Белая дорога

Этот майский день в столице пришелся на воскресение, а с воскресением у христианина и не только ассоциируется знаменательное событие в истории человечества, – с этим днем всегда связываются в народе чаяния на освобождение, очищение и ниспослание райской благодати.

Выйдя с Большой Дмитровки, где Григорий Петухов бродил по задворкам улицы, пытаясь найти хотя бы поденную работу грузчика-экспедитора, к кинотеатру «Россия» – молодой человек тридцати лет – опешил: поперек его намерениям перейти на улицу Малая Дмитровка, чтобы там продолжить свои изыскания или найти на худой конец какую-нибудь недорогую закусочную, образовалось некое препятствие.

Нет не поток автомобилей, которых здесь круглосуточно невпроворот.
От Пушкинской площади вдоль Страстного бульвара с его внешней стороны по тротуару двигался причудливый людской поток: ни лозунгов, ни транспарантов, что бушевали на толпами протестующих 6 мая в канун Инаугурации Президента после нелегитимных, по их мнению, выборов 4 марта 2012 года, здесь не наблюдалось.

Люди на марше переговаривались, но негромко, как если бы опасались прослушки-подслушки.
– Опять протесты? Считай, всю неделю в городе какая-то буза, – подумал незадачливый москвич.
Прошлый раз на 6 мая в районе Замоскворечья у Малого и Большого Каменного мостов не пройти-не проехать; кругом полиции видимо-невидимо, – тех, что не видно, сидят по автозакам, видимо, жертв дожидаются.

Но на Страстном бульваре все так чинно, благородно, сосредоточенно, несмотря на несметное количество людей.
– С чего они такие сумрачные и отрешенные? – заметил про себя парень.
Сам он тоже с недавних пор весельем не переполнен – жизнь, подобно этой толпе, явно проходит мимо, точнее, ее светлая сторона, а сзади она представляется все больше с темной своей стороны, как будто люди со спины голые и грязные.

Решил переждать, когда пройдут все мимо. Опять же интересно, чем все это может кончиться на этот раз. Ему торопиться некуда – одно слово лузер.
На 6 мая власти устроили дьявольскую провокацию. Как он слышал, 400 человек задержали, на 13 протестующих завели уголовные дела со стандартным обвинением: сопротивление и противодействие стражам порядка, шестерым полицейским, получившим кусками асфальта по голове выделили московские квартиры в качестве компенсации за моральный и физический урон, а также за проявленную храбрость в защите кремлевских долгожителей, устроивших рокировку главных властных фигур. 

Мама и папа сызмальства говорили своему Грише:
– Будь честным и ответственным. Ты непременно должен вступить в комсомол, а потом в партию, обязан быть в общественном движении, должен постоянно находиться в коллективе, чтобы ты был виден другим, чтобы тебя выдвигали на ответственную работу и ответственные посты.
– Не иначе как должен и обязан, – повторял он себе впоследствии.
– С приходом советского коммунизма каждый, обнаруживший свои способности, получит по своим жизненным потребностям, – как по заученному напутствовали родители свое не ко времени родившееся дитя.
– Ничего не пойму, – говорил себе сын своих родителей, – то ли опоздал, то ли рано родился. Очевидно, в дополнение к барометру, показывающему атмосферное давление, сказывающееся на самочувствии людей, необходим прибор «полиметр», указывающий состояние политического климата в стране и перспективы его улучшения на шесть лет вперед.

Родители его до сих пор работают, но еле сводят концы с концами: отец – инвалид труда, работает в охране хлебобулочного завода, мать – уборщицей в городской больнице.
Получается, либо у них с рождения не оказалось никаких дельных способностей, либо они их зарыли с помощью коммунистической власти, не передав ничего стоящего своему сыну.
Он помнит их напутствие перед уходом на службу в армию:
– Люби Родину, ей мы обязаны возможностью жить, учиться на ее благо. Мол, ничего страшного, что партия завела нас слегка не туда, и страна повелась на торжество криминала, хамства, кумовства, двурушничества и поголовного предательства идеалов пролетарских вождей и их приспешников. Такие, как ты, обязаны продолжить движение к светлому будущему, выправить наметившуюся кривизну ленинской партии.
– Странные вы люди, – говорил им сын. – Сколько раз я вам объяснял, что после 1991 года страна стала совсем другой: нет комсомола, нет партии, да и профсоюза, по существу, нет.
– В наше сегодняшнее время, – продолжал он, – каждый сам за себя и человек человеку вовсе не друг, а скорее конкурент, если не соперник. Да, вы и сами это видите, а мне предлагаете найти островок комсоцизма в безбрежном море капиталистических отношений.

Раз за разом они обсуждали и перебирали обстоятельства его личной жизни. Когда он кончил школу, а это было уже в Российской Федерации, пришла повестка из военкомата. Ни родители, ни их сын пальцем не пошевелили, чтобы «откосить» от армии, не пораскинули мозгами, какие есть варианты.
Варианты конечно были. Оказалось, например, что его соученики, учившиеся не лучше его, загодя до исполнения призывного возраста, кто перевелся в спецшколы, кто не упустил возможность взять медсправку о необходимости лечения, кто на время уехал в другую страну, как Ленин скрывался в эмиграции от полицейских ищеек Российской Империи.

