Маленькая трагедия. Часть 2

Маленькая трагедия. Продолжение.
Процедура № 1. Ну что ж, я практически готов к процедуре. Но вот вопрос, точнее два:
1. С чего начать?
2. С кого начать?

Решая эти вопросы, я подумал кроме всего прочего и о том, почему же некоторые провинциалы так увлекаются именно провинциальной литературой. Ведь есть же Лев Толстой, Пелевин. У них есть все. Ими все написано. (Имеется в виду, конечно, что не этими двумя. Мало ли их, великих писателей. Они все-все и про все и во всех тонкостях восхитительно красиво и предельно точно давно написали. И про сегодня и про завтра. А каковы объемы! Читай не перечитай. И все на самом высоком интеллектуально-художественном уровне. А как прочитаешь все (теоретически хотя бы), то это же все можно по второму и по третьему кругу. И мало не покажется. И уровень не покажется низким. Так почему ж мы тянемся к творцам местным? Причин, пожалуй, две:
1. Как там у Толстой? «Свой – он теплый. У него и глаза другие. Смотришь – и видишь: кушать хочет. Прямо чувствуешь, как у него нутро свело. Свой – он немножко как ты сам».
Отсюда и коррупция, между прочим. Не всегда же из корысти, а вроде как свой (как много об этом в русском фольклоре, не случайно ж). И потому коррупция у нас не ис-ко-ре-ни-ма. Но про политику в Твиттере.
Ты вот читаешь его вечером, а утром глядишь – он перед тобой в очереди в супермаркете стоит. Потом смотришь как бы не специально, а просто голова вперед повернута, как он расплачивается за горбулку. Да еще заметишь случайно, риатовская та булка или хлебзаводовская, а черного буханка не с Лебяжьего ли Луга. И уже режешь когда потом булку-то, вдруг и вспомнишь, а Он такую же ведь ест.
А Он-то и знает все это про тебя. И нарочно напишет что-то интимнейшее, в чем-то признается таком, что даже и неудобно как-то. И сконфузится будто бы сам и ясно даст понять как трудно ему в грехе-то своем признаться, но такая уж, мол, натура моя писательская, из живого своего нутра вдохновение черпаю, свое сокровенное отдаю.
Да что там рассусоливать, ясно все про первый пункт.
2. Причина вторая еще хуже. (За первую-то стыдно, но читай сызнова пункт первый…). Конечно наш писатель ивановский, он не тот, что Тот, признанный везде, Достоевский какой-нибудь. Ниже планочка-то. Но ведь и проще же. Легенды об инквизиторе не напишет. Все про нас же пишет, про простых и по-простому. А то попробуй пойми: «Принесут они свободу свою и положат к ногам нашим и скажут: «Что угодно с нами делайте, хоть расстреляйте через одного, но порядок наведите». Как понять сие? Мы же все к свободе стремимся, за нее кому угодно глотку перегрызем, и красный свободный Совет первый наш, да и из себя рабство все выдавливаем по капле, а тут вдруг к ногам чьим-то свободу нести... Это очень даже не совсем понятно и пожалуй даже ни к чему. Лучше уж про длинное-зеленое, колбасой пахнет. Или как там об этом в литературном виде наш почти Евтушенко:
Ехал я в нескором поезде,
Где зажали, как в тиски,
апельсины микропористые –
фрукты матушки Москвы.
Был у нас, писал о нас, значит почти наш. (Хотя и засланный… Но за политикой в Твиттер).
            Про «был у нас» тоже важно. Откуда нам планку-то высоко держать?
 Искали уж искатели-следопыты в ивановской земле следы великих, да не нашли. Даже хоть проездом бы. И того нет. Или, уж коль мы пролетарская столица, Горького какого бы нам своего. И того нет. Чехова чуть было не нашли, но таки не нашли. Хотя «Наш Чехов». Один Бальмонт и тешит и гремит, прославляя Ивановский край, и то вроде как больше Шую. И опять же, велик ли? Ярок – да, известен – да. Знаменосец Серебряного века – не опровергнуто. Но до великости вроде как чуть-чуть не дотягивает. Впрочем, я могу заблуждаться. Марина Цветаева! Но, опять же, не ступала, хотя и музей. И по великости опять сомненья. Он один и остается, Константин Дмитриевич. Для всех звучит, но не всех насыщает. Маловато будет для планки-то. Ну уж как есть. Каков корень – таков и фрукт. (Сам сейчас придумал, а как точно-то!) Каков посыл… туда и идем…
Достаточно теперь и по второму пункту. Понятно все.
С кого начать? Может быть по алфавиту?
А кто у нас на «А»? Арнольд Шварценеггер. Библиотека имени его до недавнего времени украшала областной центр. Ох, так и не начну сегодня… Серьезного настроя нет.


Нет правды на земле. Ни с планкой чтоб с высокой. Ни на «А». Пошел в «Ивкнигу», там все они наши как на ладони, на полочках рядком стоят. На «А» не нашел. На «Б» не нашел (и хорошо). Нашел на «Г», ничего ближе нет к началу алфавита. Посмотрел на цену на форзаце карандашиком бледно, неуверенно как бы (не то что раньше, на обложке в верхнем левом углу четко было оттиснуто – 1 р. 25 к.). Посмотрел-посмотрел. Триста пятьдесят рублей! Мать! Это за «Г»-то?
– Что делать, Фауст?