодит кожу. Она ежится, но не закрывает окна, будто специально пытается замерзнуть посильнее. Ли Донхэ сидит на продавленном кресле, пытаясь не забыть, где именно торчит острый край пружины.

- Чай? – спрашивает он, доставая из отсыревшего ящика кипятильник, а из сумки коробку с чаем.

- Я не люблю тепло. И чай тоже не люблю, - сообщает она, благодарно принимая из его рук горячую чашку.

Дара молча пьет чай, хрустя хрупкими запястьями и разглядывая собственные лодыжки и высокий подъем стопы, которая прячется в мягком тепле пледа. Ли Донхэ страдальчески поднимает глаза к потолку, забыв таки о коварной пружине, а Дара довольно жмурится: знал бы он, как тяжело было выковырять металлический край.

- Я хочу словить золотую рыбку с красным хребтом, - говорит она, а Ли Донхэ в сотый раз сожалеет, что Дара успела вырасти слишком быстро.

- Я тоже, - Дара в сотый раз сожалеет, что Донхэ так и не научился врать. Она поднимается с раскладушки, отбросив плед в сторону, и идет сушить волосы.

Интересно, сумел бы я забыть ее, если бы ее кожа вновь была покрыта поцелуями солнца, а губы блестели розовым соком?

Октябрь, 2007

Ли Донхэ впервые позволил Хичолю поцеловать себя посреди концерта, а Дара сменила привычную бледность кожи на пепельную серость. Она ссутулившись вошла на лоджию, молча доставая сигарету из пачки.

- Рюноскэ Акутагава «Муки Ада», - говорит она, рассматривая собственное отражение в мутном стекле.

Ли Донхэ лежит на животе, болтая в воздухе ногами и лениво разгоняя горький дым. Сырой матрац провонял йодом (и откуда тут этот запах?), кроссовки сохли возле батареи. Дара бросила грязные ботинки в углу, пройдясь из стороны в сторону по холодному кафелю. Стопы в толстых носках сильно скользят, худые ноги дрожат от усталости. Донхэ неаккуратно смахивает со стола пепельницу, а Дара шипит сквозь сведенные зубы, когда горячие хлопья касаются кожи.

- Прости? – Донхэ виновато бросается помогать ей, но останавливается в паре шагов, не зная, что делать.

- Это ты так извиняешься или спрашиваешь, стоит ли вообще начинать? – она кривит губы, заламывая слишком худые руки, и недовольно хмурится (и где мои сигареты?!). – Я не люблю курить, - сообщает она, с наслаждением делая первую затяжку и выпуская дым ему в лицо. Ли Донхэ изо всех сил пытается не наорать на малолетнюю дуру, а Дара улыбается уголками губ.

- Я хочу сбежать, - внезапно говорит Ли Донхэ, с грустью осознавая, что готов вечность дышать горьким дымом и видеть сутулую фигурку.

- Я тоже, - серьезно говорит Дара, с грустью осознавая, что они не становятся ближе – между ними десятки тысяч световых лет.

Интересно, смогла бы я с таким наслаждением дразнить другого человека?

Ноябрь, 2008

Ли Донхэ с радостью встретил Хекдже, наконец, вернувшегося в родное общежитие, а Дара внезапно становится слишком красивой. Она настороженно заходит на лоджию, вдыхая запах клубничного табака и почти стуча зубами от холода.

- «Записки у изголовья»…

- Сэй Сёнагон, - подхватывает он, выдыхая из легких пурпурный дым, и весело смеется.

Ли Донхэ сидит на ледяном полу, призывно похлопав по грязному кафелю рукой. Дара пренебрежительно усмехается, но все же достает мятый плед и, бросив его на пол, опускается рядом с Донхэ. Теплая клетчатая рубашка, которая так нравится Донхэ и так раздражает Дару, сейчас кажется ужасно лишней им обоим, но они продолжают почти лежать рядом, глядя в разные углы и купаясь в клубах дыма.

- Я не люблю, когда кто-то трогает мои волосы, - на всякий случай говорит она, кладя голову ему на колени и почти мурчит, когда длинные пальцы быстро пробегают по волнам отросших прядей, ловко освободив их от оков тугой резинки.

В ее глазах пляшут чертики, когда она легко ловит в свои ладони лицо Донхэ, с наслаждением чувствуя, как он накрывает ее руки своими. Поцелуй, сейчас такой уместный, заканчивается, так и не успев начаться. Ли Донхэ смущен и тяжело дышит, а Дара уже давно так открыто не улыбалась.

- Я хочу, чтобы этот день не заканчивался, - шепчет она, не слыша в ответ привычного: «Я тоже».

Интересно, смог бы я полюбить кого-нибудь другого?

Декабрь, 2009

Ли Донхэ по праву считается солнечным раздолбаем с неопределенным возрастом, а Дара теперь лишь немногим ниже его, идя вперед на острых шпильках. Она толкает стеклянную дверь на лоджию, поправляя юбку на бедрах. Она уже не ребенок, но пока еще и не взрослая.

- Харуки Муроками «Медленной шлюпкой в Китай», - опережает ее Донхэ, разливая по высоким бокалам игривое шампанское. Дара немного рассеяно кивает, принимая напиток. На запястье тонкий браслет и нарисованные гелевой ручкой звезды.