Два года в армии тянулись долго: муштра строевой подготовкой, хозработы, боевые стрельбы холостыми патронами. Но дембель грянул неожиданно.
На гражданке профессии нет, работы нет – в руках сила, в голове – силос из мыслей и поверхностных избыточных наблюдений.
В столице все шустрят – был бы диплом, хоть какой – уже зацепка.
А какой диплом у автослесаря или менеджера по продажам?
Развозил по точкам торговых сетей пепси-колу: сначала грузчиком, потом водителем грузовика с вместительным кузовом.
Заработки неплохие, но работа изнурительная, без выходных дней.
Однажды уставший, издерганный прихотями продавцов сбил на дороге школьника, перебегавшего дорогу в неположенном месте, осудили на один год тюремного заключения с компенсацией денежных средств на лечение ребенка.
Не слабо?

В тюрьме насмотрелся всякого: народ в неволе. Некоторые с отчаяния молятся: век бы воли не видать – коварные женщины, злонамеренные соседи, пьющие родители…
Отсидел срок и… все по новой: рабская воля хуже тюремной неволи.
На работу берут с опаской, мол, со своими дружками можете и грабеж устроить, а то и замочить какого-никакого начальничка. На самом деле гонор трудовой норовят сбить, чтобы можно было использовать на самых черных работах и не платить в белую.
И раньше с устройством на работу проблемы были, а тут откровенно чураются, мол, не наш, не нашего рода-племени. Мы, видишь ли, давно поднаторели в мелком рэкете, да вымогательстве, а тебе подавай с размахом, с налетами и перепалкой.
– Бог ты мой, какие перепалки, – мысленно парировал молодой человек, – да, я в армии оружие почти не держал, разве что в карауле или на торжественные дни России.

Попадаются порой, что называется, дружки и кореша по бывшей отсидке, – так они почти все упакованные, в импортных автомобилях, видать, пришлись ко двору, а тут ни дать-ни взять человек из прошлого, а, точнее, застрявший между прошлым и будущим в скрюченной позе.
Да нет, видимо, такой силы, чтобы приложилась к чувствительной точке и дала толчок либо в темное оттуда, либо в светлое туда, где…
– Светлое туда – это где? Покажите, люди добрые!
Еще проблема – люди кругом стали недобрые, а которые не устали, то призывают еще маленько потерпеть. Мол, куда спешить? Шесть лет быстро пройдут…
Григорий минут десять простоял в ожидании, а шествие не прекращается и, пожалуй, даже уплотняется все новыми гражданами.

В колонне не было людей с чемоданами и рюкзаками, которых в народе называют челночниками, что кишмя кишат со своим товаром в центре столицы. Нет, это все интеллигентные гуляки без какой-либо поклажи, но  с шариками и флажками в свободных руках. У каждого в петлице или на рукаве закреплена белая ленточка, или кусок белой материи, некоторые украсили себя белыми носовыми платками в кармашке блузы или на шее.
– Это кто такие? – В недоумении спросил Григорий у стоявшего рядом пешехода.
Малый пожал плечами, и спросил одного из участников шествия-прогулки:
– Кого провожаете?
Седовласый мужик – белый, как лунь, на полном серьезе буркнул:
– Демократию…
– Никак скончалась? – брякнул Григорий.
– На последнем издыхании, – закатив глаза, произнес беловласый и представился:  Власий…
– И куда же вы путь держите? – не унимался Григорий, пристроившись рядом.
– Да, вот думаем выйти на «Белую дорогу», – не моргнув глазом, пояснил шагающий в сплошном людской потоке вдоль Страстного бульвара, в листве которого шуршали души мучеников режима.
– Чудно! – подумал про себя Григорий и на пустой желудок окончательно присоединился к процессии. – Может на панихиде что обломится.
Спросил Власия:
– А долго идти к этой самой «Белой дороге»?
– Оно как получится, – ответил белесый участник целеустремленной толпы. – Своим ходом не один год, а если подсобят с транспортом, так можно ее и проскочить ненароком.

Григорий приумолк, задумался.
– О чем печалишься, раб божий? – заинтересовался идущий рядом.
Григорий в кое время разговорился с приличным человеком, благо процессия перед Петровскими воротами замедлила ход:
– С чего начать, уж и не знаю? Месяца четыре назад устроился механиком в автосервис, вроде неплохо: иногда богатенький клиент подкинет сверх назначенной суммы, другой раз какая-нибудь взбалмошная женщина-автовладелица начнет выговаривать за якобы новые царапины, полученные ее автомобилем, пока он стоял в автосервисе в очереди на ремонт, и требовать устранения брака за счет заведения.
У нее заведение, тут заведение, все заведенные…
Через два месяца работы в неотапливаемом помещении заболел. Пропустил две недели: температура, кашель, бронхи хрипят.
Вышел, а место занято.
Предложили работать на автомойке.
Дело было в конце зимы – так просквозило, что получил воспаление легких. 
Пришлось уволиться. А что там? Трудовую книжку они у меня для устройства на работу и не требовали. Я только по телефону уведомил: у меня, мол, свои проблемы, а вы оставайтесь со своими.
Потом узнал, они двух таджиков-нелегалов приняли на работу, – мне больше не звонили, не звали им помочь, видимо, все у нас в государстве срослось-спеклось: черное-белое, легалы-нелегалы, порядочность-непорядочность.
– На семейном совете с моими родителями, – продолжал, как на духу, исповедоваться Григорий перед неведомым ему путеводителем, – решили сложить все свои сбережения и приобрести мне компактный грузовой автомобиль ЗИЛ 5301, прозываемый в народе «Бычок», грузоподъемностью 3,75 тонны.
Стал заниматься грузоперевозками.
Даже оформил в Регистрационной палате Москвы на свое имя индивидуальное частное предприятие. Сотовому оператору «Мегафон» оплатил рекламное СМС: «Такси от 300 р. в аэропорт 700 р. место». Попросили 30 тыс. руб. в месяц. Оплатил разноску визитных карточек с рекламой своего бизнеса. Взяли за услугу 20 тыс. руб. Итого 50 в месяц или 600 тыс. руб. в год.
И с этого момента начались проблемы: все вокруг, как с цепи сорвались: налоговики, автоинспекция, ремонтная служба автотехники, – ежедневные траты растут быстрее приработков: оплата стоянки, покупка запчастей, не говоря уже о стоимости бензина.
А тут еще конкуренты стали досаждать: то шину проколют, то в бензобак на стоянке воды нальют. В довершение бед отказал двигатель. Денег на покупку нового нет. Пришлось «Бычок» пристроить в гараж к знакомым. Реклама эффекта не принесла практически никакого – одно разорение.
Родители, видя такое бедственное положение, уж чего только не советовали: устроиться на городскую автобазу, завербоваться дальнобойщиком, в конце концов, уехать в Сибирь на нефтеприиски и, наконец, жениться.
Я в панике:
– Не хватало только этой печали: мало того, что у самого дилеммы-проблемы, так еще их накликать на жену и ребенка.

