Счастье в форме шоколадного кекса

Август. Станция «Юность». Вагон переполнен.

Август – смутный, приторный, персиковый и пахнет черникой. Он задыхается в пыльном городе и агонизирует на сошедших с ума улицах.

До психбольницы на лимузине.

Им Юна слушает море и укладывается поудобней на золотом песке. Песок на коже, песок под кожей. Песок в голове. Голубой сарафан, черные волосы – желто-голубой взрыв в голове Ким Хичоля. Он жует соломинку и потягивает персиковый сок. А Юна хочет шоколадный кекс с корицей.

- Вернешься? – его слова, как помехи из радиоприемника. Юна натыкается пальцами на жемчужную ракушку и придирчиво рассматривает капельки крови – острый край.

- Вернусь, - бесцветно произносит она. Ложь – серая пелена тумана перед глазами и серая кофта, подстеленная под голову. Слова даются легко, но на душе щемящий осадок, где-то неподалеку пенится море, вскипая то ли от аномальной температуры, то ли от аномальных чувств.

Октябрь. Станция «Шанс». Один остается на перроне ловить электронный дождь.

Октябрь – ржавый бум, крики улетающих птиц и вереница простывших дней.

Наберу в пакет воздуха.

Его губы пахнут алкоголем и мятной жвачкой. Волосы ржаво-рыжие, как эта осень. Он кружится по комнате, раскидывая листья клена и наполняя легкие Юны пряным ароматом – увы, не корица. Он расставляет руки-крылья, вдыхая полной грудью и ласково улыбаясь, встречая солнце. Юна сидит на кровати – красный свитер, красные ногти, красный зонт в углу, но перед глазами шоколадный кекс и жемчужная ракушка.

- Вернешься? – Ким Хичоль смотрит на Юну совершенно по-кошачьи и также щурится. Он говорит на грани слышимости – перебои с сигналом. – Ну, улыбнись! – безнадежно требует Хи. Юна откидывает волосы со лба и сбегает от чужих рук в вязкие объятия одеяла – под мышкой градусник, под глазами мешки, под сердцем осень. Осенью должно быть лучше. – Возвращайся, а? – Юна непонимающе смотрит, а потом откидывается на спину.

- Вернусь.
«В тот август» - мысленно добавляет она. В душе черно-бурое пятно.
«Врешь» - мысленно отвечает Ким Хичоль, оставляя после себя жемчужную ракушку на цепочке и шоколадный кекс с корицей. Она не будет писать.

Ноябрь. Станция «Нет реальности/взрослая жизнь». Люди проходят мимо.

Ноябрь – холодный, промозглый, старый и пахнущий хлоркой.

Прогуляемся по битому стеклу.

У Юны першит в горле. Юне опять холодно. У Юны закончился чай, а шоколадные кексы украла Джесс, но Юна не сердится. Юне все равно. Она давно не хрупкая принцесса в голубом сарафане, а в душе Ким Хичоля не желто-голубой взрыв.

- К нам Солли пришла, – замечает Джесс на полувопросительный взгляд Юны, сидящей на горе подушек вне пределов досягаемости этой реальности. Юна крутит в руках ракушку, чьи грани более не ранят – время стирает все.
- Плачет? – Джесс качает головой и презрительно выплевывает:

- Смеется, - Юна прикрывает на секунду глаза. Вокруг нее непроницаемая сфера бархатного тумана, внутри вязкий сироп фальши. Кто знал, что август вернется к ней сквозь годы и как всегда не вовремя – отчего ноябрь? Джесс скрывается в коридоре, давая Юне возможность натянуть улыбку балаганного Пьеро и сделать последнюю затяжку ядовитого воздуха.

- Юнг! – Солли заходит в комнату, гордо расправив плечи, но пытаясь смущенно убедиться, что свежих меток на шее и ключицах совсем не видно. Юна не может выдавить из себя ни слова, неловко обнимая девушку в ответ, и, пряча лицо в рыжем водопаде волос, а чувства в рыжем сумасшествии счастья. Она старается не показывать, что обожглась о следы чужой мечты и лишь незаметно касается собственных ключиц – она знает, кто любит целовать именно так.