- За твой дебют, - говорит он, вновь замолкая.

Ли Донхэ смотрит на нее с сожалением и щемящей нежностью, когда она убирает волосы с шеи, обнажая аккуратную мочку уха, на которой крупная сережка смотрится неуместно и дико. Черная тушь на длинных ресницах, красная помада прекрасно оттеняет бледную кожу. Дара раздраженно смотрит на небольшую стрелку, как на личного врага, а Ли Донхэ заливисто смеется, получай шутливый подзатыльник.

- Я не люблю, когда кто-то прижимает меня к себе и целует слишком грубо, - она лукаво смотрит на Донхэ, будто читая его мысли и делает первый шаг навстречу. Тонкая ткань юбки легко скользнула на пол вместе со светлой блузой. Чулки грустно затрещали, но она уже не обращала на них никакого внимания. Когда клетчатая рубашка, наконец, перестала мешать, Донхэ притягивает к себе девушку, произнося скороговоркой:

- Завтра мы встретимся вновь, - фраза действует на девушку, как ведро ледяной воды.

- Я завтра улетаю в Америку, - говорит она, отстраняясь. В глазах парня мука, будто мысли причиняют ему физическую боль.

- Я знаю, - говорит он так, будто уже решил за них обоих, а Дара считает, что лучше бы она была дурой, чем понимала все слишком быстро.

- А у тебя концерт, - ее губы дрожат.

- Я знаю.

- Тогда… - она смотрит в глаза Ли Донхэ, умоляя сказать что-либо.

- Ты все правильно поняла, - говорит он, а Дара собирает свои вещи. Она уже не ребенок, но и на взрослую пока не сильно тянет. Ли Донхэ понимает это слишком отчетливо, не желая делать то, что впоследствии закончится только новой болью для них обоих.

- Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, - сообщает она, а Ли Донхэ ненавидит себя за то, что перед глазами все еще стоит солнечная девочка, (не) любящая арбузы и солнце.

- Я тоже, - наконец, говорит он, а Дара начинает учиться быть бессердечной.

Интересно, смогу ли я…?

Да, сможешь.

Январь, 2010

Ли Донхэ продолжает платить за квартиру, но больше не заходит на лоджию, а Дара научилась издевательски заламывать бровь, стоит ей только столкнуться взглядом с шоколадными глазами. Она научилась находить больные места и бить точно в цель, прекрасно понимая, что ей не ответят. Они больше не… кто?

- Я не люблю чай, - говорит она Хичолю, столкнувшись с ним на каком-то шоу, и получает стаканчик кофе и сожаление вместе с насмешкой в глазах Ли Донхэ, но ей этого мало. Унизить, втоптать в грязь. Вокруг нее вязкое облако обиды, которую она щедро выплескивает на окружающих, топча острыми шпильками нежные чувства.

- Я хочу уехать на острова на пару недель, - сообщает она менеджеру с обезоруживающей улыбкой, держа мужчину за руку.

- Хорошо, я попытаюсь выбить разрешение, - только и может сказать он, но разве этого ей действительно хочется?

Интересно, а на сколько нас хватит?

Февраль, 2014

Ли Донхэ думал, что Дара любит книги, а потому каждый год дарил ей по одной, не слыша ни слова благодарности в ответ. Каждый раз она принимала подарок и, с только ей свойственной небрежностью, тянула за край золотой ленты. Бумага с тихим шуршанием падала на пол. Год за годом ничего не менялось, кроме содержимого ярких оберток. Она позволяла делать ей подарок, а затем уходила, стремительно развернувшись на каблуках. А Ли Донхэ молчал, в душе ненавидя себя за то, что когда-то не позволил себе вырастить нечто прекрасное, решив, как будет лучше за них обоих...

Дара легким шагом заходит на лоджию. Нет больше ни острых шпилек, ни красной помады. Ли Донхэ сидит на продавленном кресле, из которого больше не торчат пружины. Все успело измениться слишком сильно, но Дара упрямо достает из пакета арбуз и кисточку винограда, щедро зарисовывает синей ручкой скулу на фотографии Донхэ, ловя укоризненный взгляд карих глаз и приподнимая уголки губ почти в улыбке.

- Все изменилось, - говорит Ли Донхэ, который наивно полагал, что Дара навсегда останется солнечной девочкой, которая нежилась под горячим филиппинским солнцем и ела арбузы, постоянно забывая, что девочка уже давно выросла.

- Мы тоже изменились, - возражает Дара, отрезая сочную розовую мякоть. Она сама садится на холодный кафель, приглашающее похлопав по полу рядом с собой. Ли Донхэ с усмешкой подбрасывает желтоватую виноградину, ловя ее ртом, а затем кладет плед на пол. Он с забытым восторгом смотрит, как Дара быстрым движением убирает волосы с шеи, обнажая ровную мочку уха с почти зажившими дырочками сережек.

- Ты все еще не любишь, когда кто-то трогает твои волосы? – она кивает, позволяя ему зарыться носом в темные пряди, пахнущие шампунем и немного краской.

- А еще я не люблю, когда меня обнимают и грубо целуют, - сообщает она, а Ли Донхэ трепетно прижимает к себе девушку, которая пахнет ландышами и держит в руках его лето.

Давай останемся здесь до августа. Август – хороший месяц.