– Женитьба для мужика дело верное: невеста приданое привнесет, а ребеночек, если не уродом родится, помощником будет в огороде, на выпасе домашней скотины, – изрек белый, как лунь, гражданин.
– Тяжелый случай, – подумал про себя молодой мужчина. – Этот, считай, на два поколения древней моих предков. И как только таких земля носит: мамонты вымерли, а кулаки и куркули до сих пор не перевелись, да еще советовать берутся.

Считай, человеку стукнуло 60 лет, отойди в тень и не мельтеши на свету. Зла нет на ветхозаветных умников и прорицателей. 
– Я же пытаюсь понять происходящее и так, и этак приспособиться хочу к новой жизни, – размышлял вслух Григорий. – Вот только, что считать новым: ведь говорят же – новое это хорошо забытое старое. Может быть, я недостаточно старый или память у меня куцая.

Вызывая Власия на разговор, произнес:
– Казенные фабрики, казенные отношения – к этому очевидно народ испокон веку привык, например, мои достопочтенные родители. А тут денежные, как говорят умные люди, рыночные отношения, – читай, чистоган в неприкрытом виде, замешкался, – и ты уже в кабале долговых обязательств и грабительских процентов за кредиты, связанные с покупкой недвижимости, движимости и предметов длительного пользования.
– То-то и оно, – подхватил Власий. – Государство, банки, ЖЭКи, как природные дикие хищники, питаются поборами с населения, привязанного традициями, обычаями, верованиями и, наконец, любовью к Родине.
– А как же народ, этот самый демос? Как же народные собрания и народные гуляния? – воткнулся с вопросом Григорий.
– Я тебе, Гриша, вот что скажу: пока народ не лишит аппетита этих нецивилизованных хищников, его будут мутузить с помощью полицейских, кормить байками о всесилии государства, его ограбляющего во имя эфемерных целей показать кому-то кузькину мать.

– Похоже, что страна плавно и надолго вошла в тупик своего цивилизационного развития, – произнес молодой человек, и сам удивился складности слов своих. Вот уж поистине с кем поведешься, у того и наберешься. (Если не захлебнешься чужим тебе пойлом!). – И главное, в тесноте тупика, считай туннеля, все перемешалось: правые и виноватые, жулики и добропорядочные, мошенники и честные люди, охранители и разрушители. По речам не отличишь одних от других. Все пошло какими-то трупными пятнами и радужными нефтяными разводами.
– Действия так называемых охранителей, – оживился Власий, – все больше играют на разрушение самих основ гражданского общества, без которого любые силовые структуры это бессмысленное тупое орудие, которое все чаще срабатывает против тех, кто приказывает его применить.

Сказал и поинтересовался:
– А сейчас-то кому служишь?
– Сейчас безработный.
Власий оживился:
– Иди ко мне в услужение. В нашем стольном граде дороговизна неимоверная, с некоторых пор живу на даче. Послезавтра вернусь туда: дела кое-какие по линии собеса сделаю, с коллегами потусуюсь, долг свой гражданский выполню. Как-никак Родина у нас всех одна, – как-бы не загадили ее окончательно. Жить в гадюшнике кроликом не хочется.
– А что сделать-то надо, в чем  я могу помочь?
– Да хозяйство сильно поистрепалось. Завалинок кирпичный поправить, отмостки цементные обновить, сарай, туалет по плотницкому делу укрепить: где досками, где фанерой…
И добавил:
– Еда-вода за мой счет, жить будешь на чердаке-необустроенной мансарде.
– Заманчиво, – односложно ответил молодой человек, а про себя подумал: Бог ты мой, да это уже крепостничество возрождается на почве недостроенного коммунизма. На этом пути и до рабства дойти можно.

– Странно все это, – внутренне напрягся парень, не видя вдоль пути следования марш-броска ни транспорта, ни полицейских заслонов. – Спросил для проформы:
– А Вы, уважаемый, не художник часом будете? Больно складно и образно выражаетесь.
– У художников гульба завтра.
– Так кто же? – Не унимался молодой человек, у которого начал урчать пустой желудок.
– Кто-кто: драматурги и трагики, сценаристы и либретисты… Во главе процессии идут писатели и сочинители, прозаики и поэты.