- Как ты? – Юна сама учтивость и всем на остальное плевать. Она слушает в пол уха восторги милого ребенка с блестящими глазами и ультракоротких шортах – у нее отличные ноги и упругая задница.

«Я счастлива» - Солли пока не замечает скобок в этой фразе, а Юна старательно смеется наждачной бумагой и плачет только мысленно – Солли проходит мимо. Солли ей не нужна.

Декабрь. Конечная станция. Пустой вагон.

Декабрь – неоновый, светящийся, снежный, ажурный.

Черные кошки не гуляют одни.

Им Юна одевает вечернее платье, красит красным губы и рисует острые стрелки. В руках черный клатч, на ногах кандалы шпилек. Им Юна привыкла к холоду. Им Юна хочет вернуться в юность, где каждый день – август, расплавленная смола и янтарные брызги моря с запахом черники. Им Юна не одевает шубу, ей не нужен шарф. Она спускается вниз, пролет за пролетом. Спускалась. Возможно, даже спустилась бы, но вынуждена была сбежать.

Об острые стрелки нельзя пораниться, красная помада не станет кровью, поцелуи на коже малышки Солли не станут ее поцелуями, а вот Ким Хичоль умудряется убить ее одной улыбкой, плавными движениями и юбкой, упавшей к ногам другой. Ким Хичоль умудряется воскресить ее одним своим взглядом – он зол до искр из глаз, он ненавидит. Юна стоит в дверном проеме, почти не двигаясь, Солли не видит ее за ярким водопадом волос и бешенным восторгом, Ким Хичоль делает вид, что он очень занят и, увы, не Юной, а последняя снимает с шеи кулон-ракушку, оставляя его у входа, и сбегает вниз, со смехом падая в объятия нового кавалера и почти во весь голос крича:

«Я счастлива!»

- Вы уснули, милочка? – пожилая женщина, прикасается к локтю Солли, кивая головой на поток пешеходов, спешащий перейти на ту сторону. Зеленый свет слишком яркий – он режет глаза. Солли загорается на секунду мимолетной улыбкой, а затем затухает теряясь среди людей.

Зачем я иду туда?

Солли запуталась. Солли ничего не понимает. Джесс только смеется, не краснея говоря, что Хичоль, видимо, совсем не плох в постели. Юна молчит, только смотрит иногда волком и проронила однажды: «Если боишься обжечься – уйди сейчас». Хичоль в последнее время окружен алкогольным амбре и предпочитает есть спагетти в одиночестве.

Солли не любит персиковый сок и чернику. Джесс кокетливо поправляет выбившуюся из прически прядь и стреляет глазами в сторону Хичоля, просто дразня глупую девчонку, а Солли то краснеет, то бледнеет, то сбегает одна дышать неоновыми нитями. Юна теперь сама готовит шоколадные кексы, ходит медленно и элегантно подбирает цвета, в голове шоколадный мусс, на плечах покрывало августа. Не любит? Чем ненависть хуже? Хичоль же прячет в карман жалкую пачку сигарет и пораженно замирает, увидев на вершине лестницы принцессу в голубом сарафане и с черным каскадом голос.

Август. Салочки на рельсах.

Август в их голове. Август хрустит на зубах. Август холодный до чертиков, а замороженные персики не теряют вкусовых качеств.

Завяжи мне глаза.

Солли осталась на конечной станции: теперь она смотрит волком и смеется наждачкой. В ее руках глупое колечко – последний условный подарок, во рту леденец – дети должны оставаться детьми. Джесс ни капельки ей не сочувствует, только качает головой:

We are (not) superheroes.

Юна лежит на надувном матрасе песчаного цвета, слушает запись прибоя, вместо моря, любит, но уже без заменителей. Ким Хичоль пахнет сигаретами и немного корицей. Он старается не пить и отказался от алкогольного амбре. Юна считает, что порок – лучший из ее грехов, Хичоль не против снять с нее всю трогательность и оставить лишь покрывало из солнечных лучей. На полу красная губная помада, зажигалка, поломанный зонт и счастье в форме шоколадного кекса.