У Григория от голода засосало под ложечкой.
Парень стал думать, не присоединиться ли ему завтра к художникам? Может быть они знают путь короче к «Белой дороге»?

В животе у Григория снова заурчало.
– Ты, сынок, своим урчанием тоску наводишь! Вот уж голь рыночно-перекатная. На съешь кусочек воблы, червячка заморишь. А пиво, извини, выпил еще на подходе к памятнику Александру Сергеевичу Пушкину. Вот тебе отличительная белая ленточка с надписью «Дорогу осилит протестующий!»
Парень с помощью писателя приладил миниатюрный транспарант в петлицу своей косоворотки. Теперь он уже слился с участниками шествия физически и морально.

Поравнялись с памятником поэту-барду Владимиру Высоцкому.
Власий жестом трагика воздел руки к поэту и произнес:
– Скажи еще спасибо, что живой…
Молча под горочку протолкались вдоль Петровского бульвара. Вышли к Трубной площади.

Не получив ответа на свое заманчивое для безработного предложение, Власий потерял интерес к Григорию и присоединился к приятелям по цеху – таким же помешанным на искусстве и сеющим в народе приличествующее моменту нечто поэтическое или прозаическое из претендующего на вечность.

– Но поскольку творческие работники тоже люди, то, нам, – услышал он лубочную агитку из гущи соратников по писательскому цеху, – приходится заботиться о хлебе насущном, поддерживать себя, свои семьи и свое жилище в некотором балансе с природой, склонной к расширению хаотического и несовершенного, а также  участвовать во всякого рода официальных и неофициальных мероприятиях, чтобы иметь материал для своих художественных творений с периодическим уклоном в проправительственное, проповедническое, ригорическое или народное в зависимости от вкусов читающей публики и состава премиальных комиссий, формируемых федеральными структурами и региональными подразделениями Союза писателей России.
Молодой человек как-то сник и вдруг обнаружил, что шествие белоленточников настроилось взбираться вверх по направлению Сретенского бульвара.

– Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет! – решил он и… попал в полицейскую засаду у Центрального Цирка. Тем паче, что у него в петлице косоворотки болталась белая ленточка – символ неведомой свободы.
В рамках «профилактической беседы» его схватили, повязали, бить не стали, но ногами попинали. Запуганного и слегка растерянного парня усадили за стол, положили перед ним чистый лист бумаги, подсунули шариковую ручку и предложили писать явку с повинной: где, когда, с какой целью, по какому случаю, сообщники, явки, пароли…
С перепугу написал несусветную околесицу и даже записал явки и пароли, припомнившиеся из фильма «Место встречи изменить нельзя».

Задумался:
– Почему так получается, что он правопослушен, кругом бандюки – пробы ставить некуда, а шишки ему достаются? Вот и сейчас в околотке у него вымогали деньги: штраф 500 рублей. Какие деньги, если он уже второй месяц безработный?
После того как он покаялся, повинился, подписал не глядя полицейский протокол… его отпустили за отсутствием состава преступления на все четыре стороны, взяв зачем-то подписку о невыезде из столицы.

Казалось бы, ему надо было здесь же спуститься на подземную станцию метро «Трубная площадь», перейти на станцию «Цветной бульвар» и, совершив пересадку с «Чеховской» на «Тверскую», пилить к себе по зеленой ветке на станцию «Речной вокзал», а там сесть на свой родной автобус и водвориться в пригородные Химки в дом своих родителей.
Они были бы рады видеть его в воскресный день дома, но и не удивились бы отсутствию, поскольку порой он задерживался на случайной работе ночами, например, грузчиком в складских помещениях «Ашана».

И парень решил-таки выйти на «Белую дорогу». Спрашивать у зашоренных случайных прохожих, а тем более у взвинченных полицейских было бессмысленно.
На его счастье этим воскресным вечером не работали поливальные машины и грузовые уборочные автомобили. Вернувшись на то место, с которого он покинул массовую прогулку осерчавших писателей, он обнаружил присутствие белых ленточек, которые по традиции русских сказок о похищении детей и домашней живности были развешаны на ветвях деревьев, на фонарных столбах и просто разбросаны на тротуаре вдоль дороги…

Парень, можно сказать, в мгновение ока преодолел подъем Сретенского бульвара, заметался было на площади Мясницких ворот и решительно ринулся в направлении Чистопрудного бульвара, где в далекой истории города был пруд, загаженный отходами мясной торговли.
Пруд хоть и вычистили давно, но идти надо было достаточно осторожно, обходя полицейские патрули и группы людей в штатском. Судя по обилию тех и других выход к «Белой дороге» тщательно охранялся силовиками и агентами их влияния.
Григорий вошел в азарт: риск был нешуточный, но и искушение свободы оказалось велико. Ему было ясно, что власти не будут тратиться на фуфло. Очевидно, где-то там в глубине лиственной аллеи прятался вход выхода из беспросветной жизни в светлое царство справедливости и всепоглощающей любви.

Тем временем, дело шло к вечеру, очень хотелось есть и пить, а в московские Химки, где он жил с родителями и где у него была отдельная комната в скромной двухкомнатной квартире без богатых сервантов и книжных стеллажей, переться на метро почти час.

Здесь же в центре бульвара он увидел импровизированный бивуак-мобильный лагерь, как говорили его участники. Ружей и артиллерийских пушек тут не было, зато по периметру лагерь огораживали пестрые флаги и разноцветные ящики пластиковых бутылок с различными этикетками безалкогольных напитков.

Сколько раз, проезжая по этим местам на своем грузовичке, он видел, как многие москвичи приходят на Чистые пруды вместе с детьми. Часто с наступлением летнего тепла сквер заполняла панкообразная молодежь с пивом и чипсами. На месте загулов были постоянная грязь, валяющиеся окурки и пивные бутылки. Сейчас, отметил про себя Григорий, в лагере на Чистых прудах настолько чисто, что стыдно бросить обертку или окурок не в урну. За порядком следят молодежные волонтеры, которые содержат в чистоте биотуалеты и убирают территорию, прилегающую к памятнику спасителю-освободителю Абаю, о чем свидетельствовала соответствующая надпись.

От голода (он не ел со вчерашнего вечера) у парня кружилась голова и мутилось сознание. Еще немножко, и он перестанет ощущать свою плоть, а будет серафимом парить среди веток деревьев и проводов фонарных столбов.

Григорий поначалу определенно замешкался – не староват ли он для такой бесшабашной лагерной компании, упивающейся привольем жизни на столичном бульваре под сенью многовековых деревьев, видевших выдающихся деятелей русской культуры и науки. Здесь, чай, и Пушкин с Грибоедовым прогуливались, разве что чай не пили. Но проводить ночь под открытым небом на бульваре им, видимо, в голову не приходило: уж очень короткое лето в Москве, да ночи холодные. Зато музыкантов и бардов в дневное и вечернее время этот бульвар повидал видимо-невидимо. Наверняка сюда с 2006 года переселилась частичка души Абая. Впрочем, у казахов, наверное, душа на части не разрывается, как зачастую бывает у русских.
Душа, д;ши?

Так может быть здесь обитает новая религиозная община. Этого еще не хватало: оказаться в тенетах обскурантов и комиков. Такое впечатление, что последователи новоявленной секты  совершают здесь таинство прощания с этим несовершенным миром, перед тем как страждущему уйти по «Белой дороге» в мир иной: светлый, чистый, справедливый, сердечный.

В какой-то момент в лагере мелькнули ряженые православные нашисты в костюмах свиней. Григорий с другими страждущими свободы и справедливости выдворили их с бульвара за черту Белого города, в сторону «Поганого пруда».
Ночью огульники вновь появились неподалеку от лагеря.
– Все, как я себе и представлял, – отметил для себя Григорий. – Видимо, придется характер проявить. Если что, смогу применить армейские приемы рукопашного боя.

Подумал: Надо себе отдавать отчет, что с момента выхода к «Белой дороге» назад практически ходу нет. Заметут и свои, и наши, и ваши, а тем более правоохранители и наглые уличные грабители. «Белая дорога» теперь ему представлялась, как брешь в колючей проволоке по периметру казармы, лагеря, страны.

Оказавшись у памятника Абаю, Григорий попробовал осмотреться.
– Где-то здесь, – решил он, – должна быть заветная щель или щелочка, которая позволит ему выскользнуть из темного мира в светлый.

Какая-то девушка из-за деревьев ему подмигнула.
Григорий слегка замешкался, но ноги пошли сами собой.
Вообще-то московских девушек он боялся. Они непременно требовали долю его недвижимого имущества и столичной любви с ресторанами и гуляниями по крышам и чердакам после полуночи.
Он было попробовал сам погулять после полуночи, но ничего приличного ему так и не попалось, одна шалава и несколько путан.

На этот раз получилось так, что вскоре Григорий в сообществе с симпатичной, ладно скроенной девушкой сидел среди битловой бульварной молодежи, совсем раскисший и осовелый, закусывая из общей бадьи, куда бросали кому чего не жаль и прохожие горожане, и жители окрестных домов.
Желающим сытно поесть раздавали бутерброды и горячий чай. Недорогая провизия была закуплена на деньги участников лагеря. Когда всем раздавали безалкогольные напитки, ему достался нелюбимый им зеленый «Швепс», но атмосфера сумеречного столичного бульвара искупала огрехи временного неудобства.

Откуда-то появились гитары, и кругом началось тихое, разноголосое чудопение.
Наши парень и девушка представились: Григорий (Гриша) – Кристина (Кристи). И все! ни отчеств, ни фамилий, ни социального происхождения, ни партийной принадлежности.

Чудеса, да и только!
– Мне столица представляется капитанской рубкой пиратского корабля, – заговорила девушка. – В трюме и на нижней палубе сытно до поры до времени, а что делается на капитанском мостике, какие там страсти кипят, какие настроения витают – одному их богу ведомо. Впрочем, наверху иной раз такие матерые преступники, что им наш бог не указ. Вот и приходится порой украдкой пробираться поближе к капитанскому мостику, чтобы понять, почувствовать на своей шкуре, куда ветер дует.
– Тебе приходилось с ними общаться? – вопросом поддержал разговор Григорий, – показав указательным пальцем наверх.
– Нет, бог миловал. Но я смотрю вокруг. Опять же Интернет помогает. Мне Facebook нравится, а тебе?
– Я больше с Яндексом общаюсь: сообщения, реклама, объявления.
Девушка возразила:
– Я предпочитаю Googlе. На него Кремль меньше оказывает давление. Тут взломщикам электронной почты отпор дают всем сообществом, чтобы не было повода шакалить на полях политических ристалищ казнокрадов и демократов.

Григорий подивился провинциальной сметке девушки.
– А как же тебе удалось преодолеть заслоны на майские дни к столице, к этому мифическому «капитанскому мостику»?
– Пришлось воспользоваться своей природной изобретательностью, – улыбнулась девушка. – Два раза пытались с поезда ссадить: то билет, видите-ли, не понравился контролерам, то, мол, паспорт, при обходе полицейского патруля,  не содержит какого-то штампа, – короче, пришлось слегка поволноваться. Тем паче, рюкзак мой у всех вызывал подозрение: масса туристов едет на праздники за город, а я направляюсь в город. На Курском вокзале заставили открыть, расшнуровать, вывалить все содержимое на контрольный стол с аркой металлоискателя.
– Не запугали? Вернуться домой не заставили?
– Нет, – разоткровенничалась девушка, – дело в том, что на майские праздники нам в стройуправлении дали две недели за свой счет. Мол, заработок потом наверстаете, а сейчас можете заняться подсобным хозяйством, огородами, все меньше будете бузить на предприятии и на улицах после прошедших в стране выборов.

– А что в городе у вас имеет место какое-то брожение, люди выходят на улицу? – выказал недоумение Григорий.
– Да нет, конечно: как тут выскажешь неудовольствие начальством, если завтра того и гляди или с работы уволят (могут понизить в должности), или с очереди снимут в детский сад, а то и лишат места в очереди на льготную социальную ипотеку. Живем как при феодализме, даром что прошли стадию социализма по школьным учебникам и советским лозунгам на общественных зданиях и заборах советских времен, в частности вдоль железнодорожных путей.
– Тебя это останавливает?
– Нет, я не такая! Чем больше препятствий на моем пути, тем сильнее во мне решимость их преодолевать. Хотя порой устаешь от своей напористости и хочется побыть…
Девушка умолкла.

Рядом на их лавочку пристроился парень с гитарой. Он лукаво посмотрел на девушку и хрипловатым голосом запел:
«Обещал народу я, что погибнет мафия.
Можете меня поздравить, мафию решил возглавить я».
Девушка предложила спеть другое, народное:
«Выходила на берег Катюша,
На высокий на берег крутой…»
Пели они тихо, чтобы не привлекать внимания и не мешать другим любителям городской вольницы.
Григорий задумался.

Сколько нервов, сколько физических усилий он затратил на то, чтобы десять лет удержаться на плаву. Ему есть где жить, у него есть свой бизнес, у него есть неприкосновенные накопления, а сейчас он по существу не у дел.
Еще недавно его накопления – миллион рублей – казались ему богатством. А тут он поинтересовался, сколько стоит купить комнату для проживания отдельно от родителей, и обомлел: плохонькая – 2 млн. руб. Если так пойдет дальше самотеком, то он станет стремительно опускаться на дно этого мегаполиса.
Надо что-то делать, но что? При его нерешительности и обходительности одни его воспринимают как рохлю, другие как человека, на которого нельзя положиться.

Молодой человек, все еще переживавший общение с затхлой кутузкой, забылся, отключился и задремал.
Разбудил его повелительный голос:
– Ваши документы!
Спрашивал полицейский патруль. Георгий стушевался.
Спасла Кристина.

Она вынырнула из тени кустов жимолости и сказала, что приехала в Москву в гости к своему кузену; на вокзале они не свиделись и встретились только здесь, но общественный транспорт уже не ходит, на такси денег пожалели. А утром обязательно поедут вместе к родителям кузена в гости.
Пока она вешала эту лапшу на уши полицейскому, парень не мог не нарадоваться сметливости и расторопности девушки, с которой он случайно познакомился пару часов назад.

Патруль не солоно хлебавши удалился, а девушка предложила Григорию переселиться со скамейки к ней в двухместный спальный мешок, спрятанный в кустах жимолости как раз напротив памятника Абаю.
Спальный мешок его умилил: вспомнилось пионерское детство и туристические походы. Но у него это осталось где-то позади, а тут повеяло спортивным лагерем, ночевкой в лесу, охотой на лис, рыбалкой и тому подобным.

Парню не пришлось ломаться: совершив вечерний туалет и умывшись водой из бутыли «Шишкин лес», они заползли в спальный мешок, под который девушка предусмотрительно подложила целую стопку бесплатных оппозиционных газет и упаковок агитационного материала.
Хотя в холщовой норе было тепло и не очень тесно от Григория сон отогнало, как рукой. Девушка разговорилась.

Выяснилось, что Кристина еще 6 мая  приехала с походным рюкзаком и скаткой спального мешка из своего родного подмосковного городка Электроугли.
Она участвовала в шествии по Якиманке, но на митинг так и не попала, застряв с тысячами таких же как она на Малом Каменном мосту. Казалось бы ей не повезло; зато она не попала под раздачу, а вовремя покинула злополучный мост, сняла с себя белые ленточки и отправилась с группой девушек и юношей на Чистые пруды, где они организовали первый лагерь.
Потом провинциалочка побывала в мобильном лагере у Китай-города, у станции метро «Баррикадная». Насмотрелась на все это карнавальное действо рассерженных горожан и их великовозрастных детей, впервые столкнувшихся с реальными трудностями своего жизнеутверждения и формирования мировоззрения. Ориентировалась она в мегаполисе посредством своего планшетного Айпада, имеющего выход в беспроводной Интернет.
Днем от памятника А.С.Пушкину девушка тоже пошла за писателями и пришла с ними к памятнику Абаю.

Ничего, что писатели, выслушав пару речей своих коллег, рассосались по норам московских квартир. Что не делает Абай, все к лучшему…
В итоге Кристина с невольными попутчиками по молодежному лагерю оппозиции решила поучаствовать в акции «Оккупай Абай».
Григорий подивился рассудительным речам девушки. Спросил:
– Уж не казашка ли ты?
– Нет, я русская, по крайней мере, так мне говорят мои родители.
Ему было так благолепно, что он боялся пошевельнуться и прикасаться лишний раз к ее телу, опасаясь, как бы она не сочла это за фамильярность столичного хлыща и не выставила его из импровизированного гнездышка.

Григорий думал, что девушка начнет его расспрашивать о родителях, о работе, о его жилищных условиях столичного жителя, она же, напротив стала рассказывать о Ногинском районе Подмосковья, о строительстве «Светлого города», которое началось с возведения коттеджного поселка «Папильон» (в переводе с франц. Papillon – «бабочка», т.к. дорожно-транспортная сеть поселка напоминает раскрытые крылья бабочки) на 330 домов, включая 270 коттеджей и 60 таунхаусов.
– В рамках первой очереди, – поведала девушка, – построено около 100 домов, а также объекты инфраструктуры: школа, торгово-бытовой комплекс, гостиница, физкультурно-оздоровительный комплекс.

Выяснилось, что девушка по специальности строитель: она маляр-штукатурщик. Живет с родителями в городе Электроугли по Горьковской железной дороге.
Григорий в порядке вежливости собрался рассказать ей свою историю, но вдруг обнаружил, что она бормочет, как во сне. Парень понял: если девушку не обнять, то она будет говорить и говорить, пока он не уснет раньше.
Не удержался, спросил:
– А не думаешь ли ты, что за участие во всех этих манифестациях, контрольных прогулках и бульварных гуляниях в компании с Абаем тебя могут «замести» новоявленные опричники Кремля? Может быть имеет смысл «слинять» за границу и дело с концом?

С Кристины сон как рукой сняло:
– Послушай, Григорий, я участвую во всем этом не для того, чтобы «лечь» под эту криминальную власть. Я по мере своих сил и способностей готова бороться за светлую и прекрасную жизнь. Я не птичка из телевизора, как Люда из Иванова, я – вольный человек; и муж у меня должен быть свободным, а не безвольным рабом тирании; и дети у меня будут вольными, а не крепостными, как бы этот криминальный режим не называл себя: феодальным, коммунистическим или капиталистическим.
Разволновавшись, выпалила в лицо Григорию:
– Я хозяйка своей страны и своей судьбы, а те, кто склонны насиловать и грабить, пусть сами убираются из этой страны на все четыре стороны, если наш суд их оправдает.

Кругом уже все, кроме дежурных по лагерю, спали. Кристина повернулась к Григорию спиной, и он решился поцеловать ее в затылок. Девушка тут же обмякла, умолкла и крепко уснула. С этого момента Григорий понял, что судьба подарила ему шанс.

Осознав убежденность, с которой повествовала Кристина, он решил для себя, что «Светлый город» – это та птица-синица, которая решает все проблемы его нескладной жизни в богатой стране.
И, главное, не надо штурмовать Кремль, не надо разыскивать мифическую «Белую дорогу». Уже хорошо то, что он жил честно, и наличие мечты не позволило ему стать черствым и заскорузлым.

Конечно, оставался главный вопрос, а кто она – эта девушка? Какого рода-племени, какие у нее привычки, какой характер, хватит ли у нее сил сладить с его характером?

Боже! К чему все эти сомнения и опасения?
Ведь они встретились у начала той самой «Белой дороги».
Молодые люди шли сюда с одинаковыми мыслями и желаниями, они готовы были прощать и бороться, они оба намеревались вырваться из будничного круга житейских неурядиц и материальных трудностей.

Еще недавно его предпринимательские накопления – какой-то миллион рублей – казались ему смехотворными, но если объединить их с усилиями двух молодых людей, то хватит и на маленькую квартирку в «Светлом городе», и на ребеночка, и на поддержку стареющих родителей.

Надо только освободиться от иждивенческих настроений и от удушливой атмосферы мздоимства и мошенничества.
Ведь, как правило, мошенник способен наносить вред, а то и разорять порядочных людей, – создать или построить свое чистое и светлое он не способен. А поскольку современный мир выказывает стремление к чистому, белому, светлому, то в конечном счете побеждает порядочность и справедливость. Должна побеждать!

Григорий, пригревшись около девушки, за всю ночь почти не сомкнул глаз. В конце концов, он, можно сказать, тридцать лет только и делал, что спал. И не хватало, чтобы такой поворотный момент своей жизни он проспал.
Между тем, утро понедельника выдалось пасмурное и тревожное.
В мешке было уютно и любовно. Он водил своей ладонью по ее голой руке и… хотелось продлить блаженство этой майской ночи на Чистых прудах навечно.

Увы, ни свет-ни-заря появились местные дворники и стали разгребать кучи пластиковых бутылок и горы бумажного мусора, скопившиеся за ночь.
Никто из обитателей лагеря им не пытался мешать.
В начале десятого появился начальник местной Управы, потом Префект, потом заместитель мэра в сопровождении журналистов и киношников.
Щелкали на фотоаппарат мэра с раскрытым ртом и махающего руками.
Видимо, звук его выспренной, верноподданнической речи должны были «подложить», как подкладывают свинью,  уже в телевизионной студии «Московских новостей».

Интрига была в том, что участники «Оккупай Абай» не смотрели Центральное ТВ, а черпали информацию из Интернета посредством социальных сетей и цифрового телевидения. Сотовая связь с помощью мобильных телефонов на территории Чистых прудов с утра была заблокирована. Складывалось впечатление, что после того, как чиновники всех рангов пропиарятся на несанкционированном властями мероприятии, начнется его принудительное свертывание.

А до тех пор уйти из лагеря – оказалась проблема.
– Вот я и мечтаю, заговорила Кристи, как если бы не прерывался ночной разговор, –  устроить свою жизнь по-русски, с чувством, с толком, с расстановкой в новом «Светлом городе», что раскинулся на территории порядка 200 га и находится в 2 км от города Электроугли Ногинского района.
– Почему твой город называется «Электроугли»? – спросил Григорий.
– Свое такое промышленное название, – пояснила девушка, – город получил в «наследство» от завода, выпускающего широкий перечень электроугольных изделий, которыми снабжается космическая, авиационная, автомобильная, энергетическая, горнодобывающая отрасли промышленности.
– «Светлый город», Электроугли – как все заманчиво и красочно ты рисуешь. А где же у вас может работать простой русский мужчина, как я?

– Григорий, если бы ты захотел, – оживилась девушка, – то можно работать на космос, в сельском хозяйстве, в керамической отрасли – у нас древние залежи белой глины, используемой для изготовления кирпича, изразцов, посуды и декоративных украшений.
– Ох, Кристи, заманчиво ты все это рассказываешь, – с нескрываемой радостью в голосе произнес молодой человек. – Я бы поехал с тобой, но у меня отметка в паспорте, о запрете выезда из столицы.
– Нет проблем, – оживилась Кристи. – У меня вчера здесь проверяли паспорт. Я знаю их начальника.

Дождавшись, когда чиновничья публика покинет свободную территорию города, молодые люди быстро собрались, свернули свой бивуак, умылись, причесались, – любо-дорого смотреть: пара хоть куда!

Когда они вдвоем вошли к начальнику полицейского ОВД, тот аж просиял.
Кристи чинно с ним поздоровалась и объяснила ситуацию.
Мол, так и так, нашелся жених, но они не могут пойти в ЗАГС ее родного города по причине нелепой отметки в паспорте гражданина.
Начальник то ли оценил сноровку девчонки, то ли порадовался за бойкую девицу – у него самого дочь на выданье – быстро устранил недоразумение.

Когда пара вышла из полицейского участка, Кристина замешкалась и произнесла:
– Прощай, Григорий! Когда теперь свидимся?

Парень аж опешил:
– Кристя, ты что белены объелась с утра? Так вроде, как и маковой росинки во рту оба не держали, – возмутился Григорий. – Нет, я тебя теперь никуда не отпущу.
– Ты о чем? – спросила девушка.
– Где твой паспорт?
Кристина передала ему краснокожую книжицу.

Григорий открыл паспортину и прочитал вслух:
– Пеструшкина Кристина Олеговна, 21 год. Холостая. – Вот и отлично, теперь будешь Петухова, если, конечно, не возражаешь. Опять же могу взять твою фамилию.
– Что ты, что ты, Гриша, я лучше буду под твоим крылом.
Обнявшись, они пошли завтракать в ближайшее кафе, чтобы заодно скоротать время до начала открытия столичного Отдела записи гражданских состояний, куда они решили подать заявление о намерении вступить друг с другом в брак!
Да, будь вечна память Абая!

Пока они сидели и дожидались в очереди приема секретаря ЗАГС, Кристина с помощью своего Айпада вошла в Интернет и, пройдясь кончиками пальцев по сенсорному экрану, нашла информацию, посвященную Абаю Кунанбаеву.
Главное произведение его называется «Слова Назидания». Прочла: «Воровство в степи не прекращается. Будь в народе единство, не стали бы люди мирволить вору, который, ловко пользуясь поддержкой той или иной группировки, только усиливает свой разбой. Над честными сынами степи чинятся уголовные дела по ложным доносам, проводятся унизительные дознания, загодя находятся свидетели, готовые подтвердить то, чего не видели и не слышали. И все ради того, чтобы опорочить честного человека, не допустить его к выборам на высокие должности. Если гонимому ради своего спасения приходится обращаться за помощью к тем же негодяям, он поступается своей честью; если не идет к ним на поклон – значит, быть ему несправедливо судимому, терпеть лишения и невзгоды, не находя в жизни достойного места и дела».

В комментариях известный всей стране блоггер записал:
«Слава Абаю Кунанбаеву, указывающему людям путь к свободе через самоочищение и самосовершенствование».

– Как ты думаешь, нас не заметут с белыми ленточками на Курском вокзале, где постоянно шастают полицейские и военные? – лукаво спросила Кристина.

– Нет, – произнес серьезным тоном Григорий, – потому что сначала мы едем, если ты не возражаешь, ко мне домой: нужно сделать некоторые распоряжения в связи с поездкой в «Светлый город». И, главное, познакомить тебя со своими родителями. Они у меня чудесные. Я должен доставить им эту радость. Пусть порадуются за нас.
                Из книги "Белая лента", 2012 год.